ПУТЬ ВАСИ ИВАНОВА

Этого моложавого и веселого человека, мы, члены Борисовской еврейской общины, знаем давно. Без него не обходится ни одно мероприятие нашей организации «Свет Меноры». Он – постоянный участник вокальной группы. Человек общительный, доброжелательный, талантливый певец и плясун. Все его зовут просто Васей, не глядя на возраст. Я, как-то даже не задумывалась: а почему собственно Вася? Решила про себя, что он, вероятно, во время войны, лишившись в младенческом возрасте родителей, попал в детдом, где и получил это имя. А оказалось не совсем так!

Василий Лобанок.

Мы заинтересовались его историей. И вот он, сидит передо мной – энергичный, крепкий, с живыми карими глазами, разговаривает спокойно и неторопливо. Первое, что я с удивлением узнала, что он вовсе не так уж молод, как я думала. Ему оказывается 83 года! Выходит ему в начале войны исполнилось полных 11 лет – уже почти подросток! А главное – этот мальчик, оставшись один, прожил на оккупированной территории все три военных года, где много раз оказывался на грани жизни и смерти. Как же ему удалось уцелеть? Что это – просто везение или его природное качество – мужество, ум и спокойный, немного флегматичный характер? А может помогла внешность – неспецифичная еврейская?

Однако, предоставим слово ему самому:

– Я родился в 1930 году в местечке Мосты Гродненской области. Мое настоящее имя – Израиль Рувимович Рубинштейн. У меня был еще младший братишка Лева. Отец работал сапожником. Мы жили в Польше. В 1939 году произошло событие, изменившее нашу жизнь – воссоединение Западной и Восточной Белоруссии и присоединение к Советскому Союзу. Мой отец после этого стал служить телефонистом, вольнонаемным в воинской части. 22 июня 1941 года командование части, в которой служил отец, выделило машину для нашей срочной эвакуации. Мы с двумя другими семьями поехали на восток. Когда подъехали к городу Воложину, налетели немецкие самолеты, началась бомбежка и обстрел из пулеметов. Мы с мамой и братиком бросились в лес, а отец остался у машины. Вот тут это и произошло. В лесу я потерял маму с братом. Долго плутал и искал их. А когда, наконец, выбрался на дорогу, то на ней уже никого не было. Так я и остался совершенно один в лесу. Я не помню, сколько времени я блуждал, ел ягоды, спал урывками, потом снова очутился на дороге. Понял одно: надо идти на восток. Запомнил, где вчера зашло солнце, и пошел в нужном направлении. Это подтвердили и беженцы, которые шли туда же. Вдруг возле нас остановились машины. Из них выскочили какие-то люди в гражданском, и стали настойчиво усаживать туда беженцев. Не все люди садились на машины. Многие медлили. Одна женщина, отбиваясь кричала, что потеряла ребенка. Часть машин с людьми отъехала. Вскоре с той стороны я услышал стрельбу и крики. Мне стало страшно. Кто-то рядом сказал, что эти люди немецкие десантники-диверсанты. Тогда я тихонько залез в кусты и затаился, а потом уснул. Когда проснулся – кругом было тихо. Я вышел на дорогу, где не было никого, кроме идущих в одном направлении людей… Я теперь уже не отставал от них, потом удалось подъехать на подводе. Вскоре меня усадили на военную машину, на которой я и въехал в город Минск. Это произошло как раз перед приходом туда немцев, по-моему, 28 июня.

Я шел по улице где-то возле пивзавода, совершенно обессиленный, потом услышал в одном из дворов еврейскую речь, зашел туда и попросил приютить меня, рассказал, откуда я. Эти люди меня приняли и я прожил у них около двух недель. Потом в дом ворвались немцы с какими-то бляхами на груди, вероятно жандармерия. Они стали кричать на хозяев, что-то требовать, потом велели пришить всем желтые латы на одежду. Немцы ушли, а хозяева, переговорив между собой, сказали мне:

– Ты сынок, хоть и чернявый, но на еврея не похож. Значит, можешь спастись… Ты лучше уходи! Иди все время на восток. Может, удастся перейти линию фронта, тогда уцелеешь. А если останешься с нами, то вероятно погибнешь… И я ушел из города. Шел вдоль шоссе по лесу. Через пару дней неожиданно встретил в лесу двух молодых парней. Они были в гражданской одежде, но с коротко стриженными головами. Это были окруженцы-красноармейцы, отбившиеся от своей части. Они, так же как и я, бродили по лесу. Я рассказал им только, что отстал от родных и попал сюда с потоком беженцев из Западной Белоруссии. Один из них тогда сказал мне:

– Слышь, пацан! Никому не говори, что ты еврей, если жить хочешь! Забудь, как тебя зовут, слышишь? Всем говори одно – я родителей не знаю, вырос в детдоме, а зовут меня Вася Иванов! Ну-ка, повтори, ты – кто?

– Вася Иванов – ответил я.

А другой добавил:

– А вообще-то лучше молчи. Говорить по-русски не умеешь. Говоришь, как еврей.

Блуждая по лесу, мы втроем вышли к деревне. Нам показалось, что там тихо, и решено было зайти туда и раздобыть еды. Ребята напомнили мне, чтобы я молчал, говорить будут они. Мы вошли в деревню, обогнули хату, вышли на открытое место и замерли от неожиданности. Там стояла машина, трое немцев с автоматами, а перед ними – корова. Увидев нас, они знаками велели подойти. Один из них сказал по-немецки, что парни должны помочь погрузить на машину тушу коровы, когда ее застрелят. Вроде бы просто, но ребята растерялись и никак не могли понять, в кого он собирается стрелять, и что с ними сделают. Тогда немец пришел в ярость и стал кричать, что эти русские свиньи и дикари. Не понимают простую немецкую речь, когда везде в Европе их отлично понимают! Он наставил на нас автомат и закричал, что убьет нас и найдет других. Тут я понял, что молчать мне больше нельзя.

– Подождите! – закричал я по-немецки – не стреляйте, я сейчас им все объясню, и они сделают все, что надо! Когда корову застрелили и погрузили на машину, парни знаками попросили разрешения уйти, но немцы велели нам всем сесть в машину и ехать с ними в Минск.

Нас привезли в расположение немецкой хозяйственной части. Меня сразу же отвели к начальнику, который стал спрашивать, кто я такой, а главное, откуда я знаю немецкий. Я ответил, что родителей своих не знаю, воспитывался в детдоме, а немецкий изучал в школе. Рядом с начальником стоял какой-то немецкий офицер в очках и что-то тихо говорил ему, поглядывая на меня. Тогда начальник задал новый вопрос:

– Почему ты говоришь по-немецки так, как говорят только евреи?

– Потому что наша учительница немецкого языка была старая еврейка. Как учили, так и говорю.

– Хорошо. А теперь прочитай и переведи это.

Он положил передо мной какой-то печатный лист и я, без труда, прочел и перевел с немецкого на русский. Тогда он сказал, что я буду помогать солдатам, которые меня сюда привезли. Меня отвели в комнату, где они жили и указали место на полу. Моих спутников окруженцев я больше не видел. А с немцами я пару раз съездил на заготовку продуктов. Потом меня отвели снова к начальнику. Как я понял, тот самый немец в очках утверждал, что я – еврей. Меня заставили снять одежду и убедились, что он был прав… Впоследствии, когда я вспомнил о том, что произошло в немецкой хозяйственной части, я сообразил, что этот очкарик меня вычислил не за мой неправильный немецкий язык, а потому, что я плохо говорил по-русски.

Вечером я лежал на подстилке и ждал. Странное дело – я почему-то совершенно не хотел тогда думать о смерти, был уверен, что со мной этого не может произойти.

Вдруг в комнату ворвались солдаты, с которыми я ездил. Двое из них были сильно пьяны. Они наставили на меня оружие, кричали, оскорбляли и хотели тут же расстрелять, но их остановил третий немец – водитель машины.

– Вы пьяны, идите, проспитесь, – закричал он, – нечего пачкать пол в жилой комнате, никуда он не денется – ликвидируем на выезде.

Они завалились спать, и я тоже уснул.

Тут я должен сказать, что на свете есть Бог или у меня какой-то ангел- хранитель. Потому, что на рассвете я не сам проснулся, а меня разбудил голос этого водителя, но я самого немца не видел. А голос торопливо сказал:

– Быстро вставай и беги в трусах мимо часового, будто сильно хочешь в туалет! Беги отсюда быстрее, слышишь?

Я так и сделал. И вот я снова ушел из города, снова брел по лесным тропам и вдоль шоссе с одной мыслью: «На восток». Так продолжалось все лето. Основное время я проводил в лесу. А к людям выходил и обращался только за едой. Везде и всюду я говорил одно и то же: «Детдом, Вася Иванов…» Люди относились ко мне по-разному. Некоторые, оказав помощь, не интересовались моей дальнейшей судьбой, но большинство проявляли ко мне внимание, давали разные советы. Ни один из тех, к кому я обращался, не верил в то, что я Вася Иванов, но никто меня не выдал! Многие настойчиво советовали освоить разговор на русском языке: предлагали разные упражнения и скороговорки. Я сам понимал, что мне это позарез необходимо: ведь я с детства говорил только на идиш и знал польский. А по-русски я не мог произнести то знаменитое слово «кукуруза», которым пользовались полицаи, чтобы узнавать евреев.

И так я все время шел, как мне казалось, на восток. Проходил деревни и населенные пункты – Смолевичи, Борисов, Крупки…

Многое происходило со мной на этом пути, но в основном – побеждала людская доброта. В одной деревне меня захотела взять к себе пара пожилых людей, чем-то я им понравился. Я побыл у них недолго, они отнеслись ко мне очень хорошо, да и люди эти были довольно зажиточные. Но я случайно подслушал их разговор о том, что все-таки им страшно, они не очень хотят со мной связываться… Услышав это, я тихо взял котомку, уложил туда кое-какие продукты и ушел, пока они еще спали…

Наступила ранняя холодная осень. Находится в лесу стало очень трудно, и я решил, что надо поискать приют на зиму.

И вот судьба привела меня в деревню Климовичи Черноручского сельсовета Шкловского района. Меня приютила семья Селедцовых. Это были удивительные, замечательные люди. (Сейчас они получили звание «Праведников Народов мира»). Семья состояла из пожилой женщины Анны Афанасьевны и ее детей – сына Емельяна и дочери Натальи. Когда я попросил у них приюта, то рассказал о себе только то, что говорил раньше всем. Долгое зимнее время я прятался на полатях за печкой. Потом Анна Афанасьевна сказала мне:

– Вот что Вася. Мы понимаем, что ты врешь нам про себя и понимаем, почему врешь. Ты должен рассказать нам всю правду. Тогда мы сможем подумать, как лучше тебе помочь.

И я решил все ей рассказать. Услышав мой рассказ, Анна Афанасьевна обратилась к старосте деревни. Тот все обдумал и сказал, что я уже большой парень, я не должен прятаться, а заниматься каким-нибудь делом, чтобы зарабатывать на жизнь, например, стать подпаском. Он также предложил, чтобы я жил не у одних Селедцовых, а проживал бы по очереди у остальных жителей деревни. Таким образом, обо мне всю правду знали уже все деревенские жители. Я стал пасти скот с наступлением весны и жил у разных людей. В этой деревне я пробыл до самого освобождения от немцев в 1944 году.

Это было очень тяжелое время – холод, голод, вши, тиф. Было много опасных моментов для меня и из-за меня… Вспоминаю, как однажды я жил у женщины, у которой были две девочки моего возраста. Зимой в дом неожиданно ввалилась группа немецких солдат. Женщина успела нас всех троих затолкать на печь за занавески. Девчонки легли с краю и время от времени высовывали свои беленькие головки. А меня положили у стены. Печь только что вытопили, и лежать было очень неудобно – сильно припекало, и я постоянно ворочался, а девочки тихо шипели: «Лежи тихо». Хозяйка сильно волновалась, а немцы присели за стол, громко болтали и смеялись. К счастью, это были простые солдаты, которые вскоре ушли. Потом вспоминаю, как мы с односельчанами были в Шклове. Когда мы выходили из дома на улицу, мимо проходили власовцы. Один из них увидел меня и закричал: «Глядите, а что тут этот жиденок делает?!» «Сам ты жид!» – ответил ему я, а шедшая за ним старуха подскочила с криком: «Ах ты, гад! Чего к моему внуку цепляешься!» Ее поддержали другие женщины, и этот тип счел за лучшее уйти. Кстати, в нашей деревне скрывалась еще одна еврейская девочка по имени Клара, но ее никто не видел, держали в подполье. Она теперь живет в Израиле.

В 1944 году, после освобождения, я был принят на работу в воинскую организацию «Смоленский военторг» в качестве пастуха. С наступлением зимы меня завезли в штаб армии, который находился в г. Люблине. Там я стал учеником часового мастера.

С ними я в 1945 году прошел всю Польшу и Германию до реки Эльба. Потом перегонял скот из Германии в Смоленскую область. В декабре 1945 года уволился из военторга, и поехал с часовым мастером в Москву. Меня хотели устроить меня в Суворовское училище, но я отказался и продолжал работать. В Москве получил все документы на фамилию Иванова Василия Ивановича. В том же году съездил на родину, в местечко Мосты, где узнал, что мою маму с братом видели в гетто, а об отце никаких сведений не было…

В 1947 году уехал из Москвы в местечко Мосты, где восстановил свою настоящую фамилию. Горисполком Мостов направил меня на учебу в ФЗО (поселок Рось). После окончания, работал сначала на кирпичном заводе в Гродно, потом в организации «Промбурвод». Потом три года была служба в армии. После демобилизации, снова вернулся в «Промбурвод». Благодаря этой моей работе, я объездил всю Беларусь.

В 1956 году я женился, взял фамилию своей жены Лобанок и с тех пор живу в Борисове.

Вот, пожалуй, и все. Сохранил свое деревце – жизнь, а сейчас это деревце дало росточки – двое детей, внуки, правнуки!

– Вася, – спросила я, – а благодаря чему ты сохранил себя? Он пожал плечами и улыбнулся:

– Думаю благодаря тому, что в нашей Беларуси живут, в основном, добрые люди!

Дора Василевская,
г. Борисов

Местечки Минской области

Минск • Березино • Бобр • Богушевичи • Борисов • Вилейка • Вишнево • Воложин • Городея • Городок • Греск • Грозово • Дзержинск • Долгиново • Дукора • Дулебы • Зембин • Ивенец • Илья • Клецк • Копыль • Красное • Кривичи • Крупки • Куренец • Ленино • Логойск • Лоша • Любань • Марьина Горка • Молодечно • Мядель • Налибоки • Нарочь • Несвиж • Новый Свержень • Обчуга • Плещеницы • Погост (Березинский р-н) • Погост (Солигорский р-н) • Птичь • Пуховичи • Раков • Рованичи • Рубежевичи • Руденск • Селиба • Свирь • Свислочь • Слуцк • Смиловичи • Смолевичи • Старобин • Старые Дороги • Столбцы • Талька • Тимковичи • Узда • Уречье • Ухвалы • Холопеничи • Червень • Черневка • Шацк •