СВИДЕТЕЛИ РАССКАЗЫВАЮТ

По материалам книги «Память» Круглянского района евреи были уничтожены в местечке Круча, деревнях Новопрудье и других. С целью выявления еврейских семей жителям г.п. Круглое требовалось в обязательном порядке крестить детей. Полицаи составляли списки еврейских семей, которые подлежали немедленному аресту. Людей еврейской национальности вывозили в лес за Остров и расстреливали.

Собирали евреев также в доме № 26 по ул. Мопровской и расстреливали около реки. Всего в г.п. Круглое за годы войны уничтожили 515 граждан еврейской национальности. («Память» Круглянский район. Мн., «БЭ», 1996 г., с. 263-271, 282-283). Были также расстреляны еврейские жители деревень Тетерин и Хатьково.

Игорь Адамович Пожарицкий.

Пожарицкий Игорь Адамович, 1921 г.р.

Мне 88-й год, я родился в Смоленске. Отец был родом из крестьян из деревни Старое Полесье, но за службу в Первую мировую войну, отец был награжден четырьмя орденами, и царь сделал отца столбовым дворянином. Отец служил офицером в Смоленске в штабе Тухачевского в Западном военном округе. Потом отец стал спиваться, и матери в 1938 г. пришлось с детьми уехать к бабушке в Глубокое (17 км. от Круглого). Мне был 7-й год. В 1928 г. мать меня с двумя братьями перевезла сюда. Сначала я учился в Глубоком, потом в Симоновичах, а потом я приехал в Круглое учиться в десятилетке и жил здесь три года. Жил на квартире. В школе евреев было много. Хоня Шульман преподавал историю, учитель по физкультуре был молодой еврей, были и другие, кого сейчас уже не помню. Со мной учился мальчик Ошер (Оскар) Крол. Мы дружили, ходили друг к другу в гости. Он сидел в классе сзади меня. Со мной училась Тамара Клебанова. Она уехала поступать в институт и осталась жива. Моя одноклассница Ригер Бася Мееровна жила в Белыничах. Позина Соня (Сара) была не похожа еврейку, красивая была девочка, спаслась у кого-то, потом оказалась на принудительных работах в Германии. После войны вышла замуж за пожарного Волчика, жила в Белыничах, работала бухгалтером на почте, в конторе связи. У нее был брат Лева, который учился с моей будущей женой. Он воевал, остался жив, окончил войну капитаном танковых войск. Жил после войны в России, кажется в Воронеже.

Много евреев жило в Шепелевичах. Там было много ремесленников, торговцы, один мельник – Пудя-рыжий. Меня тоже так прозвали, потому что волосы рыжие были.

Началась война. Где-то в начале октября 1941 г. крепких мужчин евреев собирали, как бы на работы и на машинах отвозили в лес в 4 километрах от Круглого по дороге на Могилев, справа от дороги, не доезжая до деревни Шупени, и там расстреливали. Там жил только Лукашевич Антон. Раньше там недалеко были хутора, которые снесли перед войной, остались ямы от домов, подвалов. Готовые ямы. Сначала отвезли и убили человек 20, потом еще раз организовали вывоз мужчин.

Полицейский Климков грабил евреев. Расстреливал и грабил. Говорили про еврейскую женщину, у которой было двое детей. Он пришел, арестовал ее, забрал вещи, какие хотел. Говорили, что изнасиловал. Расстрелял ее и детей во рву около льнозавода.

Один из домов на ул. Мопровской,
в котором находилось гетто.

Для женщин сделали гетто на улице Мопровская. Потом в мае 1942 г. их собрали. Более 200 человек. Им давали маленький паек, знакомые из русских, белорусов помогали. Приходили за едой мальчики, девочки. К моей будущей теще приходил мальчик с согнутой больной рукой. Она ему с собой всегда давала еды.

По соседству с тещей жил еврей Неух Тылевич с сыном и дочкой. Он воевал на фронте. Дочка Роза, лет 15-16 была очень красивая. Жена Неуха, сын и дочь погибли в гетто. Сам он, наверное, тоже погиб – с фронта не вернулся. Когда собирали женщин на расстрел, Роза спряталась под пол, но немцы или полицаи посчитали, что одного человека не хватает, вернулись в дом и нашли ее. Брат Неуха – Тылевич Исаак Яковлевич тоже воевал, он пришел живой. А его жену здесь расстреляли.

Место расстрела евреев Круглого
рядом с деревней Шупени (4 км от Круглого).

Мы сидели на скамейке и увидели, как ведут много людей. Они шли очень тихо. Их вели по Мопровской улице, потом по Советской, а на месте расстрела улицы не было, там был парк, оставшийся еще от имения. Сейчас там школа-интернат. Говорили, что всего было человек 270. Все были нарядно пестро одеты, в платках. Все, что было лучшее они одели на себя. По бокам колонны шли полицаи, а потом прошло человек восемь немцев из СС в черной форме с черепами. Евреев привели к противотанковому рву перед речкой, который вырыли еще в начале войны, когда готовились к обороне города. Там остановились. Мы все видели со своей скамейки. Вперед вышел немец офицер в высокой фуражке, что-то прочитал. Я услышал общий гул, как выдох, потом были резкие команды на немецком. Двое пожилых мужчин побежали, но их вернули и поставили со всеми. Приказали раздеваться. Тем, у кого нижняя одежда была хорошей, раздеваться надо было догола. Всю одежду собрали и отвезли по нашей улице в полицию.

Потом полицаи говорили, что некоторые от разрыва сердца умирали до выстрела. Людям приказали ложиться в яму по шесть человек и каждому стреляли в затылок. Один из немцев сам упал в яму – не смог стрелять. Потом мы видели, как он шел по улице, опустив голову, тащил по земле свой автомат на ремне.

Памятник на еврейском кладбище установлен родственниками погибших в 50-х гг.
на месте перезахоронения расстрелянных в самом Круглом, Тетерино и Хотьково.

После войны, где-то лет через пять, приехали родственники погибших из Ленинграда, они собрали средства, наняли мужчин, Сухоцкого Ивана и других. Они раскопали все эти захоронения во рвах: и Ошера, и более 500 человек перезахоронили на кладбище. Они сами поставили памятник. Перевезли и тех, кто был убит в Хотьково и Тетерине.

Перед войной еще уехала учиться в Ленинград Друкарова Аня. У нее там уже жили два брата, морские офицеры. Они тоже приезжали после войны.

Жил недалеко Помазанов, его жена была еврейкой, было двое детей. Сначала жену забрали в гетто, а через год полицаи забрали и детей. Я шел с рынка и видел, как Помазанов вел по улице за полицаем двух маленьких закутанных детей. Их сначала забрали в тюрьму. Потом я слышал, что их расстреляли и сбросили в яму. Их расстрелял на еврейском кладбище Авилов (Вавилов), полицай.

Из гетто на телеге отвозили часть людей в деревню Хотьково Шкловского района. Туда отвезли сестру и мать Ошера. Туда везли семью Брыскиных.

Был председатель местного потребительского общества Брыскин, красивый, молодой мужчина, его забрали в НКВД в 1937 г. Жена торговала в ларечке. У них были двое сыновей и девочка. Жена и дочь погибли в Хотьково.

Памятник семье Зеликовых, расстреляных в деревне Новопрудье в 1942 г.
Установлен в 1967 г.

Брыскин Ица (Исаак), он тогда учился в 4 классе, и его брат, на два года младше Йося (Иосиф), спрыгнули с телеги и убежали в лес. Я их знал, хулиганистые были мальчишки. Пока конвоиры заметили, они убежали. Они пошли в сторону фронта. В одной из деревень Смоленской области Исаак сказал брату, что надо сходить в деревню, попросить еды. Но его, по носу, сразу опознают, как еврея. Пошел Йося. Он был не похож на еврея. Иче залез на дерево. Долго-долго ждал. Йося не вернулся. Ица пошел один. Йосю поймали, допрашивали, но отпустили, или сам убежал. Когда наши войска наступали, Йося сразу пришел в Круглое ко мне. Я уже жил у тещи. Теще дали кусочек земли, мужчин не было, корова была, и я у нее жил и работал. В райисполкоме на Слободке Йосе дали квартиру с питанием у Харитона Голубцова. Потом его послали учиться в Москву, он там выучился, работал на заводе. Потом женился, работал маляром.

Ицка попал в партизаны в Брянских лесах, во время облавы захватили более 40 человек. Их послали в Освенцим. Ицка тоже попал в Освенцим, но остался жив. На руке у него был номер, больше миллиона. Ицка после войны вернулся в Круглое, работал грузчиком, женился на женщине с детьми, много пил. Так и умер за столом. Директор банка Шнейдерман, его жена была учительницей, организовал похороны Ицки. Приехал Йося, рассказывал, как перешел линию фронта, попал в воинскую часть, стал сыном полка.

Там была знакомая учительница Люба Клебанова, которая со мной работала в Павловичах (она была родом из Шепелевич). Она убежала ранней весной из гетто. Вместе с двумя военнопленными перешла линию фронта.

В 1941 г. я уже год работал в деревне Павловичи в школе делопроизводителем. Мы там и жили.

Однажды ночью, где-то в конце ноября, начале декабря, шел сильный дождь. Кто-то постучался в окно. Я был дома с мамой и младшим братом, ему тогда лет 15 было. Это был Ошер. Он был весь мокрый и замерзший, с него текла вода. Я дал ему сухую одежду брата и положил на печку. Он жил у нас дней десять. Днем на сеновале, я ему туда еду приносил, ночью – или на сеновале, или дома.

Как-то вечером дома никого кроме меня и Ошера не было. Брат был в деревне, мать пошла в Круглое за зерном (объявили, что офицерским семьям будут давать зерно с колхозного склада по 20 кг на человека) В дверь стали сильно стучать, кричали: «Открывай!» Я уже приготовил ужин и позвал Ошера в дом. Он сидел у окна, занавешенного шторкой. Я хотел выпустить Ошера в противоположное от дверей окно, на юг, в сторону сеновала и сараев. Но там ездил полицейский на коне. Я выглянул в другую сторону, на восток, а в коридоре уже люди. Я отомкнул шкаф и спрятал Ошера там за одеждой. Открыл дверь. Зашли четверо полицейских с двумя понятыми: «Кто у тебя? Кого ты здесь прячешь?»

Полицейские стали все обыскивать, комнату, печь, под кроватью, классы. Ничего не нашли. Хотели уходить. Потом один полицейский Прокоп Климков вернулся: «А что у тебя в шкафу?»

– Одежда.

– Где ключ?

– Мать ушла в Круглое в комендатуру, и с собой ключ забрала. (А я ключ из кармана уже под фикус перепрятал).

Полицай сломал слабую дверь шифоньера и выкинул всю одежду, а там Ошер стоит. Стали сразу его лупить. Я кричу: «За что вы его бьете?»

Нас связали. Его левую руку вожжами привязали к моей правой, и толкнули на диван. Пока мы сидели, всю одежду из шкафа увязали вместе, чтобы забрать, собрали и белье, нашли и забрали подарок отчима – часы, золотую десятку, велосипед, кольцо отца моей невесты, еще что-то. Все это куда-то унесли. А нас посадили на телегу и Климков нас повез в Круглое в комендатуру. Мосты были взорваны, поэтому нас довезли до реки, а потом повели через реку по кладкам. Там на посту стоял немец ефрейтор с русским автоматом ППШ. Нас сдали немцу, а немец позвал коменданта. Комендант пришел со спущенными подтяжками без кителя и рубашки, видно отдыхал. Ошер хорошо говорил по-немецки, только ударения не те, я тоже немного знал, учил в школе 3-4 года. Комендант стал расспрашивать, кто мы и откуда. Потом немец вдруг ни с того ни с сего крикнул на Ошера: «Партизан!». Немец вскочил, ударил Ошера по лицу и сразу выбил зуб, потекла кровь. Ошер отвечает: «Какой я партизан? Я от родственников из Кручи шел, к другу своему однокласснику зашел». Комендант выгнал Ошера и стал сам меня допрашивать. Зашел начальник управы Лозовский, узнал меня и говорит: «Его отчим, директор школы, коммунист». Отчим не был коммунистом, но я и старший брат были комсомольцами. Я сказал, что мой настоящий отец офицер, еще царской армии, и сейчас на фронте. Придираться комендант не стал. Позвал ефрейтора и сказал, отвезти их в тюрьму. Нас завели в тюрьму и сказали, что завтра утром вызовут на допрос. Мы договорились, что будем говорить. Утром полицаи первого увели на допрос Ошера. Минут через пять вызвали меня. На допросе сидели четыре немецких офицера: чисто одеты, пахнут одеколоном и хорошим табаком. Я рассказал, что в Советском Союзе мы жили и учились все вместе, и у нас не было никакого презрения к людям другим национальностей, никакого разделения. Мы дружили с еврейскими ребятами, ухаживали и женились на еврейских девушках. Комендант отвечает, что это только у вас такого разделения не было. Я спрашиваю: «У нас религия православная, а у Вас какая религия, какой Бог?» Он отвечает: «У нас есть лютеранская и католическая». Говорю: «У вас на ремнях написано «Бог с нами», а вы евреев, хуже, чем скот расстреливаете, детей малых, женщин, стариков. Над скотом так не издеваются».

Комендант спрашивает:

– Ты в армии служил?

– Нет, пока.

– Так вот, у вас в армии солдат тоже должен выполнять приказ. Мы люди законопослушные. Нам приказано, мы делаем. Хочу я этого или нет, выполнять должен. Не каждый из нас может расстреливать. Какого-нибудь солдата пошлют, а он повалиться, и его самого надо убирать. Мы приказ выполняем.

Потом меня спросили, читал ли я приказ, что в деревне повесили. Там было написано, что тем, кто будет скрывать евреев и помогать им – расстрел. Я сказал, что живу на отшибе, немного приболел, по деревне не ходил и приказа не видел.

Мне сказали, что я могу быть свободен, но если еще раз буду задержан за помощь евреям, то расстреляют. Я ушел. Пришел к знакомой девушке. Сел на скамейку. Пришла ее мать, бабушка и племянница, и мы все сидим на скамейке. Ведут Ошера три немца с карабинами и рогочут. Ошер поклонился нам и пошел. Его завели в «Липки». Слышно было три выстрела. Наверное, яма уже была вырыта, потому что немцы очень быстро вернулись. Сквозь кусты мы видели, как Ошер упал. Знакомая дочка учительницы, что жила там неподалеку, тоже видела, забравшись на согнутое дерево, как его расстреляли.

Назад немцы тоже шли со смехом. Назавтра я пошел к нему на могилу. Так моего друга не стало. Ошер был на один год меня моложе, 1922 г.р. Я часто вспоминаю Ошера, особенно по утрам, когда не спится. Я дружил со многими еврейскими мальчиками. Они были более воспитанными, как и я, ведь я из учительской семьи.

Потом Климков меня еще два раза арестовывал. Зимой носить было нечего, всю одежду и белье у нас забрали.

Я работал в культуре, старшим механиком, инженером по информатике в кинотеатре.

Из донесения руководителя Тайной полиции и SD. Берлин. 9 октября 1941.

Акции против партийных функционеров, агентов, саботажников и евреев.

При проверке деревни Круглое, расположенной приблизительно в 50 км к западу от Могилева, мы были удивлены фактом, что фактически все мужское еврейское население отсутствовало. Согласно сообщениям местного русского населения, они покинули селение с отступающими русскими силами, то есть они прятались в окруженных лесах. Еврейские женщины были чрезвычайно своенравны, и никто из них не носил предписанного значка. В ходе действий, 28 евреек и три человека были ликвидированы.

Еврейское кладбище в Круглом.

Из воспоминаний Галынской (Барановой) Екатерины Демидовны, 1922 г.р.,

члена подпольной Круглянской «Организации борцов за освобождение Родины».

Я пришла в Круглое из окружения в январе 1942 г. и сразу попала в подполье. Мы различий между евреями и неевреями не делали. Для нас были свои и фашисты, и их пособники.

Учительница Титова Александра Сергеевна была центром подпольной организации Круглого. Муж Титовой, директор местной школы, был до войны репрессирован. Две ее взрослые дочери красивые и талантливые девушки Клара и Женя работали переводчицами у немцев и много сделали для подполья. Семья пользовалась доверием новых властей, как пострадавшая от советской власти. В ее доме была конспиративная квартира для встреч со связными. Я помню, что у них жила маленькая, лет двух-трех, еврейская девочка Соня. Ее мама Броня Ратнер, очень красивая молодая женщина, работала до войны в горисполкоме Могилева и в Шепелевичах учительницей. Она спаслась из гетто чудом. Когда всех еврейских женщин и детей согнали в подвал (мужчин расстреляли раньше), Броня с дочкой смогла спрятаться под какой-то нишей и незаметно пробраться к знакомым. Броню подпольщики отправили в партизаны. Подпольщица Бобкова Ольга Ивановна отвезла ее от Титовой на телеге под сеном через немецкие и полицейские посты. Соню оставили в Круглом в семье Титовых. Они звали дома ее Ноной и придумали легенду о том, откуда у них девочка. К ним часто заходили немцы, и девушки научили малышку при приветствии гостей вскидывать руку и говорить: «Хайль, Гитлер!». Она жила у них до тех пор, пока не появилась возможность переправить ее к партизанам и самолетом на «Большую землю», в тыл, в Москву.

В декабре 1943 г. списки подпольщиков попали немцам. Мать, Александру Сергеевну, оставили дома, а дочерей перевели на работу в Белыничи. Потом провалилось и Белыничское подполье. За месяц до освобождения Титову немцы расстреляли, а дочери остались живы. Их направили из Белынич на работу в Германию. Они пошли в армию, поступили в военный ансамбль, пели и танцевали. Были награждены медалями.

Уже после войны младшую сестру Клару обвинили в предательстве подпольщиков, арестовали и осудили. По амнистии ее выпустили. Она окончила институт, работала учительницей немецкого языка в Херсоне. После войны подали дело на реабилитацию. Целый месяц КГБ, областной суд и обком партии разобрались, изучали немецкие архивы. Пришли к выводу, что Клара невиновна, послали документы в Москву. Но Москва в реабилитации отказала, сказали, что ей надо было, как Зое Космодемьянской погибнуть.

Броня после войны долго искала свою дочь по детским домам. После войны они жили в Могилеве (см. также воспоминания Х. Эпштейна).

Виктория Романовна Зайковская на месте расстрела евреев Круглого
на нынешенй ул. Крупской недалеко от реки Друть.

Из воспоминаний Зайковской Виктории Романовны,1932 г.р.

Я была очень активной, «досужей», всюду бегала, ничего не боялась. У меня была подруга одноклассница Буся. До войны я часто прибегала к ней в гости. Ее мама всегда угощала меня. Во время войны Буся приходила к нам из гетто, и мама ее кормила супом из растолченной крупы. Ее отец был в партизанах. Мама случайно встретилась с ним. Она как-то весной пошла к своей сестре в деревню Паськевичи в 12-ти километрах от Круглого. Перешла три моста с постами полицейских. А в доме маминой сестры оказался партизанский штаб. Отец Буси, Янкель, который работал с мамой до войны в ларьке по продаже газированной воды, узнал ее и спрятал от начальника партизанского отряда, чтобы маму не расстреляли свои или чужие. Он расспрашивал маму о своей семье. Мама сказала, что его жена с дочкой и сыном в гетто голодают, и что Буся иногда прибегает к нам поесть. Он понимал, что семью его расстреляют, плакал очень, но что же он мог сделать?

Летом мы видели, как гнали евреев по улице на расстрел мимо нашего дома. Их было очень много. Некоторые лопаты несли.

Был в партизанском отряде такой парень высокий сильный кучерявый по имени Мота. Когда он подрывал что-то или убивал фашиста, он всегда оставлял записку с подписью с подписью «Мота». Его фамилия была, кажется, Тылевич. По городу висели афиши с обещанием выплатить большую сумму в марках и несколько пудов соли, тому, кто поймает Моту. Я не знаю, что с ним стало. Нас с мамой забрали в Германию. Ни Мота, ни Янкель, домой после войны не вернулись. Я думаю, что они погибли, потому что сражались, не жалея себя.

С нами с горки каталась молоденькая девушка, студентка медицинского института, соседка наша. Она не выдержала всего этого ужаса и сошла с ума.

После войны вернулись единицы, да и те скоро переехали.

(Из архива инициативы «Уроки Холокоста»).

Подготовлено А. Литиным, И. Шендерович
Фото А. Литина

Местечки Могилевской области

Могилев • Антоновка • Бацевичи • Белыничи • Белынковичи • Бобруйск • Быхов • Верещаки • Глуск • Головчин • Горки • Горы • Гродзянка • Дараганово • Дашковка • Дрибин • Жиличи • Завережье • Кировск • Климовичи • Кличев • Коноховка • Костюковичи • Краснополье • Кричев • Круглое • Круча • Ленино • Любоничи • Мартиновка • Милославичи • Молятичи • Мстиславль • Напрасновка • Осиповичи • Родня • Рудковщина • Рясно • Самотевичи • Сапежинка • Свислочь • Селец • Славгород • Староселье • Сухари • Хотимск • Чаусы • Чериков • Черневка • Шамово • Шепелевичи • Шклов • Эсьмоны • Ясень •