Поиск по сайту

Аркадий Шульман

РАЗГОВОР С ПРОКУРОРСКИМ РАБОТНИКОМ О ЖИЗНИ

Михаил Яковлевич Кацнельсон.

Михаилу Яковлевичу Кацнельсону 88 лет. Но если бы перед встречей с ним, я не читал биографическую справку, его дата рождения – 3 сентября 1922 года, вызвала бы у меня немалое удивление. Он не только бодрый, подвижный, интересующийся жизнью человек, но еще и пишущий, строящий планы на будущее. Михаил Яковлевич пишет стихи, пьески (как он называет небольшие драматургические произведения) и хочет их «пристроить» в какой-нибудь самодеятельный театр. В его произведениях много юмора, он шутит в рифмованных строчках над известными эстрадными артистами, а юмор, как известно, дело молодое. И не так важно наличие поэтического таланта, впрочем, есть, на мой взгляд, у Михаила Яковлевича удачные строки. Иногда стихи Кацнельсона публикует лиозненская районная газета. Михаилу Яковлевичу хотелось бы, что публиковали чаще. Он старается жить полнокровной жизнью.

И уж вовсе меня удивил Михаил Яковлевич, когда посреди нашего интервью, сказал: «Вы отдохните, а я покурю». Наверное, увидев недоумение в моих глазах, он добавил: «А теперь курю, по-любительски, несерьезно. Надо же хоть от чего-то получать удовольствие». Он уселся на маленькую табуреточку, открыл дверцу печки, чтобы дым вытягивался из комнаты, и закурил.

– Семь лет, как умерла моя жена, я живу один, – сказал Михаил Яковлевич. – Мы с ней прожили почти пятьдесят пять лет… У меня два сына, внуки, правнучка. Сыновья, один в Новополоцке живет, другой здесь в Лиозно. А лиозненские внучки обе уехали в Израиль. Живут сейчас в Иерусалиме. Летом приезжали в гости.

– Вы живете в Лиозно без малого пятьдесят лет. Считаете себя местным, лиозненским? Или все-таки родина осталась в детстве, в памяти, в деревне Слободка?

– Я родился в Слободке Кировского района Могилевской области. Прошло почти семьдесят пять лет, как мы оттуда уехали, но иногда закрою глаза, вижу наш дом, каждую комнату, каждую вещичку, огород… Как будто это было вчера.

Помню, в автобиографии я писал: «Родился в бедной еврейской семье…». У нас действительно никогда не было лишней копейки, хотя и босыми не ходили, и голодными не были. Отец много работал. И мама была хорошая хозяйка. У нас была лошадь – кормилица наша. Отец работал на лошади. До Бобруйска от Слободки двадцать километров. Возили туда лес, лесоматериалы, «клепки» назывались. Вокруг нашей деревни было десять километров сплошного леса. Были люди, которые его заготавливали. Отец возил лес в Бобруйск на реку Березину на пристань. Оттуда его сплавляли.

Мое имя и отчество по паспорту Фися Янкелевич. Жена у меня была белоруска, и работал я среди белорусов, русских – меня стали называть Михаил Яковлевич. Отца звали Янкель Гиршевич Кацнельсон, маму – Сарра Нисоновна. Она тоже с тех же мест.

В семье было двое парней, я и брат Биньемин (Борис) и четверо сестер.

В семье была трагедия. Первые трое детей у родителей в возрасте четырех-шести лет умирали. Родителям посоветовали сменить место, в той же деревне переехать в другой дом. Они так и сделали, дети перестали болеть, только у старшей сестры Малки были проблемы со слухом. Но и она потом выздоровела. А те люди, которые после нас жили на старом месте, тоже болели, наверное, там было что-то или природное или еще с чем-то связанное, влиявшее на здоровье людей.

Мама была домохозяйка. Держали корову, кур, потом, когда религия отошла на второй план, держали свиней.

У нас в деревне не было синагоги. Но десять евреев – миньян, собирался. Молились обычно у кого-то дома, где были просторные комнаты. Если не хватало для миньяна взрослых мужчин, брали нас, мальчишек. Потом, после молитвы, угостят чем-нибудь, и мы были рады этому.

У нас была большая деревня, почти двести домов. И почти у всех белорусов фамилия Михолап. Столько смешных историй было связано с этим. Например, трое Михолапов Петров Ивановичей. Путали кому денежные начисления прибыли. По бытовым вопросам разбирались легче. У каждого свое прозвище. И «медведь» был, и «бык».

В нашей деревне до войны жило десять еврейских семей. Белорусы и евреи в деревне ладили между собой. Были, конечно, мелкие, бытовые ссоры. Но конфликтов не было. А когда встречались где-то в других местах, радовались, обнимались. «Земляки» звучало, как родственники.

Все евреи, кто остался в Слободке – погибли. Их отвезли в районный центр Кировск, раньше он назывался Качеричи, и там расстреляли.

Я учился в начальной школе у нас в деревне, а семилетка была в соседней деревне Козуличи. Между нашими деревнями было болото. Замерзнет болото, идем напрямую три километра, когда распустится – приходилось идти в обход – пять километров. Сейчас трудно представить каким был дом в довоенной деревне. Электричества нет. Приходишь со школы, при керосиновой лампе делаешь уроки. Но учился я с удовольствием, любил читать. Учителем белорусского языка и литературы у нас был молодой белорусский поэт Пимен Панченко. Я дружил с его сестрой. Наверное, с тех пор у меня тяга к литературе.

Отец с мамой дома говорили на идиш. С тех пор я хорошо знаю язык. Конечно, с годами многое уходит, но песни, которые пели у нас дома – помню. Когда моя внучка уезжала в Израиль, надо было мне поехать в посольство Израиля в Минске. Дело в том, что моя жена белоруска, и у сына жена белоруска. Надо было внучке доказать свое право на репатриацию. Приняли меня в посольстве. Показал я паспорт. Там написано Кацнельсон Фися Янкелевич. Как говорится, все понятно. У меня спросили, а помню ли я еще язык идиш. Я им ответил, что сейчас продемонстрирую. И стал петь песни на идиш.

Наверное, чтобы я не сомневался Кацнельсон и мне решил исполнить песни на идиш. Я слышал их впервые, думаю, это местный бобруйский фольклор. И даже записал песню на диктофон. Думаю, пригодится.

– После того, как я спел песни, консул обнял меня и провожал до дверей, – Кацнельсон с улыбкой пересказывал о своем визите в посольство, а потом продолжил рассказ о довоенных годах.

– Мы жили в деревне до 1937 года. Моя сестра вышла замуж на еврея Лосика. В Бобруйске до войны на окраине города переселенцам выдавали по пять соток земли. Мы перевезли свой дом в Бобруйск. Потом купили трехстенок и сделали пристройку к дому.

В одной половине дома жили мы, в другой Нина с мужем и двое их детей.

Мы жили на улице Пролетарской. Рядом железнодорожная станция Бобруйск.

В Бобруйске я окончил десять классов и меня в октябре 1940 года призвали в армию. До войны я служил в пехоте. Наша часть располагалась в Украине, всего в 12 километрах от границы. В мае 1941 года нам прислали пополнение – необученных солдат. Надо было их в тылу обучать, а на границе держать умелых, опытных.

22 июня в 4 часа утра нас подняли по тревоге. Все думали – учебная. Мы заняли оборону. Скоро поняли, что война настоящая. Были офицеры, которые увозили своих жен и спасали себя. Я был сержантом. Оборону держали, как могли. А что мы могли с винтовочками, против бронированных машин? Нас били и уничтожали. Мы отступали, нас окружали. Из окружения выходили с большими трудностями. Мне надо было скрывать, что я – еврей. Иначе попадешь в плен – убьют первым.

В одном из боев недалеко от меня упала мина, осколок попал мне не в глаз, а рядом, по касательной прошел по виску. Полилась кровь, и облила мой комсомольский билет, который лежал в нагрудном кармане. Комсомольскому билету больше семидесяти лет. Он и сейчас со мной. На нем есть метка от крови.

Михаил Яковлевич пошел в соседнюю комнату и принес свой комсомольский билет. Он хорошо сохранен, на обложке есть выцветшее пятнышко от крови. Для любого музея, отличный экспонат. Если бы, конечно, работники музея заинтересовались этим.

– В 1942 году я был контужен и ранен, – продолжает рассказ Михаил Яковлевич. – Меня отправили в госпиталь в Таджикистан. После лечения комиссовали. Но поскольку Белоруссия была оккупирована, меня оставили при госпитале старшиной охраны. А куда мне было ехать? В 1944 году госпиталь перевели под Москву в Малаховку, я тоже с ним приехал. В Москву посылали, как курьера. Однажды возил пакет в столицу, какому-то начальству. Увидел объявление, что набирают в юридическую школу. Нас, фронтовиков, со средним образованием брали на учебу без экзаменов. Я поступил и в 1946 году окончил Московскую юридическую школу. Белоруссия уже была освобождена, я попросился к себе на родину.

Михаил Кацнельсон с женой
Анной Ивановной Карпенок.

Мои родные погибли, вся, кто оставался в Бобруйске. Ужас. Я не могу говорить на эту тему. Я после войны ездил туда, приходил на место расстрела…

После войны остался я, мой брат Биньемин (Борис). Он был в армии, дослужился до капитана, был ранен, награжден. Он и до войны работал учителем, и после войны вернулся в школу. Преподавал белорусский язык и литературу. От Бобруйска в сторону Слуцка есть стеклозавод «Коминтерн». Там большой рабочий поселок. Борис до войны там построил себе дом. Жена его успела эвакуироваться с двумя детьми, но они по дороге заболели и умерли. После войны они снова жили в поселке стеклозавода, родили еще двоих детей. Сейчас дети Бориса живут в Израиле.

Пережила войну и моя сестра Фира. Она по образованию была медсестра. Все годы войны отслужила во фронтовом госпитале. Потом приехала в Бобруйск, жила в родительском доме. Уже в начале девяностых годов они продали дом и уехали в Израиль.

После возвращения в Белоруссию я стал работать в прокуратуре, 27 лет отработал.

Михаил Яковлевич Кацнельсон
с правнучкой.

– Прокурором? – спросил я.

Михаил Яковлевич улыбнулся и сказал, что для прокурора у него фамилия неподходящая.

– Следователем. Правда, десять лет был помощником прокурора. Меня хотели назначить заместителем прокурора в Оршу, когда мои документы пришли в райком партии, там сказали: «Не походит». Времена были какие…

Работать я начал в Верхнедвинском районе тогда Полоцкой области. Потом работал в Браславе, Глубоком, Дуниловичах. Нигде больше пяти лет не давали задерживаться, чтобы связями «не обрастал». Такая была практика. Может, это и правильно для прокурорских работников. Разные вел дела. Однажды в Докшицком районе расследовал дело об умышленном поджоге дома бывшего председателя колхоза, и нашел виновного. Хотя дела о поджогах, как правило, не раскрываются. Было раскрытое дело о разбое.

С 1961 года я работал в Лиозно, в прокуратуре – до 1973 года. Потом работал в управлении сельского хозяйства. Дела, которые я вел, не возвращали на доследование. Это признак хорошей работы. Я награжден Грамотой Генеральной прокуратуры СССР…

Мы разговаривали на разные темы, я пропустил автобус, но нисколько не огорчился по этому поводу. В конце нашего разговора Кацнельсон сказал:

– Хорошее утро получилось. Приезжайте чаще.

Местечки Могилевской области

Могилев • Антоновка • Бацевичи • Белыничи • Белынковичи • Бобруйск • Быхов • Верещаки • Глуск • Головчин • Горки • Горы • Гродзянка • Дараганово • Дашковка • Дрибин • Жиличи • Завережье • Кировск • Климовичи • Кличев • Коноховка • Костюковичи • Краснополье • Кричев • Круглое • Круча • Ленино • Любоничи • Мартиновка • Милославичи • Молятичи • Мстиславль • Напрасновка • Осиповичи • Родня • Рудковщина • Рясно • Самотевичи • Сапежинка • Свислочь • Селец • Славгород • Староселье • Сухари • Хотимск • Чаусы • Чериков • Черневка • Шамово • Шепелевичи • Шклов • Эсьмоны • Ясень •

Главная

Новые публикации

Контакты

Фотоальбом

Карта сайта

Витебская область

Могилевская область

Минская область

Гомельская область