Александр Литин, Ида Шендерович

ЗАВЕРЕЖЬЕ И ВОРОТЫНЩИНА, ИСТОРИЯ МЕСТЕЧЕК

ЗАВЕРЕЖЬЕ ВЕНДОРОЖСКОГО СЕЛЬСОВЕТА

До войны здесь было еврейское местечко с населением в 30-40 еврейских семей. В 1941 г. деревня была сожжена карателями, а все жители расстреляны.

Воспоминания жителей соседних деревень Завережье и Воротынщина (23 км от Могилева):

Ольга Трофимовна Лебедева показывает место,
где находилась синагога.

Из воспоминаний Лебедевой Ольги Трофимовны, 1922 г.р.

«Говорили, что евреи сами выбрали это место для поселения и назвали деревню Завережье, а речку Варушка. У нас тут место красивое: холмы, зелень, лесок. Здесь много было домов, сейчас их уже нет. Еврейских хат было 30-35, наших белорусских – где-то десять. Очень дружные были. Рядом с нами жил Бэрочка Талалай с двумя сыновьями Янкой и Элей. Янка был учителем. Бэра был в колхозе огородником. 5 июня он стучал в окно: «Бабки, собирайтесь, пятое июня, пошли огурки сеять». Жена его была дома. Она говорила с акцентом: «У меня три мужчина, я должна его досмотреть, накормить». Они все погибли на войне. Раввином был Гирша. У него был сын. Они тоже погибли. Две его дочки жили в Могилеве, и, кажется, остались живы.

Звали друг друга по именам и прозвищам, поэтому фамилий почти не помню. Жили тут Хаська, Гэйсев, Лэйзер, Персиц, Моська, Осиновский, (очень был теплый человек), кузнец Ицка, Цукейла, Меер и Хайка-швейка, брат Меера Сорка (его дети остались живы – потом хату продавали), Хася, две девушки Бэла и Щерка, с которыми мы ходили на танцы вместе. Шуфринов Меер был мой ухажер. Он убежал, но его поймали и расстреляли в 1942 г. в деревне Корчомка. Как я плакала! Шуфриновы держали магазин и торговали дома. Мы ходили к ним все покупать, если денег не было, они в долг давали.

Была большая двухэтажная синагога и еврейская школа. Где-то в 1938 г. синагогу и школу закрыли. В синагоге сделали хлебопекарню. Я там работала, месила хлеб и булки. А евреи ходили молиться в дом в конце деревни.

В пятницу вечером евреи под руки идут по улице гулять. Нарядно все одеты. Женщины носили такие белые, серые шляпки с брылем, у мужчин на головах тюбетеечки. В субботу и на еврейские праздники евреи не работали. Собирались группами и молились. В эти дни белорусы, да и я сама ходили им помогать, коров доить, даже ребеночка новорожденного кормить.

А когда были русские праздники, евреи сильно не стучали, не плотничали, но на работу в колхоз ходили. Так же и наши белорусы на еврейские праздники делали. Евреи нас мацой угощали, а мы их на Пасху яйцами красными, булками. Свекровь наложит в передник яиц, булки отрежет и идет к тем, с кем отношения хорошие: «Христос воскрес!», а ей отвечают «Воистину воскрес».

Место расстрела евреев местечка Завережье находится на опушке леса невдалеке от деревни
на трассе Станция Вендриж – Вендорож. Сейчас рядом – искусственное озерцо.

Некоторые держали свиней, другие в рот свинину не брали. Никто не пил – ни евреи, ни белорусы.

Соседка Талалай вечером всегда молилась по пятницам перед субботой и охраняла сад. У них был очень большой сад с красивыми яблоками. Она молилась и палочкой так стучала: «Бачу, бачу, куда ўжо iшоў!» А мы наберем яблок и ползком выбираемся.

Отношения были нормальные. Обижаться никак нельзя. Помогут тебе в беде, если есть, чем помочь, слов нет. Все мы знали еврейский язык, но теперь забыли. Были и смешанные браки, хотя редко. Свадьбы, в основном, в Могилеве играли. Был парень Осипов Павел, взял в жены еврейку Хану. У нее была сестра Эстер, мама Бейля. Он погиб в партизанах и жену убили.

Ходила я девочкой щавель щипать для евреев. Мне за это сахар давали или копейки. Говорили: «Только смотри, не насобирай на нашем кладбище!»

Перед самой войной, те евреи, что побогаче, выехали. Те, что работали в колхозе, погибли все. Когда евреев стали забирать, к свекру Лаврену привезли соседи свое имущество: «Лаврен, ты добрый человек, бери, может, живы будем – вернемся, отдашь тогда». Отдали машину швейную, перины, всякие вещи. Потом кто-то донес, и все вещи у нас забрали немцы. Партизаны за этим добром тоже приходили, но батька показал, что там уже ничего не было.

Место перезахоронения евреев Завережья находится
на еврейском кладбище между деревнями Завережье в Воротынщина.
Памятник установлен в 1970-х – 80-х гг.

Я помню, как приехали фашисты. Мы пошли тогда все в поле, гребли скошенный ячмень и грузили на машину. Тогда их всех забрали – и женщин, и мужчин. Будущего мужа моего тогда тоже забрали, он тогда еще хлопцем был. Бегали домой за документами его, чтобы показать немцам, что он не еврей. Евреев было 12 человек, отвели их за шоссе, они сами себе ямку выкопали и их всех расстреляли. Один старичок Цукейла был ранен в щеку, приполз к нам ночью и был у нас с неделю. Но кто-то из людей показал. Его приехали и забрали. Нам ничего не было, а его убили. Потом женщин остальных забрали. Приехали на машине. Наши деревенские запрягали лошадей, их посадили в три повозки. Свекор мне сказал, чтобы не глядела в окно, но я все слышала. Женщины еврейские тогда кричали, что будет литься кровь и русская, как еврейская льется. Все плакали.

Боря Шуфринов – младший брат Меера, прятался в деревне. Партизан у нас было мало. Мы ему посоветовали, чтобы ехал в Загатье. Там жила моя сестра Марья Клепча с семьей. Он у нее прятался, потом пошел в партизаны. Отводил его туда Никита Прыжок».

(Из архива инициативы «Уроки Холокоста»).

Любовь Васильевна Харкевич.

Из воспоминаний Харкевич Любови Васильевны, 1917 г.р.

«В 1942 г. приехали к нам деревню немцы. Все были в поле. Нас окружили и приказали: «Рус – направо, юден – налево». Всех евреев увели в болота под Вендорож. Больше их никто не видел. Наш сосед Боря Шуфринов, лет 15-16, был с детьми, не был в поле. Ночью он прибежал ко мне. Плакал, голодный был. Я прятала Борю у себя на чердаке дня четыре. Хотела переправить к партизанам в деревню Дубинка. Позднее всех ее жителей заживо сожгли. Другой наш сосед, Никита Прыжок, вечером повел Бориса на свою родину в Загатье. Больше про Бориса точно ничего не известно. Тогда же ночью старый дед Цукейла приполз с простреленной щекой, его потом все же убили. Сначала убили молодежь, в основном, девушек и девочек. Их немцы и полицаи собрали на кладбище, раздели и расстреляли. Даже дома я слышала семь залпов.

В Завережье было только семь дворов белорусских, да и те появились уже перед войной. Еврейских домов было примерно 30. Помню только некоторых: Хаим и Берочка Талалай (работали в колхозе), Шуфриновы (работали в магазине), Мухичиха, Васильчикова, Завид, Лейзеровы, Певзнер. Колхоз «Коминтерн» был общий и для русских, и для евреев.

На окраине деревни было большое очень ухоженное еврейское кладбище. Однажды, еще где-то в 80-х годах кто-то приехал из города на машине. Приезжие раскопали яму под большим камнем. Потом, мы видели там разбитый горшок. С тех пор пошли слухи, что здесь спрятано золото и стали раскапывать кладбище. Сейчас на кладбище все перерыто, изувечено и разграблено».

(Из архива инициативы «Уроки Холокоста»).

Еврейское кладбище в Завережье.

Из воспоминаний Ивановой Галины Николаевны, 1934 г.

«Я всю жизнь здесь прожила. Хорошо помню евреев, которые здесь жили. Еще до войны в одной синагоге сделали школу, в другой – хлебзавод. Мой дед говорил, что десять русских отдаст за одного еврея. Дружеские были.

Помню, как мать пришла и сказала, что карательный отряд на хуторах. В тот день и евреи, и русские, все пошли овес грести. Пришли немцы, отобрали отдельно русских и евреев. Вендорожские пастухи говорили, что над евреями издевались, и кастрировали, и уши отрезали, иголки под ногти загоняли. Половину их в Корчомский лес погнали, половину под Вендрожом в болоте расстреляли. Бабушка еще спросила, куда вы гоните нашего огородника Герду, а немец так ее ударил, что она отлетела. Помню еще Бэрку, который окна стеклил. Жила у нас Анусевич, ее старшая дочь Соня была замужем за полицаем. Была зима. Одноглазый портной Тан Вельков спрятался в солому, но этот самый полицай Володя нашел его по следам на снегу и расстрелял где-то в лесу. Пальто и шапку убитого портного он потом носил. Еврейских девушек убивали полицейские, а не немцы. Они и яму выкопали на кладбище».

(Из архива инициативы «Уроки Холокоста»).

Из воспоминаний Лихуновой Риммы Евгеньевны, 1924 г.р.

«Когда началась война, кушать нам с братом и мамой в городе было нечего и мы ушли к тете. Моя тетя, до войны жила вместе с мужем недалеко от Вендорожа на МТС, на холме, откуда хорошо видно было Завережье.

Как-то вечером мы видели страшную картину: по полю снизу от реки бегут немцы в зеленой форме, в касках, с автоматами наперевес. Они бежали в деревню Завережье. Я спряталась под кровать. Наш домик миновали. Всю ночь стоял, шум, плач, крик, как говорят "над деревней лямонт", деревня горела. Утром пошли с соседской девочкой пасти коровок в лесок. Зашли мы в лес и увидели две кучки отрезанных ушей и пальцев. Мы поняли, что это все, что осталось от убитых жителей Завережья. Деревню сожгли дотла.

(Из архива инициативы «Уроки Холокоста»).

Завережье сегодня.

ВОРОТЫНЩИНА ВЕНДОРОЖСКОГО СЕЛЬСОВЕТА

Из воспоминаний Лемешко (Бекешевой) Надежды Степановны:

«До войны в наших деревнях дружно жили с евреями. Вместе играли, вместе работали, в одной школе учились.

На горке жил еврей Лейба. Придут его козы к нам во двор, побьют стекла. Мама кричит: «Лейба, чтоб ты сдох! Твои козы нам стекла побили». А он отвечает: «Ой, Фрося, не переживай. Я тебе застеклю». Мирно жили. Сейчас так люди не живут.

У нас в деревне Воротынщина Лена Коптева спрятала еврея – мальчика Нёму Осиновского из Завережья. Дочка и муж ее были в армии. На нее показали, что она прятала. Мальчика убили. Полицейские ее за волосы привязали к коню. Коня погоняли, чтобы конь быстро бежал, а она волочилась по земле. После войны полицейскому уряднику из Вендорожа Осипову, который этим командовал, дали 25 лет тюрьмы. До войны он был военным, лейтенантом. Мой папа, помню, занес ему окорок, чтобы меня в Германию не угнали.

С Нёмой я училась в одном классе начальной школы. Красивый был мальчик и добрый. Мы дружили с ним, сидели за одной партой и менялись обедами. Он брал с собой хлеб, намазанный таким вкусным гусиным жиром с жареным луком – «грибенес». А мне мама давала маленькую бутылочку молока и картофельные оладьи – «драченики». Мы под парту залезем, и он отдаст мне свой обед, а я ему свой. Он меня всегда угощал длинными конфетами и пряниками. Мне деньги не давали, как-то я увидела, куда папа прятал деньги. Он скручивал их в полотняную трубку. Я вытащила оттуда красную сторублевую бумажку. Прибежала в магазин к Нэсе Шуфриновой. Сказала: «Дайте мне пряников, конфетку». Она мне сладости дала, а сдачу не вернула. Я побежала в школу, и мы так с Немой наелись! Когда папа шел с работы, Нэся позвала его, вернула все деньги и спросила: «Степан, что ты дочке даешь так много грошей?». Мне тогда сильно попало за воровство.

У нас в Воротынщине жили только две еврейские семьи сестер Нэси и Тыси.

Расстреливали евреев на поле. Яму выкопали, и из автоматов человек 20 постреляли. Они падали, мертвые, раненные. Потом закопали. Дня два еще земля шевелилась. Там теперь ничего нет.

(Из архива инициативы «Уроки Холокоста»).

Фото Александра Литина

Местечки Могилевской области

Могилев • Антоновка • Бацевичи • Белыничи • Белынковичи • Бобруйск • Быхов • Верещаки • Глуск • Головчин • Горки • Горы • Гродзянка • Дараганово • Дашковка • Дрибин • Жиличи • Завережье • Кировск • Климовичи • Кличев • Коноховка • Костюковичи • Краснополье • Кричев • Круглое • Круча • Ленино • Любоничи • Мартиновка • Милославичи • Молятичи • Мстиславль • Напрасновка • Осиповичи • Родня • Рудковщина • Рясно • Самотевичи • Сапежинка • Свислочь • Селец • Славгород • Староселье • Сухари • Хотимск • Чаусы • Чериков • Черневка • Шамово • Шепелевичи • Шклов • Эсьмоны • Ясень •