Аркадий Шульман

БОРИСОВСКИЕ ВСТРЕЧИ

Встреча первая

Лилия Львовна Миликовская.

Лилия Львовна Миликовская (Кац) – была солисткой вокальной группы, которая работала при Борисовской еврейской общине. Был энтузиазм, желание возродить еврейскую культуру.

– У нас была хорошая вокальная группа, – вспоминает Лилия Львовна. – Первым голосом пела я, Белла Свердлова и Люда Шуб.

Одна из моих любимых еврейских песен – «Мухтэнестэ». У нас была делегация из Соединенных Штатов. Они записали наш концерт, а потом выпустили диск.

Председатель Борисовской еврейской общины, с которым мы вместе пришли в гости к Лилии Львовне, сказал о ней. – Была активным членом нашей общины. Сейчас, к сожалению, не выходит из дома. За последние годы поменялся состав нашей самодеятельности. В вокальной группе по-прежнему девять человек, но только один из них еврей, еще один на половинку, а семь человек из совета ветеранов нашего города. Они приходят в общину на шаббаты, на праздники, поют еврейские песни.

Я попросил Лилию Львовны рассказать о своей жизни.

– Родилась в Борисове в октябре 1933 года. Папа был управляющим «Леспромхоза» – Кац Лев Исаакович. Мама – домохозяйка Софья Соломоновна.

У родителей было трое детей, все девочки. Одной из моих сестер уже нет среди нас.

Я помню дедушку, бабушку по папиной линии. Бабушка родилась в Березино, её звали Циля Соломоновна. Мамы уже не было, и бабушка жила с нами.

Бабушка по маминой линии в годы войны осталась в Борисове и погибла в гетто. Она говорила: «Немцы у нас были в 1914 году. Они местное население не трогали, воевали с солдатами». Бабушка отказалась эвакуироваться.

У папы было две сестры: Аня и Геня. У каждой из них было по двое детей. Все мы, когда немцы подходили к Борисову, ушли на восток. Сначала в деревню Ухвалы Крупского района. Эти места относились к папиному леспромхозу. Там была глушь, и все надеялись – там можно переждать войну. Были уверены, продлится она недолго. Мы пожили в Ухвалах с неделю, и взрослые поняли – война будет затяжной и жестокой. Немцы начали бомбить деревню, нас посадили на грузовую машину и повезли на железнодорожную станцию. На товарняке добрались до Орши. Потом наши вагоны прицепили к московскому составу.

– Вы помните довоенное время. Дома говорили на идиш? – спрашиваю я.

– Конечно, говорили. Бабушка с мамой только на идиш. Папа с мамой реже и только дома. С детьми никто не говорил на идиш, хотя, я, безусловно, хорошо понимаю язык.

Когда я собралась идти в первый класс, еврейские школы уже были закрыты. Старшая сестра Фира до войны закончила во второй класс. Когда она учила уроки, я всегда стояла рядом, и мне казалось, что я знаю школьную программу лучше ее.

Дома отмечали еврейские праздники. Самый главный, как у нас говорили, законный – это Песах. Хотя папа был член партии, я бы сказала «заядлый коммунист», мы покупали мацу. Ее пекли в старом городе. Я помню этот дом по улице Урицкого. Женщина месила тесто, а мужчина стоял у печи.

В годы войны мы жили в Татарии. Нас эвакуировали туда. Папа вначале оставался в Борисове. Не мог уехать, надо было вывозить все документы, архивы, кассу сдавать. Папа уехали из Борисова, в последнюю минуту перед тем, как немцы вошли в город.

Леспромхоз перевели в Тамбовскую область и папа был там в годы войны, жил в поселке Кардон. Потом мы все переехали в Маршанск Тамбовской области. Жили там до июля 1946 года, потом вернулись домой в Борисов.

Город был сильно разрушен, одни руины кругом. Мы снимали домик в старом городе, напротив русского кладбища. Потом нас переселили в дом на улице Дзержинского. Целыми были только стены, ни окон, ни дверей.

Много евреев погибло в годы войны в Борисове. Те, кто сумел эвакуироваться, после освобождения, стремились попасть домой. К ним прибавлялись демобилизованные солдаты и офицеры Советской армии.

Послевоенные улицы 3-го Интернационала, Урицкого, Советская были почти полностью заселены евреями. На этих улицах была слышна еврейская речь.

Я пошла учиться в 5 класс. Мы писали диктант по белорусскому языку. Я его не учила, как и другие вернувшиеся из эвакуации. Нам объяснили: «Как слышится, так и пишется». Мы написали, как слышится, и все колы получили. «Знатоков» белорусского языка собрали и перевели в отдельный класс, где мы белорусский язык стали изучать с асов. Это был почти полностью еврейский класс.

Откуда я знаю еврейские песни? У меня тетя была Геня Яковлевна – троюродная мамина сестра. Она в Минске жила, но мы часто встречались. Она была настоящим знатоком еврейских песен. Кое-что я узнала от нее.

Я училась, потом работала в районной библиотеке. У нас были книги еврейских писателей, но все в переводе на русский язык. А вот книг на еврейском в библиотеке не было. Да, по-моему, никто их не спрашивал. Может, многие читать не умели, а может, просто боялись. Знаете, какие были времена!

Мой муж Михаил Лазаревич Миликовский из Воложинского района. До войны их семья жила в местечке Городок – сейчас это Молодечненский район. Вот он прекрасно знал еврейский язык, учился в еврейской школе, у него все дома говорили на идише. Муж читал, писал на еврейском. Он был религиозный человек. И, наверное, один из немногих в Борисове, кто знал молитвы. Его непременно звали, когда надо было прочитать молитву.

Встреча вторая

Раиса Вульфовна Гуревич.

C 1998 по 2002 год Раиса Вульфовна Гуревич возглавляла Борисовскую городскую еврейскую общину. Адвокат с многолетним стажем, она пользовалась авторитетом и у членов общины, и у городских властей.

– Мы занимались в те годы в основном культурными проектами, – рассказывает Раиса Вульфовна. – Организовывали праздничные концерты, на которых выступала наша самодеятельность, занимались экскурсионной деятельностью, рассказывали о местах, связанных с еврейской историей. В те годы евреев в Борисове было побольше чем теперь, и возможностей у нас было больше.

Я попросил Раису Вульфовну рассказать о семье, в которой она выросла, и она, как человек обстоятельный, принесла документы, фотографии.

– Мой отец был речником – Вульф Лейбович Гуревич, 1897 года рождения. У него в семье, мне кажется, все были речники. Моя мама, когда ругалась с ним, говорила, что «Вы островные, на выспе выросли». Выспа – по-белорусски это песчаный остров на реке или озере. У них, действительно, на таком острове был дом, и никто больше на этом острове не жил. У деда в семье росло четверо мальчиков и одна дочка. Он владел баржей, и, естественно, все сыновья помогали ему. Дочка уехала в Ленинград и работала на Путиловском заводе.

Отец в 1912 году, то есть в возрасте 15 лет, стал работать матросом в Бобруйске. В 1916 году был призван в армию, принимал участие в Первой мировой войне, воевал в 24-м отдельном артиллерийском батальоне. Через год вернулся к речной профессии, и работал шкипером на Березине. Плавал на разных судах, приписанных к Речице, Могилеву, Бобруйску. В 1922 году его назначили капитаном парохода в Бобруйске. А еще через четыре года дед переезжает в Борисов и берет под свою команду пароход на предприятии «Мебельлесбел». Учится заочно в Гомельском техникуме речного флота и получает повышение по службе. Вульф Лейбович – начальник Борисовской речной пристани.

Отец женился в 1922 году. Мама – Бейля Басок. Ее семья была из Могилевской области, жили в небольшой деревне. Но когда евреев в очередной раз царским указом выселяли из деревень, они перебрались в Борисов. Деда – маминого отца – звали Мендель Басок. Он делал валенки. Был настоящим мастером, его знали и уважали во всей округе. Когда немцы расстреливали Борисовское гетто, соседи-белорусы пытались спасти Менделя, предлагали ему бежать. Но, куда он один, без семьи убежит…

Мама Бейля работала на обувной фабрике Соломонова. Делала колодки для обуви. Когда родились дети, она ушла с фабрики и стала домохозяйкой.

…Началась Великая Отечественная война. Отец ждал приказаний, что делать дальше. Но никаких приказов не поступало. Лейб Вульфович, понимая ситуацию, сказал жене: «Забирай детей, и отправляйтесь в Черневку или Березино». Это вниз по реке. Все речники на Березине были ему хорошо знакомы, он надеялся, что семья переждет военные дни, а потом они сумеют соединиться.

Красная армия отступала по всем фронтам. Немцы были на подходе к Борисову. Никаких приказов от начальства по-прежнему не было. Как будто они забыли о Борисовской речной пристани. И отец 1 июля 1941 года последним пароходом уплывает в Березину. Там жил его старый знакомый по фамилии Гинзбург. У него было две лошади. Одну он оставил себе, а другую – отдал нам. И на этой лошади мы поехали от Березино на восток.

Мама была доброй женщиной. Помогала родственникам, знакомым и незнакомым людям. С нами поехал ее племянник, он был неполноценным мальчиком.

Дети ехали на телеге, а родители – шли следом.

Когда мы уходили из Борисова, в городе оставались дедушка и бабушка, тетя Мина Соршер с мужем. Ее муж, хотя и работал печником, был очень больным человеком и не выдержал бы дорогу. Дедушка с бабушкой остались потому, что ждали из Сморгони семью младшей дочери. Она была 1923 года рождения. Перед самой войной родила ребенка. Муж у нее был комсомольским работником. Пока они добирались из Сморгони, немцы заняли Борисов. Попали в гетто и все погибли.

Деда Менделя я почему-то запомнила плачущим. Он провожал нас на пристани и слезы текли у него из глаз. Наверное, чувствовал, что видимся в последний раз. В Борисове погибли дед, бабушка, тетя с семьей, дядя…

Дед был религиозным человеком, одевал тфилин, покрывался талесом и молился… Помню, как дед лежал на печи и из карманов у него высыпались мелкие монетки. Мы подбирали их. Дед, делал вид, что не замечает этого…

…Мы добрались до Саратова. Отцу дали направление на работу в Уральск, где он руководил речной пристанью. Отец был больным человеком и, наверное, поэтому его не призвали в действующую армию. В Уральске ему сделали операцию на легких. А когда он чуть оправился от болезни, его отправили на Волгу. Сначала в Энгельс, потом – в Сталинград. Надо было восстанавливать речной флот. Требовались опытные профессионалы.

Мама работала санитаркой в военном госпитале.

Фронт двигался на запад. Отца переводят в Торопец Калининской области. Мы с каждым переездом были ближе к родному Борисову.

В 1943 году, после освобождения Смоленска, отца переводят начальником пристани в этот город. И мы, конечно, поехали за ним.

Борисов освободили 1 июля 1944 года. Отец получил приказ, ехать на родину, восстанавливать речной флот. Мы приехали домой через два дня – 3 июля, в день освобождения Минска.

Вульф Лейбович Гуревич проработал начальником пристани до самого выхода на пенсию.

Раиса Вульфовна в 1953 году поступила учиться на юридический факультет Белорусского государственного университета. После его окончания работала адвокатом в Старых Дорогах, Любани, Слуцке. Потом вернулась в Борисов. Большая часть ее жизни связана именно с этим городом.

Встреча третья

Роза Федоровна Мазуркевич.

Роза Федоровна Мазуркевич родилась в деревне Черневичи, это в тридцати километрах от Борисова, в 1931 году.

Возраст у нее солидный, но Роза Федоровна по-прежнему энергичный человек, с хорошей памятью. Она принимает активное участие в жизни еврейской общины г. Борисова.

Наша беседа с Розой Федоровной началась с ее рассказа о семье родителей.

– Мама была домохозяйкой. Папа работал в колхозе, потом в магазине, который находился на территории Дома отдыха. В родительской семье было четверо детей, две девочки и два мальчика. Отец был крещенный в православную веру, но в церковь не ходил и к делам религиозным относился не очень серьезно.

В Черневичах до войны жила всего одна еврейская семья – моей мамы. Папа у меня белорус, а мама – еврейка. Ее звали Гута Янкелевна (Яковлевна) Зарецкая.

У мамы были умелые руки. Она подрабатывала, хорошо умела шить. Ко времени, когда мама выходила замуж за отца, ее родители уже умерли, а сводные сестры уехали в Америку. В Черневичах жили мама и ее брат Генух. После маминого замужества Генух жил с нами. Он работал в колхозе. За хорошую работу его наградили орденом, он должен был ехать в Москву, чтобы получить орден из рук Калинина. Но началась война.

В 7 километрах находилось местечко Черневка, там жили евреи. Только два хозяина были белорусы. В Черневке жила мамина сестра Этя, она вышла замуж за местного еврея. Он был религиозный человек, молился, по субботам не работал, ел только кошерную пищу. Первый муж у тетки умер, и она вышла замуж второй раз за еврея Шевеля Подрабинека.

Семьи были разные, но дружили, ездили друг к другу в гости.

После 22 июня 1941 года дома постоянно говорили о войне, но мы, дети, не придавали этому большого значения. Война для меня началась с первой бомбежкой Черневичей. Было очень страшно, мы прятались.

В Черневке немцы сделали гетто. Чтобы сходить к тете, иногда мама меня посылала проведать их, мне на кофточку нашивали желтую круглую лату. А иначе не пропускали. Когда евреев в Черневке стали расстреливать, тетка с мужем пришли к нам. У них был сын, но еще до войны он умер, и они остались вдвоем. Тетка дружила с соседями, их фамилия была Шульман. У них было четверо детей: два парня и две девушки. Одна дочка заканчивала 10 классов, другая – 8 или 9. Школа была в Аздяничах, это большая деревня, находившаяся недалеко от нас.

Тетя Этя пришла к моему отцу и говорит: «Федор, ты должен спрятать Шульмановых девчат». Отец понимал, чем ему это грозит. Немцы могли расстрелять всю семью. Но он согласился.

К нам в дом пришли тетя Этя, ее муж Порабинек и Дора Шульман.

Старшая дочь Шульманов Роза осталась в Аздяничах. Ее одноклассник, русский парень, дружил с ней. Она два дня пряталась у него дома. Но когда стало известно, что немцы расстреливают тех, кто помогают евреям, он сказал: «Уходи. Из-за тебя всю нашу семью могут расстрелять». Роза Шульман собралась и ночью пришла к нам.

Отец не мог отказать людям, попавшим в беду. В деревне знали, кто жена Федора, знали, что с ними живет ее брат Генух Зарецкий. Но никто не выдал их.

Был, правда, у отца один довоенный друг, в те годы он приходил к нам, пил чай, а началась война – стал полицаем. Вот он и начал крутить. Стал говорить отцу: «Жена у тебя еврейка, и дети – наполовину». Вероятно, говорил он это не только отцу, но и другим полицаям рассказывал. Папу два раза забирали в Борисов в гестапо. Он ни в чем не признавался, говорил, что жена с братом ушли из дома, и он их не видел с начала войны, его выпускали. Отец был связан с партизанами. И кто-то из партизан однажды передал ему: «Тебя заберут и больше не выпустят из гестапо. Ты погибнешь, и семья твоя погибнет».

Отец прятал евреев почти год. За это время кроме тети Эти и ее мужа Шевеля, мамы, маминого брата Генуха Зарицкого, двух сестер Шульман, к нам пришли Маня Виторская с мужем, бежавший из плена Красник.

Все понимали, что со дня на день могут придти с обыском полицаи.

Сестры Шульман ушли в партизаны в отряд «Большевик». Роза нашла там и свое семейное счастье. Вышла замуж за начальника штаба партизанского отряда Дербана.

– Ваш отец не был богатым человеком? – спрашиваю я. – Но в течение года он кормил стольких людей.

– Отец был хорошим хозяином, хотя большого богатства не нажил. У нас была корова, свиней держали, кур. Была хорошая усадьба, пока немцы все не сожгли. Был большой склеп, где держали картошку. Внизу был сделан лаз, чтобы человек мог туда пролезть. Все восемь евреев днем находились там. Папа носил в склеп горящие угли. Говорил, чтобы картошка не замерзла. Но на самом деле, чтобы людей, хоть как-то согреть. Это было зимой. А по весне он с Виторским выкопали в лесу землянку, куда все евреи перешли жить. Еду им носила папина сестра Надя в 2 или 3 часа ночи. Папина родня знала, что он прячет евреев.

Думаю, в деревне об этом догадывались. Почему никто не сообщил немцам? Когда каратели приезжали в Черневку люди разбегались, прятались в лесу. В первый же приезд немцы расстреляли двадцать жителей деревни – белорусов, якобы за помощь партизанам. Расстреляли, чтобы вселить в людей страх.

Летом 1942 года, все евреи из лесной землянки, достали оружие, и перешли в партизанские отряды.

Мама, ее брат и тетка были при партизанах. Они ездили вслед за ними, куда перемещался отряд, туда направлялись и они. Папа был связным. Остальные воевали в отряде.

После войны все кого прятал папа, встречались с ним. Одна из них Дора Шульман (Пеклер) живет в Германии. Ей уже 90 лет. 9 мая этого года она звонила мне, поздравляла с праздником.

Папа прожил 94 года. После войны работал завхозом в Борисовской поликлинике. Мама прожила – 82 года. Папе присвоено звание «Праведник Народов Мира». Медаль ему вручали в горисполкоме. Папе было очень приятно, что о нем вспомнили. Он гордился наградой.

У папы с мамой было четверо детей. Все получили образование, хорошо работали. Брату Якову Федоровичу было присвоено звание Заслуженный учитель БССР. Сейчас он с семьей живет в Израиле. Второй брат Лева – окончил институт физкультуры. Я и сестра окончили финансовый техникум. Я почти сорок лет отработала в бухгалтерии на хрустальном заводе.

Вышла замуж за еврея Туника. Он умер совсем молодым в 37 лет. У меня две дочери, четверо внуков. Одна внучка живет в Израиле.

Видеоинтервью Лилии Миликовской

Видеоинтервью Розы Мазуркевич

Местечки Минской области

Минск • Березино • Бобр • Богушевичи • Борисов • Вилейка • Вишнево • Воложин • Городея • Городок • Греск • Грозово • Дзержинск • Долгиново • Дукора • Дулебы • Зембин • Ивенец • Илья • Клецк • Копыль • Красное • Кривичи • Крупки • Куренец • Ленино • Логойск • Лоша • Любань • Марьина Горка • Молодечно • Мядель • Налибоки • Нарочь • Несвиж • Новый Свержень • Обчуга • Плещеницы • Погост (Березинский р-н) • Погост (Солигорский р-н) • Птичь • Пуховичи • Раков • Рованичи • Рубежевичи • Руденск • Селиба • Свирь • Свислочь • Слуцк • Смиловичи • Смолевичи • Старобин • Старые Дороги • Столбцы • Талька • Тимковичи • Узда • Уречье • Ухвалы • Холопеничи • Червень • Черневка • Шацк •