УШЛИ В ОБЪЯТИЯ ВЕЧНОСТИ

Есть у каждого в жизни паром,
И пока не сомкнулися веки
Переправиться надо на нем
через памяти бурные реки.

Давид Симанович

Галина Дудкина.
Витебск. Фото 1965 г.

Согласитесь, что не каждому удается проследить свою генеалогию дальше бабушек и дедушек. Вот и мои знания о предках, их жизни, семейном укладе и судьбах не простираются далее середины XIX века. Да и эти сведения были отрывочны, не совсем достоверны, часто строились на семейных преданиях и догадках.

Кто виноват в этом? В большинстве семей были свои причины не распространяться о судьбе предков. В нашей семье мой дед по материнской линии Меллер Арон Генухович (1882–1937), уроженец Гродно, попал в «ежовые рукавицы» и был расстрелян в 1937 году как «враг народа». А младший брат бабушки Эйгелис Шимон (Симон) в 10-е годы XX века эмигрировал в Америку, и связь с ним поддерживалась, пока это было возможно. В детстве, чтобы не проговориться, старались не говорить в присутствии детей, меня и старшего брата Исаака, о жизни и судьбе предков.

Появление еврейского журнала «Мишпоха», знакомство с его бессменным редактором Аркадием Шульманом, его книгами и сборниками, а также чтение многих других авторов, пишущих на еврейские темы, побудили меня еще в 90-е годы прошлого века глубже вникнуть в собственную историю и отдать дань памяти моим предкам. Великий Гёте высказал потрясающую мысль, что человек – это целый мир, под каждой могильной плитой лежит всемирная история. А еще я усвоила, что любой еврейский род – это маленькая копия всего нашего народа, а историю народа (по крайней мере, XIX–XX веков) можно изучать и на истории жизни моих родных. Колесо новейшей истории безжалостно проехало по ним. Мои предки воевали в двух мировых войнах, участвовали в русско-японской войне 1904–1905 годов, их насильственно депортировали в 1915 году из Гродно, тогдашней прифронтовой зоны, как потенциальных предателей и шпионов, до смерти заморили голодом в блокадном Ленинграде, расстреливали в Витебском, Белостокском и Минском гетто, в еврейских местечках Могилевщины и Смоленщины.

Дудкина Сарра Исааковна, моя бабушка,
расстреляна в Шамово в 1942 г. Фото 1940 г.

В этом очерке я расскажу о местечковой ветви моей родословной. Все представители этой ветви рождались и жили в местечке Шамово Мстиславского района Могилевской области. Согласно данным, приведенным в книге «Память. Мстиславский район», Шамово, как еврейское местечко существовало с 1777 года. С 1784 года – это центр волости. Здесь работали водяная мельница, 2 крупорушки, 32 лавки, 4 питейных дома. Ежегодно проводилась семидневная ярмарка. С 1865 года в Шамово было открыто народное училище, с 1924 по 1938 год Шамово – центр сельсовета. Уже в 1837 году в Шамово было 107 дворов, 917 жителей, в 1940 году перед началом войны 228 дворов, 920 человек. Большую половину населения всегда составляли евреи.

Мой давний добрый знакомый Лев Маневич, уроженец Могилевщины, рассказал мне, что незадолго до войны он со своим дядей приезжал в Шамово на семинар по обмену опытом работы мельницы и хорошо помнит местечко, утопающее в плодовых садах, зелени, цветах.

О своих прадедах я почти ничего не знаю. У деда Исаака Дудкина и бабушки Сары Дудкиной (Канарик) было 10 детей. Вот их имена, начиная со старшего: Симсон (Шимшон), Софья, Иосиф, Эсфирь, Ольга, Григорий (мой отец), Рая, Ида, Хана и Хаим (Ефим).

Сделаю небольшое отступление. Ранее меня как-то не интересовало происхождение моей фамилии Дудкина. Я прочитала замечательную книгу о происхождении еврейских фамилий, наша – никак не может быть пристегнута к еврейским. Я вспоминаю, что однажды мой двоюродный брат Семен Дудкин, родившийся в Шамово, вскользь упомянул, что у деда была какая-то другая фамилия, но откуда же эта? Где-то я читала, что евреям, служившим в царской армии, иногда давались более благозвучные, легче произносимые имена и фамилии. Мой дед Исаак в 1904 году был мобилизован на русско-японскую войну. Не тогда ли мы стали Дудкиными? Теперь уже не узнаешь.

Удивляюсь, как могла семья прокормить столько детей. Кстати, все они выросли здоровыми, нормальными, жизнерадостными. Никто в младенчестве не умирал. Я не слышала, что кто-то из них серьезно болел.

Дед Исаак был портным. С русско-японской войны он вернулся больным. Семейная легенда гласит, что там был отравлен газами, Я же сомневаюсь, так как официально считается, что отравляющие газы в военных целях начали использоваться во время Первой мировой войны. Все тяготы семейных забот лежали на бабушке Сарре. Ее предприимчивость и приспособляемость удивляют. Она держала при доме лавку, в которой торговала предметами первой необходимости в основном для жителей окрестных деревень. Среди этой части населения, в основном русских и белорусов, она пользовалась популярностью. Я теперь догадываюсь, делая выводы из случайно оброненных фраз моих родственников, что бабушка занималась, как теперь говорят, экстрасенсорной деятельностью, гадала на картах, что-то предсказывала, заговаривала всякие хвори. Я сомневаюсь, что она обладала какими-то особенными способностями. Думаю, что это был один из способов выжить многодетной семье в условиях черты оседлости. Тем более, что спрос рождает предложение. Моя вторая бабушка, уроженка Гродно, вынужденная после депортации евреев с 1915 года жить некоторое время в еврейском местечке Велиж, неодобрительно относилась к местечковому менталитету, обычаям и взаимоотношениям между собой евреев. Я помню, что она считала занятия бабы Сарры небогоугодными, противоречащими еврейской традиции.

Семья Дервановых. Слева моя тетя Рая.

Все потомки деда Исаака и бабы Сарры были лишены суеверий, да и религиозностью особой не отличались. Никто не посещал синагоги, не отмечал религиозные праздники, не соблюдал кашрут. Они женились и выходили замуж уже по новым, советским законам. Все дети были трудолюбивы, работали много и с малых лет. Кормились от земли. У семьи был надел земли, большой сад, всегда держали живность: корову, овец, птицу. Старшие сыновья, подрастая, брали в аренду сады, осуществляли необходимый уход и охрану, снимали урожай и везли продавать его на ярмарки, которые ежегодно проходили в разных местечках Беларуси. Дочери умело вели домашнее хозяйство, хорошо владели секретами еврейской кухни, воспитывали детей. Многодетных семей в нашем роду больше не было: обычно два–три ребенка. Младший Хаим не успел обзавестись потомством, погиб на фронте.

Так и жила бы эта большая еврейская семья Дудкиных, как и многие другие, в своем местечке, тихо, в труде и надежде на лучшее. Но к концу 20-х годов и сюда пришли перемены: начали создаваться колхозы, закрываются частные предприятия, кустарные производства. Еврейская молодежь стала покидать насиженные места, уезжать на работу, учебу, там женились и выходили замуж, рожалит детей. Из Шамово уезжали в основном в Смоленск, Могилев, Ленинград, Москву. Некоторые уезжали намного дальше. Вот один пример. В 1998 году я получила письмо из французского города Бурже от Женевьевы Лальман. Ее сын, парижанин, прочитал в нашем журнале «Мишпоха» мою статью, где я мельком упомянула местечко Шамово. Женевьева тут же откликнулась. Она хотела знать, то ли это Шамово, откуда она родом. Я написала ей все, что знала в то время. В ответ Женевьева выразила сожаление, что сейчас это исчезающая деревня. А в начале двадцатого века это была «активная деревня». Ее дедушка Лазарь Лейкин был «торговцем фуражами», ее бабушка Соня Розенбом «выходеца из Смоленска» выехала с сыном Евсеем (ее будущий отец) из Шамово в 1927 году после смерти мужа и умерла в Париже в 1963. Отец Женевьевы Евсей погиб «в геноциде евреев» в 1942 году.

Григорий Исаакович Дудкин
(1901–1969),
мой отец.

Однако возвращаюсь к «своим баранам». Связь с родным местечком не прерывалась, так как старшее поколение оставалось на месте. Летом Шамово становилось многолюдным, оживленным, веселым. Сюда съезжались дети, внуки отдохнуть на природе, загореть и накупаться вдоволь, поправиться на бабушкиных харчах, отъестся фруктов, ягод, наварить варенье на зиму. В Смоленск уехали в период тогдашней «перестройки» мои дядя Иосиф и тетя Эсфирь, в Витебск – тети Хана и Ида. На учебу в Минск отправились тетя Рая и дядя Хаим. Перед войной они уже учительствовали в Минске.

Мой отец Григорий Исаакович в 1926 году был призван в армию, служил в Полоцке. После службы переехал в Смоленск к своей сестре Эсфирь, там заведовал столовой в артиллерийском полку, в 1931 году женился на Марии Меллер, уроженке Гродно, проживавшей тогда в Витебске.

В Смоленске родился мой старший брат Исаак, названный в честь деда, скончавшегося в Шамово в 1932 году за три месяца до его рождения. Я родилась уже в Витебске. Так соединением судеб двух молодых людей, местечкового парня и городской девушки, в 5-летнем возрасте депортированной из Гродно, образовалась витебская ветвь моего рода. Весь витебский период жизни отца вплоть до выхода на пенсию был связан с работой на железной дороге. Благодаря этому, отец смог отправить одним из эшелонов в эвакуацию не только свою семью, но семьи сестер Иды и Ханы. В войну отец был призван в так называемую «трудармию» на строительство железных дорог, сначала в Загорск, затем Пермь, Новосибирск. После освобождения Украины его в 1943 году направили на восстановление железнодорожного узла Синельниково Днепропетровской области. Туда и переехали мы с мамой из глухого уральского села в Бугурусланском районе Оренбургской области. Какое-то время отец работал проводником в направлении Симферополь-Джанкой. Весной и летом 1946 года наступила ужасная засуха. Помню, что на бахче недалеко от нашего дома, где всегда были помидоры, арбузы, все высохло, на шелковичных деревьях вместо листьев висела паутина, в которой копошилась тьма гусениц, абрикосы даже не завязались. Наступал голод.

Дудкин Исаак Григорьевич,
мой родной брат, живет в Витебске.
Фото конца 1970-х гг.

Осенью 1946 года мы уехали в Витебск. В архиве управления Витебской железной дороги сохранилась анкета по учету работников железнодорожного транспорта и автобиография, написанные отцом в 1947 году. С улыбкой читаю ответы на анкету: образование 4 группы, знаю русско-еврейский язык, в загранице не был, в белых армиях не служил, семья была «евакуирована» в Чкаловскую область, работал на витебском «еродроме». Образованием отец отягощен не был: хедер и пара зим в школе. О хедере он вспоминал всегда с иронией и любил рассказывать нам, детям, о ребе, неопрятном старичке, который на занятиях имел обыкновение засыпать, а дети, озорничая, насыпали ему в бороду всякий мусор, семечковую шелуху, крошки или привязывали за хлястик к стулу. Не могу не вспомнить, что у отца был красивый каллиграфический почерк. Он подписывал мои тетради и дневники, фотокарточки и поздравительные открытки. Никто из нас не умел так красиво писать и не владел так, как он, навыками устного счета. Вообще, я до сих пор удивляюсь, как местечковые евреи с плохим знанием русского языка, малограмотные управлялись с коммерцией, содержали лавки, столовые, питейные заведения, заключали всевозможные сделки купли-продажи.

В 1946 году в Витебске я пошла в первый класс. После окончания пединститута учительствовала в Западной Беларуси, затем долгие годы работала в областном управлении образования. Брат Исаак всю жизнь работал конструктором на заводе электроизмерительных приборов. Сейчас живет в Витебске.

Дядя Иосиф был мужским портным, причем, специалистом первоклассным. Призванный в действующую армию, он всю войну обшивал комсостав. После войны в Москве обслуживал известных людей. Он сам, его три сына Семен, Борис и Михаил тоже носили его костюмы. Я их видела и могу судить об уровне работы дяди. После смерти его первой жены Софьи, вторая жена буквально заставила взять отпуск и повезла его в путешествие по Волге. Это было огромное событие, так как он никогда не отдыхал, всегда работал.

Когда началась проклятая война, очень немногие евреи смогли покинуть местечко. Семьи многодетные, у всех хозяйство, имущество, нажитое тяжким многолетним трудом. Да и куда идти? О них ведь никто не позаботился.

Фашисты вошли в Шамово 13 июля 1941 года, оккупация продолжалась до 29 сентября 1943 года. Дважды местечко сжигалось практически полностью (сожжено 208 дворов из 228). Было уничтожено около 500 жителей из 920 (в основном евреев, в том числе мои родные, жившие в то время в Шамово). Мои родители, выжившие другие родственники узнали о трагедии сразу после освобождения Могилевщины. Но долгое время не знали, как это произошло. Память о трагической судьбе евреев тщательно скрывалась и уничтожалась на протяжении всей нашей жизни. Но всякая тайна ждет своего первооткрывателя. Ими для Шамово и других еврейских местечек стали Эренбург и Гроссман, по свежим следам собиравшие рассказы случайно уцелевших жертв или свидетелей поголовного уничтожения евреев на оккупированных территориях, письма, дневники. Все это вошло в «Черную книгу», которая была издана в годы горбачевской перестройки. В книге я нашла описание нечеловеческих страданий и уничтожения евреев местечка Шамово.

1 февраля 1942 г. комендант Мстиславля капитан Шрадер объявил полицейским, что все евреи, проживающие в Шамове, должны быть уничтожены. Обреченных согнали на площадь перед церковью. Их было около 500 человек: старики, старухи, женщины с детьми. Несколько девушек пытались убежать, но полицейские их застрелили.

На кладбище отводили по десять человек. Там расстреливали. Среди обреченных были две сестры Симкины. Младшую, Раису, студентку Ленинградского пединститута, убили одной из первых. Старшая, Фаня, учительница, оставшаяся в живых, рассказывает: «Это было под вечер 1 февраля. Мы с сестрой поцеловались, простились – мы знали, что идем на смерть. У меня был сын, Валерий, ему было 9 месяцев. Я его хотела оставить дома, авось кто-нибудь возьмет и вырастит, но сестра сказала: «Не нужно. Все равно он погибнет. Пусть хоть с тобой умрет». Я его завернула в одеяло. Ему было тепло. Сестру повезли первой. Мы слышали крики, выстрелы. Затем все стихло. Во второй партии повели нас. Привели на кладбище. Детей подымали за волосы или за воротник, как котят, и стреляли в голову. Все кладбище кричало. У меня вырвали из рук моего мальчика. Он выкатился на снег. Ему было холодно и больно, он кричал. Затем я упала от удара. Начали стрелять. Я слышала стоны, проклятия, выстрелы, и я поняла, что они били каждый труп, проверяли, кто еще жив. Меня два раза очень крепко ударили, я молчала. Начали снимать вещи с убитых. На мне была плохонькая юбка, они ее сорвали. Шрадер подозвал полицейского, что-то сказал. Все ушли. Я потянулась к Валерику. Он был совсем холодный. Я поцеловала его, попрощалась. Некоторые еще стонали, хрипели, но что я могла сделать? Я пошла. Я думала, что меня убьют. Зачем мне жить? Я одна. Правда, у меня муж на фронте. Но кто знает, жив ли он... Я шла всю ночь. Отморозила руки. У меня нет пальцев, но я дошла до партизан».

Утром капитан Шрадер снова послал полицейских на кладбище добить раненых.

Два дня спустя в полицейское управление пришли четыре старых еврея. Они пробовали уйти от смерти, но не нашли пристанища. Шмуйло, 70 лет от роду, сказал: «Можете нас убить». Стариков отвели в сарай, их били железной палкой, а когда они лишались сознания, оттирали снегом. Потом к правой ноге каждого привязали веревку, перебросили через балку. По команде полицейские поднимали стариков на два метра над землей и сбрасывали вниз. Наконец, стариков застрелили.

(«Память. Мстиславский р-н». Мн., Полымя. 1999, с. 200. Печатается по кн.: Гроссман В., Эренбург И. «Черная книга». Иерусалим, 1992)

Кстати, это делали не проклятые гитлеровцы, а наши соотечественники. Из Израиля в 2005 году я получила копию выписки из протокола «судебного заседания» военно-полевого суда 58 стрелковой дивизии 1943 года октября 10-11 дня по обвинению Познякова Ивана Семеновича, Бобровского Дмитрия Павловича, Шевцова Федора Михайловича и Ланько Александра Иосифовича. Привожу документ полностью:

Соня Дудкина, моя тетя.
Расстреляна в 1942 г.

«...Позняков, будучи бургомистром местечка Шамово, грабил и притеснял всех жителей.

2 февраля 1942 года в Шамово прибыл немецкий офицер Краузе с командой карателей. По его приказу Позняков объявил евреям приказ собраться с вещами для переселения в местечко Рясно. Когда все евреи – около 450 человек – собрались во дворе волостной управы, немцы и полицейские стали их выводить группами по 30-40 человек на еврейское кладбище, что в 500 метрах северо-восточнее местечка и там расстреливали в старой глубокой канаве. Стреляли всю ночь, в местечке были слышны крики и плач детей. Обвиняемый Позняков показал, что самых маленьких детей не стреляли, а бросали голыми на снег, и они там замерзали. Это же подтвердили в судебном заседании и свидетели, которых утром согнали закапывать трупы: много детей оказалось без ранений, просто замерзших. После расстрела Краузе приказал оцепить кладбище, чтобы ни один случайно уцелевший не мог уйти. Утром пьяные полицейские делили меж собой добычу – вещи и одежду убитых… В показаниях свидетелей упоминаются и несколько имен расстрелянных: Бас Лейб, его жена и трое детей, Руман Жак, его жена, отец, мать, грудной ребенок, Флекин Блюм, его жена, отец, мать, двое детей, Казаматников Лейб, его жена и шестеро детей. Приговор: Позняков, Бобровский, Шевцов – к повешению. Ланько – 20 лет каторжных работ».

Семен Дудкин (1923–2003),
мой двоюродный брат.
Москва. Фото 1950 г.

В книге «Память. Мстиславский район» приводится список погибших мирных жителей по отдельным населенным пунктам. Даже в 1999 году не упоминается, что это евреи. По местечку Шамово названы 216 фамилий из почти 500 расстрелянных. Среди них есть моя бабушка Сарра Дудкина, ее дочь Соня с мужем Израилем Ханиным и детьми Розой и Владимиром. Роза накануне окончила школу, ей было 17 лет. Вспоминают, что она была красивой и очень способной девушкой. Вторая дочь бабушки Оля с мужем Залманом Скоробогатовым и детьми Идой и Михаилом четырех и двух лет были таким же образом расстреляны в соседней деревне (названия не помню). Самый старший мой дядя Шимшон-Меер после женитьбы жил в городке Дрибин (сейчас это райцентр Могилевской области), оттуда ушел на фронт, а его жена Геня и дети Рива и Моисей были расстреляны вместе с другими дрибинскими евреями. Но скорбный список еще не окончен. Трагически сложилась судьба тети Раи. Она жила и работала учительницей в Минске. Ее муж Дерванов Иван был прекрасным русским парнем, выпускником Минского политехнического института. В 1939 году у них родилась дочь Инна, моя ровесница. Иван воевал с самого начала войны. Русские бабушка и дедушка, чтобы спасти невестку и внучку, увезли их к себе в деревню. К счастью, никто не выдал их фашистам. Жизнь в деревне была голодной, нечем было кормить ребенка, поэтому тетя Рая рискнула пойти в Минск и попытаться обменять на продукты кое-что из вещей. На базаре она попала под облаву и пропала. Инночка выжила. Сейчас она живет в Минске.

Дядя Хаим (Ефим), самый младший в семье, погиб на фронте в начале войны.

Рассматривая старые фотокарточки, с болью думаю, что чувствовали они, обреченные на смерть, не понимая своей вины, не имея шанса на спасение. А дети? В чем виноваты они? Слишком преждевременна и противоестественна была их смерть. Пробую представить, о чем они все думали и мечтали, во что верили, чего хотели в жизни.

Шамово – одно из крупных мест компактного проживания евреев в бывшей «черте оседлости – перестало существовать как еврейское местечко.

Говорят, что у каждого еврея есть своя Стена Плача. Моя – Шамово.

Семен Дудкин в геологической экспедиции в тайге. Фото 1949 г.

Я сумела написать эти воспоминания, а также отправить в Иерусалимский мемориал Яд-Вашем более 40 анкет со сведениями о жертвах Холокоста из нашего рода только благодаря тому, что был у нас свой хранитель семейной истории. Это мой двоюродный брат Семен Иосифович Дудкин из Москвы. Ведь война уничтожила не только наших предков, но и их дома с документами, фото, семейными реликвиями. Именно Семен где-то в 60-е годы с топографической аккуратностью начал вычерчивать побеги родового ствола, от руки сделал копии для всех нас, обеспечил фотокарточками, которые разыскал и размножил. О нем хочу сказать особо. Родился в 1923 году. Он представитель того военного поколения, из которого выжили только трое из ста человек. Когда началась война, он оказался в Смоленске один, отец ушел на фронт, мать была в отъезде и не смогла вернуться домой. Семен, не ожидая повестки, ушел добровольцем на фронт, потом окончил училище. Воевал до конца войны, прошел пол-Европы, был тяжело ранен. Его выходила молодая женщина, которую он спустя годы разыскал и посетил где-то в Ростовской области. Был многократно награжден. Освобождал Чехословакию, является почетным гражданином города Хлумец. Не только он с семьей по приглашению чешских властей участвовали там в торжественных мероприятиях, но у него в московской квартире в Толмачевском переулке часто гостили чешские друзья. Семен с женой Иветтой Матвеевной были очень гостеприимны и хлебосольны, их квартира всегда была полна приезжих. Когда однополчане из небезызвестной 18 Армии, с которой прошел свой боевой путь Семен, прибывали в Москву на торжества, они собирались у него дома. Позже к нему приезжали дети и внуки ветеранов. Мы, родственники, наезжая в столицу, тоже предпочитали останавливаться у него, несмотря на то, что в Москве жили еще два брата – Михаил и Борис. И так продолжалось до самой смерти Семена осенью 2003 года.

Послевоенное семейное фото Дудкиных. Витебск. Фото 1949 г.

Сеня (так называли его все родные) был увлекающейся натурой, живо интересующейся всем окружающим. По специальности он топограф. В молодости много работал в экспедициях вместе с геологами в неизведанных районах страны, затем долгие годы в одном из московских НИИ. Имел разные хобби: коллекционировал нагрудные значки и монеты, очень серьезно увлекался фотографией. Много и до глубокой старости путешествовал. Ежегодно посещал родных, на пару дней появляясь неожиданно то в Смоленске, то в Туле, Витебске и бог весть, где еще. С 1996 года был постоянным участником хора ветеранов войны при одном из Московских еврейских общинных центров.

Семен единственный из нашего рода, посетивший Шамово после войны (1970-е годы). Добраться туда было непросто. Он рассказывал мне, что сначала летел из Москвы до Татарска, а оттуда километров восемь шел пешком до места. Никакого транспортного сообщения не было. Ничто не напоминало довоенное местечко, была вымирающая деревня с доживающими свой век стариками. Евреи здесь больше не жили. Встретил старожила, который хорошо помнил семью Дудкиных. Вдвоем распили привезенную бутылку водки. Больше там делать было нечего.

Галина Дудкина.
Германия. Фото 2010 г.

После смерти Семена его жена Иветта Матвеевна прислала мне все начертанные им схемы нашего родового древа, в том числе и те, где отражена генеалогия рода Ханиных. Это многодетная семья. Кто-то из рода Дудкиных и рода Ханиных (дед или бабушка) были родными сестрами или братьями. Точнее разобраться я не могу, не хватает опыта, хотя данными о членах этих двух семей я располагаю. Знаю, что мой отец и девять его братьев и сестер были двоюродными родственниками девяти представителей рода Ханиных. Кроме того, эти две ветки соединились еще в результате браков между двоюродными братьями и сестрами. Мой дядя Иосиф (отец Семена) был женат на Софье Ханиной, а моя тетя Софья была замужем за Израилем Ханиным. Так причудливо переплетались ветви многих еврейских стволов.

Следуя правилу, что человек жив, пока его помнят, я решила отдать дань памяти и этим людям, мне почти незнакомым. Лишь однажды в 1955 году я была гостях у Саула Григорьевича Ханина, доцента Московского фармацевтического института, очень интеллигентного и интересного человека, и на свадьбе моего двоюродного брата Бориса Дудкина познакомилась с его двоюродным братом Исааком Ханиным – курсантом военного училища. Восемь человек из рода Ханиных погибли в Ленинграде, в Шамово расстреляны шесть, в местечке Рудня Смоленской области – пять, в гетто города Феодосии – пять, в Смоленском гетто – шесть человек.

Мощная центробежная сила разметала потомков этих двух родов по разным странам и континентам. Их сегодня можно встретить в Москве, Петербурге, Сибири, Беларуси, Германии, США, Израиле. Наверное, где-то еще, но я этого просто не знаю.

В Германии мы с мужем Яном Вейлером уже четвертый год. Приехали к сыну, который эмигрировал на два года раньше. Сын и невестка – врачи. Подрастает внучка Анна (здесь она Ханна Вайлер), ей 12 лет, учится в гимназии. Кстати, очень интересуется своими корнями, любит рассматривать старые фотокарточки.

Наши предки выдали нам жизненный кредит. Мы живем не только за себя, но и за них.

Перед их памятью я склоняю голову.

Галина Дудкина

Местечки Могилевской области

Могилев • Антоновка • Бацевичи • Белыничи • Белынковичи • Бобруйск • Быхов • Верещаки • Глуск • Головчин • Горки • Горы • Гродзянка • Дараганово • Дашковка • Дрибин • Жиличи • Завережье • Кировск • Климовичи • Кличев • Коноховка • Костюковичи • Краснополье • Кричев • Круглое • Круча • Ленино • Любоничи • Мартиновка • Милославичи • Молятичи • Мстиславль • Напрасновка • Осиповичи • Родня • Рудковщина • Рясно • Самотевичи • Сапежинка • Свислочь • Селец • Славгород • Староселье • Сухари • Хотимск • Чаусы • Чериков • Черневка • Шамово • Шепелевичи • Шклов • Эсьмоны • Ясень •