Михаил МИТРАХОВИЧ

ПАРИЧСКАЯ ТРАГЕДИЯ

Иосиф лежал на крыше синагоги, и вся трагедия происходящего была как на ладони.

Голова распухла, путались мысли, душа разрывалась от горя: «Всех расстреляли. Мамы и сестёр нет. Кому я сейчас нужен, зачем спрятался?» Несмотря на свою природную сообразительность, выхода он не находил. Рано утром 18 октября 1941 года, ещё в сумерках, Иосиф нашёл лаз и пролез на чердак синагоги. Рядом с печной трубой взорвал прогнившую доску и кусок ржавой жести. Через образовавшуюся щель пролез на крышу, а щель опять прикрыл жестью. Улёгся за трубой со стороны глухой стены, чтобы с улицы никто не заметил, и стал ждать.

За двое суток до расстрела всех евреев согнали в молельный дом. Это было высокое деревянное здание с обширным залом и двумя высокими, цилиндрической формы, трубами для обогрева. В 10 часов утра 18 октября 1941 года 317 человек, вывели из синагоги и загнали во двор комендатуры. Два немца прошли по чердаку здания, но пролома в крыше не заметили.

Иосиф видел всё: как к комендатуре подъехала колонна крытых брезентом грузовых автомашин, как немцы загружали их, как девочка лет пяти выскочила из колонны и побежала по улице, как офицер выстрелил из пистолета, как она упала, сильно крича, и отбивалась от солдат, которые несли её в машину. Потом вся колонна двинулась по Бобруйской улице и рядом с Высокопольским кладбищем свернула направо, в сосонник. Иосиф слышал автоматные очереди, и каждый выстрел жгучей болью отдавался в его сердце.

Иосиф слез с крыши на чердак, забился в угол и просидел там до позднего вечера. Затем спустился в зал, на ощупь, нашёл там кем-то оставленное старое пальто, одел его, согрелся и осторожно вышел на улицу.

Что делать? Куда идти? Крадучись, он дошёл до своего дома. Из-под пола достал спрятанные там продукты, сложил в мешок, взял нож, кружку, ложку. Открыл дверь шкафа старинной работы, взял спрятанное мамино золотое кольцо, её тёплый зелёный шарф, и вышел на улицу.

В последние дни старые евреи советовали молодым уходить в лес, к партизанам. Где эти партизаны, в каком лесу, и что это за люди – Иосиф не имел представления. За двадцать лет своей жизни он знал только дом, школу и сапожную мастерскую, в которой работал последние три года.

Отец умер от сердечного приступа, когда Иосифу было двенадцать лет, мать – инвалид с детства, а две младшие сестры учились в школе. По этой причине он не мог поступать в институт – нужно было помогать маме. Она часто болела, по ночам стонала, перевязывая свою язву на голени. В сапожной мастерской Иосифа хвалили, доверяли ремонтировать модные туфли, а сапоги его славились на весь район. И ещё одна сердечная боль тревожила Иосифа. Он во сне и наяву часто соприкасался с Розой – дочерью Исаака, который жил по соседству.

За неделю до трагедии она ушла в Бобруйск к родственникам и не вернулась. Где она? Что с ней? Он только один раз прикоснулся к её груди, и этого было достаточно, чтобы думать о ней день и ночь.

Роза была очень красивой. Круглое смуглое лицо, большие карие глаза, высокая грудь, курчавые чёрные волосы и тонкие ноги. Именно в них Иосиф видел всю прелесть её существа. Он много раз смотрел в щёлочку забора, когда она шла с работы, и любовался её фигурой.

При встрече с ним Роза опускала глаза, лицо её озарялось нежной, скромной улыбкой. И на расстоянии она читала сокровенные мысли Иосифа. После окончания школы она работала в библиотеке с надеждой поступить на заочное отделение пединститута. Исаак, отец Розы, иногда подходил к Малке, хлопал её по плечу и шутил: «Малка, калым готов? Роза моя уже созрела, ведь хорошо по соседству быть родственниками». Малка улыбалась и отвечала: «Скоро, скоро пришлю сватов».

Пришли, да не те, которых ждали. Пришли не сваты, а враги, убийцы. Мирная жизнь и радужные мечты растаяли, как дым. Зачем к нам пришёл этот фашист, что мы им плохого сделали? Жили мы бедно, но хорошо, весело. Евреи и белорусы жили как братья, понимали друг друга, помогали друг другу и радовались жизни.

Иосиф ощутил головокружение, прислонился к забору и опять себе задал вопрос: «Куда идти, что делать?» Он знал дорогу, по которой ходил с мамой в детстве в соседние деревни. Там они меняли сахар и головы от селёдки на яйца, масло, молоко, и к вечеру возвращались домой. По этой дороге и пошёл Иосиф в неизвестность.

Спустя некоторое время заморосил дождь, стало ещё темнее. Ноги в рваных галошах промокли, старое пальто отяжелело, давило на плечи, а он всё шёл и шёл. На повороте дороги оступился, упал, потерял очки. С большим трудом нашёл их, надел и пошёл дальше. На востоке посветлело, идти стало легче, но более опасно.

Иосиф прошёл ещё два-три километра и приблизился к деревне. В нерешительности остановился у крайнего дома, в окне которого появился свет. Он увидел старушку с горящей лучиной и рядом маленького телёночка, наверное, только что родившегося. Иосиф сел у забора и стал ждать, даже задремал от усталости. Вдруг скрипнула дверь, и женщина вышла во двор.

– Как зовут эту деревню? – спросил Иосиф.

– Деревню зовут Прудок, – ответила она. – А ты что тут делаешь?

– Иду в Шатилки, устал, вот и присел у вашего дома, решил отдохнуть. Вы не возражаете?

– Да что ты, мил человек, заходи в хату, отогрейся, молочка попьёшь.

Приглашение в хату Иосифу очень понравилось, но зайти он не мог. Еврейские черты лица озадачат старушку, и неизвестно, чем это закончится. Но он согласился выпить молоко на улице.

Женщина вынесла большой гладыш парного молока. Иосиф припал к нему губами и на одном дыхании осушил его. Ему показалось, что он пил не молоко, а бальзам, целительный напиток. В знак благодарности он поклонился старушке и пошёл дальше.

Стало совсем светло, бойко кричали петухи, мычала скотина. Посреди деревни он свернул в переулок вправо и вышел в поле. Где же тот большой лес, где партизаны? Вдоль дороги одно мелколесье и стройный молодой сосонник. Иосиф долго шёл по травянистому полю, обошёл наполненный водой ров, и только тогда вдали увидел контур тёмного леса. Взошло солнце, природа оживилась, на душе полегчало. Солнце светило в спину, и так приятно было ощущать его тепло. Два небольших перехода – и под ногами захрустели ветки.

В сосновом лесу было сыро, зябко и как-то жутко. Усталость брала верх. Иосиф собрал сухих веток, травы и прилёг под толстой сосной. Даже в дремоте страх перед будущим сковывал его мысли и не давал покоя.

Проснулся Иосиф от крика вороны, которая уселась на верхушке сосны и кричала во всё горло. Такой большой вороны Иосиф никогда раньше не видел – не ворона, а гусь. Серая, с чёрным хвостом и гигантским клювом, словно из басни Крылова. Только без сыра, а жаль.

Иосиф встал, отряхнулся, показал вороне кукиш и пошёл дальше. Чтобы выбрать маршрут, по пути пытался залезть на дерево, но ничего не получилось: сухие ветки обламывались, да и сноровки не было, упал с высоты двух метров, разбил очки. «Не везёт, так не везёт во всём, всё против меня», – подумал он. Одно стёклышко в очках осталось целым, а второе он склеил на время слюной и берёзовым листом. Близорукость у него была сильной, поэтому и в армию не взяли. Пошёл дальше, в глубь леса, по пути ему встречались рытвины, наполненные водой. Затем он опять вышел к деревне, прочёл её название – Ракшин. Взял круто вправо и пошёл дальше.

К вечеру захотелось есть. Развернул мешок, достал хлеб, перекусил, запил водой из лужи – и опять в путь. В сумерках подошёл к следующей деревне, спрятался за толстой сосной и стал наблюдать.

Всё вокруг замерло, даже жутко стало Иосифу от такой тишины. Он продолжал изучать обстановку. Вскоре залаяла собака, два мальчика перебежали улицу, старик понёс в хату ведро с водой, и опять всё затихло. Иосиф со стороны огорода вошёл во двор, открыл дверь сарая, по лестнице поднялся на вышки и замер от радости. Перед ним на вышках лежала сухая душистая солома, а в стороне ещё более ароматное сено. Это была радость уставшего человека, измученного психическими переживаниями. После всех страданий за последние двое суток он впервые почувствовал себя в безопасности. Улёгся в мягкую, тёплую солому, расслабился и уснул. Проснулся только назавтра к полудню. Во все щели фронтонов пробивались яркие солнечные лучи.

Иосиф разделся, снял мокрую одежду и развесил её на торчавшие в крыше гвозди, предварительно пригнув их большим пальцем. В противоположном углу вышек он заметил гнездо, в котором сидела большая рыжая курица. Спустя некоторое время она закудахтала и слетела в сарай. Иосиф подошёл к гнезду, взял два тёплых яйца, извинился и с большим аппетитом их съел. Взять больше, а их было восемь, он не посмел: чужое, совестно.

После обеда Иосиф опять расслабился и уснул. Измученная нервная система жаждала покоя. Проснулся ночью, услышал шум дождя. Кое-где протекала крыша, но вокруг него было сухо и уютно. До утра не уснул, вспомнил маму, сестёр, ощутил запах волос Розы, представил её печальную тихую улыбку.

Весь день через щель во фронтонах наблюдал за деревней и её жителями. В хозяйском доме, рядом с сараем, жили старик со старухой. Старик хромой, передвигался с трудом, с палочкой. Жена его выглядела крепкой, дородной женщиной. Ходила по двору бодро, широким шагом. Казалось, всё вокруг ей подчинялось. Даже куры стайкой бегали за ней следом. К мужу она относилась с большим вниманием. Он колол дрова, а потом уставший присел на бревно. Она подошла, погладила его седую голову и ласково сказала:

– Коля, иди приляг, отдохни, я сама управлюсь.

Сложила дрова в скирду и ушла в дом. Иосиф тоже прилёг в свою постель и начал рассуждать: «Я попал к хорошим людям и зла они не должны мне сделать. Когда я их вижу во дворе, мне становится хорошо, и на душе спокойно. Их душевность передаётся мне на расстоянии. Наверно, так бывает».

Спустя два часа старики вышли принаряженные, закрыли на замок дверь и пошли вдоль улицы. Иосиф вышел из сарая, доколол все оставшиеся дрова, сложил в скирду и опять залез на вышки. Соседский мальчик дважды подходил к забору, смотрел, как работает Иосиф, и уходил обратно. К вечеру старики вернулись, посмотрели на сложенные дрова, затем друг на друга, присели на скамейку, поговорили. Старуха пошла к соседям и привела мальчика. Тот что-то объяснял, махал руками, но старики так ничего и не поняли. Все разошлись, а Иосиф почувствовал себя героем. Он тоже сделал доброе дело, а сейчас и яйца не зазорно прибрать к рукам, уж больно есть хочется.

Время шло. Иосиф жил в сарае, куры регулярно несли ему яйца, за водой ходил только ночью к колодцу, в огороде собирал пожелтевшие огурцы да морковь. Так и питался. Пошла вторая неделя. Однажды к вечеру Иосиф услышал шаги в сарае. По лестнице на сеновал поднималась старуха. И когда их взгляды встретились, она сначала ахнула, потом внимательно посмотрела и спросила:

– Это ты наши дрова поколол?

– Я, – ответил Иосиф.

– Тогда слазь и пойдём в хату.

Простое, открытое лицо старухи не вызывало никаких подозрений. Иосифа приняли как хорошего гостя. А когда он рассказал, как расстреливали паричских евреев, как он сам избежал смерти, дед Николай стукнул кулаком по столу, прослезился и сказал плохое слово в адрес фашистов. Старики уже знали, что в Паричах расстреляли всех евреев, и только единицам удалось спастись. И одним из них был Иосиф.

Дед Николай из-под пола достал водку, все втроём выпили, закусили, после чего начался душевный разговор. Николай Николаевич до пенсии работал в колхозе счетоводом, баба Катя – в полевой бригаде. Два их сына сейчас в армии, дочь живёт в другом конце деревни, в своём доме, а зять неизвестно где.

Иосифу было разрешено жить на сеновале, а поздно вечером приходить для беседы. Продукты на сеновал баба Катя приносила регулярно, а однажды подарила Иосифу новые очки, которые принесла от дочери, тоже близорукой. Иосиф был безмерно счастлив. Мир он стал видеть не одним, а двумя глазами.

В конце октября Николай Николаевич сообщил Иосифу, что в ближайших лесах есть группы людей, которые собирают оружие, оставленное нашими войсками, налаживают связи и готовятся к борьбе с немцами.

– Бывший секретарь сельсовета на днях будет в деревне, и я постараюсь о тебе ему доложить.

Так и случилось. Через три дня в полночь пришёл человек и взял Иосифа с собой в лес. Николай Николаевич и баба Катя отправили Иосифа, как родного сына. В сарай принесли тёплой воды, Иосиф помылся, надел чистое бельё и почувствовал себя в раю, даже прослезился в знак благодарности. А потом пошутил:

– Если мне дадут пулемёт, я готов держать оборону на вышках вашего сарая.

Иосифу дали тёплую одежду, продукты на дорогу, на ботинки надели новые галоши старшего сына. Иосиф уходил в лес с чувством глубокой благодарности этим простым и добрым людям. Свой след в душе они оставили ему на всю оставшуюся жизнь.

Первый день в партизанском отряде совпал с приятным событием. Сын командира отряда Вася обнаружил на поляне десятка три отбившихся от стада овец. Партизаны окружили их и всех переловили. Обед был на славу. Иосифу, как знаменитому сапожнику, подарили шкуры. Из них он потом изготовил два десятка пар тёплых унтов, которые пригодились зимой. Никаких боевых действий в этот период партизаны не предпринимали. На обширной поляне, среди болота вырыли землянки, для лошадей и коров делались густые шалаши – навесы из сосновых веток. Заготавливали сено, зерно, картофель.

Два лейтенанта занимались с партизанами боевой подготовкой, изучали оружие. Отряд готовился к зиме и боевым действиям. Первое боевое крещение произошло в Казаковом лесу, на границе Бобруйского и Паричского районов. Группа немцев из десяти человек и паричский бургомистр были расстреляны в упор на участке дороги, которую партизаны забаррикадировали сваленными деревьями. Трупы полили бензином и сожгли. Один партизан был ранен в живот и по дороге в лагерь скончался. Настроение у всех было приподнятое, каждый по-своему рассказывал о скоротечном бое.

Приехали в лагерь на немецкой машине, с трофеями: два пулемёта, десять автоматов, восемь пистолетов, много гранат и патронов.

Радовались победе все, только командир отряда оставался строгим и задумчивым. Он понимал, что эта победа для близлежащих деревень обернётся трагедией.

Так и случилось. Спустя сутки в одной из деревень немцы сожгли восемь домов, расстреляли восемь молодых парней и старую учительницу, которая пыталась их защитить. Партизанский отряд немцам обнаружить не удалось. Строгая конспирация и маскировка спасли положение. В течение пяти дней над лесом летал лёгкий немецкий самолёт, но безрезультатно. Через две недели стали готовиться к очередной операции.

Иосиф вёл себя достойно в этом бою. Но на обратном пути бежал с ящиком взрывчатки, упал и разбил очки вдребезги. Дважды связные пытались достать их в Паричах, Шатилках – тщетно. Иосиф без очков был уже не солдат. Холодало, землю припорошило снегом. Чтобы быть полезным партизаном, он организовал сапожную мастерскую. Шил и ремонтировал обувь. В его штате состояли дед Ефим и мальчик Вася. Пригодились высушенные кожи и два резиновых колеса от немецких машин. Протектор из покрышки снимали острым ножом, а кордовый слой шёл на подошвы.

Отряд дважды менял место расположения, с трудом выходя из окружения. Спасал густой лес и болото. В следующий период обстановка ухудшилась. Немцы активизировались. В деревнях создавали полицейские посты. Продуктов не хватало. Женщины мололи зерно ручными жестяными мельницами, пекли хлеб. Мясо на столе было редко. Стали болеть дети, один из них, самый маленький Петя, умер. Среди взрослых возникали ссоры, появилась раздражительность. На себе Иосиф иногда чувствовал неодобрительные взгляды. В сапожной мастерской работы поубавилось. Крупных боевых действий партизаны не предпринимали. Где-то сожгут мост, заминируют дорогу, обрежут провода. Чаще стали отправлять группы партизан в окрестные деревни за продуктами, особенно по ночам. Привозили зерно, свиней, птицу, сено. В один из таких продуктовых рейсов был зачислен и наш герой. Но, к сожалению, геройства не получилось. Группа партизан ушла в деревню, а Иосифа оставили в поле возле бурта картошки. Ему предписывалось заполнить мешки картошкой и ждать партизан. В деревне началась стрельба, и только на рассвете возле бурта появились люди. Но это были не партизаны, а полицейские. Иосиф видел плохо. Он бегал вокруг бурта и спрашивал: «Кто вы, с какого отряда?» Ему проволокой скрутили руки и привезли в полицейский участок, а назавтра переправили в Паричи. Иосиф шёл по улице впереди двух немцев. Худой, высокий, весь заросший чёрной щетиной. Он был дома, но среди врагов, узнать его было невозможно. Во дворе комендатуры Иосифа сфотографировали и поместили в хозяйственное помещение, приспособленное для изолятора с одним маленьким окошком под крышей.

Дед Яков в Первую мировую войну попал в плен и в течение года жил в Германии, знал немецкий язык. По-стариковски он топил печки в комендатуре, колол дрова и ухаживал за лошадью коменданта. Нередко через окошко общался с заключёнными. Семью Иосифа он знал хорошо. Во время обхода своих владений дед Яков увидел в окне чёрную бороду, подошёл поближе и узнал Иосифа. Часовой в это время был в комендатуре, что дало им возможность побеседовать. Иосиф откровенно рассказал деду все свои приключения с момента расстрела евреев. Он понимал, что жизнь его на волоске, и искал малейшую возможность спасения. Дед Яков оценил всю сложность ситуации и ничего не мог обещать. Он посоветовал Иосифу не говорить, что был в партизанах, а сказать на допросе, что ходил по деревням, помогал старикам по хозяйству, а они его кормили. За связь с партизанами немцы расстреливали на второй день после допроса, а с Иосифом тактику поменяли. Возможно, решили его использовать как проводника в партизанский отряд.

Однажды утром в окно Иосиф увидел Розу. Она вышла из соседнего дома и вошла в комендатуру. Дед Яков был в курсе всех дел и рассказал Иосифу, что Роза вернулась из Бобруйска через неделю после расстрела паричских евреев и сразу же была арестована. Вместе со второй девочкой, которую привезли из Калинковичей, Розу оставили при комендатуре переводчицей. Когда допрашивали Иосифа, переводчиком был Бойко Фёдор. Будучи раненым, в августе 1941 года он лечился в паричской больнице и женился на медсестре. Держал связь с партизанами, давал им необходимую информацию.

Деда Якова день и ночь сверлила мысль, как спасти Иосифа, да так, чтобы не заподозрили в этом его участие. Как-то утром с чердака доставал лошади сено и заметил гнилую доску в перекрытии потолка, потрогал её, сдвинул с места, прикрыл сеном и продолжал свою работу. В обед сообщил Иосифу расположение доски, её расстояние от глухой стены (пять четвертей) и приблизительное время операции – после полуночи.

Металлической расчёской и ногтями Иосиф легко сорвал с потолка штукатурку, несколько дольше провозился с дранкой, которая была прибита толстыми гвоздями, и легко выдавил доску на чердак. Образовалась узкая щель. Острые края доски обработал зубами. Разделся догола, встал на табуретку, в щель с трудом просунул голову и по миллиметру начал пролазить на чердак. Процедура длилась больше часа, прекращалось дыхание, останавливалось сердце, темнело в глазах. Спасло сало деда Якова, которым Иосиф предварительно смазал тело. Смекалка его не подвела. Вылез на чердак, оделся, а там всё пошло по плану.

Спрятался он на сеновале колхозного сарая в деревне Козловка. Ночью приходил домой к деду Якову, запасался продуктами и уходил обратно. Большого шума в комендатуре в связи с побегом Иосифа не было. Наоборот, немцы весь день хохотали и были в приподнятом настроении. Они позвали в изолятор самого тощего немца, раздели его и попросили пролезть на чердак. Попытка успеха не имела. Они продолжали хохотать, а рядом стоял дед Яков. Только он понимал, какая сила протолкнула Иосифа на чердак в такую узкую щель. Это пластичность тела, страх смерти, высокое чувство любви к Розе и сало деда Якова, которое он передал ему перед побегом.

Итак, план побега был осуществлён на половину. Без Розы Иосиф уходить в партизаны категорически отказался. Он слёзно просил деда Якова помочь освободить Розу. Сложности в этом не было, но было опасно для самого деда, а вдруг немцы его заподозрят. Розу никто не охранял, ей бежать некуда было. На следующий день через дырку в заборе двора комендатуры Роза вышла на улицу и незаметно покинула Паричи. В придорожном сосоннике за деревней Козловка её встретил Иосиф. Эта встреча была божественная, душераздирающая. Они сблизились, в изнеможении упали на колени и прижались друг к другу. Слёзы радости и безысходного горя ручьями текли по их лицам. Ни одно слово не вырвалось из их уст. Природа не притихла, а онемела, преобладало только чувство, оно заполнило всё вокруг. Даже маленькая пичужка застыла на ветке от действия сгустка сплошного человеческого счастья. У Иосифа беззвучно зашевелились губы. Он давал клятву: «Больше мы никогда не расстанемся, а если придётся умирать, то только вместе». Роза всё поняла и так же беззвучно ответила «Да».

Памятник на месте гибели паричских евреев.
Фото А. Астрауха,май 2009 г.

Последний прощальный луч заходящего солнца скользнул по лицу Розы и на мгновение задержался. Иосиф увидел всё: её умные, тёмные глаза, алые полуоткрытые губы, нежные поблекшие щёки и глубинные добрые чувства.

Печальный намёк на улыбку сменился пеленою безысходного горя, пережитого ею в течение последних месяцев. В эту минуту Иосиф был готов совершить любой героический поступок ради спасения этого милого создания. Они продолжали стоять на коленях, прижавшись друг к другу, боясь прервать эти сладостные минуты.

От леса волной наплывал туман, быстро темнело. Иосиф приподнял Розу. Они встали и медленно, обнявшись, пошли к заброшенному колхозному сараю. Там Иосиф приготовил ужин, мягкую постель из свежего сена и море ласки. Перед сном он надел ей на палец мамино золотое кольцо. Уснули они только под утро. Иосиф заживил ей все душевные раны. Роза была безмерно счастлива и благодарна Иосифу за его любовь, доброту и благородство души. Это чувство заполнило всю её плоть.

Два дня и две ночи длилась эта душевная благодать. На исходе второй ночи в сарай пришёл дед Яков и потребовал срочно уходить в лес. Немцы всполошились, готовятся прочёсывать все ближайшие деревни. Исчезновение Розы могло причинить им большие неприятности. Вторую переводчицу они срочно отправили в Бобруйск. Деда Якова допросили, но ни в чём не заподозрили. Он продолжал работать в комендатуре.

Маршрут обратного пути к партизанам Иосиф выбрал тот же, что и в ноябре 1941 года. Шли быстро, просёлочными дорогами, обходили все опасные места. Поздно вечером подошли к знакомой деревне. В дом Николая Николаевича зашли со стороны огорода. Встретили их хозяева душевно, но с опаской. Хозяйка вышла на улицу, чтобы убедиться, что гостей никто не видел. В деревне несколько человек немцы расстреляли за связь с партизанами, установили полицейский пост. После девяти часов вечера ходить в деревне запрещалось. После ужина ушли на знакомый сеновал, а на рассвете распрощались с хозяевами и продолжили свой путь. Всходило солнце, своими лучами заливало лес, поле. Озарённые этим светом, Иосиф и Роза шли в неизвестность, в своё трудное и опасное будущее. Какова их дальнейшая судьба?

…Прошло больше полувека, а трагические события 1941 года по-прежнему тревожат память и волнуют душу.

Допускаю, что вторую часть этой истории напишет кто-то из внуков Иосифа и Розы…

Часть фактов имели место, а остальные – художество автора. Источник данных – дед Яков, Бойко Фёдор и личные наблюдения на оккупированной территории.

1992 г.

Местечки Гомельской области

Гомель • Брагин • Буда-Кошелево • Василевичи • Ветка • Городец • Давыдовка • Добруш • Дудичи • Ельск • Житковичи • Жлобин • Журавичи • Казимирово • Калинковичи • Ковчицы-2 • Комарин • Копаткевичи • Корма • Лельчицы • Ленин • Лоев • Люденевичи • Мозырь • Наровля • Носовичи • Озаричи • Паричи • Петриков • Печищи • Поболово • Речица • Рогачев • Свержень • Светлогорск • Скородное • Тереховка • Туров • Уваровичи • Хойники • Холмеч • Холодники • Чечерск • Щедрин •