Геннадий Сахрай
Израиль
ПАМЯТЬ СЕРДЦА
Памяти моего отца посвящается
Написать этот рассказ о судьбе человека, побудили меня память о моём отце и просьба сотрудников Кличевского краеведческого музея, что на Могилёвщине, когда я побывал в нём в августе 2011 года.
О героизме белорусского народа и судьбах человеческих в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. написано немало литературных произведений. Но, со временем, многое стирается из памяти, всё меньше становится очевидцев и свидетелей тех событий.
Я родился в послевоенном 1946 году и то, о чём я слышал об отце от его боевых товарищей-партизан 277 полка, базировавшегося на территории Кличевского района Могилёвской области в знаменитых Усакинских лесах, а также то, что нам рассказывал отец, навсегда осталось в моей памяти. С раннего детства я слушал у нас дома, в Могилёве, рассказы и воспоминания тех, кто с честью отстоял независимость нашей Родины, сражался за свою землю с ненавистным врагом в партизанских отрядах на оккупированных территориях Белоруссии.
Побывав в Кличевском краеведческом музее, ознакомившись с экспозицией представленных там экспонатов и материалов, посвящённых борьбе народных мстителей против немецко-фашистских захватчиков, на меня нахлынули воспоминания, которые я слышал в раннем детстве от тех, кто сражался с гитлеровским фашизмом на территории Белоруссии.
Мота Сахрай.
Мой отец, Сахрай Матвей Григорьевич (правильно, Мота Гиршевич – изменить имя и отчество его заставили события и обстоятельства тех лет) родился в 1915 году в д. Селец Могилёвского района Могилёвской области. Семья была многодетная, бедная. Уже с раннего детства, чтобы прокормиться, дети старались найти хоть какую-то работу, принести домой лишний кусок хлеба. Отец успел закончить 4 класса еврейской начальной школы (деревня Селец в то время была еврейским местечком, где большинство жителей составляли евреи), а потом его родители упросили местного парикмахера взять маленького Мотика (так его называли в детстве) в подмастерье. Этот выбор для отца стал судьбоносным. Всю оставшуюся жизнь он не изменил этой специальности и проработал парикмахером, исключая годы войны, более 60 лет. Отец рассказывал, как ему, чтобы он мог достать во время стрижки до головы клиента, ставили маленькую табуреточку. Настолько он был мал.
Шло время. Летели годы. После революции на белорусской земле прочно закрепилась Советская власть. В 1936 году юноша женился, а в 1937 году в молодой семье Мотика и Раи родился первенец, сын Григорий. В 1939 году, отец, находясь в рядах Красной Армии, участвует в освобождении западных областей Белоруссии и присоединении их к Советской Белоруссии.
Квалификационный билет парикмахера III категории Моты Сахрая. 1940 г.
Постепенно молодая семья стала жить лучше. Мама закончила педагогическое училище, а в июне 1940 года отцу присвоили квалификацию парикмахера III категории, о чём свидетельствует, сохранившийся каким-то чудом квалификационный билет того времени, выданный 15 июня 1940 года Могилёвской областной конторой парикмахерского хозяйства. Третья категория была высшей, и присвоение отцу этой квалификации свидетельствовало о его высоком профессиональном мастерстве, что давало большие возможности в хорошем трудоустройстве и повышении зарплаты. Если бы не война…
Впоследствии, уже после войны, это удостоверение мастера-парикмахера III категории имело магическую силу. Дело в том, что отец знал всех парикмахеров города. Знали и его. После войны у многих пропали или были утеряны документы. Отца стали приглашать свидетелем в суд для подтверждения профессионального стажа коллег-парикмахеров. После предъявления в суде квалификационного билета отца, как правило, выносилось решение в пользу истца. Этот квалификационный билет Народного Комиссариата коммунального хозяйства БССР служил верой и правдой долгие годы, вплоть до нашего времени.
Накануне Великой Отечественной войны, в начале июня 1941 года, отца призывают на военные сборы, а 22 июня началась война. Отец рассказывал, что ещё накануне вторжения немецких войск на территорию СССР, они видели немецкие самолёты-разведчики, а потом прилетели бомбардировщики и начали бомбить. Их часть тогда находилась на полигоне, под Минском. Кто-то начал стрелять по самолёту из трёхлинейки, винтовки образца 1914 года. И надо же было так случиться, самолёт задымил и стал падать. Возможно, красноармеец действительно попал в мотор, или просто была неполадка с двигателем, но самолёт врезался в землю. Буквально, через несколько минут на машине приехали офицер и двое солдат их НКВД. Офицер спросил: «Кто стрелял?» Красноармеец, думая, что за сбитый самолёт он получит награду, честно признался, что это он стрелял. И вот тогда случилось то, чего никто не ожидал. Офицер закричал на него, что тот не выполнил приказ Верховного Главнокомандующего – не поддаваться на провокации и огня не открывать, а красноармейца отвели в сторону и тут же, на глазах у всех, расстреляли. Таким было боевое крещение моего отца.
Война полыхала на территории СССР на многих направлениях. Начались бои на подступах к Минску, а 29 июня Красная Армия оставила город. Немецкая армада быстро продвигалась вглубь Белоруссии, захватывая область за областью, уничтожая мирных жителей целыми деревнями. Силы были неравные. Красная Армия отступала, оставляя города и веси. Не хватало оружия, боеприпасов, военной техники и продовольствия. В части, где находился отец, винтовки были образца 1914 года, и не у всех, а про автоматы тогда можно было только мечтать. Санитарные батальоны и госпитали не были подготовлены к приёму такого большого количества раненых. Немецкие самолёты постоянно кружили в воздухе, а бомбёжки не прекращались ни на минуту. Люди гибли от взрывов – в дыму и огне. Низко летающие самолёты, со свастикой на крыльях, стреляли пулемётами, по бегущим, прицельным огнём.
Часть, в которой служил отец, попала в окружение. Пытались пробиваться к своим разрозненными группами, но эти попытки не увенчались успехом. И в декабре 1941 года отец, вместе с группой красноармейцев, после многочасового боя, контуженный, попадает в плен.
Лагерь военнопленных, куда их привели, находился в Могилёве, на территории, где сейчас расположен завод «Строммашина». Не буду описывать жизнь в плену, а тем более еврею; при одном только упоминании о принадлежности к этой национальности немцы ставили к стенке. Вот почему отцу пришлось скрывать своё имя и отчество, выдавая себя за жителя Кавказа. Отец несколько раз бежал из лагеря, но его ловили, избивали, травили собаками и снова возвращали в фашистские застенки.
И вот, уже в январе 1943 года, подобралась группа военнопленных, которая подготовила очередной побег. В состав этой группы входил и отец. Один из пленных солдат был хорошим слесарем, он сумел подобрать и подточить ключ от калитки заднего двора, куда обычно выходили немецкие офицеры.
Каждый день на машинах увозили из концлагеря людей на расстрел. Рассказывали, что в один из дней кто-то крикнул из пленных: «За нас отомстят!» Немец, смеясь, разрядил в него всю обойму пистолета. Большинство эсэсовцев, издеваясь над своими жертвами, упивались зрелищем происходящего. Многие из них улыбаясь, на фоне массовых расстрелов, фотографировались.
До сих пор отцу удавалось прятаться в лагере, но он знал, что рано или поздно придёт его черёд, и скрываться под вымышленным именем ему долго не удастся. Да и вся группа понимала, что с побегом больше медлить нельзя.
И вот, январской ночью, в тридцатиградусный мороз, группа военнопленных совершает побег, открыв заветным ключом ту самую офицерскую калитку. Никто из группы ясно не представлял, что делать дальше. Где фронт? В какую сторону идти? Ясно было одно, нужно любой ценой добраться до своих. И воевать! Вместе со всеми воевать против ненавистного врага.
Но, линия фронта была далеко - за сотни километров, и добраться до неё не было надежды. Поэтому избрали другой маршрут.
Ещё, находясь в лагере, пленные слышали о том, что в Усакинских лесах сражаются с врагом отряды партизан.
Усакинские леса – это сотни километров лесной зоны и непроходимых болот. Именно здесь, в глухом, тёмном лесу было место дислокации партизанских отрядов и соединений. Отсюда и совершали свои дерзкие вылазки народные мстители.
Уже в начале июля 1941 года на территории Кличевского района появились первые гитлеровские военные формирования, а 5 июля 1941 года немцы вошли в г. Кличев. Именно в это время начали формироваться партизанские отряды, а слух об их успешных боевых операциях распространился по всей Могилёвской области и за её пределами. С каждым днём росло народное сопротивление врагу, всё больше бывших красноармейцев, попавших в окружение, и местных жителей вливались в отряды народных мстителей.
Мой отец, с группой бежавших из плена солдат, решили двигаться в направлении Усакино, деревни в Кличевском районе. Шли лесными тропами и дорогами, стараясь никому не попадаться на глаза: ни местным жителям, ни тем более, полицаям и немцам.
Стояли жуткие морозы, с сильным, пронизывающим насквозь ветром. Одежда совсем износилась, оборвалась и, чтобы хоть как-то согреться, старались как можно больше идти. Костёр разводить было нельзя, чтобы не привлечь внимание немцев. Шли долго, лесами и болотами. Благо, сильным морозом болотистые и низменные места сковало толстым льдом и по ним можно было пройти. Ночью заходили в деревни и сёла, просили поесть, какую-нибудь одежду.
Постепенно их небольшая группа стала редеть. Некоторых красноармейцев жители глухих деревушек оставляли у себя, прятали, поили и кормили, лечили и одевали. Отца же никто не брал и надежды на то, что его кто-нибудь приютит, обогреет и поможет - не было. Вскоре он остался совсем один. Шёл, не зная куда, шёл, пока хватало на это сил, заставляя себя двигаться, чтобы окончательно не замёрзнуть. Подсознательно отец понимал, что грозит тому, кто его укроет, окажет помощь, заберёт к себе. Поэтому, он уже даже не просил об этом. Просил только кусок хлеба и какую-нибудь одежду. Видел, что жители деревень боялись укрыть его у себя. Во-первых, он внешне был ярко выраженным лицом еврейской национальности. В связи с тем, что он родился и вырос в еврейском местечке, учился в еврейской школе и разговаривал на еврейском языке, у него явно прослушивался в разговоре еврейский акцент. Во-вторых, отец рассказывал, что когда они проходили по лесным дорогам, заходили в деревни и сёла за продуктами, везде висели немецкие листовки на русском языке, в которых сообщалось, что тому, кто выдаст еврея немецким властям, будет выдана премия – пачка махорки. Эти листовки висели на сохранившихся столбах, избах, были разбросаны в лесу, валялись на дорогах. Большинство населения, оккупированных территорий, не верили нацистам и никакой злобы против евреев не имели, но напуганные этими листовками и слухами о том, что уничтожать будут не только евреев, но и тех, кто им помогает, не хотели пускать в дом. В лучшем случае, дадут немного хлеба и скажут: «Быстрее уходи!» Если для представителей других национальностей угрозы немедленной смерти не существовало, то евреев гитлеровцы стали уничтожать сразу после оккупации территории Белоруссии.
Сейчас, уже известно, что истребление евреев в СССР было одной из «специальных задач» нацистов. Ведомство Гиммлера разработало особую программу истребления евреев СССР, в том числе, и в Белоруссии. На оккупированных территориях Советского Союза немецкая политика массовых убийств евреев превратилась в политику их полной ликвидации. В Могилёве, истребление еврейского населения началось с первых дней установления «нового режима». Уже до конца 1941 года евреи Могилёва и его окрестностей были полностью уничтожены, а гитлеровская оккупация стала для них смертельной угрозой.
В начале февраля 1943 года стояли лютые морозы. Сил идти у отца уже не было. Ветхая одежда изорвалась и висела лохмотьями, брезентовые сапоги разваливались. Из дырок торчали куски изношенных тряпок, намотанных на голые ступни. Ног отец уже не чувствовал, а руки висели, как плети. Страшно хотелось спать…
Вокруг стоял дремучий лес. Густые хлопья снега покрывали разлапистые ветви елей и кустарника. Лишь кое-где в просветах выступали деревья и кусты орешника. Вокруг намело сугробов, и идти становилось всё труднее. В лесу стояла тишина. Изредка от мороза скрипели деревья, падала ветка или шишка многовековой ели.
Вдруг, впереди, в просвете малинника, отец увидел деревню. Старые, покосившиеся хаты, покрытые соломой, мелькнули среди деревьев и кустов окраины леса, из которого он вышел. Ноги уже не слушались, лохмотья одежды совсем не согревали тело. Без еды и воды, больной, с отмороженными конечностями. Отец знал, чувствовал, что, если и здесь его не приютят, то дальше идти он просто не сможет, и тогда смерти ему не избежать.
Вошёл в деревню. Смеркалось. Вокруг стояла тишина. Улица была пустынна. Кругом ни одного человека. Впереди увидел хату, из трубы которой, валил серый дым. Напротив хаты лежала куча брёвен, стоял сруб, видимо, подготовленный для строительства избы ещё до войны. Кто в деревне и что это за деревня отец не знал. Поэтому, в хату сразу не пошёл, а сел на брёвна этого сруба и решил подождать. И сразу же одеревенели ноги, страшная усталость и безразличие ко всему, придавили душу.
Вдруг из хаты вышел молодой деревенский парень, посмотрел на отца, подошёл и спросил, кто он. Отец рассказал, что он красноармеец, военнопленный, бежал из лагеря в Могилёве, по национальности – армянин (ведь хорошо помнил содержание листовок и уже испытал на себе, что значит быть евреем), попросил помочь ему, спрятать от немцев. Уже несколько суток ничего не ел и не пил, сил совсем не оставалось. Иван, так звали парня, выслушал отца и говорит: «Пойду спрошу у матки.» И ушёл…
Геннадий Сахрай с невесткой Ивана Силина -
Валентиной Ивановной Силиной. Август, 2011 г.
Уже позже он узнал название этой белорусской деревни – Закупленне, которое запомнил, как и мы, члены его семьи, на всю оставшуюся жизнь. Сейчас, как и в те далёкие военные годы, эта белорусская деревня находится на территории Долговского сельсовета Кличевского района Могилёвской области.
Спустя годы, когда я в 1961 году, пятнадцатилетним подростком, с отцом, побывал впервые в этой деревне, видел этих людей, слушал их рассказ той давней истории судьбы моего отца, я узнал продолжение тех событий.
Иван зашёл в хату и сказал матери: «Там человек сидит на брёвнах, худой, оборванный… Просится в хату, говорит, что бежал из лагеря, из Могилёва. Сказал, что он армянин, но я вижу, что по разговору он жид». Мать, как потом оказалось, умнейшая добрая женщина, сказала сыну сразу: «Кто бы он не был, он – человек! Веди в хату!»
Так мой отец оказался в семье Ивана Петровича Силина. В деревне за ним почему-то закрепилось прозвище «Чижик». Так его все звали. В хате, кроме Ивана и его матери, Кристины Силиной, проживали ещё две младшие сестры Ивана – Ольга и Настасья. Мать сказала детям: «Много ему кушать не давайте. Он давно ничего не ел и может умереть». Отца потихоньку отпаивали молоком и прятали на русской печи, закрыв занавеской.
Сапоги снять с ног не смогли. Ноги опухли, а кожа словно приросла к голенищам. Старушка вместе с Иваном, потихоньку, маленькими кусочками срезала ножом обрывки брезента вместе с кожей, залечивала раны на ногах отца. И ещё предупредила: «Ты – глухонемой. Ничего не слышишь, ничего не знаешь. Говорить не можешь. Заговоришь – погибнешь ты и вся наша семья. Зайдут немцы или полицаи – лежи на печке и не шевелись». Отец так и делал, кто бы не входил в хату, он тихо лежал, боясь пошевельнуться. А сама, эта добрая, смелая, благородная белорусская женщина, как только немцы или полицаи заходили в хату, ложилась с отцом рядом на край печи, закрывая его своим телом, спасая его от верной гибели, рискуя потерять всю свою семью. Все знали, если отца обнаружат, расстреляют не только его, но и всю семью Силиных. И всё же, рискуя своей жизнью, никто его не выгонял из хаты. Лечили, кормили и поили, прятали и укрывали от постороннего глаза.
Всё, о чём я рассказываю, это не вымысел. Когда подростком я впервые побывал в деревне Закупленне, то ещё раз убедился в правдивости того, о чём нам с братом и матерью рассказывал отец. Всё это повторили все те, о ком этот мой рассказ. Правда мать Ивана Силина, Кристина Силина к тому времени уже умерла, а с её детьми – Иваном, Ольгой и Настасьей я встречался, ещё не до конца понимая своим умом подростка, какой подвиг во имя человека они совершили. Просто внимательно слушал этих благородных людей о событиях тех военных лет.
Сын Моты Сахрая - Геннадий (в центре) с жителями деревни Закупленне.
Слева - Иван Железняков (сын старосты Семёна Железнякова) с женой.
Справа - Виктор Матвеевич Мазин. 2011 г.
Постепенно отец стал поправляться и набираться сил. Как только немного окреп, сразу хотел уйти к партизанам. Но, старушка говорила: «Подожди, ещё рано. Ты совсем слабый». В то время, в село, часто заходили партизаны. Но и немцы не оставляли деревню в покое, хотя в самой деревне гарнизона не было. Все жители этой славной деревни Закупленне уже знали, что Силины прячут от немцев еврея и не выдали. Знал об этом и староста Семён Железняков. И не только не выдал, но и предупреждал всех, чтобы молчали. Впоследствии, уже когда пришла Красная Армия, Семёна Железнякова хотели судить и расстрелять за пособничество фашистам. Но, народ, все жители деревни встали на его защиту, отстояли перед органами НКВД.
Рассказывали, что в те грозные годы Семён Железняков был связан с партизанами, помогал им и участвовал в борьбе против ненавистного врага. Видимо, это так и было.
Шло время и, однажды в деревню пришёл партизанский отряд (впоследствии, партизанский полк № 277) под командованием Игната Зиновьевича Изоха. В то время отряд действовал в составе Кличевской ВОГ в Кличевском, Белыничском, Быховском, Кировском, Шкловском районах Могилёвской области, а также в Крупском, Березинском районах Минской области. Впоследствии отряд соединился с частями Красной армии – 28 июня 1944 года в составе трёх батальонов, общей численностью 1250 партизан. Но, всё это было позже. А тогда…
Отец, вместе с Иваном Силиным, в это время были в лесу. Заготавливали дрова, собирали хворост. «Иван, - сказал отец, спасибо вам за всё, что вы сделали для меня. Низкий поклон матери, всей вашей семье. Я ухожу в партизаны. Останусь в живых – никогда не забуду вас. Я из Могилёва. Действительно, я – еврей, а не армянин. После войны, если останусь жив, мы обязательно разыщем друг друга».
Так, отец попал в партизанский отряд № 277 под командованием Игната Изоха. Отца сразу направили в хозяйственный взвод, где он находился в течение нескольких недель. На боевые задания его не посылали и относились к нему крайне настороженно. Он выполнял различные хозяйственные поручения, занимаясь продовольственным снабжением партизан. Всё это время его проверяли. В отряде существовал свой особый отдел, который занимался контролем и проверкой вновь прибывших партизан. Вызывало подозрение, что еврей, находившийся в фашистских застенках, остался жив. И то, как он сумел такое долгое время сохранить себе жизнь.
Игнат Зиновьевич Изох.
Однажды, по каким-то хозяйственным вопросам, отца вызвал к себе командир отряда Игнат Изох. Когда отец зашёл к нему в землянку, то увидел необычную картину. Командир сидел за столом, а перед ним стоял маленький портативный чемоданчик со всеми парикмахерскими принажлежностями – бритвами, расчёсками, ножницами, кисточками, ручной машинкой для стрижки волос и ещё многое другое. А командир, сидя перед открытой крышкой этого чемоданчика, в которую было вмонтировано зеркало, только начал бриться и весь порезался. Видимо, у него не было навыков бритья опасной бритвой. Когда отец увидел это, он не выдержал и предложил Игнату Зиновьевичу побрить и постричь его. Изох спросил: «Ты что, парикмахер?» И после утвердительного ответа отца, начал расспрашивать его – откуда он, где работал. Отец рассказал, что до войны работал в парикмахерской водников в Могилёве.
В то время река Днепр была глубоководной и широкой. По ней речным пароходством осуществлялись баржами грузовые перевозки. Кроме того, были и пассажирские перевозки пароходами вниз по Днепру и обратно. В Могилёве существовал речной порт, при котором работала парикмахерская.
И, Игнат Изох вдруг вспомнил отца, оказывается, он несколько раз заходил в эту парикмахерскую и стригся у него. Отец постриг и побрил командира, а тот подарил ему машинку для стрижки волос, ножницы и несколько бритв, которые сохранились в нашей семье до сих пор. А проверки отца особым отделом после этого закончились, и его стали посылать в разведку и на боевые задания. С тех пор между отцом и Игнатом Изохом установились дружеские, доверительные отношения до конца войны. Уже в мирное время они поддерживали близкие связи, а потом судьба разлучила их. Изох жил в Москве, а отец – в Могилёве. Он всегда очень хорошо отзывался о своём командире, ценил его дружбу, мужество и отвагу.
И ещё один предмет, как отголосок той страшной войны 1941-1945 гг., сохранился в нашей семье – наручные часы с чёрным светящимся циферблатом, часы убитого немецкого офицера одного из разгромленных на Кличевщине немецких гарнизонов, часы образца 1934 года. Говорят, что Гитлер награждал такими часами отличившихся офицеров Вермахта. Часы за весь период времени, до наших дней, не знают ремонта, номерные, и до сих пор идут, с точностью до минуты. Незадолго до своей кончины, отец подарил эти часы мне. Я их бережно храню, а затем, сохраняя преемственность поколений, передам сыну. Были ещё кружка, алюминиевая ложка с фашистским орлом и свастикой, а также другие предметы домашнего обихода из партизанской жизни отца. Мы их долго хранили, как память о тех военных годах, но, в связи с различными переездами и с течением времени, часть этих вещей была утеряна, часть просто выброшена за ненадобностью.
В детстве, я часто у нас дома встречался с бывшими партизанами прославленного соединения № 277, постоянно слышал фамилии и имена – Заяц, Викторчик, Пименов, Букатый, Витоль, Львовский, Коконцев и другие. Затаив дыхание, стараясь не пропустить ни одного боевого эпизода, слушал их рассказы и воспоминания. Эти встречи остались в моей памяти и моей душе. Я смотрел на самоотверженных и смелых людей, которые являлись для меня примером стойкости, мужества и героизма белорусского народа в борьбе с ненавистным врагом.
Находясь в отряде, отец никогда не забывал о тех, кто спас ему жизнь. Бывало услышит, что к селу двигаются каратели, вскакивает на коня и в деревню, к Ивану – предупредить, чтобы тот уводил людей и скот в лес. Так и спасал их от фашистов. Деревню Закупленне немцы несколько раз поджигали , забирали скот, грабили население и убивали людей.
Удостоверение партизана, выданное Моте Сахраю.
28 июня 1944 года освободили г. Могилёв. Большинство бойцов 277 партизанского полка вместе с частями Красной Армии ушли на запад, а отца оставили вместе с другими партизанами в г. Могилёве для наведения порядка и строительства новой жизни, восстановления разрушенного войной хозяйства.
Прошли военные годы. Отец работал парикмахером в парикмахерской Могилёвского железнодорожного вокзала. И вот, однажды, на пороге этой парикмахерской появляется Иван Петрович Силин. Это было настолько неожиданно, что отец в первую минуту застыл на месте с бритвой в руке. Ведь после войны он разыскивал семью Силиных и пытался хоть что-нибудь узнать о судьбе тех, кто спас ему жизнь. Но, каждый раз поступали противоречивые сведения. И вот Иван сам разыскал отца. Обнялись, как братья, как самые близкие родственные души. А Иван Петрович, уже у нас дома, вынимает из мешка белорусский рушник и отдаёт его отцу со словами: «Мама, когда умирала, сняла с иконы этот рушник и сказала, - найдёшь Сахрая, отдай Мотику этот рушник и пусть он им вытирается, чтобы Бог его хранил».
Мы, в семье долго хранили этот рушник, а отец постоянно им вытирался, как завещала ему эта добрая, славная белорусская женщина-мать, которая умирая, помнила о том, кого спасла от гибели и сохранила жизнь. К сожалению, этот рушник из-за времени не сохранился, но поступок этой героической старушки навсегда оставил неизгладимый след в нашей душе и сердце.
Долгое время наша семья поддерживала тесные, братские, родственные отношения с семьёй Силиных из белорусской деревни Закупленне, никогда не забывая о тех, кто является праведниками народов мира, о тех, кто, рискуя собственной жизнью, спасали людей еврейской национальности от неминуемой смерти. Вся деревня, сразу после войны, приезжала к нам в г. Могилёв. Время было тяжёлое, голодное. Не хватало продуктов, хлеба, одежды. Страна поднималась из руин. Деревня жила натуральным хозяйством. Поэтому, любую помощь из города крестьяне принимали с благодарностью. Отец с матерью помогали им, чем могли, хоть и сами жили в постоянной нужде. Помню, что, когда к нам приезжали жители деревни, то достаточно им было сказать, что они из деревни Закупленне, родители их принимали, как родных и близких родственников. В двухкомнатной квартире, на улице Ленинской в г. Могилёве, где мы тогда жили, всем для ночлега не всегда хватало места. Бывало, что из деревни приезжали сразу по 5-7 человек. Всех нужно было принять, накормить и устроить на ночлег. Но, как-то устраивались, укладываясь где придётся - на русской печке, лежанке, лавках, кроватях, на полу. Мама всех принимала, как могла, помогала им во всём, отдавала одежду и мебель. Тогда в деревне даже кроватей не было, спали на полатях. Спустя годы, к нам приезжали уже их дети, знавшие о наших отношениях из рассказов их родителей. Из поколения в поколение в деревне передаётся быль о спасении бежавшего во Время Великой Отечественной войны из концлагеря военнопленного еврея, Мотика Сахрая.
Долгое время я и мой брат Григорий дружили с детьми Ивана Петровича Силина, Колей и Петей, внуками той старушки, что спасла нашего отца.
Шли годы. Многие уже ушли из этой жизни. Нет никого из семьи Силиных. Не стало и моих родителей. Из рассказов моей матери Раисы Сахрай, вспоминаю ещё один эпизод того военного времени, как она разыскала отца. Ведь ни она, ни отец с самого начала войны ничего не знали друг о друге. Находясь в партизанском отряде, отец узнал, что дом на Большой Гражданской улице, где жила наша семья до войны в Могилёве, был разбомблён гитлеровской авиацией в первые дни обороны города. Отцу сказали, что вся его семья погибла. Но мама, как только немцы стали подходить к городу, в июне 1941 года, с четырёхлетним братом Гришей успела эвакуироваться в воинском эшелоне на Урал. Вместе с ней уехали из города её сестра со своей маленькой дочкой, приехавшие в Могилёв погостить накануне войны из Москвы, и вся семья отца – мать, сёстры и их дети. Старший брат отца был уже на фронте и в первых же боях погиб.
Принятие решения об эвакуации давалось людям нелегко. Многие отказывались уезжать, считая, что немцы цивилизованные, культурные люди и их не тронут. Кто-то верил, что Красная Армия скоро вернётся и надеялись на её защиту. Другие не хотели расставаться со своим имуществом, домом и надеялись на чудо.
Стремительность немецкого наступления не давала людям до конца осознать степень опасности, которая на них надвигалась. Таким образом, мама спасла всем жизнь, уговорив всё оставить и всем уезжать из города. Она знала, что немцы евреев в живых не оставят.
Находясь в эвакуации на станции Вязовая Челябинской области, мать всё время разыскивала отца. На её запросы, командование Красной Армии отвечало, что в списках он не числится, не значится или вовсе не было ответа. И тогда матери кто-то посоветовал написать письмо в Москву в Центральный штаб партизанского движения. Какова же была её радость, когда пришёл ответ, в котором сообщалось, что партизан Сахрай Мотя Гиршевич находится в партизанском отряде, дислоцирующемся на территории Белоруссии. И был указан номер его полевой почты. А теперь представьте, какие чувства испытал отец, когда в один из дней конца 1943 года, к ним в отряд прилетел самолёт с Большой земли и отцу вручили письмо от мамы. Так они нашли друг друга. Но, это уже другая страница истории и судьбы человека, победившего смерть.
После войны и до пенсии отец работал парикмахером в парикмахерской на железнодорожном вокзале станции «Могилёв», там, где его разыскал Иван Силин.
В 1990 году мы всей семьёй переехали на постоянное место жительства в Израиль, где таким людям, как семья Силиных, его матери и жителям славной белорусской деревни Закупленне, спасших евреев от смерти во время Второй мировой войны, присваивают звание «Праведников народов Мира». Уже позже, спустя годы, я узнал, что эта деревня спасла от смерти ещё одного еврея, не выдав его немцам. Фамилию его я не знаю, но помню, что звали его Романом и был он из Минска. Он тоже впоследствии влился в ряды партизан. Но, о его судьбе мне ничего узнать не удалось.
Матвей Григорьевич Сахрай.
Говорят, что время лечит раны. Для нас, детей, внуков и правнуков тех, кто сражался с немецко-фашистскими захватчиками, навсегда останется в памяти то, что пришлось пережить нашим родителям, дедам и прадедам. Мы никогда не забудем и тех, кто, рискуя собственной жизнью, спасал людей от смерти. Так же, как не забудем и того, сколько миллионов человеческих жизней унесла «коричневая чума» фашизма.
В августе 2011 года я приехал из Израиля в ту самую деревню Закупленне. С надеждой найти хоть кого-нибудь, кто был свидетелем тех давних событий или членов их семей. С глубоким волнением я подъезжал к этой деревне, ещё раз пережив в душе всё то, о чём я написал в своём повествовании. Когда я начал расспрашивать у местных жителей, знает ли кто-либо историю о том, как деревня прятала в годы войны бежавшего из лагеря военнопленных еврея, местный житель Мазин Виктор Матвеевич, который родился уже после войны, рассказал мне всё, что знал о моём отце. А, когда я ему сказал, что я сын того Мотика Сахрая, объятиям и гостеприимству не было конца. В этой деревне остались те же добрые и отзывчивые люди, какими были их родители, пережившие годы военного лихолетья. Из поколения в поколение передаётся эта история спасения человека и события тех лет. Я встречался с Железняковым Иваном Семёновичем, сыном старосты деревни Семёна Железнякова. К началу войны ему исполнилось 18 лет и он, в то военное время, помогал своему отцу, активно участвовал в народном сопротивлении фашистам. Ивану Семёновичу Железнякову сейчас 88 лет. Несмотря на свой возраст, он в здравом уме и всё помнит. Даже фамилию Мотика – Сахрай, сам назвал. А ещё я разыскал невестку Ивана Петровича Силина – Валентину Ивановну Силину, жену старшего сына Ивана – Николая, с которым я и мой брат Гриша долгое время дружили и встречались. Валентина Ивановна вспомнила меня по 1961 году, когда я с отцом, подростком, впервые побывал в деревне Закупленне. Тогда ещё, кроме старушки, матери Ивана Силина, все были живы. Вот и сейчас принимали меня, как родного и близкого родственника. Так же, как когда-то, в феврале 1943 года обогрели, вылечили и приютили моего отца.
А мы, потомки тех, кто пережил тяжёлые годы Второй мировой, кто с оружием в руках защищал Белоруссию, никогда не забудем людей с чистой совестью и открытым добрым сердцем, кто в тяжёлое время фашистского нашествия, протянул руку помощи, рискуя собой, сберёг человеческие жизни.
И пусть память о них живёт вечно! Каждый год, 9 мая, в День Победы я вспоминаю, с какой гордостью отец одевал свои боевые и трудовые награды и ходил на парады Победы ветеранов Великой Отечественной войны в белорусском городе Могилёве. А я смотрел на его орден Отечественной войны, медали «За отвагу», «Партизану Отечественной войны I-ой степени», «За Победу над Германией» и множество других наград и в моей памяти всегда возникали картины всего того, о чём я только частично затронул в своём рассказе.
Память сохранила ещё много эпизодов из жизни и боевых будней белорусских мстителей партизанского полка № 277. Многие их них отдали в боях за Родину свои жизни. Но, память о героях войны никогда не умрёт! Народ помнит своих освободителей. И чем дальше от нас отодвигаются события Великой Отечественной войны, тем очевиднее становится подвиг народа-победителя в борьбе с фашизмом. В эту борьбу свой весомый вклад внесли партизаны Белоруссии. Не сосчитать сколько людей помогали им продуктами, медикаментами, кормили, лечили и укрывали от врага. И в этом особая заслуга принадлежит всем жителям Кличевщины – славной земли белорусской.
Помню, что после войны к нам домой приезжал писатель, хотел написать книгу об отце. Но, отец скромно отказался. Видимо, не хотел ворошить пережитое.
Возможно, это придётся сделать мне. Ведь память сердцу говорит.
Сентябрь 2011 г.
|
|
ENG 
RSS-канал новостей сайта www.shtetle.com
