Проект «Голоса еврейских местечек. Гомельская область».
פיתוח קשרי התרבות בין העמים של ישראל ובלרוס
Международный центр культуры «Израиль-Беларусь»
Еврейский культурный центр «Мишпоха» (г. Витебск)
При поддержке
Conference on Jewish Material Claims Against Germany, Inc.
С Владимиром Семёновичем Свердловым я встречался неоднократно. С ним было о чём поговорить, с ним было приятно разговаривать. Мудрый и доброжелательный человек. А пережить пришлось столько, что биографии на большой роман хватит.
Я написал о нём очерк «Завещано – помнить». («Мишпоха» №30)
Потом записал его рассказ «Я знаю, где ты берёшь ноты…» («Мишпоха» №34)
Видеоинтервью с Владимиром Семёновичем, в котором он рассказывает о своей семье, об отце, о Рогачёве, в котором вырос и куда не раз приезжал после войны, было записано в ноябре 2014 года.
- Я родился 5 декабря 1930 года. В Рогачёв мы переехали, когда отца Самуила Монусовича Свердлова перевели туда на работу секретарём райкома партии в 1937 году. Потом, во время войны, у него появилось новое имя и отчество – Семён Матвеевич, и он так на нём и остался.
За полтора месяца до войны Владимир у своего дома. Рогачев.
– Вы в первый класс пошли в Рогачёве?
– Я два класса закончил в Рогачёве. В школу пошёл поздно. Я декабрьский. До войны брали в школу только с восьми лет. И когда мама повела первый раз в школу, мне три месяца до восьми лет не хватало. Заведующая говорит: «Броня Хоновна, вы как хотите, но я законы нарушать не буду, и в школу вашего сына не возьму».
– Каким был довоенный Рогачёв?
– Помню, на центральной улице костёл был каменный, но он полуразрушенный стоял, когда мы туда приехали. И церковь, и синагога были, но всё это уже не действовало. Пару красивых зданий сохранилось, каменных, двухэтажных. А в основном – деревянные постройки. До войны, мне папа рассказывал, район был не густонаселённый, но большой. 15 тысяч жителей в районе было. А в Рогачёве было 7 тысяч. Половина из них евреи. Свыше трёх тысяч евреев расстреляли фашисты с 6 на 7 ноября 1941 года.
Когда освободили Рогачёв, отец вернулся сюда. Они базировались за Днепром. Тут была безлесная зона.
– А где отец был в годы войны?
– Он был секретарём подпольного Рогачёвского райкома партии и комиссаром отряда, потом бригады.
– Какой бригады?
Самуил Моносович Свердлов. 1946 год.
– 8-я Рогачёвская партизанская бригада. Его потом тяжело ранили. И он долго на излечении был. Когда освободили Рогачёв он пришёл на пепелище. У меня есть рисунок, весь Рогачёв лежал в руинах. И я не мог найти свой дом по улице Советской, когда приехал в Рогачёв. Берёза возле нас росла, через улицу, и я по этой берёзе узнал, что это наша труба, наша печка…
– Когда началась война, вы были в детском санатории в Дороганово, а остальные: мама, брат?
– Миша, он с 1932 года, умер четыре года назад. Он был за 30 километров от Рогачёва в лагере. Феликс, который живёт в Нью-Йорке, он 1937 года рождения, был за 10 километров от Рогачёва, там был детский сад. Мама успела их забрать. А я был за 250 километров в сторону границы. Туда только военные эшелоны могли идти, никого больше не пускали.
Мама их успела схватить и уехала в эвакуацию. Папу сразу вызвали в Гомель: «Самуил, остаёшься. Партия приказывает». И он остался. Дали ему новое имя – Семён Матвеевич. И он на нём остался. Не стал менять после войны.
Однажды я приехал в Минск, мы встретились. Отец часто в Минск приезжал. Он был членом ЦК компартии Белоруссии. «Шишка» большая. До войны был, во время войны был, и ещё после войны оставался членом ЦК года два или три.
Брат Миша в Минске занимался в политехникуме. И вот мы с отцом собрались к нему ехать на трамвае. И идёт Пономаренко Пантелеймон Кондра́тьевич, он тогда был секретарем ЦК ВКП(б).
Увидел отца. Говорит: «Самуил, привет. А это кто?» – показывает на меня. «Это мой сын». А мне лет шестнадцать тогда было. Пономаренко говорит: «Самуил, ты же Семён Матвеевич? Им и оставайся. Жену твою не тронут, тебя тоже, вы заслуженные люди, а детей сделай русскими, белорусами, кем угодно…»
Потому, что Сталин собирался депортировать евреев. И отец всех нас сделал русскими. Сестра по суду возвращала себе еврейство, когда уезжала в Израиль.
Свердловы отец мать и сестра Светлана. 1953 год.
– Как сестру зовут?
– Светлана. Она 1946 года рождения. И Феликс вернул по суду. Миша не стал этого делать. Он ведь заканчивал военно-инженерную академию в Питере и потом преподавал в академии. И я тоже не стал менять. Куда мне уже ходить…
– Вы после войны в Рогачёве бывали?
– Миллион раз. Отец до 1946 года оставался в Рогачеве, потом попросил начальство: «Не могу справляться, очень большой район». У него не было руки и не было глаза, после ранения в годы войны. Его перевели в Березинский райком Минской области. Там маленький район.
– Евреи после войны вернулись в Рогачёв?
– Вернулись и долго проживали.
– Когда вы вернулись в Рогачёв, пошли в школу?
– Я уже в школу не пошёл. Я ведь отца нашёл только в 1947 году. Мне говорили, что все евреи здесь погибли, и можешь родителей не искать. И я тогда уехал в Западную Белоруссию. Там немножко сытнее было.
– В Рогачёве все знали Вашу семью, семью секретаря?
– Должен сказать, что нас не допускали к идишу, и не пускали в гости к евреям.
– Кто не пускал?
– И отец, и мать тоже. Во-первых, мы там были люди новые, а будем говорить честно, и нас тоже несколько сторонились. У евреев же так, если они не знают человека, они сторонятся его. Ну, не совсем чтобы сторонились, но остерегались нас. Хотя у нас каждую неделю дома были званые обеды. Это я хорошо запомнил. Все сидят за столом. И дети из всех семей. Хотя я мало кого запомнил. Но собирались одни евреи.
– Секретарь жил лучше, чем остальные люди?
– Я бы не сказал, потому что мой отец из той категории людей, которые всё это… Он же и сам был рабочим когда-то на кожевенном заводе, был мастером на лесоразработках. В 15 лет уже был мастер в Бегомльском районе.
– Он же оттуда родом?
– Да, он оттуда родом и когда посмотрели, что он грамоту знает, а он грамотный был о-го-го…
– А почему он писал в биографии, что идиш знает плохо?
– Он мало общался на идише, поздно его начал изучать.
– Как это изучать? С детства слышал от родителей…
– Когда родители умерли, ему было всего два года. И потом его белорусская семья забрала на воспитание. И он рос в белорусской семье до 15 лет. А все остальные братья и сестры были в Бегомле у остальных родственников в еврейских семьях. А он один – в белорусской. И он, я помню, когда приезжали к нам до войны, очень тепло их принимал.
– Тех, у кого он вырос?
– Да, белорусскую семью. Мужчину выше среднего роста и женщину полноватую. И после войны он их очень разыскивал. Нигде не нашёл. Пропали.
– Бабушка Шейна, в каком году приехала к Вам в Рогачёв?
– Она приехала в 1939 году. Жила постоянно в Ельске. Это на Припяти городок. Мамина мама.
– Из какой она семьи?
Владимир Свердлов с женой Марией.
– Это патриархальная еврейская семья. Я вспоминаю, у нас такое было. Хоть отец с матерью партийные боссы, в бога не верили, но как только суббота, это моя обязанность была сходить с туесками в ресторан, получить обед, мама заранее договаривалась. А бабушка по субботам как сядет, даже не встаёт. И пока солнце не сядет, даже к пище не притрагивалась. Мне даже жалко её было. Думаю, скорей бы потемнело, чтобы она покушала.
– Бабушка Вас учила идишу?
– Да, но на втором или третьем уроке всё прекратилось. Отец пришёл и сказал: «Заканчивай».
– Почему бабушка не поехала с Вами в эвакуацию?
– Она сказала моей маме: «Броня, если я уеду, они здесь всё разграбят. Немцев прогонят. А потом, что опять всё с нуля начинать? Где ты что найдёшь? И она осталась охранять дом, нажитое добро. Тем более, что она помнила, в 1918 году здесь уже были немцы и они евреев не трогали. И она решила, её никто не тронет. Ей ещё и 70-ти не было. Она сказала про детей: «Они партийные, им надо. А я что – бабка». Она в общей могиле где-то лежит. Потому что буквально все евреи Рогачева были расстреляны.
– Что стало со всей остальной вашей родней в Ельске, в Бегомле?
– Не знаю, все связи были утеряны. В 1946 году отец получил письмо и посылку из Америки. Это от самого старшего брата, который уехал в Америку ещё в 1905 году. И вот отца сразу вызвали «на ковер» и тут же дали бумагу, перо, сказали, пиши, что ты хорошо живёшь, ни в чём не нуждаешься. А это отправим обратно. И больше, чтобы переписки не было. Предупредили. Иначе никаким секретарем ты больше не будешь, ни кем ты не будешь. Отец подчинился воле властей. Он знал, чем это может закончиться.
– После выхода на пенсию, отец снова вернулся в Рогачёв и занялся музеем.
– Он музеем уже к тому времени лет пятнадцать занимался, ещё будучи секретарем райкома в Березине. Кругом бумаги, бумаги, бумаги…
Рогачёвский музей – это полностью его детище. Он его собирал много лет. К отцу очень много документов стекалось. Он большую переписку вёл.
– Его похоронили в Рогачёве?
– Да, и его, и маму там похоронили. Друзья его – партизаны и партработники добивались, чтобы в Рогачёве улицу какую-то его именем назвали. Я им тогда говорил, зачем улицу, музей есть, назовите его имени Самуила Свердлова. И память останется.
|
ENG 
Владимир Свердлов.
RSS-канал новостей сайта www.shtetle.com
