Леонид Смиловицкий

РАВВИН АРЬЕ-ЛЕЙБ БЕН МЕЙШЕ БЕР ШИФМАН ИЗ ПУХОВИЧЕЙ

Истоки

В 1891 г. в Турове накануне праздника Симхат Тора семье шойхета (резника) Мейше бер Шифмана и Гитл-Цивье родился первенец, которому дали имя Арье-Лейб. За ним у четы Шифманов появилось еще шестеро детей, но Арье-Лейб выделялся особой одаренностью. Когда мальчику исполнилось семь лет, раввин Исер-Залман Мельцер взял его под личную опеку. В 1904 г. в возрасте 13 лет Арье-Лейб по рекомендации Мельцера был принят в иешиву Радуни известного своей незаурядной ученостью раввина Хафец Хаим, с которой он оказался связанным в течение 18 лет.

Мейше и Гитл не было дано узнать, как сложится судьба их детей, внуков они не дождались – вскоре после погрома в Турове 1920 г. они умерли. Когда Арье-Лейбе исполнилось 30 лет, Исер-Залман Мельцер познакомил в своем доме сына Туровского резника с его будущей женой – Рохл Лидер, дочерью раввина Копыля Израиля Янкива Лидера. Свадьбу сыграли в 1922 г., еще через несколько месяцев Арье-Лейб получил смиху (диплом раввина) и право возглавить общину в местечке Грозово. Однако, пробыла там молодая чета не долго – раввин Телушкин из Пуховичей эмигрировал в Америку, и его место оказалось вакантным.

Самостоятельная жизнь

Арье-Лейб приобрел репутацию вдумчивого и отзывчивого человека, владеющего премудростями еврейской учености. Образцом поведения для него служили моральные и этические законы Хафеца Хаима. Поэтому не случайно в 1922 г. Шифман получил одновременно два приглашения – от верующих Марьиной Горки и Пуховичей занять место руководителя общины и направлять их духовную жизнь.

Марьина Горка представляла собой городской поселок – центр Пуховичского района в 63 км от Минска с населением около 6 тыс. жителей, пятая часть из которых были евреями. Здесь действовали железнодорожная и почтовая станции, сельскохозяйственный техникум. Свой выбор Арье-Лейб остановил на Пуховичах – местечке в семи километрах от Марьиной Горки, меньшему по размерам, но с богатой историей и традициями. Еврейская община Пуховичей вела свое начало с XVI века. В 1923 г. здесь проживало 1214 евреев или более половины всего населения. На одну церковь в Пуховичах приходилось три синагоги. Евреи торговали в полусотне лавочек и магазинов, четыре раза в год проводились ярмарки. Отношения с белорусами были хорошими. Жители окрестных деревень покупали у евреев все необходимое для жизни, регулярно делали заказы еврейским ремесленникам. Большим достатком не отличались ни те, ни другие, поэтому и делить особенно было нечего. В порядке вещей считались взаимопонимание и выручка.

Евреи Пуховичей жили по заведенным давно правилам и порядку. Шойхетом был Эли Арун, который одновременно исполнял обязанности моэла, совершая ритуальные обрезания новорожденным мальчикам. В Марьиной Горке за это отвечал Райцке. Евреи предпочитали называть друг друга прозвищами, а не по фамилии. После приезда в Пуховичи, чета Шифманов квартировала у Хаима дер Карликера, а потом у Довида дер Кремера. Водоноса в местечке звали Нохим дер Клог. Был и свой юродивый Меир дер Мешугенер. Одинокий и беспомощный человек он кормился подаянием, а члены общины по очереди оказывали ему посильную помощь. В Пуховичах всегда собирали аудиторию слушателей магиды (проповедники), они имели прозвища того места, откуда происходили родом или постоянно проживали. Много было бедняков и нищих, были свои «жадины» и люди щедрые, дававшие на благотворительность. Шадхоним (сваты) и клезмеры (музыканты) помогали устраивать свадьбы, а смешанные браки считались редкостью.

В Пуховичи приезжали разные орхим (гости) и дом Шифманов был всегда открыт. Каждое лето у них останавливалась семья раввина Лидера из Минска. Когда раввин Аарон Котлер решил перебраться на постоянное место жительство в Америку, он заехал проститься в Пуховичи. Циля, дочь Арье-Лейба, вспоминала, что после этого посещения, отец был встревожен и сказал, что в Америку не поехал бы, что хочет в Палестину. Если это не удастся, то власти соберут оставшихся раввинов и духовных лиц на Соловках. Гостей члены общины приглашали к обеду по очереди. Если кто-то нуждался в ночлеге и оставался вечером после майрев, то раввин Шифман приводил такого человека к себе домой. Трапеза была два раза в день, поэтому обедали вечером. В Пуховичах действовало несколько синагог, меламеды вели занятия в хедерах. На швуэс (шавуот, праздник кущи) хозяйки угощали блинчиками и, прежде всего, они доставались гостям, а потом уже своими домашним, чтобы хватило. Двадцатые годы были временем далеким от достатка. Однако раз в неделю на шабес (в субботу) у всех на столе стояли халес (хала) и кусочек мяса. Принято было делиться друг с другом, чтобы встретить царицу субботу, как подобает евреям. В 1933 г. голодали все, но даже в тех условиях люди делились отрубями и кислой капустой.

В Пуховичах у четы Шифманов родились дети – девочка Циля (Гитл-Цивья) 1924 г.р. и мальчик Мейше Бер 1927 г.р.

Параллельно с этой жизнью действовала советская власть. Все дела Пуховичей вершил сельский Совет, где заседали тоже евреи – дети прихожан синагог. Они заставляли верующих отправлять учащихся в государственную школу, требовали закрыть хедеры. Шифману угрожали, что если его дочь не будет посещать школу в субботу, то его отдадут под суд. Циля вынуждена была ходить по субботам в школу, но при этом завязывала руку или пропускала занятия под разными предлогами. Директор школы, чтобы утвердиться как коммунист, устраивал антирелигиозные вечера для родителей. Но, поскольку Арье-Лейб не являлся, он заставлял Цилю декламировать атеистические стихи Харика, Кульбака и др. пролетарских еврейских поэтов.

Большое несчастье случилось в Пуховичах в 1924 г. – случился большой пожар, и почти все местечко выгорело. Огонь уничтожил не только жилые дома, хозяйственные постройки, школу, но и синагогу, микву. В этих условиях молодой раввин проявил лучшие организаторские качества. Он установил связь с американским Обществом выходцев из Пуховичей и заручился их поддержкой. Деньги из Америки переводились на имя Арье-Лейба, принявшего на себя ответственность за прихожан всего местечка. В сжатые сроки были отстроены дома верующих и две синагоги – общая для молитвы и бейт-мидраш – место учебы и изучения Торы, кошерная бойня, новая миква, привели в порядок еврейское кладбище у реки. После этих событий авторитет раввина значительно вырос.

Репрессии

Независимый и рассудительный раввин оказался бельмом для сельсовета. Арье-Лейб отказывался от сотрудничества с властями и на все имел свое мнение. Будучи в Пуховичах неформальным лидером, раввин стал фигурой, которую было необходимо устранить. Общая государственная политика ограничения прав верующих на рубеже тридцатых годов развязала руки. В начале тридцатых годов Арье-Лейба арестовывали дважды по обвинению в сокрытии нетрудовых доходов и паразитическом образе жизни. Первый раз это произошло в 1933 г., когда поздно вечером к Шифманам явился председатель сельсовета Пуховичей и сказал: «Ребе, я пришел за Вами». Его увели и продержали ночь в погребе, требовали золото и доллары, которые родственники пуховичских евреев присылали на имя Арье-Лейба, жертвовали на синагогу и нужды общины. Коммунары, убедившись, что раввин самый бедный из своих прихожан, а кроме книг у него ничего нет, отпустили. Потом от Шифмана потребовали отказаться от сана раввина, объявить об этом через одну из республиканских газет – «Советскую Белоруссию» или «Звязду». В периодической печати уже появились такие «признания» духовных лиц из разных местечек Белоруссии, которых удалось запугать. Домой к раввину зачастил фининспектор с требованием доказательств доходов семьи. Две сестры Арье-Лейбы жили в Минске и присылали ему 15 руб. в месяц, квитанции на которые раввин предъявил проверяющему.

Через год история с задержанием и вымогательством в НКВД повторилась, и снова без результата для властей. В 1936 г. Шифману вместе с семьей приказали в 24 часа покинуть Пуховичи под предлогом, что местечко находилось на 95 км от советско-польской границы, а все подозрительные и нелояльные лица должны были удалиться на 101 км. Раввину разлучили с его общиной, к которой он прикипел душой, заставили срочно уехать, без вещей и книг, которые остались на съемной квартире.

Ближайшим местом, где разрешалось остановиться, оказались Осиповичи. Шифман нашел комнату, поселил семью и отправился на поиски работы в Смоленск. Арье-Лейба приняли в синагоге и устроили на должность бухгалтера, где он фактически исполнял обязанности раввина. Летом 1937 г. Шифман нашел относительно благоустроенной жилье по улице Нижнепрофинтерновская, д. 14/1 и забрал семью. Однако, оставаться вместе долго им было не суждено.

Последний арест

17 октября 1937 г. Шифмана вызвали повесткой на допрос в НКВД, который длился весь день, и предложили стать негласным информатором органов государственной безопасности. В противном случае – угрожали привлечь к ответственности, как политического преступника. Следователь отпустил его на сутки домой все обдумать и посоветоваться с женой. Арье-Лейб ответил, что ему не зачем возвращаться, потому что вера и убеждения не ему оставляют выбора. 19 октября в два часа ночи к Шифманам постучали. Обыскали все углы, трясли каждый сэйфер (книгу), забрали два мешка с рукописями, письма родных, переписку с раввинами Котлером, Мельцером, Хафец Хаимом и другими.

7 ноября, в годовщину Октябрьской революции объявили общую амнистию. Однако на политических заключенных она не распространялась. Домой к Рохл неожиданно пришел молодой человек, не еврей, с приветом от Арье-Лейба. Он показал записанный на теле адрес Шифманов и сообщил, что есть надежда на освобождение мужа. По рассказу незнакомца он находился в общей камере с Шифманом. В переполненной камере заключенные вынуждены были все время стоять. Раввин держался достойно, утешал слабых, обнадеживал павших духом. Из тюремного пайка он брал только хлеб, а похлебку и махорку отдавал другим. Шифмана жалели и «давали место», т.е. расступались и позволяли два часа в день полежать. Это была последняя весточка от родного человека.

Когда 27 ноября Рохл, Циля (13 лет) и Мейше-Бером (10 лет) стояли в общей очереди в тюрьму Смоленска с передачей, к ним подошел начальник тюрьмы и спросил: «Шифман?» Рохл и дети хором ответили: «Да!» Начальник уточнил: «С бородой?» Жена и дети подтвердили, они ожидали, что вот-вот в дверях появится Арье-Лейб, его отпустят, и все вместе вернуться домой. Но услышали неутешительное: «Осужден на 10 лет без права переписки. Выселен в отдаленные лагеря». Ночью Рохл тайком увезла детей к родственникам в Гомель – было известно, что вслед за вынесением приговора мужу, в течение короткого времени забирают жену, а детей отправляют в специальный детский дом, где могут даже поменять имя и фамилию.

Следствие и суд

Арье-Лейб бен Мейше бер Шифмана судила Тройка Управления НКВД Смоленской области под председательством Антонова. Обвинение имело несколько пунктов, но все они сводились к осуществлению раввином активной контрреволюционной деятельности среди населения, клевете на советскую власть, поддержании контактов с заграницей, выражение сочувствия к Тухачевскому и Троцкому, и возбуждению прихожан против местных властей.

В ходе следствия, которое длилось 20 октября по 12 ноября 1937 г., были допрошены 8 свидетелей. Арье-Лейба обвиняли в том, что он переписывался с родственниками в Литве и США, жаловался на тяжелое материальное положение семьи и просил о помощи, получал чеки для Торгсина. В Вильнюсе (Литва) проживал брат Шифмана – Иешуа (Овсей), в Нью-Порт (США) – тетя Рахиль Ароновна Переплочкина, в Минске – сестры Фрейдл, Ханке и Рива. Сначала Шифман отрицал переписку, но после предъявления перехваченных писем, вынужден был признать. Письма послужили главным основанием для обвинения в клевете.

Другое обвинение гласило, что, будучи самым влиятельным членом еврейской общины «Миснагдим» в Смоленске, он стремился превратить ее в контрреволюционную организацию. Третьим было мнимое укрывательство от налогов. Четвертым – организация верующих Смоленска с требованием создать условия для соблюдения иудейских традиций. Раввин организовал сбор подписей верующих с просьбой разрешить устройство кошерной бойни и миквы для женщин. Сбор подписей был истолкован как попытка контрреволюционного заговора.

Пятое обвинение состояла в апелляции Шифмана к новой редакции советской Конституции 1936 г., которая декларировала право всех народов Советского Союза (включая евреев) открыто исповедовать свою религию. Это следствие истолковало как призыв к сопротивлению и свержению существующего строя.

Шестое обвинение гласило, что Арье-Лейб выражал сочувствие «врагам народа» Тухачевскому, Якиру, Уборевичу, Путне, Фельдману и другим жертвам репрессий и высоко о них отзывался. В дополнение к этому, он, якобы, восхвалял Троцкого и утверждал, что при нем евреям жилось бы лучше.

Седьмое обвинение состояло в толковании раввином положений древнееврейских текстов в контрреволюционном духе.

Свидетели, проходивших по делу Шифмана, были прихожанами Смоленской синагоги и членами «двадцатки» – Аарон Фукс, Мовша Харит, Михаэль Долгин, Самуил Пергамент, Залман Сонин, Мендель Махлин, Хаим Кольнер, Зелик Кац и Липа Шевелев. Первому следователю Кириенко не удалось добиться нужных показаний. Тогда за дело взялся следователь Свиридов, и свидетели сделали необходимые признания.

Из материалов следствия, которые хранятся в Архиве Управления ФСБ по Смоленской области, видны незаурядные личные качества и независимое поведение раввина Шифмана на допросах. Он не скрывал своих убеждений, считая, что в противном случае, его жизнь утратит смысл.

Шифмана приговорили к расстрелу 13 ноября 1937 г., который привели в исполнение 19 ноября того же года. Место праха неизвестно и по сей день. Как правило, осужденных на высшую меру «социальной защиты» расстреливали в подвалах тюрьмы НКВД на ул. Дзержинского напротив южной стороны крепостной стены Смоленского кремля. Ночью тела тайно вывозили либо на Козьи горы, либо на специальное кладбище на южной окраине города. Иногда расстреливали в овраге Реадовки, но это случалось в большинстве случаев до 1937 г., а после только эпизодически. В годы оккупации нацисты проводили в Реадовке массовые экзекуции евреев и русских. Сейчас на этом месте насыпан курган, разбит мемориальный парк и установлена статуя «Скорбящей матери». Однако упоминания о евреях, как жертвах сталинских репрессий нет.

Остается неизвестным и судьба архива раввина Шифмана. Начиная с двадцатых годов, он писал «в стол», не надеясь, на прижизненную публикацию. При аресте были изъяты книги, девять папок рукописей и других документов. Книги были сожжены, а документы и рукописи бесследно исчезли.

Война

Рохл с детьми поселилась в Гомеле. Они придумали себе легенду, в которой не осталось места репрессированному Арье-Лейбе. Рохл поступила кассиром в продовольственный магазин, а Циля и Мейше учились в школе. Перед войной Циля поступила в Ленинградский государственный университет и окончила первый курс. Когда объявили о войне, она немедленно приехала в Гомель. Город бомбили, Циля с братом пряталась в бомбоубежище, и всякий раз, покидая квартиру, она клала в карманчик единственное семейное фото, сделанное в Пуховичах в 1925 г. в память об отце. Во второй половине августа 1941 г. Шифманы эвакуировались из Гомеля в числе последних. Мейше болел и его с температурой под 40 градусов Рохл и Циля под руки вели к эшелону. Сначала был Харьков, а когда немцы приблизились, бежали дальше и оказались в Средней Азии. Там они пережили эвакуацию, Циля окончила педагогический институт в Ленинабаде и получила диплом учителя математики. Мейше учился в Ленинградском электротехническом институте, эвакуированном в Ленинабад.

После снятия немецкой блокады с города на Неве, институт вернулся на прежнее место, и вместе с вузом перебрался в Ленинград Мейше. В ноябре 1945 г. к нему приехали Циля и Рохл, и семья воссоединилась.

Трагически сложилась судьба родных Шифманов в Минске и Вильнюсе. В отличие от Гомеля, куда нацисты пришли только 21 августа 1941 г., Минск пал уже через неделю после начала войны – 28 июня 1941 г. Высшее партийное и государственное руководство республики покинуло город без объявления об эвакуации 24 июня, что рядовым гражданам запрещалось. Самовольно оставить город приравнивалось к дезертирству, и влекло за собой ответственность по законам военного времени. В результате, в Минском гетто оказалось 100 тысяч евреев, судьба которых была предрешена. В Минске жили сестры Арье-Лейба – Фрейдл, Ханке и Рива, дом которых по ул. Опанского находился в черте гетто. Многие завидовали – не нужно было переселяться, искать квартиру, переносить вещи. При переселении использовать транспорт запрещалось – взять позволялось только то, что можно было унести на себе. В гетто очутились Рива с мужем Шмуэлем Хургиным и их дети Мейше и Гителе, мать Шмуэля и его племянница Эмалия со своей мамой. Отец Эмалии – Моисей Хургин, врач, в момент вступления немцев в Минск, был на работе и не нашел семью. Ему посчастливилось выбраться из окружения, и после долгого пути Моисей попал в Новосибирск.

Рива и Эмалия, в числе других узников, стали свидетелями экзекуций нацистов в Минске. После этого Рива сошла и отказалась принимать пищу – она умерла от голода. Эмалия бежала к партизанам и оказалась единственным человеком, кто рассказал о судьбе родных в Минском гетто. Во время побега на дороге возле леса Эмалия видела Ханке и ее грудную Гителе, которые были мертвы. Фрейдл тоже погибла в гетто, она была инвалидом (хромая) и ее убили прямо дома.

В гетто Вильнюса погибли брат Арье-Лейбы – Иешуа с женой, дочкой Брайнеле и сыном Мейшеле. Всего на оккупированной территории Белоруссии и Литвы погибло 12 родственников раввина Шифмана, других его сестер и брата с семьями нацисты убили в Польше.

После войны

1947 г. Циля вышла замуж за военного врача Давида Дынкина, который четыре года провел на передовой, спасая раненых в госпиталях. После женитьбы Дынкин демобилизовался из армии и стал гражданским врачом в Ленинграде. Давид не только вошел в семью Шифманов, но и стал религиозным человеком. В течение двадцати пяти лет он был лечащим врачом известных раввинов Ленинграда Лубанова и Эпштейна. К нему обращались многие верующие синагоги, и он никому не отказывал.

У Цили и Давида родились два мальчика: Шимен-Залман и Лейбе, которым они тайно сделали обрезание. После войны в Ленинграде существовала подобная возможность, но в результате можно было потерять работу. Первого сына обрезали в 1949 г. в комнатушке общежития учителей, где жили молодые супруги. Они пригласили моэла из синагоги, закрыли на ключ дверь, занавесили окна и громко включили радио. Давид сам держал ребенка, и все прошло благополучно. В 1957 г., через восемь лет, тот же моэл сделал «брис» и второму сыну. К тому времени Циля и Давид уже имели собственную квартиру, но сценарий повторился – замкнулись, опустили шторы и сделали громкую музыку.

Реабилитация

До 1977 г. Циля оставалась на фамилии Шифман в надежде, что случится чудо, кто-то еще найдет их и расскажет правду об отце. В 1979 г. она подала официальное заявление о реабилитации, несмотря на то, что после смерти Сталина прошло уже четверть века. Из прокуратуры Смоленской области сообщили, что уголовное дело в отношении Арье-Лейбы Мовшего в порядке надзора было изучено, и в президиум Смоленского областного суда направлен протест с постановкой вопроса о его реабилитации. О результатах рассмотрения протеста Шифманам должны были сообщить из областного суда, а дату смерти и место захоронения раввина – указать в Управлении КГБ по Смоленской области. В марте 1979 г. Смоленский областной суд отменил постановление Тройки УНКВД от 13 ноября 1937 г. и прекратил дело за отсутствие состава преступления.

Казалось, спустя более сорок лет правда восторжествовала, и Арье-Лейб бен Мейше бер Шифман был посмертно реабилитирован. В Свидетельстве о смерти, выданном в городском ЗАГСе 28 декабря 1979 г., родственники прочитали, что смерть их отца и деда наступила «в местах заключения», но в графе «причина смерти» – была сделана запись «не установлено». Другими словами, родным раввина предлагали строить догадки: умер ли их близкий человек от голода, надорвался на работе, погиб в результате «разборок» заключенных или от несчастного случая? Что угодно, но только не расстрел… С этой полуправдой им пришлось жить до 1994 г., когда удалось познакомиться со списанным уголовным делом Арье-Лейба в архиве Федеральной службы безопасности Смоленска.

Несмотря на все мучения и пытки, раввин Шифман не признал себя виновным – это был незаурядный поступок мученика. Большинство людей, на которых обрушивалась машина следствия, «ломались» на допросах. Они наивно полагали отказаться на суде от своих показаний под предлогом, что обвинения были до предела абсурдными, а следователи-палачи их пытали. Разгадка состояла в том, что в театре под названием «советское правосудие» прокуратура, следствия и суд были заодно, и приговор писали заранее. В ходе фарса «следствия» требовалось получить новую информацию о потенциально недовольных людях, и выявить подробности для обвинительного заключения, составлявшегося задним числом.

В Америке

Шифманы-Дынкины прожили в городе на Неве до 1983 г., когда после трех лет «отказа» они получили разрешение эмигрировать в Америку. Рохл, Циля и Давид с детьми поселились в Нью-Йорке и продолжили вести еврейскую жизнь, но теперь уже открыто. Давид и младший сын Лейба остались ортодоксальными евреями, а старший сын Шимен-Залман женился на американской еврейке и перешел в консервативный иудаизм. До отъезда внуки Арье-Лейба окончили Ленинградский политехнический институт – один по астрофизике, а другой по биофизике. В Америке знания пригодились, Лейба и Шимен нашли работу в качестве математиков-аналититков.

Вдова раввина Шифмана Рохл скончалась в 1995 г. в возрасте 92 лет. Память Арье-Лейба семья пыталась сохранить. В 1990 г. на кладбище в Нью-Йорке Шифманы установили памятник на символической его могиле, проставив годы жизни Арье-Лейба Мовшева Шифмана 1890-1937 гг. Документов никаких не сохранилось, и поэтому с определением даты рождения произошла ошибка. В 1994 г. из анкеты, заполненной в НКВД Смоленска в момент ареста, стало известно, что он родился в 1891 г.

В Израиле в Мемориальном Институте памяти жертв нацизма и героев Сопротивления Яд Вашем Циля и Давид заполнили для Зала имен специальные Листы памяти на 12 своих родных, погибших в Катастрофе. В Иерусалиме в иешиве имени Хафец Хаима висит доска памяти Арье-Лейб Бен Мейше Бер Шифмана.

Прожив только 47 лет, раввин Шифман сохранил идеалы, воспринятые юности в иешиве в Радуни, которым он неуклонно следовал сам и учил других. Спустя почти семьдесят лет после насильственной гибели раввина из Пуховичей, они сохранили свою силу.

Урок жизни раввина Шифмана и его семьи поучителен и может считаться примером для подражания.

Примечания

Мельцер, Исер-Залман (1870-1953), раввин, основал иешиву в Слуцке (1894), раввин Слуцка (с 1904), выехал в Палестину (1924), возглавил иешиву «Эц Хаим» в Иерусалиме, участник создания системы ортодоксального религиозного образования, возглавлял объединение иешив в Палестине, председатель «Совета знатоков Торы» Агудат Исроэль, автор комментариев к сочинениям Маймонида Хафец Хаим – Исроэль Меир hа-Коhен [Каган, наст. Фамилия Пупко] (1938-1933), один из ведущих галахических авторитетов нового времени и наиболее почитаемых предводителей ортодоксального еврейства, возглавлял иешиву в Василишках (1868), основал иешиву в Радуни, автор знаменитого труда «Хафец Хаим» (Жизнелюб,1873).
Грозово – бывшее местечко Слуцкого уезда Минской губернии, ныне село Копыльского района Минской области, в 1897 г. – 928 жителей, из которых 765 евреев, в 1923 г. – 686 евреев.
Еврейское население СССР. Движение за время с 1897 по 1923 гг. и распределение по республикам и поселениям. Вып. 1. Под общей ред. З.Л. Миндлина. Москва, 1927 г., с. 34.
Архив автора. Письмо Цили (Цивьи) Дынкиной из Нью-Йорка 26 февраля 1999 г.
Архив автора. Письмо Цили (Цивьи) Дынкиной из Нью-Йорка 20 мая 2000 г.
Remembering Rabbi Arieh Leib Ben Meishe Ber Shifman // The Jewish Press, Oct 5, 1990.
Осиповичи – бывшее местечко Минского уезда Минской губернии, ныне город, центр района Минской области, в 1923 г. проживало 2856 евреев.
Торгсин (торговля с иностранцами) – система магазинов в 1930 гг. дефицитными товарами в обмен на иностранную валюту, золотые и серебряные монеты царской чеканки и изделия из драгоценных металлов.
Инициативная двадцатка – минимальное количество верующих, необходимое по Закону 1929 г. для регистрации религиозного объединения и передачи ему молитвенного здания, члены двадцатки были лично ответственными за все мероприятия проходившие в синагоге.
Ленинабад (1936-1991) – город в Таджикистане на реке Сыр-Дарья (до 1936 – Ходжент, после 1991 – Худжанд).
Лубанов, Абрам Рувимович (1888-1973), раввин, общественный деятель, в 1930-е гг. жил в здании Хоральнной синагоги Ленинграда под видом сторожа, раввин Ленинградской Хоральной синагоги(1943-1973), арестован (1951), середины 1960-х гг. (после ампутации ноги), руководил общиной, не выходя из дома.
Эпштейн (Пинский), Мойше-Мордхе Гиршевич (1875-1977), раввин, окончил иешиву «Томхей Тмимим» в Любавичах, раввин в Могилевской губернии (1900-1920е гг.), раввин Ленинграда (с начала 1930-х), арестовывался (1937, 1950), неофициальный раввин хасидской общины Ленинграда (1954-1976), выехал в Израиль (1976).
Архив автора. Письмо старшего помощника прокурора Смоленской области по надзору за следствием в органах государственной безопасности А.Е. Старостенкова от 22 января 1979 г.
Архив автора. Письмо председателя Смоленского областного суда Н.С. Шаденкова от 23 марта 1979 г.
Архив автора. Копия «Свидетельства о смерти» Шифмана Лейбы Мовшева, выданная 28 декабря 1979 г. бюро ЗАГСа г. Смоленска.

Местечки Минской области

Минск • Березино • Бобр • Богушевичи • Борисов • Вилейка • Вишнево • Воложин • Городея • Городок • Греск • Грозово • Дзержинск • Долгиново • Дукора • Дулебы • Зембин • Ивенец • Илья • Клецк • Копыль • Красное • Кривичи • Крупки • Куренец • Ленино • Логойск • Лоша • Любань • Марьина Горка • Молодечно • Мядель • Налибоки • Нарочь • Несвиж • Новый Свержень • Обчуга • Плещеницы • Погост (Березинский р-н) • Погост (Солигорский р-н) • Птичь • Пуховичи • Раков • Рованичи • Рубежевичи • Руденск • Селиба • Свирь • Свислочь • Слуцк • Смиловичи • Смолевичи • Старобин • Старые Дороги • Столбцы • Талька • Тимковичи • Узда • Уречье • Ухвалы • Холопеничи • Червень • Черневка • Шацк •