ВЕТВИ НАШЕГО ДЕРЕВА…

Рубинштейн – девичья фамилия моей бабушки Анны Ильиничны. Родилась она в 1894 году в местечке Краснополье Чириковского уезда Могилевской губернии, умерла в 1995 г. в возрасте 101 года. Мне в том году исполнилось 37 лет, и я уже год как репатриировался в Израиль.

Жила бабушка с моими родителями. До моей женитьбы жили мы вместе. Фактически воспитывала меня именно она, была уже на пенсии, а родители работали. Разговаривали мы с ней на многие темы, менявшиеся по мере того, как я взрослел, так что о ее жизни и ее семье я всегда знал больше, чем о жизни и семьях моих дедов и второй бабушки. Мой дед, ее муж, погиб в гетто в Смоленске, а другая моя бабушка с дедом жили отдельно от нас, и с ними я общался гораздо реже.

Но при этом парадоксальным образом сегодня, после того как я почти год занимаюсь генеалогическими изысканиями, именно о семье Рубинштейн я знаю меньше, чем о трех остальных семьях своих предков. Все, что мне известно, я знаю именно из бабушкиных рассказов – моя мама почти ничего не может к ним добавить, а других источников нет.

Бабушкин дед, Лазарь Рубинштейн, умер сравнительно рано – во всяком случае, раньше, чем женился его сын Илья (Элья). Не случайно старший сын Ильи и был назван Лазарем. После его смерти бабушкина бабушка, которую звали Года (это, как я понимаю, уменьшительное от Хадасса), осталась одна с двумя детьми – сыном, которому, видимо, было лет 15-17, и маленькой дочкой, имя которой, к сожалению, мне не известно (не помню уж, знала ли его моя бабушка).

Было это, по моим предположениям, году этак в 1880 г. И вот овдовевшая Года отправилась с маленькой дочкой умирать в Святую землю, в Эрец-Исроэл. В те времена это была турецкая провинция. Отправилась туда умирать, но прожила еще лет двадцать, если не двадцать пять. Во всяком случае, бабушка моя помнит, как они всей семьей ходили фотографироваться, чтобы послать «в Палестину бабушке Годе» семейное фото – в начале ХХ века та была еще жива.

Года вырастила дочку и выдала ее замуж, по словам моей бабушки, «за сына какого-то важного деятеля из города Петах-Тиква, фамилия которого была Штампфер, и сын этот тоже был там каким-то деятелем. В честь этого Штампфера-старшего даже была даже названа улица в Петах-Тикве, Штампфергассе». Рассказывала мне это бабушка лет тридцать пять назад, когда даже случайно фамилия Штампфер из Петах-Тиквы ей не могла попасться на глаза, так что информация эта точная, спутать бабушке просто не с чем было.

Но вот тут начинается загадка.

Дело в том, что «Штампфер из Петах-Тиквы, в честь которого названа улица» – это Иегошуа Штампфер, основатель первого в новое время еврейского поселения в Земле Израиля. Фигура чрезвычайно важная в истории Израиля, так что информации о нем можно найти много. Сын у него, похоже, был только один, Шломо Ицхак Штампфер (1877–1961), который тоже был видным деятелем в Петах-Тикве и даже впоследствии, с 1937 г., был ее первым мэром (с момента присвоения Петах-Тикве статуса города, а до этого – председателем совета поселения). Казалось бы, вот именно он то и должен быть мужем бабушкиной тетки… Во всяком случае, я, когда узнал об этом Шломо-Ицхаке, был уверен, что это он и есть.

Но летом прошлого года, когда я начал свои изыскания, совершенно случайно в ивритской Википедии наткнулся на сообщение одного из тамошних участников, оказавшегося другом правнука Шломо-Ицхака. В результате я вышел на внучку Шломо-Ицхака. Та мне твердо заявила, у ее деда были две жены, но обе из семей «много поколений проживших в Иерусалиме», а из России никого в роду не было. Позднее я нашел в Интернете написанный ею краткий рассказ о семье Штампфер, в котором приведены имена и фамилии жен Шломо-Ицхака, и действительно, соответствия с моими данными нет.

Разговаривала со мной эта женщина явно без энтузиазма, но все же не отшила с порога, и даже высказала предположение, что, может речь, идет не о сыне, а о младшем брате Игошуа Штампфера, и даже дала мне телефон Эльдада, внука этого брата. Я связался с ним, и он и его жена приняли меня очень приветливо и подробно рассказали то, что знали. В частности, они подарили мне книжку о семье, написанную отцом Эльдада с очень подробным описанием родословной его ветви. Но и тут оказалось, что эта ветвь не имеет отношения к моим родственникам.

В общем, пока эта история остается неразгаданной…

Теперь перейду к бабушкиному поколению, но сначала расскажу немного о ней самой.

Родилась в 1894-м году. Семья была сравнительно богатой и достаточно культурной. Я не знаю, какое формальное образование было у самых старших детей в семье, но бабушка, как и ее сестра Нехама (четвертая по счету), учились в гимназии.

В самом Краснополье гимназии не было, так что учиться их отправили в городок Новозыбков (тогда уездный центр Черниговской губернии, ныне – город в Брянской области). К сожалению, архив Новозыбковской женской гимназии не сохранился.

Гимназию бабушка окончила хоть и не с медалью, но в числе лучших учениц, и продолжила получение образования. Она закончила в 1915 году зубоврачебное отделение университета св. Владимира в Киеве. Однако работа зубного врача ей не нравилась, и она поехала в Петербург (точнее, уже в Петроград) учиться юриспруденции. Вообще у нее были явные гуманитарные способности, и на зубоврачебное отделение она поступила, видимо, только чтобы иметь профессию «на всякий случай» – как оказалось потом, этой профессией ей пришлось заниматься всю ее трудовую жизнь).

Я не знаю (не пришло в голову спросить в свое время), что это были за курсы. Для того, чтобы получить право жительства в Петрограде, ей пришлось параллельно записаться на какие-то курсы, вроде курсов повышения квалификации по зубоврачебному делу. Не знаю точно, было ли это сразу же в 1915-м, или же в 1916-м – но, во всяком случае, до революции. В октябре 1917-го и некоторое время позже бабушка была в Петрограде, но потом вернулась домой, в Краснополье.

Видимо, тогда ей пришлось всерьез заняться работой по специальности. Во всяком случае, скорее всего, именно так она встретилась с моим дедом, Михаилом Александровичем (Моисеем Сендеровичем) Златиным, зубным врачом и протезистом из Могилева (напомню, Краснополье было в Могилевской губернии). Они поженились и переехали в Смоленск, где оба продолжили работать по специальности. В 1926 году родилась их единственная дочь – моя мама.

Дед был из семьи рабочего (с точки зрения бабушкиной семьи – не совсем подходящая пара, даже после революции. Дело даже не в том, что из бедной семьи – но в том, что из недостаточно образованной. Впрочем, бабушка его безумно любила, и был он еврей – и этого было достаточно для бабушкиной мамы).

Был дед членом партии, но во время какой-то из чисток году примерно в 1923-м его «вычистили», причем, по словам бабушки, по каким-то совсем формальным параметрам – не знаю уж, может, он был в юности бундовцем, или за что уж там еще…

Тем не менее, дед всю жизнь был на каких-то небольших руководящих должностях – то организовывал зубоврачебную систему в городках Смоленской области, какое-то время был коммерческим директором Торгсина в Смоленске, потом пару лет проработал на какой-то должности в Хабаровском крае, куда его пригласил бывший начальник по Смоленску. Когда этого начальника в 37-м или 38-м арестовали, дед сразу же уехал обратно в Смоленск. (Потом стало известно, что за ним приходили из НКВД через час после того, как он ушел из дома на вокзал.) Перед Великой Отечественной войной его послали от облздравотдела организовывать зубоврачебную поликлинику в Демидов, городок в Смоленской области, и там он оказался в день начала войны.

А бабушка все эти годы работала в Смоленске зубным врачом. В конце тридцатых годов поступила на работу зубным врачом в смоленскую школу милиции. Школа эта, естественно, подчинялась НКВД, так что в июне 1941 года бабушка оказалась на военном положении и не могла эвакуироваться без приказа. 15 июля утром были отправлены в эвакуацию члены семей офицерского состава милиции, в том числе и офицеров-работников школы. Одна из женщин, бабушкина приятельница, согласилась взять с собой в эшелон мою тогда 15-летнюю маму. Это оказался последний эшелон, ушедший из Смоленска на восток. Бабушка потом вспоминала, что, когда она шла с вокзала назад, в школу милиции, то навстречу ей шли колонны отступающих советских частей. Ночью того же дня в Смоленск вошли немцы. Сотрудники школы почти все разбежались, там оставались лишь несколько человек, в том числе и моя бабушка. Вечером они укрылись в подвале школы, а ночью ушли и сумели перебраться через еще не устоявшуюся линию фронта. Пешком они дошли до Вязьмы. Там получили приказ о расформировании школы, так что бабушка получила возможность эвакуироваться. Она забрала маму из г. Гусь-Хрустальный (туда ушел эшелон с семьями офицеров). Дальше были еще приключения, но я сейчас не буду перегружать деталями мой рассказ. В конце концов, бабушка добралась до станции Вагай. Это в Тюменской области, на станции этой размещалось управление отделения Свердловской железной дороги со своей ведомственной медсанчастью. Туда требовался зубной врач, и бабушка там и осталась.

После войны стало известно о судьбе деда. Немцы еще 13 июля, на 2 дня раньше, чем вошли в Смоленск, высадили в Демидове десант, так что дед не успел уйти. После того, как и Смоленск был занят немцами, дед отправился туда, видимо, в поисках жены и дочери. Там он попал в гетто, где и погиб не позже июля 1942 года, когда гетто было окончательно ликвидировано. Было ему тогда ровно 50 лет…

Бабушка проработала в Вагае до 1957 года. Была награждена медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне» и примерно в 1955-м году – орденом Ленина. Мама моя оканчивала среднюю школу в Тюмени (в Вагае была только восьмилетка), а потом – мединститут в Свердловске. Работала по распределению в Копейске Челябинской области, там познакомилась с моим папой, вышла замуж за него и они переехали в Свердловск, где я и родился. Когда я родился, бабушка ушла на пенсию, тоже приехала в Свердловск, и там прожила с дочкой, зятем и внуками (у меня еще есть младшая сестра) всю оставшуюся жизнь, еще 38 лет.

Самый старший брат, Лазарь, после революции жил в Ленинграде. Я не знаю, как он туда попал, и было ли это еще до революции или же он перебрался туда позднее. Не знаю я также, чем он занимался, и было ли у него какое-то формальное образование – возможно, когда он был ребенком, т.е. в конце 80-х, Рубинштейны еще не посылали детей в гимназию. Он был женат, но имя его жены я не знаю, и спросить не у кого. Умер он еще в 30-х годах.

У него была одна дочка, Анна. Она была по профессии санитарный врач. До войны она вышла замуж, и у нее были две дочки. Муж и дочери погибли в блокаду, а она выжила. Умерла она в 50-х годах. Фамилию ее по мужу, имя мужа и имена дочерей сейчас уже никто не знает.

Сестра Роня (напомню, она и Лазарь – дети от первой жены, а все остальные – от второй) тоже после революции жила в Ленинграде. По некоторым признакам я думаю, что она точно перебралась туда еще до 1917-го. Была замужем за человеком по имени Семен Гуревич. У нее было двое детей – сын Илья (в семье его звали Люся), и дочь Ида. Илья (1910 г.р.) был юристом, доктором наук, профессором в одном из ВУЗов Ленинграда. Он был женат, но детей у него не было. Он умер в начале 90-х годов. Ида (примерно 1915 или 1916 г.р., умерла примерно в 1986) вышла замуж за русского по имени Николай Белов. Кем была по профессии Ида, я не знаю, а Николай был, кажется, инженером – во всяком случае, перед войной он работал в Германии в составе какой-то постоянной миссии от одного из машиностроительных министерств. С Роней, а после ее смерти – с Идой и Ильей мои родители переписывались, и, бывая в Ленинграде, встречались. Но я, так уж сложилось, ни разу этих родственников не видел, хотя в Ленинграде бывал довольно часто. Но я там всегда останавливался у другой двоюродной тетки, с дедушкиной стороны, она была очень гостеприимной и очень «родственной», так что мне было достаточно общения с ней, и другие родственники меня не очень-то интересовали – о чем я сейчас очень жалею.

У Иды и Николая Беловых был единственный сын, Борис, примерно 1938 года рождения. Он жил с женой отдельно от своих родителей, когда мои мама и папа бывали в 60-х и 70-х годах у Иды, с Борисом почти никогда (а может, и просто никогда) не встречались. У него была одна дочка, наверное, родившаяся в начале 60-х. Она еще студенткой вышла замуж за инструктора райкома партии. И вот этот муж, очень беспокоившийся о своей карьере, запретил ей якшаться со своими еврейскими родственниками, вплоть до родной бабушки, и от тестя (т.е. Бориса) тоже потребовал свести такое общение до минимума, так что после смерти Иды в середине 80-х связь с этой ветвью семьи полностью прервалась.

Когда я в прошлом году занялся своими розысками, я попытался найти координаты Бориса Николаевича Белова, 1937–1939 г.р., из Санкт-Петербурга. В интернете мне удалось найти двоих таких Беловых, но это оказались «не мои». Жив ли тот Белов, который мне нужен, я не знаю; если жив – то не знаю, где он может быть – в Питере ли, в Америке, в Германии, или в Израиле, чего доброго, вместе с зятем – бывшим партинструктором…

Буду признателен за любые идеи по поводу того, как можно что-то еще попытаться узнать о ленинградских родственниках.

У бабушки было двое «полных» братьев и одна «полная» сестра. Все трое жили в Москве, и опять же я не знаю, когда именно они туда попали.

Там же в 20-х годах и до своей смерти примерно в 1931-м или 1932-м году жила (у бабушкиной сестры Нехамы) и их мать, моя прабабушка Шифра Захаровна.

Старший из ее детей, Абрам, был женат дважды. В фонде метрических книг Могилева есть запись о бракосочетании «24 августа (24 элула) 1912 в Могилеве краснопольского мещанина Чериковского у. Абрама-Симона Ельева Рубинштейна, 25 лет с девицей земледелицей д. Гижи Должанской вол. Чериковского у. Хьеною Абрамовой Пикель, 21 года». Это наверняка именно он, т.к. вряд ли в Краснополье были два Абрама Рубинштейна примерно одного возраста и с одинаковым отчеством. Есть, правда, одно несоответствие: по словам моей мамы (и я помню, что и бабушка говорила то же самое) первую жену Абрама звали Ганда. Но, скорее всего, это просто какая-то модификация имени Хьена. (Во всяком случае, я больше нигде не встречал такого имени). От первой жены у него было две дочери, родившиеся до революции (или, самое позднее, младшая в 1918-м). Почти сразу после революции Абрам с первой женой развелся и потом женился на русской женщине, которую звали Кора (Кордилия) – не знаю уж, откуда такое имя. Во втором браке детей не было.

Старшую дочь Абрама звали Элла, а младшую – Сима. У Эллы была одна дочь, Ирина. Какая у Эллы была фамилия по мужу – я не знаю. Элла как-то не очень интересовалась своей родней, так что с ней контакты были потеряны очень давно, наверное, сразу после смерти Абрама в 50-х годах. Сима была замужем несколько раз, но детей у нее не было. Она была научным работником, но я не знаю, в какой области науки. С ней одно время тоже была потеряна связь, но она в конце 70-х годов, будучи в командировке в Свердловске, сама нашла моих родителей, и после этого они переписывались до самой ее смерти где-то году в 90-м Кем был по профессии Абрам и какое было у него образование, я тоже не знаю.

Следующей по старшинству была бабушкина сестра Нехама. Она закончила гимназию в Новозыбкове (ту же, которую и бабушка), а после гимназии училась в коммерческом училище. Скорее всего, в московском – потому и осталась потом в Москве, но полной уверенности в этом нет. К тому же, как я понимаю, коммерческих училищ в Москве было несколько. Нехама незадолго до Революции вышла замуж за Израиля Брагина. У них было двое детей – дочь Эсфирь и сын Хина. Эсфирь (почему-то домашние, друзья и родственники ее звали Нета, но это не имя, а прозвище) была замужем за Григорием Михайловичем Корчемным. Хина (это, как ни странно, полное паспортное имя) был художником.

Именно с Нехамой, а после ее смерти в начале 70-х с Нетой, поддерживали связь мои бабушка и родители. Бывали у них в гостях, переписывались. Вообще, Нета поддерживала переписку со всеми своими двоюродными – и через нее наша семья узнавала новости об остальных родственниках. Умерла она в 2001-м, в возрасте 86 лет, и с ее смертью порвалась ниточка, связывавшая остальных родственников. У нее была дочка, а у той – сын, но с ними после смерти Неты контактов не было. Сейчас я попытался найти эту дочку (это моя троюродная сестра), но оказалось, что она умерла лет пять назад. А сына ее найти не удалось, хотя мне известны его имя и фамилия, год рождения – он не числится в действующих телефонных базах.

С Хиной, маминым двоюродным братом, переписка сошла на нет довольно давно, но, пока была жива Нета, наша семья получала о нем информацию от нее. В прошлом году я попытался найти и его, вышел на московское отделение Союза Художников (теперь оно называется Московской Гильдией Художников) – но, увы, опоздал… Хина Израилевич Брагин умер два с половиной года назад, в возрасте 90 лет, причем до конца оставался полностью в здравом уме. Если бы я начал свои генеалогические изыскания на пару лет раньше, то я бы многое мог успеть от него узнать. В Гильдии Художников мне дали телефон его единственной дочери, она со мной разговаривала очень приветливо, но сама ничего нового по сравнению с тем, что мне известно, не знает. От Хины Израилевича остался большой альбом с фотографиями, но кто на них изображен (дальше ее бабушки, т.е. Нехамы) – она не знает.

Еще один бабушкин брат, Липман, умер в 50-х гг. Семьи у него не было. Он был примерно на год старше бабушки, т.е. примерно года 1893-го. Из-за перенесенной в детстве скарлатины у него были трудности с учебой (хотя и не было, как сейчас выражаются, отставания в развитии). По этой причине он в гимназии не учился. Кем он работал, я не знаю. В молодости он был сионистом, и даже году так в 1912-м уехал в Палестину, к двоюродным родственникам, о которых я рассказывал ранее. Он прожил там (и проработал где-то в Петах-Тикве) до лета 1914-го. В то лето ему надо было проходить призыв в российскую армию, и он вернулся в Краснополье, рассчитывая, что его признают негодным (из-за последствий скарлатины) и он сможет вернуться в Петах-Тикву. Но в августе 1914-го началась Первая мировая война, в которой владевшая тогда Палестиной Турция воевала против России на стороне Германии, а затем случилась революция, и вернуться в Палестину уже стало невозможным…

Оказывается, что по дореволюционным документам бабушка была не Анна Ильинична, а Хая Эльевна. Ну, то, что она с рождения была не Анной, было и так понятно, но я думал, что ее еврейское имя – Хан(н)а. Оказывается – не Хана, а Хая. А во-вторых, в этом личном деле есть просьба бабушки о высылке подлинника гимназического аттестата «в канцелярию московских Высших Женских курсов, учрежденных В.А. Полторацкой». Т.е. бабушка в 1917-м пыталась начать учебу на юридических курсах не в Петербурге, а в Москве! Причем, когда я это прочитал, вспомнил, что бабушка именно про Москву-то и рассказывала, в частности, про то, что в Петрограде уже произошел переворот, а у них в Москве была еще власть Временного правительства. Но у меня почему-то отложилось, что она училась на курсах в Петербурге…

michael_frm_jrslm
Маале-Адумим, Израиль

Местечки Могилевской области

Могилев • Антоновка • Бацевичи • Белыничи • Белынковичи • Бобруйск • Быхов • Верещаки • Глуск • Головчин • Горки • Горы • Гродзянка • Дараганово • Дашковка • Дрибин • Жиличи • Завережье • Кировск • Климовичи • Кличев • Коноховка • Костюковичи • Краснополье • Кричев • Круглое • Круча • Ленино • Любоничи • Мартиновка • Милославичи • Молятичи • Мстиславль • Напрасновка • Осиповичи • Родня • Рудковщина • Рясно • Самотевичи • Сапежинка • Свислочь • Селец • Славгород • Староселье • Сухари • Хотимск • Чаусы • Чериков • Черневка • Шамово • Шепелевичи • Шклов • Эсьмоны • Ясень •