ВСПОМИНАЯ МЕСТЕЧКО СЕЛЕЦ
Селец Дашковского сельсовета
Местечко Селец, в 10 км от Могилева, было местечком сельскохозяйственного типа с подавляющим еврейским населением. Находится на трассе Могилев–Бобруйск. Сейчас в Сельце евреи не проживают.
Еврейский сельсовет в Сельце
На территории Могилевского округа к 1925 году существовал один еврейский национальный совет в Корме (сейчас Корма относится к Гомельской области). Посчитав, что Кормянский нацсовет пользуется авторитетом среди населения, в том числе и нееврейского, и работает вполне удовлетворительно, в самом конце 1925 года могилевские власти распорядились об организации еще одного еврейского совета – в Сельцах и обследовании на этот счет еще двух населенных пунктов – Черневку и Журавичи (ГАООМО, ф.6577, оп.1, д.107, л.101). Позже, в 1927 году рассматривался вопрос об организации еврейского сельсовета и в местечке Краснополье (д. 631, л. 6). Но если все остальные проекты так и остались на бумаге, то организацию сельсовета в Сельцах довели до логического конца. Правда, процесс его создания не обошелся без проблем. Надо сказать, что к созданию новой еврейской административной единицы настороженно относились не только белорусские крестьяне, но и районные партийные органы. Селецкий райком за два дня до перевыборов в сельсовет на своем заседании 6 января 1927 года вынес решение против организации нацсовета, поскольку для этого, по их мнению, не было экономической базы. Причем об этом постановлении не сообщили даже Окружкому. Окружное Евбюро, получив такую информацию, вынесло свое постановление, в котором организацию Совета посчитало необходимым, т.к. там проживало 72% еврейского населения, а мнение райкома – неправильным, тем более, что на этот счет Окружком и Окружная земкомиссия высказались положительно. Евбюро настояло на переносе выборов на более поздний срок и один из членов его был послан в Селец для прояснения ситуация. На месте оказалось, что белорусское население, которое составляло чуть меньше 30%, заявило о нежелании принимать участие в выборах совета и, даже, о прикреплении их к другому совету (ф. 6620, оп. 1, д. 140, л. 1). Расследование этого события шло несколько месяцев и завершилось публикацией заметки «Дзе быў магiлеўскi райкам?» в республиканской газете «Звязда» и вердиктом Окружной контрольной комиссии от 26 апреля 1927 года, который гласил, что райком не провел надлежащей подготовительной и разъяснительной работы среди населения и, как и бедняцкое население и середняки местечка, попал под влияние его зажиточных слоев (ф. 6577. оп. 1, д. 503, л. 194). После долгих усилий по разъяснению значения нацполитики, проводимой партией и Советской властью, «согласие» население было получено. В результате проведенных выборов во вновь организованный нацсовет вошли: 6 евреев и 4 белоруса (ф. 6577, оп. 1, д. 347, л. 187). На конец 1927 – начало 1928 года на территории сельсовета проживало 694 еврея, 189 белорусов, 35 поляков и 8 латышей. В состав Совета входило 6 евреев и 5 белорусов, а в президиум – 2 еврея и 1 белорус. Интересно, что делопроизводство здесь велось на белорусском языке. В сельсовет входили: местечко Селец, хутор Селец-Яново, поселок «Веккер», совхоз «Солтановка», колхоз ОРТ, винзавод «Солтановка», хутор Круподерка и хутор Каца. Школа содержалась за счет зажиточных родителей. Кроме этого имелась изба-читальня и школа рабочей молодежи (НАРБ, ф. 701, оп. 1, д. 74, 23-24; д. 132).
Александр Литин
(Из книги «История Могилевского еврейства. Документы и люди» Книга 2, ч. 1. 2002 г.)
Цейтлин Наум Алтерович
Наум Алтерович Цейтлин.
Я, Цейтлин Наум Алтерович, родился в местечке Селец Могилевской губернии 7 января 1917 г. Моя сестра Сарра говорила, что меня звали «Хохем-Хохем», значит, рос я нормальным ребенком. Я думаю, что меня баловали, ибо я появился на свет после рождения двух девочек Рейзл и Соре, и все были рады этому событию.
Когда я был совсем маленький, я себя не помню. Зато помню, когда отец обучал меня сельскохозяйственному труду. Я рано научился запрягать лошадь в телегу и сани, но главным образом в телегу и борону, умел пахать и бороновать. С детских лет я хорошо ездил верхом на лошади, часто вместе со взрослыми соседями бывал в ночном. Утром возвращался, завтракал и – за работу.
Когда родители отдали меня в хэдэр я не помню, но знаю, что именно там я научился читать и писать. Фамилия нашего рэбэ была Гуревич. После хэдэра я оказался в Могилеве, там продолжал учебу в еврейской школе, а потом в педрабфаке. В 1937 г. поступил в Могилевский пединститут, а в 1941 г. его закончил и был направлен в Жлобинский район в Краснобережскую школу. Но по-иному повернула мою судьбу война. Все подлежащие мобилизации студенты, в том числе и я, были взяты на учет в горвоенкомате. Нас вооружили винтовками и лопатами, отвели участок обороны, и мы копали противотанковый ров вместе с жителями города на берегу Днепра. Но это оказалась совершенно пустая работа. Когда в этом районе наступала немецкая часть, погибшими оказались много людей. Когда военкомат попытался вывести нас куда-то в глубь страны, было уже поздно – мы попали в окружение. Спасались, кто как мог. Я выбрался из города и вернулся в свое родное село.
9 сентября 1941 г. немецкие каратели окружили Селец и всех повели под конвоем в Могилев. Нас юношей, человек 6–7 привели к гаражу на Первомайской улице. Так мы оказались в немецком концлагере. Вместе с немецкой оккупацией закончилась наша свобода. В октябре 1941 г. фашисты расстреляли всех односельчан. Много евреев было истреблено в концентрационном лагере. Но мне, Арону и Эле из нашего местечка, удалось бежать и встать на борьбу с фашистами. Мы хотели стать партизанами еще до прихода фашистских карателей, но боялись оставить пожилых родителей. После побега из концлагеря нам удалось попасть к партизанам. Мы бежали в разное время и попали в разные отряды. Арон погиб в партизанах, Эля успел послужить и в действующей армии. Он вернулся с войны инвалидом. Потом переехал в Израиль.
Я попал в рогачевский партизанский отряд № 255, потом меня перевели в комсомольский отряд № 258, где утвердили помощником комиссара по комсомолу и ввели в состав Бюро подпольного рогачевского райкома комсомола.
Наш отряд со всей военно-оперативной группой соединился с частями Красной Армии. Вместе с товарищами из 8-й рогачевской бригады я мстил врагу за невинно пролитую кровь родных и близких, за злодеяния, которые они совершили в нашей стране.
Мы освобождали Рогачев.
До переезда в Израиль в августе 1990 г. я жил в Рогачеве. Работал на разных работах. Два года был директором восьмилетней школы, а затем завучем средней школы № 3.
31 августа 1945 г. я женился. Моя жена – бывшая соседка по Сельцу. Вот уже 61 год мы с ней счастливы в браке, живем в любви и согласии. У нас трое детей, мы от них имеем нахес (счастье – иврит), мы их очень любим и они нас. 9 августа 2006 г. исполнится 16 лет нашей жизни в Израиле. (Из архива могилевской инициативы «Уроки Холокоста»).
Из воспоминаний Цейтлина Наума Алтеровича:
На десятом километре от Могилева раскинулось по обеим сторонам шоссе Могилев–Бобруйск еврейское местечко Селец. Название оно получило от слова «селение». Все евреи местечка занимались земледелием. До 1929 года все семьи были «единоличниками». А в 1929 году вся земля вошла в состав колхоза, который получил имя Ворошилова. У каждой семьи было от 1,5 до 3 десятин земли. Семьи были большие – 8-9 душ. Конечно, обеспечить, хотя бы мало-мальски продуктами, одеждой, обувью и пр. эти десятины не могли. Поэтому люди занимались разными промыслами, но в основном, извозом. Продавали продукты: картофель, молоко, скот, трелевали и возили на стройку лес. Все делали вручную. Работа начиналась ранней весной и заканчивалась глубокой осенью. От посева до уборки была занята вся семья. А в результате напряженного труда еле сводили концы с концами. Так жила семья моих родителей. В местечке мало было семей, которые жили лучше. Колхоз не улучшил материальное положение людей, но изменил их образ жизни. Молодежь стала постепенно покидать село, ребята получали образование и становились педагогами, медиками, юристами, журналистами. Они уезжали в разные города страны, но на каникулы, отдыхать и помогать родителям приезжали в местечко. Привозили уже свои семьи.
Наше местечко – радость для души! Ведь это была родина, дом родной. Я помню свое детство. Мы жили бедно, но счастливо. Собирались все вместе, ходили по селу, на Днепр, в лес, на луг, в поле. Как сейчас, вижу радостные лица друзей. Вечерами мы собирались и общались почти до утра…
Местечко было большое, евреев много. Все говорили, писали и читали на идиш. Многое изменилось, когда исчезли еврейские школы. Я еще успел два года проучиться в хэдэре, закончил семилетку и педрабфак. А следующее поколение уже училось в общеобразовательных школах на русском и белорусском языках. Но еврейские традиции в местечке сохранялись.
Отец родился и жил в Сельцах Могилевской губернии. Мать родилась в деревне Сущево Быховского уезда. У них было шестеро детей, два сына и четыре дочери: Алтэр (Наум), Абраша, Голда, Роза, Сарра, Поля. Сестра Галя (Голда) перед войной растила двухлетнюю дочь Яночку.
Родители имели всего 1,5 десятин земли, 1 лошадь, 1 корову, с десяток курей. Был небольшой дом 4 на 4 метра, погреб, хлев, сарай. Жили бедно, в сельсовете числились крестьянами-бедняками. Иногда имели приработок, но отец был болен ревматизмом, даже не мог за плугом ходить. Эту работу выполнял я. В колхоз отец не записался. Занимался заготовкой вторсырья. Он ездил по деревням и собирал тряпье. Родители были религиозными, жили дружно.
Селец не миновала Катастрофа. Я тоже попал в лапы к фашистским шакалам. В Сельцах и Могилеве юношей осталось мало. В основном оставались старики, солдатские жены и дети. Кадровые военные, как только началась война, были мобилизованы. Студенты Могилевского пединститута, подлежащие призыву, были призваны горвоенкоматом, прошли комиссию, но, почему-то, не были отправлены в армию. Попытка эвакуировать молодежь не удалась. Мы были задействованы в ополчении. Некоторым дали винтовки. Разбили на группы. За каждой группой закрепили объекты для охраны. Когда немцы ворвались в город, мы вступили в бой. Многие погибли, многие попали в плен. Кому-то удалось спрятаться и потом уйти домой. Я тоже спрятался и через неделю после захвата Могилева вернулся домой в Селец.
Я шел по обочине шоссейной дороги. Было тихо. Я брел, не спеша, мимо шелковой фабрики, кожевенного завода, кирпичного завода и Буйничского поля. Подошел к каплице, двору и домику мастера шоссейной дороги. Подошел к колодцу, напился воды. Из дома вышла женщина, поздоровалась. Я пошел дальше. На окраинах села жили не евреи. Я приблизился к дому Городнера, за ним и наш дом. На улицах ни души. Меня никто не встречает. Захожу в дом. Родители и Абрашка дома, остальных: Розы, Сарры, Поли, Гали – нет. Все обрадовались, но на лицах печаль и растерянность. Все надеются, что немцев отбросят назад. Кто-то предлагает уходить в лес, в партизаны. Но что делать, с больными, стариками и детьми? Прошла половина августа. Немцы создали в селе комендатуру, но пока никого не трогали. Мы ходим в колхоз на работу. Началась молотьба. Зерно и картофель немцы вывозят, ничего не дают. Я и мой сосед ровесник Арон, понимаем, что попали в капкан. Моя мать просит отца спасти детей. Он надевает талес, поворачивается в угол и молится. Скоро еврейский Новый год. Что он нам принесет? 9 сентября 1941 года нас разбудил лай собак. Это были немецкие овчарки. Посмотрели в окно, а там кругом немцы в касках и с автоматами. Всех выгоняют из домов. Наши соседи на улице. К нам во двор заходит немец. Он требует, чтобы мы вышли. Я посмотрел налево. Немец стоит возле дома Городнера, дальше, где дома белорусов никого нет. Значит, собирают только евреев. Отец вывел лошадь на пастбище, но услышал шум и вернулся. Схватили и его.
Немцы всех погнали в сторону Могилева. Кто, что успел, надел на себя и взял с собой. Плачут женщины, орут дети. Но слезы вскоре кончились. Миновали кирпичный завод, шелковую фабрику, базар. Направо Луполово, но мы идем прямо по Первомайской, выходим на Виленскую. Останавливаемся. Меня, моего братишку Абрашку, моего соседа Арона, его двух братьев, Элю Немчина, Беню Бульмана отделили от всех. Остальных повели на Виленскую улицу и разместили в нескольких домах. Нас погнали дальше. Привели на какую-то новостройку. Как нам стало известно, в гараж авторемонтного завода, в будущий концлагерь. Нам не дали отдохнуть. До темноты гоняли с носилками, нагруженными битым кирпичом и досками. Все это мы таскали бегом туда и обратно, туда и обратно. Горит душа и тело, мы бегаем. Мы еще чувствуем плетки и слышим слова, значит еще живые. Наконец наступила ночь. Нас загнали внутрь, мы падали на цементный пол. Утром, некоторые уже не поднялись. Их мучение кончилось. Утром, нас повели на какие-то развалины. Там были еще люди, евреи из Могилева и окрестностей. А что делается в гетто, где наши местечковые, где мама и папа, сестра Голда и ее дочурка? В прошлом году в такое время мой братишка учился, а сейчас наравне со взрослыми таскает носилки с кирпичными обломками, фашисты орут на него и бьют. Арон мечтал быть учителем географии, он еще институт не закончил, перешел на 4-ый курс. А здесь немец нацелил на него фотоаппарат. Хочет послать фотографию еврея с желтой звездой своей женушке. Его детки должны учиться, а евреи – не должны. Они должны в земле лежать, так хочет его фюрер. Рядом с нами Беня Бульман. Он до войны в школе учился и вместе с отцом в колхозной кузне работал. Его отца немцы расстреляли. Фашист ударил Беню по спине, когда он поднимал носилки. Фрицу показалось, что он не так быстро нагнулся.
9 сентября 1941 года мы попали в концлагерь. Мы слышали о концлагере, но не знали, что это такое. Теперь нам пришлось испытать его «прелести» на себе. Фашистский концлагерь – это лагерь смерти. Он находился на улице Первомайской в гараже авторемонтного завода. Двор и здание были отгорожены тремя заборами высотой более 3-х метров, один из колючей проволоки. По углам были вышки. Днем и ночью там находились часовые с пулеметами и прожекторами, там же были телефонные аппараты. Рядом с лагерем был расположен украинский батальон. Украинцы жили в зданиях, получали от немцев обмундирование и питание и служили своим патронам верой и правдой. Спали мы на двухярусных нарах, на голых досках. Постелью служила наша одежда, в которой нас захватили. Кормили два раза в день похлебкой и вечером давали грамм 100-120 эрзац-хлеба. До уничтожения, хозяева лагеря из СС стремились выжать из нас все, что возможно. В лагере создали мастерские: сапожную, портняжную, слесарную, мыловаренную, кузницу, бригаду «Циммерляйтер». Там работали специалисты. Всех этих специалистов они использовали для получения дохода. Принимали заказы на обмундирование и обувь от своих же фрицев, и, видимо, не бесплатно.
Приводили евреев не только из Могилева, Могилевского района и области, но и из других районов Белоруссии. Из Слонима привезли 400 человек и за две недели всех уничтожили.
13 ноября расстреляли моего братика Абрашу, братьев Арона, Хоню и Тану и других, имен которых я не знаю. Каждый день люди умирали насильственной смертью. Когда с евреями было покончено, в лагере появились люди других национальностей, чем-то провинившиеся перед немецкой властью. Фашисты использовали тех, кто им был нужен, а остальных уничтожали.
Утром, каждый день, проверяли присутствие всех узников. Они вели строжайший учет людей. Бежать было практически невозможно. Я пытался два раза бежать с группой из трех человек, но два раза наши попытки проваливались. На третий раз удалось осуществить свою мечту. Из нашей семьи остался я один. Все остальные расстреляны в 1941 году.
Моего отца звали Алтер Нохэм Цейтлин, до расстрела ему было 54 года. Маму звали Зелда, ей было 52 года. Сарра, Поля и Роза были эвакуированы в тыл.
31 декабря 1942 года я, Маненок Федор и Тылькич Костя бежали из концлагеря. 2 января мы прибыли в Загатье Кличевского района Могилевской области. Мы удачно прошли по бездорожным местам 35 км за двое суток. Шли в ночное время суток, но частично и днем. Мы нигде не задерживались. Заходили по пути в крайние хаты деревень. Подкреплялись, в основном, хлебом и сухарями. Нам везло. Я в хаты не заходил. Добрались до партизанской зоны Кличевского района. Партизанский связной нам показал безопасную дорогу. Мы обошли деревушку, и вышли к реке Друть, переправились через нее ползком, ибо на реке был слабый лед. Пришли в деревню Загатье. У сестры Федора поужинали, переночевали и утром встретились с партизанами 255-го отряда Рогачевского района. Он тогда находился в кличевских лесах, которые почему-то называли Ялтой.
3 января 1943 года меня зачислили рогачевский партизанский отряд № 255 Гомельского соединения. Я участвовал в подрыве немецких эшелонов, в разведке, в разгроме немецко-полицейских гарнизонов, в засадных и открытых боях, в рельсовой войне, в обстреле эшелона, который следовал на фронт, в распространении листков Совинформбюро, в выпуске боевых листков и стенгазет отряда и журнала «Комсомол Рогачевщины».
С марта 1943 меня перевели в 258 комсомольско-молодежный отряд № 8 Рогачевской бригады. В этом отряде я находился до соединения с Красной Армией 28 июня 1944 года. 1 июля 1943 года мы вошли в Рогачев, часть партизан была оставлена в районе, часть ушла вместе с армией.
Я награжден орденом Великой Отечественной войны второй степени, медалью «За отвагу», «За победу над Германией» и другими медалями. Награжден знаком «Отличник министерства просвещения». В Израиле комиссия Министерства обороны в 1998 году вручила мне документы и знаки «Борец с нацистами» и «Ветеран Второй мировой войны».
После войны я в Селец не вернулся. Остался в Рогачеве. Там жить я бы ни смог, слишком глубокие были душевные раны, слишком живы воспоминания о кровавых событиях, о смерти матери, отца, братика Абрашки, сестры Голды и ее 2-летней дочурки Яночки. Все имущество моих родителей было разграблено, дома вывезены куда-то.
После войны я был в Могилеве на кладбище. Там установлен памятник жертвам фашизма, в общей могиле и мои родные. Тяжело сознавать, что их нет в живых. Моя скорбь не имеет предела. Простите дорогие, что я не смог вас спасти. Но я, сколько мог, мстил врагу. Пока я жив, я вас не забуду.
Жена моя тоже родом из Сельца. Ее отца звали Мойше Залманович, мать – Ревекка Лейзеровна. У них было семеро детей: Роза, Рохул, Хая, Залмен, Арон, Танхе, Хоня. От всей семьи осталась только Хая. Зяма погиб под Ленинградом в 1941 году. Арон бежал из концлагеря в Могилеве, воевал в партизанах, погиб в 1944 году. Остальные были расстреляны. (Из архива могилевской инициативы «Уроки Холокоста»).
Галина Григорьевна Черных, 1921 г.р.
Галина Григорьевна Черных.
Я родилась 10 мая 1921 г. в еврейском местечке Селец (когда-то, как я помню в адресе на конверте я писала Селец-Еврейский). Росла в бедной многодетной семье. Мать, Тайбе (по мужу Брудолей), овдовела в 36 лет, и осталась с четырьмя детьми. Три мальчика старше меня, и я – самая маленькая. Мама была очень трудолюбивая и мудрая женщина. Она смогла воспитать всех детей так, что я ее всегда вспоминаю с благодарностью. Старший брат для меня стал фактически отцом, ведь когда умер папа, мне было шесть лет, а старшему брату – шестнадцать.
Мама и мы, дети, занимались земледелием. Я в десять лет жала уже наравне с женщинами. Помню момент, когда папа прибежал домой радостный и повторял: «Мы бедняки! Мы бедняки!». В то время у нас был гектар с четвертью земли на такую большую семью, а ведь с нами жила еще и бабушка, которая помогала маме нас растить. Когда объявили коллективизацию, забрали в колхоз весь скот. У нас тоже корову забрали, т.ч. и кушать нечего стало. А через некоторое время объявили это перегибом и разрешили забрать корову. Брат сразу за ней побежал и довольный назад привел. Но это ему аукнулось: не приняли его за это в пионеры. Тогда бабушка пошла за него просить, говорит: «Возьмите его, сидит, плачет…»
Помню, что к нам домой приходил учитель-меламед, который занимался с братьями. Я в это время забиралась под стол и все слушала, многое запоминала и братьям подсказывала. Старший брат Гриша не очень хотел учиться, он очень лошадей любил, и все время с ними проводил. А два других учились с желанием, особенно средний брат.
Только старший брат имел образование в объеме начальной сельской еврейской школы, а два других брата имели уже перед войной высшее образование. Младший брат Миша был авиатором, окончил в Харькове авиационную школу. Средний, Мирон, учился в могилевской школе № 1, потом работал на строительстве шелковой фабрики, окончил рабфак, перед войной уехал в Ташкент искать счастья. Там он окончил институт легкой промышленности, женился и жил.
Бабушка и мама были очень религиозными. Они нам шептали на идиш: «Когда вам говорят, что бога нет, вы молчите. Против света не пойдешь… Но в сердце держите, что Б-г есть». Мама нигде никогда не училась, но читала на иврите и на память молитвы знала. В Сельце было две синагоги. Одна сгорела в 20-е годы, когда я была маленькой. Но пожар очень хорошо помню. Во второй – сделали склад, а потом клуб, и мы ходили туда на танцы. Когда мы ходили в синагогу, женщины садились поближе к маме, чтобы она подсказывала слова. По-русски она научилась позже и всем еврейским старушкам писала письма. А когда я подросла и научилась писать, мама передала это дело в мои руки. Они с бабушкой были очень добрыми. И не только к нам, помогали беднякам, хоть сами богачками никогда не были. Привечали любого, русский ли, еврей ли. Могли последнюю одежку отдать, если видели, что у него одежда плохая.
По рассказам я немного знаю о дедушке и прабабушке по материнской линии. Прабабушка была бабкой-повитухой, принимала роды у всех в Вендрожской волости. Мама мне рассказывала, как она мыла перед этим руки, а у меня была потом возможность сравнивать с тем, как нас учили. И вы знаете, она это делала по всем правилам гигиены и эпидемиологии. Ее знали и уважали очень многие. Дед, Меер Чарный, считался раввином. Он ничем не занимался, только молился. Приходили к нему люди за всякими советами, а он мог все разложить по полочкам.
Я окончила 7 классов еврейской школы в Сельце в 1937 г. Мои две учительницы жили у нас на квартире. Потом училась в третьей школе в Могилеве, жила в школьном интернате, а потом – у старшего брата на съемной квартире. Был зимний набор в медицинском техникуме, и мы решили, что будет лучше, если я продолжу учебу там. Ведь там давали стипендию. Так я и сделала. Перед самой войной мы продали дом в Сельце и переехали в Могилев, купили небольшой домик возле аэродрома на Луполово (Из архива могилевской инициативы «Уроки Холокоста»).
|
|
ENG 
RSS-канал новостей сайта www.shtetle.com
