Воспоминания Фаины КОТИК

Родилась Фаина Исаевна в г. Наровля 7 ноября 1917 г. С 12-летнего возраста проживала с родителями в Казани. С отличным аттестатом, который дал право поступать в ВУЗ без вступительных экзаменов, закончила школу. Закончила химико-технологический институт. Сразу после окончания института работала на заводе, где в кратчайшие сроки создала экспресс-лабораторию, добывала оборудование, обучала лаборантов. В 1954 г. была направлена горкомом ВКП(б) г. Казани на механический завод с целью создания центральной заводской лаборатории (ЦЗЛ). Работу в ЦЗЛ Фаина Исаевна сочетала с научной работой, готовила специалистов. Некоторые из ее учеников защитили кандидатские диссертации.

Фаина Исаевна – автор более 120 опубликованных научных работ по аналитической химии, формовочным материалам и спектроскопии. Ею изданы книги, статьи, справочники, получены авторские свидетельства на изобретения.

«…Начну издалека. Мой отец родился в многодетной семье в селе Колегово, затем семья переехала в Наровлю. Сыновья (мой отец и его младший брат) работали с отцом с 10-тилетнего возраста. Оба стали хорошими специалистами по лесу.

Моя мать родилась и выросла на Украине в селе Сорокошицы Черниговской губернии. Мой дед, ее отец, был весьма любознательным человеком. Еще, будучи юношей, тайком, прячась в огороде, самостоятельно изучил русский язык, тайком добывал и изучал русскую литературу, сам обладал незаурядным литературным талантом, о чем свидетельствовали его письма, которые знакомые сравнивали с произведениями Шолом-Алейхема. Конечно, это было явным преувеличением, но литературным даром он явно обладал. Это рассказывала моя мать, его младшая дочь. Он был по тому времени прогрессивно настроенным человеком.

Моя мама дружила с поповной, дочерью местного священника, часто бывала у них дома. Однажды в село приехал художник-реставратор из Киева, приглашённый священником для восстановления и реставрации росписи в местной церкви его прихода. В доме священника познакомился с моей мамой. Она была очень красивая, хорошо воспитана, умна, приветлива. Он влюбился в неё и предложил руку и сердце. Но между ними была стена непреодолимая – национальная и религиозная. Он был готов перейти в иудаизм, увезти её. Но оба понимали, что результатом этого станет пожизненная каторга для обоих. Пришлось расстаться. На память маме остался её портрет, написанный им, который она хранила всю жизнь; теперь он у меня. Через много лет, уже будучи замужем, мама встретила его случайно в Киеве. Он так и не женился. Объяснил очень коротко: «Ты одна в моём сердце».

Я и моя сестра учились в Наровлянской белорусской школе, расположенной в бывшем палаце (дворце) помещика Хорвата (Горвата – прим. автора). Это был его зимний дворец, летний в дни революции сгорел. По рассказам родителей я знала, что ему принадлежали окрестные леса, водные ресурсы, конфетная фабрика, огромные сады (сырье для фабрики), пароходы и многое другое. Хорошо помню, как мы из Наровли добирались до школы: с полешком дров для отопления класса, холщёвой торбочкой с книгами и тетрадями (одну из моих тетрадок 1-го класса я храню до сих пор), в кирзовых сапогах. Шли через мост, справа была водокачка. Все залы палаца были художественно расписаны, стояли скульптуры. Мы знали от взрослых, что все это – работы жены помещика – художницы и скульптора. В нашем классе был куполообразный потолок, на котором было изображено небо, на нем звезды и луна. Континент школьников был интернациональным: совместно учились белорусы, русские, поляки (главным образом из польского села Кустовницы), евреи и даже две девочки-близнецы Миллер из местных немцев. Дружили, осваивали азы наук.

Своего собственного жилья у нашей семьи не было, жили на съемных квартирах. Окончательно осели в доме дедушки, где кроме них жила наша семья и семья младшего брата моего отца. Дома мы говорили на русском языке. Своего родного языка я, к сожалению, не знаю. Мои родители соблюдали наши традиции. Напротив дедушкиного дома через дорогу жили семьи Эльпинер и Полянских, а в крохотной комнатушке-пристройке ютилась моя тётя Маша Каган с сыном Яковом, вдова моего дяди со стороны матери. Дядя погиб от рук бандитов во время еврейского погрома. Наша семья помогала им, чем могла. Узнав о гибели сына, мой дедушка замкнулся, не реагировал на окружающее, сутками молчал. Так и не придя в себя, умер. Через много лет я узнала, что Яков стал журналистом, и, будучи призван на фронт в Великую Отечественную войну 1941-1945 гг., погиб в первом же бою. Его последнее предвоенное письмо ко мне в Казань я храню в семейном архиве.

От родителей я знала, что Наровлянская синагога включена в архитектурную энциклопедию как один из шедевров архитектурного зодчества. Слышала, что она была сожжена фашистами в ВОВ 1941–1945 гг.

Доброй репутацией и всеобщим уважением пользовался доктор Гродицкий Казимир Францевич, который в любое время года, в любую погоду, днём и ночью выезжал в районы для оказания медицинской помощи. В ВОВ 1941–1945 гг. он с сыном Долюсем (Даниилом) был в партизанском отряде. Казимир Францевич в невероятно трудных фронтовых условиях спасал партизан, производя сложнейшие операции раненым. Слышала, что в его доме в Наровле в ВОВ 1941–1945гг., где в это время жила его жена Янина Ульяновна, был партизанской явочной квартирой.

Хорошо помню сильный пожар в Наровле. Мне было тогда лет 5-6. Мы тогда жили в доме дедушки по ул. Коммунистической. Позади нашей улицы горела улица, параллельно Припяти. Огонь грозился перекинуться и на нашу улицу. Вызвали пожарную команду из Мозыря, а тем временем люди поливали дома, зачерпывая воду ведрами из реки и передавая их по цепочке друг другу. У реки был расположен склад горючих материалов. От растерянности люди выкатывали бочки и тут же вскрывали и выливали содержимое на землю. Жена доктора Гродицкого, Янина Ульяновна, прибежала (их дому, находящемуся в стороне, пожар не грозил) и кричала, чтобы не выливали горючее, а отталкивали бочки подальше от бушевавшего огня. Это спасло от неминуемых взрывов. На нашей улице столпились жители с домашним скарбом, который успели вытащить из своих домов. Я и двоюродная сестренка тоже сидели на узлах, а больную тетю вынесли на раскладушке на улицу, старенькую бабушку тоже вывели. К этому времени дедушки уже не было в живых. Мой отец и дядя (его брат) были на работе, далеко от Наровли и не знали о пожаре. В это время по Припяти шел прогулочный пароход с моряками. Увидев пожар, пароход остановили. Все моряки в парадных белоснежных костюмах бросились на помощь жителям тушить пожар. Один из них и помог вынести нашу больную тетю, вывести бабушку и нас с узлами. А моя старшая сестра (ей было тогда 10-11лет) сразу же убежала помогать погорельцам. Вбежала в уже горящий дом и успела вынести рулон с обувной кожей. Это был дом сапожника, который потом благодарил ее, так как больше ничего ему не удалось спасти.

Жила в Наровле местная пани Кимецкая, владелица многих антикварных вещей. Ее комната напоминала музей. Видимо, она материально очень нуждалась, т.к. время от времени продавала что-нибудь из своего антиквариата. Мои родители долго копили нужную сумму денег и купили у нее для нас, детей. Многотомник Брокгауза и Эфрона. Но, к сожалению, он у нас не сохранился; его пришлось продать, когда отец был без работы и семья жила в большой нужде.

Был в Наровле Народный Дом, по-нынешнему – Дом Культуры. Это был культурный центр нашего местечка. Там проводились культурные мероприятия, в частности, были организованы детские кружки, в том числе, драматический. Помню, я участвовала в спектакле «Сон в летнюю ночь», где играла роль бабочки. Моя мама изготовила проволочный каркас крылышек и из цветной бумаги сами крылышки. Через некоторое время в Наровлю с гастролями приехала настоящая труппа артистов. Зрительный зал был переполнен: это ведь было событием для провинциального местечка того времени. Мой двоюродный брат, театральный художник, работал в Нардоме, оформлял спектакли, главным образом самодеятельных артистов. Предстоял показ оперы «Русалка», но дочь одной из актрис, исполнявшей роль русалки, заболела, и исполнение оперы было на грани срыва. Мой двоюродный брат порекомендовал меня (того же, примерно, возраста). Они с радостью согласились. Привел меня к ним, все было согласовано. Мне дали небольшой текст, заучить его. Я ещё не училась в школе, но читать уже умела. Предупредили, что, когда на сцену выйдет дедушка и скажет: «Я старый ворон», не нужно пугаться, так как это артист, и он исполняет такую роль. Я была безмерно горда, тщательно заучивала текст, а домашние ходили на цыпочках (такое событие!). Парик мне не понадобился, т.к. у меня были волосы ниже колен. Никогда не забуду реплики князя: «Откуда ты, прелестное дитя?», после которой я должна была произнести нужные слова. Весь первый ряд зрительного зала был предоставлен родным новоиспеченной «актрисы». Все прошло удачно. На этом моя «артистическая карьера» благополучно закончилась навсегда.

Помню, в Нардом привезли ламповый радиоприемник и демонстрировали его работу. Но люди не могли понять, откуда раздается голос в раструбе, и недоверчиво заглядывали, не спрятан ли за этим ящиком с лампами и трубой, похожей на граммофонную, говорящий человек. Да и я впервые увидела поезд в Мозыре и электрическую лампу в Киеве, в квартире у тети.

Одно время отца послали работать во вновь организованный лесхоз почти у самой границы с Польшей. Его «резиденцией» была комната в семье жителей этой деревни. Как-то зимой мама со мной поехала навестить папу. Ехали мы сначала по железнодорожному пути на дрезине, затем на санях, высланных нам навстречу. Добрались до деревни. Глухомань несусветная; Наровля по сравнению с ней – столичный город. Освещение и отопление помещения представлял лист жести, подвешенный на проволоке к потолку. На лист укладывалась щепа, мелкие веточки, хворост, все это поджигалось, служило и освещением, и отоплением. На керосиновую лампу, которую привез отец, жители деревни приходили смотреть, удивлялись и восхищались. До этого они никогда не видели такой чудо лампы.

Много пришлось пережить моей семье во время погромов. Чтобы не погибнуть, прятались в тифозном бараке местной больницы, куда нагрянувшие бандиты не рискнули войти. Потом вся семья переболела сыпным тифом. Спасая семью, отец мой отправил нас в Киев к старшей маминой сестре. Но в это время Киев захватили петлюровцы. На Подоле (одном из районов Киева) они согнали женщин с детьми в подвал, поставили на ящик ручной пулемет и стали расстреливать свои жертвы, для потехи отсчитывая 9 человек, расстреливая 10-ю жертву с ее детьми. Обреченные падали одна за другой. Моя мама оказалась 10-ой. Меня она держала на руках, сестренку за руку. Не успел прогреметь выстрел в нас, как вбежал еще один петлюровец и крикнул: “Бежим, Красные!” Оба удрали, остался замолкший пулемет. А все женщины продолжали стоять в оцепенении, не осмыслив еще происходящего. Тишину нарушал только многоголосый отчаянный плач детей. Тут вбежал красногвардеец и крикнул: “Выходите, не бойтесь, петлюровцев мы выбили из города”. Так мы были спасены в очередной раз.

Хочу поделиться с Вами воспоминаниями о трагической и одновременно героической истории, о судьбе моих близких и дорогих мне родных.

Много моих близких родственников погибло во время погромов и в гражданскую войну. В ВОВ 1941–1945гг. погибли и остальные: на фронтах, в партизанских отрядах, в фашистских концлагерях и гетто.

Это было очень давно, еще в царское, дореволюционное время, в черте оседлости, за пределы которой евреям не разрешалось выезжать. Речь идет о судьбе младшей сестры моего отца, Котик Фаины Ефимовны, по фамилии мужа Бромберг. Выросла в многодетной семье (шестеро детей). Дедушка, их отец, житель Наровли, недвижимости не имел, кроме дома. Земельного надела, как еврею, ему не было положено. Чтобы прокормить семью, работал у местного помещика по лесному делу, т.к. был хорошим специалистом в этой области. Сыновья с 10-тилетнего возраста работали с отцом. Дети хотели учиться, но средств на это не было. Их образование ограничивалось умением читать, писать и считать. Удалось только младшую дочь Фаину определить в гимназию, но с условием, что кроме оплаты за обучение, отец будет оплачивать учебу еще двух русских гимназисток. Пришлось соглашаться. Закончила гимназию с золотой медалью, но путь в ВУЗ был закрыт по той же причине. Замужество. Муж – Бромберг Монос, родом из Пинска.

Одесса, Мозырь, осели в Минске. Работал главным инженером завода. Воспитывал сына Рафаэля и дочь Славу. Во второй половине 1930-х гг., имея уже взрослых детей (Рафа – студент Минского юридического института, Слава – студентка Московского театроведческого института ), Фаина Ефимовна поступила в Минский медицинский институт, который закончила с Красным дипломом. Руководство института с готовностью предложило ее трудоустройство в Минске, но обратилось к ней с просьбой поработать несколько месяцев в г. Сумы (Украина) и наладить работу в одной из больниц; создать дополнительно несколько новых отделений. Она согласилась, уехала. В свій отпуск приехал к ней муж. Грянула война. Эвакуироваться не успели. Сын в Минске, дочь в Москве, путь домой отрезан. Оба они были вызваны и им было предложено работать на новую фашистскую власть, ее – врачем, его – переводчиком (владел немецким языком). Они оба отказались…

Бромберг Рафаэль Моносович, сын Фаины и Моноса Бромберг.

Перед Великой Отечественной войной он – студент юрфака Минского юридического института. Война. Рафаэль с группой студентов пытался уйти к своим вместе с другими беженцами. Не удалось. Собрались в студ. общежитии. Приказ гитлеровцев – придти на регистрацию всем мужчинам, за ослушание – расстрел. Велено было разделиться по национальному признаку: евреи – в одну сторону, все остальные – в другую. Для Рафы – неминуемая смерть. На регистрацию пришла и группа цыган-строителей, в клубе которых Бромберг руководил цыганским кружком художественной самодеятельности. “Будешь как и мы – цыганом”, - решили они. Цыганки принесли цыганскую одежду и тайком передали Рафе. Черноволосый и кудрявый, он был похож на настоящего цыгана, и, вместе с ними вышел из лагеря. А преследование фашистами цыган уже было после уничтожения ими евреев. Но опасность оставалась: не было соответствующих документов. Товарищи собирались у Рафы, писали и распространяли листовки, тайком слушали радио и записывали сводки. Так возникло ядро подпольной группы, которая, расширившись, вошла в официальные документы под названием “Группа преподавателей и студентов юридического института”; руководитель Осипова. Каждого из нового пополнения Рафа предупреждал: дело будешь иметь только со мной; надежных людей формирует в пятерки и никто из них не должен знать друг друга. Группа росла. Среди многих дел Рафы был и вопрос о его паспорте, где значилось – еврей. Предстояла обязательная регистрация. Рискнули подделать эту запись. Получилось кустарно, но все таки приемлемо. Теперь Бромберг стал цыганом Рафаэлло.

Выполнял очередные задания: собирать оружие и медикаменты для партизан. Передавали в созданное фашистами еврейское гетто продукты, лекарства, помогали бежавшим из гетто переправляться к партизанам. Достал наборный типографский шрифт с реальной угрозой для жизни – его остановил патруль. На этот раз у него были документы, удостоверявшие, что он немец из Поволжва (в управу была внедрена подпольщица, помогавшая оформлять такого рода документы). Рафаэль свободно говорил по-немецки. На руках у него ребенок, в поясе зашит шрифт. Обошлось. Всех, кто был в гетто фашисты расстреляли в Тучинке (12 тысяч человек). Подпольщики перед этим успели сделать подкоп и вызволить группу женщин с детьми, спрятали их, затем сумели переправить их к партизанам. Когда гитлеровцы стали уничтожать цыган, паспорт Рафы уже не был его защитой. Его прятали подпольщики. Последнее задание в городе было для него: составить карту города с нанесенными на нее вражескими объектами. Выполнил. Эту карту затем партизаны передали на Большую землю и наши летчики знали, куда бросать свій смертоносный груз. Воевал Рафа в партизанском отряде. Спас товарища под шквальным огнем фашистов. Выполнял труднейшие задания. 3 июля 1944 г. – день освобождения от фашистской оккупации. Осипова – Герой Советского Союза, депутат Верховного Совета БССР. Заслуженные награды получили подпольщики и партизаны Белоруссии. Подробно о Рафаэле Бромберге – подпольщике и партизане – изложено в книге Н. Матвеева “Пароль – “Брусника”, издание – Молодая Гвардия, 1972г., серия “Героическая биография”. Эту книгу я храню с дарственной надписью Рафы. Рафаэль в Москве. Первое, что он делает – уезжает в г. Сумы узнать о судьбе своих родителей. Ищет, говорит с жителями. Узнает, что на предложение фашистов сотрудничать с ними родители отказались. На окраине города, на отшибе в домике нашел старушку, которая из окна видела, как их обоих привели гитлеровцы, заставили вырыть себе могилу и тут же расстреляли. Трудно передать его чувства, когда он стоял на месте гибели. Но нужно было жить. Сестра Слава уцелела, так как вместе с театроведческим институтом была эвакуирована в глубь страны.

Как я уже писала, мои родитеи поселились в местечке Наровля, которая находилась в черте оседлости. Своего собственного дома у них никогда не было, снимали жильё. Выезд за пределы черты оседлости был запрещен. Так, моей матери, для того, чтобы поехать в Киев к хорошему врачу для лечения базедовой болезни, приходилось делать это тайком и уже в Киеве давать деньги (и немалые) околоточному надзирателю, чтобы не быть моментально выставленной из города.

Революция 1917 года. Гражданская война. Страшные еврейские погромы. Банды грабили население, убивали евреев. Нашествие бело-поляков. Они действовали тоньше громил – бандитов, но очень изощренно. Так, заняв Наровлю, один из их офицеров с солдатом, вошли в дом, где жила наша семья, и офицер потребовал дать им поесть. Мама поставила на стол все, что было. Они поели и, увидев в ушах моей старшей сестренки (ей было около 6 – 6,5 лет) сережки, стали рвать их из ушей. Сестренка не заплакала, не закричала, а успела сказать офицеру: “Дядя, не рвите ушки, я сниму сама и отдам вам”. Они оба вышли из дома. Отец вдруг обнаружил под столом туго набитый бумажник с деньгами, и тут же поспешил догнать поляков. “Вы, вероятно, уронили у нас свой бумажник, пан офицер” – с этими словами отец отдал ему бумажник. Офицер усмехнулся и сказал отцу: “А ты хитрый жидек”. Так был предотвращен очередной еврейский погром, так как придраться в этом случае было просто не к чему. В эту лихую пору все еврейское население Наровли, да и всей Белоруссии, жило в постоянной тревоге за свою жизнь и жизнь близких. Ворвавшись в местечко, бандиты безнаказанно мародерствовали, без всякого повода, иногда потехи ради, на глазах родителей-евреев, расстреливали их детей, изувечив их предварительно. В один из таких налетов главарь банды приказал согнать всех. Мужчин-евреев в синагогу и запереть, и объявил, чтобы евреи собрали большую сумму денег и вещи для них, иначе – сожгут людей в синагоге. Люди собрали все, что у них было и пытались как-то сообщить запертым в синагоге об этом. А бандиты в это время на окраине Наровли расстреляли оставшихся еврейских женщин и детей. С риском для жизни вызвалась пойти моя мама. Внешность у нее была почти славянская, одежда – белорусской женщины. Почти у синагоги ее остановили два бандита: “Куда идешь?”. “Иду смотреть, как жидов убивают” – ответила она им. Сумела добраться таким образом до синагоги и сообщить запертым людям. Чем бы все закончилось – неизвестно, но тут банда была выбита из местечка красногвардейцами, и тут люди были спасены.

В один из бандитских налетов был ими зверски убит брат моей матери. Когда дедушке сообщили о гибели сына, потрясение было настолько, что он временами переставал воспринимать окружающее, перестал говорить с окружающими, ни на что не реагировал, замкнулся, с утра до ночи сидел у дома. И только за несколько дней до смерти вдруг сказал вслух: “А ведь мне сегодня милостыню подали” (его приняли за нуждающегося и, действительно, подали милостыню). Все это время он был в полном сознании.

Уже будучи замужем я услышала от мамы историю, которую хочу рассказать.

Мой дедушка, мамин отец – Каган Вульф (Велвл) работал у местного помещика специалистом по лесу; пользовался авторитетом и уважением. Жила семья в селе Сорокошичи, на Украине. В одну из своих поездок в отдаленную украинскую деревню, он узнал, что там произошло следующее: семья – муж и жена – беспробудно пьянствовали; все, что имели, было пропито, крохотная дочка была напрочь заброшена и, только сердобольные соседи не дали ей умереть с голоду, подкармливая, чем могли. Куда девать малышку никто не знал. В этой, забытой Богом, глухой деревне не было никакого приюта для брошенных детей. Желающих взять приемыша не нашлось. Жители сами бедствовали, перебиваясь грошевыми зароботками. Пожалев ребенка и подумав, дедушка предложил сельчанам забрать девочку к себе, на что они с радостью согласились. Привезя ребенка домой, он все объяснил жене (моей бабушке Соре-Рохл). Она согласилась с ним, что единственным спасением ребенка будет – оставить и воспитывать ее в их семье. Но это было сделано под величайшим секретом, т.к. результатом его благородного поступка могла быть тюрьма и пожизненная каторга (христианский ребенок у евреев!). У девочки еще даже не было имени. Всем окружающим объяснили, что это дочь его умершей дальней родственницы, и что кроме него, родственников у нее нет. Ей дали еврейское имя, воспитывалась она наровне с остальными детьми, и до конца своей жизни она так и не узнала историю своего происхождения. Моя мама обо всем этом узнала, когда ее уже не было в живых. Была она очень хорошей, по-доброму относилась к людям, хорошо знала еврейские традиции и язык, считая его родным. Вышла замуж за вдовца, очень порядочного человека. Дедушка с бабушкой устроили ей пышную свадьбу, даже лучше, чем остальным детям. Жили они хорошо, воспитывали двоих детей. Но муж стал замечать, что она временами ведет себя неадекватно, и обнаружилось, что она стала выпивать спиртное. Это было необычно для патриархального уклада жизни семьи, в которой она воспитывалась с младенчества и ее семьи. Делала это она втихомолку, сама понимая, что это предосудительная и пагубная страсть. Муж, узнав все это, даже предложил ей не прятаться, а выпить немного перед обедом. Но это не помогло. Она спивалась. Обратились к врачу, не освещая, конечно, никаких потребностей; просто дальняя родственница. Врач удивился, что при отсутствии причин, объясняющих эту пагубную страсть, единственное, что можно лишь предположить, что это наследственное проявление алкоголизма родителей. Так ничего и не помогло. Она спилась и скончалась еще довольно молодой. Не предпринятое лечение, ни уговоры не помогли. Это было ударом для всей семьи, т.к. она любила бабушку с дедушкой, считая их своими родителями, и они очень любили ее.

Многие мечты моей молодости так и не сбылись. Хотела посвятить себя музыке, стать пианисткой. Уже живя в Казани с родителями, я поступила в первую в городе музыкальную школу, директором которой была профессор Гепнер. Успешно окончила ее, совмещая с учебой в общеобразовательной школе. Родители одобряли мою тягу к музыке. Консерватории в 1930-е гг. в Казани еще не было, только музыкальное училище. Но профессор Гепнер сказала моим родителям, что пройдя курс подготовки я смогу поступить в консерваторию, минуя учебу в муз.училище, и порекомендовала обратиться к профессору училища Родзевичу Осипу Осиповичу. Прослушав меня, он согласился подготовить меня к поступлению в консерваторию. Урок – 1 раз в неделю, 30 минут. Оплата – 15 рублей в месяц. Это была половина зарплаты отца: он получал 30 рублей в месяц. Семья жила на оставшиеся 15 ру. в месяц. Но тут произошел “сбой” с моей стороны. Не скажу, что я струсила, просто реально оценила ситуацию, несмотря на свій юный возраст. Это было время Триумфа Давида Ойстраха, Якова Зака, Эмиля и Елизаветы Гилельс, Дмитрия Когана и др. восходящих музыкальных звезд. Где же мне, со своими, пусть не плохими способностями, но явно не талантом, тягаться с ними? И я не решилась поехать в Москву в консерваторию. Совершила крутой поворот, стала химиком. Но не жалею. Химия оказалась на редкость интереснейшей наукой. А любовь к музыке осталась.

Предлагаю вашему вниманию святые для нашей семьи имена людей, спасших от гибели всю мою семью, рискуя своей жизнью. С того времени прошло почти 90 лет. История моя такова. К началу революции 1917г. моя семья проживала в местечке Наровля. Эти мужественные и благородные люди, о которых я хочу рассказать, в смутные и лихие годы спасли нашу семью от бандитов, рискуя жизнью своих семей и своей.

Население Наровли составляли белорусы, русские, евреи, поляки. Во время гражданской войны в наших местах орудовали банды, грабившие население, устраивовшие еврейские погромы. С приходом в местечко очередной банды начинались мародерство, грабежи населения и резня “инородцев”, в данном случае – евреев, которые, по их мнению, всегда и во всем виноваты. Власть менялась с калейдоскопической быстротой. Все это я знаю по рассказам моих родителей: мне в то время был один год от роду. Во время очередного бандитского налета главарь банды приказал, чтобы все христиане выставили в окнах иконы и предупредил, что за укрывательство евреев вся семья будет расстреляна. К нам пришел сосед-белорус Лабуда и сказал, что спрячет всю нашу семью. Мою мать он предложил выдать за сестру своей жены, меня с 5-летней сестренкой – за своих детей (у него было собственных детей двое), а нашу бабушку – за глухонемую тещу. Отца моего хозяин спрятал в сарае на сеновале. В окно была выставлена икона. Бандиты обходили дома. Доносились выстрелы, крики. Во многих домах были расстреляны целые еврейские семьи и хозяева, прятавшие их. В дом Лабуды бандиты пришли уже опьяненные кровью и безнаказанностью. На вопрос, не прячет ли он жидов, хозяин ответил отрицательно. О членах своей семьи он рассказал так, как заранее было оговорено, а на вопрос, не прячет ли он кого на сеновале, ответил внешне спокойно: “Можете сами проверить”. Они проверили и ушли. Так мы были спасены этими благородными и мужественными людьми. Вернулись домой. Все было разграблено, а что невозможно было унести – вдребезги разбито.

Второй раз, при налете другой банды, нашу семью спасла, и тоже с риском для жизни, семья Смольских, поляков, жителей Наровли. Жили они поблизости от христианского кладбища. Знаю только, что одну из дочерей Лабуды звали Нина (примерно моя ровестница), а сына Смольского звали Слава. Впоследствии он учился в школе с моей старшей сестрой. Мои родители всю жизнь были им благодарны, и нам, детям, завещали помнить о своих спасителях.

Вспоминаю рассказ моей мамы еще более раннего возраста. В 1905г. (еще перед своим замужеством), она ехала как-то на пароходе. В том году тоже происходили еврейские погромы. Бандиты остановили пароход, ворвались на него, и стали убивать пассажиров-евреев. Нескольким удалось убежать, в том числе и моей маме. На берегу она бросилась бежать к дебаркадеру, вбежала в помещение начальника пристани; успела только сказать, что еврейка, и что за ней гонятся бандиты. Он моментально среагировал: поставил ее в угол комнаты и передвинул шкаф с документами, закрыв им этот угол. Ворвались бандиты. Один из них закричал: “Не вбегала ли сюда молодая жидовочка с зонтиком?”. Он, внешне спокойно, ответил отрицательно. Пока банда лютовала, он не отпускал ее, держа за шкафом, и только после того, как убедился, что они окончательно ушли, отпустил ее, предварительно настояв на том, чтобы она поела. Достал сверток с бутербродами, видимо взятый для себя завтрак. К сожалению, я не знаю даже его имени, имени человека, которому моя мать обязана своей жизнью.

Судьба разбросала всех нас. Я многократно пыталась разыскать потомков Лабуды и Смольского, но безуспешно, да и сведения у меня были довольно скудные. В их лице я хотела низко поклониться памяти их предков, спасших нас. Жизнью мы обязаны этим Праведникам, их честности и бесстрашию. Вечная им память и благодарность за спасение наших жизней.

В конце 20-х гг.была безработица и отец мой был два года безработным. Семья наша жила в большой нужде. В 1930 г. наша семья переехала из Наровли в г. Казань, где отец нашел работу по специальности (технологом по лесу), сначала в Марийской республике, затем – в Татарстане. Мне в то время было 12 лет. Так закончилась моя жизнь на Родине…»

Местечки Гомельской области

Гомель • Брагин • Буда-Кошелево • Василевичи • Ветка • Городец • Давыдовка • Добруш • Дудичи • Ельск • Житковичи • Жлобин • Журавичи • Казимирово • Калинковичи • Ковчицы-2 • Комарин • Копаткевичи • Корма • Лельчицы • Ленин • Лоев • Люденевичи • Мозырь • Наровля • Носовичи • Озаричи • Паричи • Петриков • Печищи • Поболово • Речица • Рогачев • Свержень • Светлогорск • Скородное • Тереховка • Туров • Уваровичи • Хойники • Холмеч • Холодники • Чечерск • Щедрин •