Ида Шендерович

ЕВРЕИ В ЧАУСАХ

Евреи жили в Чаусах с XVII века. В 1941 году здесь проживало около 5000 человек, из них около 2000 – евреи.

Чаусы были оккупированы фашистскими войсками 15 июля 1941 г. По воспоминаниям в начале оккупации в город дважды приезжали карательные отряды. Были расстреляны 4 коммуниста и 51 еврей.

Старые еврейские дома в Козинке. Здесь было гетто.

В августе 1941 г. евреев, не сумевших эвакуироваться, согнали в жилые дома района Козинки – пригороде Чаус, в гетто. Туда же пригнали и евреев из некоторых соседних деревень. Взять с собой можно было лишь необходимые вещи. Все евреи, в том числе и дети из смешанных семей, должны были нашить на одежду шестиконечные звезды. Через несколько дней, 16 августа 1941 г., все еврейское население города под видом переселения в другую местность выгнали в урочище Дрануха на берегу реки Проня, в 3-х километрах от города (возле современного детского лагеря «Росинка»). Немцы сказали, что евреев переведут в бывший еврейский колхоз (в 5 километрах от Чаус). Вещи везли на подводах. Колонну, 624 человека, сопровождало два взвода солдат – 26 человек и человек 15 местных полицейских. На перекрестке подводы с вещами повернули налево, а колонна людей – направо, ко рву, который был выкопан на бывшем стрельбище. Людей расстреливали партиями из станковых пулеметов. После казни у ямы была выставлена охрана из местных полицейских. До поздней ночи из-под земли доносились стоны заживо погребенных людей. Все имущество евреев, в том числе одежду и обувь, снятые перед казнью поделили между собой полицейские.

Место расстрела 16 евреев в 1942 г. в районе
бывшего военного городка.

Местная жительница Лариса Григорьевна Гменко, невольная свидетельница массового убийства, рассказывала, что когда обреченные стояли надо рвом, учительница Дора Рувимовна Каган, обращаясь к палачам, закричала: «Мы беззащитные и не можем бороться с вами. Но всех вы не уничтожите. Остались миллионы советских людей, они за нас отомстят. Невинная наша кровь будет на их знаменах...»

После расстрела в живых остался Абрам Левин, лет 13-14 и его сестра. Они смогли, несмотря на ранения, выбраться из ямы и перейти линию фронта.

Памятник погибшим
студентам в д.Благовичи.

17 июня 1942 г. в районе военного городка были расстреляны еще 16 человек, скрывавшихся в городе и арестованных по доносам: евреи и подпольщики.

В августе 1942 г. состоялась вторая акция, во время которой гестаповцами были расстреляны дети из смешанных семей, евреи во втором и в третьем поколении. Среди погибших была 18-летняя Ира Губных и ее мама – еврейка по отцу, приехавшие из Ленинграда. После расстрела взрослых, в том числе и мамы Иры, светловолосой голубоглазой девушке немецкий офицер предложил освобождение. Но девушка настаивала на том, что она еврейка, чтобы поддерживать оказавшихся с ней в заключение малолетних детей. Детей расстреляли днем, при большом количестве свидетелей.

По воспоминаниям жителей деревни Благовичи Чаусского района расстрелы евреев Чаус проводились и в березняке рядом с гумном в 1,5 км южнее деревни летом 1942 г.

В 1955 году выходцы из Чаус, преимущественно жители Ленинграда, Абрам Соммеров, Абрам Молочников и др. перенесли останки погибших на еврейское кладбище г. Чаусы и установили памятник.

В Чаусском районе в деревне Благовичи были также расстреляны еврейские жители деревни Путьки, Заболотье и др., а также студенты-ополченцы Могилевского пединститута Ицка Шоломович Сахартов из Орши, Гирне Бенцы Янович Гиршик из м. Хуревичи Гомельской обл.

Лев Маневич.

Лев Маневич – разведчик, Герой Советского Союза. Его имя носит улица в Малой Боровке в Могилеве и в Чаусах, в память Маневича организуются волейбольные турниры, его портрет висит на Аллее славы возле Советской площади в Могилеве. Именем героя хотели назвать сквер с фонтанами возле стадиона «Спартак» в конце 60-х годов, да так почему-то и не назвали. Хотя многие пожилые могилевчане и сейчас приглашают знакомых погожими летними вечерами «погулять на Маневича».

Улица имени Льва Маневича.

Место, где стоял дом Льва Маневича.

Разведчик Лев Маневич (его настоящее имя – Израиль Хаимович Маневич), родился 20 августа 1898 года (впрочем, в дате рождения тоже есть расхождения) в еврейской семье в небольшом белорусском городке Чаусы. В городке его детства было только две мощеные улицы: Могилевская и Длинная, маленькая извилистая речка Бася с дряхлой водяной мельницей. Здесь, в просторном деревянном доме на высоком фундаменте в доме № 39 по улице Кооперативной (сейчас улица Маневича) в Заречье и жила семья Маневичей, по местным меркам – небедно. Гостиную украшали плюшевые кресла – редкость по тем временам в Чаусах. Родители Льва запомнились землякам приветливыми, добрыми и щедрыми людьми.

(По воспоминаниям Герасимовой Нины Ивановны).

Трубочкина (Шмеркина) Тамара Калистратовна, 1933 г.

«Я родилась и во время войны жила в Чаусах. Я помню, как евреев заставили нашить звезды. Однажды, в наш дом прибежал мальчишка. На его одежде была нашита желтая звезда. Его дедушка, знакомый папы, послал внука просить маму помочь им собрать вещи. Тогда евреям объявили, что они должны срочно собраться, потому, что их переселяют в еврейский колхоз. Я пошла с мамой. Еврейская семья жила рядом с районом Козинки, куда заставили переехать евреев из других районов города. Всех посадили на привезенные откуда-то телеги. Было много полицейских и немцев. Мы с мамой поехали тоже. Мама правила лошадью. А я рядом сидела. На нашей телеге было кроме нас человек шесть. Телег таких было больше десяти. Доехали до мостка через речку Бася, колеса громко стучали по брусчатке, мы не разговаривали. Потом прокатился шепоток, что евреев будут расстреливать. Начались крики, плач. Мама отдала дедушке-еврею поводья от лошади, мы соскочили с телеги и удрали. Через 3-4 часа мы услышали автоматные очереди. Наш сосед, который много наворовал за время войны, бегал смотреть на место расстрела. Рассказывал, что земля шевелилась. Какие-то вещи приносил».

(Из архива могилевской инициативы «Уроки Холокоста»).

Тихон Калистратович Скачков
на месте расстрела евреев Чаус и местечка Дрануха
на берегу Прони.

Скачков Тихон Калистратович, 1924 г.р., деревня Петуховка

«Евреи у нас в районе жили в двух местах: Чаусах и Дранухе. Я знаю об истории спасения мальчика и отвезу Вас в эту семью. Слышал, что и в самой Дранухе прятали одну еврейскую девочку, которая осталась жива. В Голочевке остался в живых мужчина Симон из Дранухи, он жил примерно с месяц, кормили его и у нас дома, и в других избах, но потом его кто-то выдал, то ли полицейские, то ли староста. Симона расстреляли.

До войны в нашем сельсовете было 11 колхозов.

В Дранухе был колхоз им. Гирша Леккерта, его председателем до войны был Горман (или Каган). Он был и зав. фермой и зав. складом. Жена работала в магазине. Жили Сумаревы, Каганы, Нафтулины, Горманы. Детей было человек двенадцать. Ходили в нашу школу через лес. Домов было 12–15, жили одни евреи. Колхоз был передовым, первым считался по урожаю, по посевной.

Недалеко от деревни был земляной бруствер, солдатское стрельбище. Евреев из Чаус привезли сюда и всех расстреляли. Потом после войны трупы выкопали и перезахоронили на еврейском кладбище в Чаусах. Здесь никаких знаков не было. Здесь погибла и моя учительница литературы из Чаусской школы Дора Рувимовна Каган. Она была совсем молодой, первый год работала. Сказала, что советские люди отомстят за их гибель».

(Из архива могилевской инициативы «Уроки Холокоста»).

Тихон Калистратович Скачков
и Михаил Сергеевич Анищенко.

Анищенко Михаил Сергеевич, 1928 г.р., деревня Петуховка

«Я родился поблизости отсюда на хуторе. Жил во время войны с родителями и братом. Через короткое время началось повальное уничтожение евреев. Мой отец Сергей Григорьевич Анищенко до войны работал в Чаусах зав. базой «Заготскота». На этой базе приемщиком работал Фейгин Лев Борисович, который жил в Чаусах на ж/д станции в своем доме. У него была семья: жена, сын Сима (Миша), 1930 г.р. и две дочери. У одной из них, Фаины, уже была маленькая дочь. В начале войны они уехали на лошади в направлении Кричева. Немцы окружили город. Беженцы оказались в кольце. Мост был перекрыт.

В небольшой деревне, вроде Дранухи километров на семь севернее Кричева, я сейчас забыл название, собралось много беженцев-евреев. Немцы всех их там и расстреляли. Мать сестра и маленькая внучка Льва Борисовича там остались и погибли. Лев Борисович с сыном Мишей оттуда смогли как-то вырваться и уйти в лес.

Михаил Фейгин
и партизаны отряда
Гришина. 1958 г.

Мы тогда жили близко от Петуховки на хуторе Перелесянка (раньше – Переселянка) около деревни Риминки, перед войной всех жителей поселка переселили в деревню и наша семья осталась одна, как на хуторе. Лев Борисович с Мишей пришли к нам ночью. Их покормили. Они уже 3-4 дня ничего не ели. Думали-думали отец с дедом и мамой, как спасти их и придумали: мужчина должен жить в заброшенных постройках в лесу, а мальчик, не похожий на еврея, будет жить с нами, как беженец из Минска. Сима взял себе фамилию Белоусов и имя Миша. Ему было сказано, чтобы поменьше встречался с людьми, разговаривал. Он пас коров, жил с нами. Он всем говорил, что отстал от автобуса из Минска, который перевозил детей. Отец его много скитался, ходил в Чаусы к знакомым, как-то весной шел через речку в деревне Прудок, мост оборвался, он упал, еле выжил. Ночью приходил к нам поесть. Когда мы услышали, что к нам в леса прибыл отряд Гришина, он сразу же ушел в партизаны. Через некоторое время пришел к нам, спросил, где сын. Миша в это время пас коров. Поговорили, поплакали. Лев Борисович сказал, что заберет Мишу в партизаны. Но если б кто донес, что мальчик, который у нас жил ушел в партизаны, да если б кто узнал, что еврея скрывали, то расстреляли бы всех. Как же быть? Придумали вот что: дедушка Григорий Григорьевич пошел по деревням и спрашивал: «Не видали ли мальчика, который пас у нас коров?» Он рассказывал, что мальчик что-то натворил, дедушка его за это наказал, а мальчик обиделся и сбежал. Все, конечно, отвечали, что не видели, но слух о том, что пастушок Миша сбежал, распространился быстро и нас никто ни о чем не спрашивал.

Фейгины к нам еще приходили с винтовками в немецкой форме. Потом немцы начали воевать против партизан, устроили блокаду партизан, немцы прочесывали лес и т.д. Мы решили, что отец и сын Фейгины погибли. Когда нас освободили, командование отселило население на 20 км от линии фронта.. Нас отселили за Кричев в Дяговичи. Туда к нам пришли Фейгины живые и здоровые. Трудно описать встречу. Льва Борисовича отправили работать зав. базой «Заготскота». В городе Энгельс Саратовской области нашелся их зять Григорий Зак – муж дочери Фаины. Они туда уехали еще до войны. Зак был испытателем самолетов на военном заводе. Отец и Миша решили уехать в город Энгельс. Лев еще женился на русской женщине, но долго не прожил. Сын пошел в армию, служил в контрразведке, за границей, где-то учился. Стал директором Моршанского текстильного комбината. Первое время переписывались, но больше 33 лет мы о нем ничего не слышали».

(Из архива могилевской инициативы «Уроки Холокоста»).

Нина Ивановна Герасимова.

Из воспоминаний Герасимовой Нины Ивановны, 1928 г.р.:

«Я родилась в Чаусах. Когда немцы пришли, это было под осень, к нам в дом пришел полицейский и сказал, чтобы мне пришили с левой стороны на одежду шестиугольные звезды. Мама сказала, что пришивать звезды не будет.

Под осень всех евреев согнали в район Козинка, район так назывался, потому что евреи, которые там жили, держали коз. Там были жилые дома. Сказали, чтобы брали с собой только самое необходимое, их будут перевозить. Расстреливали там, где теперь лагерь «Росинка». Стреляли из пулеметов полицейские. Всех евреев расстреливали в один день. Все эти вещи забрали полицейские. Женщины видели, как полицейские снимали одежду и грузили ее на телеги.

Расстрелянных прикопали. Тогда остался в живых мальчик Левин с сестрой, кажется, звали его Абрам. Я училась с ним в 6 классе. Ему, как и мне, было 13 лет. Во время расстрела он с младшей сестрой упал в яму, прикрыл собой сестру. Они ночью выползли, перешли линию фронта и вдвоем остались в живых. После войны, говорят, приезжали в Чаусы.

Всем расстрелянным тогда евреям поставили памятник около еврейского кладбища. Туда перевезли все их тела.

Памятник на месте перезахоронения
евреев на еврейском кладбище.

Мой отец Шустерман Борис Абрамович был в комиссии военкомата, он был призван в конце июня, воевал и попал в плен под Ельней или Ельцом. Он с товарищами убежал из концлагеря и пришел в Чаусы зимой 1941 г. Он не был похож на еврея, в лагере его никто не выдал.

К тому времени евреев в Чаусах уже расстреляли. Мы жили с мамой, бабушкой, ее сестрой и ее двумя взрослыми дочками вместе. Мама сказала папе: «Зачем ты пришел? Ты знаешь, что евреев расстреляли. Ты бы пристроился к какой-нибудь бабке в деревне и жил». Папа ответил, что не хочет изменять маме. Он сказал, что его уже кто-то видел, узнал и обязательно выдаст. Если он сдастся, то убьют его одного, а если не найдут, то расстреляют всю семью.

А летом 1942 г. папу, меня и многих других, в основном из смешанных семей, забрали в гестапо. Кто папу выдал, я не знаю. Был мамин знакомый полицейский Ковалев. Он сказал маме, что проведет ее попрощаться с отцом. Папа тогда сказал: «Аня, спасай Нину, как можешь. Меня уже не спасешь». Папа сидел в одиночной камере. Вечером 17 июня 1942 г. его и еще 16 человек расстреляли во рву в военном городке. Потом на этом месте были еще расстрелы евреев и партизан. Женщины, которые чистили картошку для немцев, видели через окна этот расстрел, видели, как упал отец. Точное место его захоронения я не знаю, но я ориентируюсь на вид из окна немецкой кухни, здание которой сохранилось. Сейчас на этом месте стоят полуразрушенные гаражи, построенные уже после войны. Здесь расстреливали затем и партизан, и комсомольцев, и мирных людей в течение всей оккупации. Никого не перезахоранивали. Когда гаражи строили, знакомый строитель показал место, где нашли груду костей. Останки убитых тогда захоронили в братской могиле советских солдат. Каждый год в день папиной смерти я прихожу туда, кладу цветы, вспоминаю. Детей из смешанных семей, в основном, от русских матерей тогда выпустили. Меня тоже отпустили.

Соседка посоветовала маме написать письмо, что я родилась от маминого бывшего кавалера Ивана Петровича Лялькова, который когда-то за ней ухаживал. Где-то через один или два месяца всех детей опять забрали.

Я пришла к одной женщине ремонтировать туфли. Ее муж был сапожником. Она спрашивает меня: «Нинка! Всех жидов забрали, а тебя чего не забрали?». Я забыла про туфли и прибежала к бабушке. Тетя меня отправила прятаться на чердак под сено. Я только залезла, как увидела в окошко, что идет полицейский и ведет маму. Я слезла. Полицейский меня с мамой забрал в гестапо. Маму отпустили. Она собрала за ночь подписи у соседей, около 15 человек подписало, что я дочь Лялькова. Утром она пошла к старосте, чтобы он заверил подписи. Он испугался: «Откуда я знаю, жидовка ты или нет». А его дочь говорит, что «ты же не подписываешь, а просто заверяешь и ставишь печать». Мама принесла эти документы в гестапо. Там был молодой симпатичный переводчик, который вскоре после этого с бургомистром, со всеми немецкими документами, перешел к партизанам. Он мне дал новый аусвайс на имя Ляльковой и сказал, что бояться нечего. Вечером на следующий день на военном городке всех детей расстреляли, там, где раньше расстреляли папу. Меня больше не трогали. Я знаю, что жила в Чаусах, в семье тех кто работал в комендатуре, одна еврейская девочка Тамара. Она осталась жива, ее никто не выдал. Сейчас она живет в США, присылала оттуда письма.

Я была свидетелем еще одной истории. К бабушке в деревню Борденичи сын-летчик из Ленинграда привез внуков на лето. Когда объявили, чтобы приводили еврейских детей, она сама привезла своих внуков, мальчика и девочку к полицаю Ковалеву. Но тот отругал бабку и отправил ее назад. Бабка отвезла их к себе домой, и там они прожили всю войну. После войны отец вернулся и забрал детей».

(Из архива могилевской инициативы «Уроки Холокоста»).

Из исследовательской работы Титенковой Валентины Ивановны, учительницы средней школы деревни Путьки Чаусского района.

«…В нашей родной деревне Путьки в первой половине прошлого века жил еврей Беленький Борис. Дом его стоял у реки Солодчанка недалеко от места, где она впадает в реку Проню, за Городком (насыпной возвышенностью старинного городища). На реке Солодчанка им была куплена мельница, на которой он производил размол зерна для окружающего населения, а также у него была своя мастерская сукновалка, где изготавливали шерстяную ткань. В 1932 году его, как и всех зажиточно живущих крестьян, раскулачили, и он переселился на Заречье, предместье г. Чаусы. Его дом почти для всех путьковцев был родным домом, куда они заходили, бывая в г. Чаусы выпить рюмку и просто для душевного разговора. Во время раскулачивания старшие взрослые сыновья Беленького уехали в г. Ленинград, где проживают и сейчас. После войны они приезжали на место своего детства, хотя бы посмотреть на остатки мельницы, выступающие из реки.

Их бегство в большой многолюдный город оказалось спасительным, так как Беленького Бориса вместе с женой Ривой и младшей восемнадцатилетней дочкой Броней, их самым любимым поздним ребёнком, расстреляли в августе 1941 года вместе со всеми чаусскими евреями на Дранухе (так называется небольшая деревня около г. Чаусы, расположенная на берегу реки Прони).

Фашисты не щадили ни молодых, ни стариков, ни даже грудных младенцев. По воспоминаниям моей матери и престарелой учительницы, уроженки д. Путьки Концевой Веры Ефимовны, до войны в Чаусской средней школе № 1 они учились у прекрасного талантливого русского языковеда Каган Доры Рувимовны. С той поры идёт уже седьмой десяток лет, а они помнят её и её уроки до мельчайших подробностей. Это была красивая, стройная, всегда аккуратно одетая и с модной причёской женщина. Дети её любили, боготворили и, по словам Веры Ефимовны, она выбрала свою профессию преподавателя белорусского языка и литературы только из-за стремления быть хоть чуть-чуть похожей на свою любимую учительницу…

Некоторые старались найти убежище в деревнях Чаусского района, смешаться с сельчанами, но это почти никому не удавалось, так как за укрывательство евреев немцы расстреливали всю семью, приютившую их. По воспоминаниям жительницы д. Путьки Кургузовой Евдокии Кузьминичны, ныне почившей, летом 1941 года у неё просила приюта женщина еврейка с девочкой. Она им представила ночлег, напоила, накормила, дала продуктов на дорогу, но у себя оставлять побоялась не так за себя, как за жизнь своих пятерых детей.

Некоторые евреи даже меняли свою веру, крестились в православной или католической церкви, но и это их не спасало. На всех евреев, от малышей до стариков, вина которых состояла только в том, что они дышат воздухом и ступают по этой земле, велась настоящая охота, как за дикими зверями. Нигде нельзя было ни скрыться, ни укрыться»!

Люба Михайловна Зайкина.

Зайкина Люба Михайловна, 1932 г.р., деревня Благовичи

«Во время войны к нам в деревню привозили евреев на расстрел. Их везли на машинах. На месте, где убивали евреев, был березник, теперь пастбище. Закапывали трупы глубоко, тракторами. Тракторами и ямы выкапывали. Несколько траншей по 3-4 метра длиной.

Сама я не видела, подходить было опасно, но некоторые после расстрела ходили смотреть. Говорили, что даже ноги из ям торчали. Потом, говорили, волки выкапывали трупы. В конце войны у нас было много волков, даже на людей нападали.

Рядом с прикопанными могилами оставались их вещи. Люди ведь не думали, что убивать везут. Им сказали, что будут переселять. Наши сельчане брали потом себе одежду, что получше, а мы туда и не ходили. Мама говорила, что и нас там могут убить. Никто евреев не перезахоранивал, так и лежат здесь.

Рядом с нами жила молодая еврейка с совсем маленьким ребеночком. Муж был на фронте. Как она к нам попала, не знаю, во время войны пришла. Она осталась жива, никто ее не выдал.

Нас собирали на работу. Каждому был дан номер. Утром перекличка, того, кто не отзовется на свой номер, сразу же искать начинали.

В конце войны из дома выгнали. Жили в землянках. Стреляли в нас. Рядом в землянке женщин постреляли. Когда наши пришли, бросились к ним, стали обнимать и все-все плакали».

(Из архива могилевской инициативы «Уроки Холокоста»).

Макарова Любовь, 1930 г.р.

«Мы, дети, во время войны водили пасти коров к лесу рядом с Максимовым поселком. Жила в поселке только одна семья с шестью детьми. Там на горке, рядом с гумном, расстреливали в ямках привезенных из Чаус евреев, пленных и подозрительных. Расстреливали по ночам, ближе к утру. Крики стояли, плач. К рассвету все заканчивалось. Людей сбрасывали в заранее выкопанные ямы. Трупы почти не закапывали. Женщина, которая там жила, нам, детям рассказывала, что они не спали по ночам от шума машин, женских и детских криков и выстрелов.

Потом на этом месте начал расти березник, и столько там было грибов, что люди поумирали бы от голода сразу после войны, если бы не эти грибы. Потом здесь была конюшня, пастбище. Сейчас на этом месте березник срезали и пасут коров».

(Из архива могилевской инициативы «Уроки Холокоста»).

Из воспоминаний Бычковой Матрены Николаевны, 1926 г.р., деревня Заболотье (рядом с Благовичами).

«У нас жила только одна еврейка, по мужу Дегтярева. Она приехала в начале войны из Чаус с маленькими братом, сестрой лет 10-12 и трехлетним сыном к белорусским родственникам мужа: родителям, братьям, сестрам. Они ее почему-то не приняли. Староста поселил их в комнатушке в конторе. Староста хотел, чтобы она его принимала, но женщина отказалась, тогда он выдал ее немцам. Брат мужа просил отдать им племянника, но ему не отдали ребенка. Всех их куда-то немцы вывезли и расстреляли. Расстреливали вдоль дороги, там, где есть ямка какая-то или болотце.

Отец мой работал в кузнице вместе с Вениамином Каплуном. Тогда у него была жена, семеро детей. Жили они бедно, и отец иногда давал ему огурцов, капусты. Каплун ушел на фронт; когда уводили мужчин, призванных в армию, мимо нашего дома, мы с мамой попрощались с ним. Он тогда помахал нам и сказал, что больше мы не увидимся. Но он остался жив и вернулся, а вся его семья была где-то убита. После войны он женился снова на нашей местной белорусской девушке. У них было трое детей».

(Из архива могилевской инициативы «Уроки Холокоста»).

Фото Александра Литина

Местечки Могилевской области

Могилев • Антоновка • Бацевичи • Белыничи • Белынковичи • Бобруйск • Быхов • Верещаки • Глуск • Головчин • Горки • Горы • Гродзянка • Дараганово • Дашковка • Дрибин • Жиличи • Завережье • Кировск • Климовичи • Кличев • Коноховка • Костюковичи • Краснополье • Кричев • Круглое • Круча • Ленино • Любоничи • Мартиновка • Милославичи • Молятичи • Мстиславль • Напрасновка • Осиповичи • Родня • Рудковщина • Рясно • Самотевичи • Сапежинка • Свислочь • Селец • Славгород • Староселье • Сухари • Хотимск • Чаусы • Чериков • Черневка • Шамово • Шепелевичи • Шклов • Эсьмоны • Ясень •