Феликс ГОРЕЛИК

ПРАВЕДНИЦА ЦИППОРА

Это было давно, в позапрошлом веке. Мать моя, из уст которой я впервые услышал про эту удивительную женщину и ее дела, видела ее, когда она была глубокой старушкой, окруженная славой большой добродетельницы, настоящей праведницы.

Феликс Горелик.

Мальчиком я многократно слышал ее имя. Оно звучало, как эталон доброты. Если хотели кому-то сказать комплимент, подчеркнуть чью-то доброту, говорили: «Ты – настоящая Ципейра».

Тогда, в довоенное время, я не мог понять, какими делами, поступками можно превратить свое имя в легендарное. И вообще, что делала владелица этого имени, почему память о ней так цепко держится в сознании жителей родного городка Калинковичи.

Осенью 1944 года вернулись из эвакуации моя семья и те родственники, к которым война отнеслась милосердно, оставив их в живых. В первые же дни мы, старые и малые, других уж не было (вместо них были серые бумажные квадратные полоски со страшным названием «извещение») отправились на еврейское кладбище искать могилы родственников. Деревянные намогильные сооружения были разрушены, поломаны каменные стены. Целыми остались не более полутора десятков склепов. После свидания с родными могилами вся моя родня молча пошла, получилось это само собой, к могилам Реббе: первого раввина нашего местечка и Ципейры – его жены, которые были в самом дальнем углу кладбища на небольшой возвышенности. Это были два кирпичных домика с покатой крышей, где-то 3 метра в длину,и столько же в ширину, и высотой в два метра. Окон не было, но были двери.

На протяжении многих десятилетий эти могилы были местами поклонения местных евреев. Но война и здесь похозяйничала. Надгробное сооружение Реббе было разрушено, остались только остовы стен, через какое-то время и эти остатки исчезли. Домик же Циппоры стоял безо всяких следов разрушения, даже дверь была на месте, и внутри ничего не изменилось, правда, ощущалась большая запущенность. Потом мы узнали, что во время оккупации кирпичные надгробья разбирались местными жителями на хозяйственные нужды, никто в этом не видел какого-либо святотатства и этому не мешал. Могила Циппоры осталась целой в эти три долгих года лихолетья господства оккупантов и их приспешников. Многие пожилые белорусы – жители городка и окрестностей, помнили о доброте и благодеяниях той, кто нашла здесь вечный покой, помнили и почитали память о ней.

Не знаю, стоит ли этот домик сейчас, но когда летом 1991 года я, совершая прощальное посещение кладбища, подошел к этому месту, он был цел. В порядке была и покатая крыша, только дверной проем наглухо замурован, ведь обычай входить в такие сооружения уже не соблюдался.

Я молча постоял, мысленно перебирая все, что мне удалось собрать за долгие годы расспросов о жизни и делах этого человека, обладателя огромного дара таланта доброты и любви к людям, который она расточала изо дня в день десятилетиями до конца жизни.

Мое местечко было когда-то крохотным, не больше двух десятков домиков, которые ничем не отличались от хат соседней деревушки Калинковичи. Разделялись эти два поселения болотом, по краю которого проходил грунтовый тракт из Бобруйска по направлению к Припяти. За рекой был уездный город Мозырь. Домики были расположены неправильным каре. В середине этого образования построили, когда пришло время, два новых дома – в меньшем поселился первый раввин местечка, а во втором, более просторном и высоком, была синагога. Раввин был молод, пользовался популярностью у местечковых евреев и у ишувников окрестных деревень. Вскоре он стал отцом большого семейства, хотя жена была не совсем здорова. В дом взяли помощницу – девочку, жившую по соседству. Звали ее Циппора. Быстрая, она легко справлялась со своими обязанностями. Была ярко-рыжей. Так и звали ее в местечке – Ципейре ды геле (Ципейра Рыжая – идиш). Сколько я ни пытался, мне так и не удалось установить фамилию раввина и фамилию Циппоры. О нем так и говорили – Реббе. Ее же в ту пору звали Рыжей, и все.

За годы, что Циппора была в услужении, она фактически срослась с этой семьей и замуж не выходила. Дети почитали ее не меньше матери. И когда их отец овдовел, он повел Циппору к хупе, и она стала Ребецун. Своих детей Циппора не имела, а дети Реббе вскоре покинули отцовский дом.

В местечке произошли большие изменения, оно выросло, вобрало в себя не десятки, а сотни еврейских семей из окружающих населенных пунктов. В Белоруссии началось железнодорожное строительство, и Калинковичи стали большим железнодорожным узлом. Была построена новая синагога, потом еще одна. Реббе, муж Циппоры, став глубоким стариком, отошел от дел. А Циппейре ды Реббецун (Ципейра, жена раввина), в которой кипела неукротимая энергия, по-прежнему бескорыстно творила добро, помогала всем, кто нуждался. В глазах окружающих она стала Праведницей.

Изо дня в день посещала богатых или приглашала их к себе. Это были купцы, торгующие скотом, лесом, владельцы мельниц, круподерушек, лавочники, состоятельными стали некоторые ишувники (люди, занимающиеся сельскохозяйственным трудом). Мы уже никогда не узнаем, какие слова в беседах с ними говорила эта женщина. Не очень-то толстосумы любили давать денег больше положенных трумот и цдоки. Но Циппора умела их убедить, и они давали ей нужные суммы денег.

Сироты и не только сироты, а девушки из бедных семей к хупе становились обладательницами минимума необходимого к свадьбе, появлялись у них и белое платье, несколько смен простыней, подушка, небольшой набор полотенец, немного посуды. Да еще в придачу несколько рублей для нужд в начале семейной жизни. Я специально называю эти подробности, именно так мне и говорили собеседницы – старушки, которые были свидетельницами этих событий. А может, не свидетелями, а на себе испытали доброту святой женщины.

Были в местечке дома, которые уже в феврале- марте почти не отапливались. Скудные средства хозяев не позволяли заготовить дрова на всю зиму. И происходило чудо: утром хозяева обнаруживали у себя во дворе над стрехой сарая аккуратно сложенную поленницу дров. Больше не слышно было по ночам в доме бедняка надрывного кашля хронически простуженных детей. Мои собеседницы называли фамилии и имена людей, кто получал эту помощь. Даже после прошествия большого периода времени, богатого радостями, но более богатого бедами и горем, к концу беседы у моих рассказчиков начинали сиять глаза, и на лицах было выражение удивления и радости, как это было в то далекое время.

Рассказывали о многом, но всегда вспоминали о том, какую беду Циппора отвела от несчастной семьи, потерявшей корову. Ведь уже с осени еврейские местечковые семьи жили в ожидании, что где-то в январе-феврале корова принесет приплод, будет молоко, будет настоящее пиршество. Не случайно корову так и называли – кормилица. И вот не стало коровы, все ожидания рухнули. Разве это не чудо, когда промерзлым поздним утром отчаявшаяся семья обнаруживает в сарае на обычном месте корову, а на вышках еще и сено, которого должно хватить до новой травы.

А сколько было случаев, когда наступала пора сеять картофель, а зимой съели не только съестной запас, но и ту часть прошлогоднего урожая, которую запасали на семена. И опять на помощь приходила Циппора: на крылечке, у входа в дом, кто-то оставлял два-три мешка семенного картофеля. Да и деньгами поддерживались семьи – это оплата гонорара врачу, помощь для поездки к врачу – специалисту на консультацию и целый ряд других случаев.

Циппора и ее помощники, а такие появились, все свои дела делали тихо, без шума, без помпы. Сборы денег проводились без ведомостей и подписей. Дающий знал, что нигде и никогда его имя не будет упоминаться вслух, и в президиум его не будут приглашать. Никогда и нигде не вспоминалось и имя того, на кого распространялась доброта Циппоры.

Реббецун не учила этику, даже представления не имела об этой науке, никогда не зазубривала правила хорошего тона, но обладала огромным даром не только творить добро, но и умением беречь достоинство, самолюбие своих подопечных. Все мои собеседники, пусть благословенна будет память о них, каждый по-своему, но все говорили об этом, а уж потом о материальной помощи.

Уже при жизни Циппора стала почитаться как сама доброта. И евреи городка и его окрестностей, да и не только евреи этого уголка белорусского Полесья, с большой любовью и уважением относились к ней, гордились землячкой. Доброта Циппоры стала эталоном.

Время уносит многое из нашей памяти. Так никто не мог мне назвать ее фамилию, никаких сведений я не сумел обнаружить о детях, которых она воспитала. А земляки мои разъехались по всему свету.

Как далеки мы от того времени и тех дел, о которых я вспоминал летом 1991 года. И все же память о Циппоре, о ее доброте и любви к людям надо сохранить. Вот почему я решился об этом написать.

Феликс Захарович Горелик родился в г. Калинковичи в 1929 году. Там же прожил всю жизнь, не считая военных лет, которые провел в эвакуации. После войны окончил педагогическое училище и Гомельский государственный университет?– исторический факультет. Сорок лет преподавал историю в г. Калинковичи и Калинковичском районе. В 1991 году репатриировал с семьей в Израиль. В Израиле на протяжении многих лет (и по сей день) выступает с беседами и лекциями по истории еврейского народа и государства Израиль.

«МИШПОХА», № 22

Местечки Гомельской области

Гомель • Брагин • Буда-Кошелево • Василевичи • Ветка • Городец • Давыдовка • Добруш • Дудичи • Ельск • Житковичи • Жлобин • Журавичи • Казимирово • Калинковичи • Ковчицы-2 • Комарин • Копаткевичи • Корма • Лельчицы • Ленин • Лоев • Люденевичи • Мозырь • Наровля • Носовичи • Озаричи • Паричи • Петриков • Печищи • Поболово • Речица • Рогачев • Свержень • Светлогорск • Скородное • Тереховка • Туров • Уваровичи • Хойники • Холмеч • Холодники • Чечерск • Щедрин •