Поиск по сайту

Екатерина Соломяникова

ИСТОРИЯ ЕВРЕЙСТВА Г. БЫХОВА

История города. История еврейства до 1941 года

Быхов – районный центр в Могилевской области. Город расположен на берегу Днепра в 45 км от Могилева. Известен с XIV в. В XVI-XVII вв. входил в состав Речи Посполитой. С середины XIV в. принадлежал великому князю Великого Княжества Литовского Жигимонту I Старому, был центром староства, затем перешел к Ходкевичам. В 1610 г. литовский гетман Ходкевич укрепил город, который с этого времени стал считаться одной из сильнейших крепостей Беларуси.

Быховская синагога.Фото начала ХХ в.

Здание бывшей синагоги.

В связи с постройкой в XVII в. местечка Новый Быхов, сам Быхов начали называть Старым. В это же время в городе стали селиться евреи. В 1640-х гг. в Быхове строится, возможно, первая синагога. Это великолепное здание крепостного типа сохранилось.

Быхов – в эпоху польского владычества город Трокского воеводства Оршанского повета, упоминается в списке городов, где евреи подвергались избиениям во времена Хмельнитчины. В период казацких войн в 1648 и 1655 гг. Быхов выдержал осады и был взят русскими войсками в 1659 г. Тогда и произошло одно из самых больших бедствий для евреев Быхова.

Еврейское кладбище.

Между войнами, когда город ненадолго перешел к Речи Посполитой, евреи получили (в 1669 г.) от короля Михаила привилегию на имя быховских евреев Исаака и Авраама Вольфовичей, по которой они освобождались от повинностей в течение 20 лет ввиду "крайнего разорения жителей от казацких и московских нападений". По переписи 1766 г. в Быховском кагале числилось 887 евреев. Быхов был окончательно присоединен к России в 1772 г. после первого раздела Речи Посполитой.

С 1784 по 1805 гг. чисто евреев-мещан колебалось между 873 и 1244.

В 1802 г. Быхов становится уездным городом Могилевской губернии. В 1834 г. в Быхове было 6 синагог, в 1860 г. – 11 синагог.

В 40-х гг. XIX в. христиане составляли всего 2 % населения Быхова, и вследствие этого, в виде исключения, высочайше было разрешено избрать обоих ратманов из евреев.

В конце XIX в. евреи составляли половину городского населения. Работало 11 синагог и молитвенных домов, действовала еврейская богадельня.

В 1906 г. Менделю Славину было разрешено открыть в Быхове частное мужское 1-классное еврейское училище. В начале ХХ в. община имела мужскую и женскую школы, еврейскую библиотеку, общество помощь бедным евреям. В 1910 г. в Быхове имелись еврейское кладбище, 8 синагог. В 1913 г. евреям принадлежали типография, фотография, 3 книжные лавки. Имелись еврейская библиотека-читальня, общество пособия бедным евреям.

В годы советской власти в Быхове работала начальная еврейская школа (закрыта в конце 1930-х гг.). К 1928 г. в Быхове из 8 синагог действовало 6 (остальные были заняты под воинские части), в том числе 3 хасидские, было 2 раввина, в том числе один хасидский. В 20-х гг. также функционировало Общество кустарей из 80 человек, имелась еврейская школа-семилетка и детдом на 32 ребенка.

В Быхове евреи традиционно селились в нескольких городских районах. Район города возле Днепра назывался Сабиловка, считался районом бедноты. Более состоятельные евреи жили в другом районе города, который назывался Шорный. Сохранилось здание синагоги для богатых конца XIX в. После революции в синагоге сделали шорную фабрику, шили хомуты для колхозов. Потом в помещении синагоги была круподерня, склад, хранили соль, которая разъела кирпичную кладку. В настоящее время здание выкуплено предпринимателем, который сделал ремонт и открыл в здании сначала пиццерию, а затем кафе.

К концу 30-х гг. синагоги, молитвенные дома и все еврейские учебные заведения в городе, как и во всей стране, были закрыты.

Быховская синагога

Быховская синагога.

Синагога в Быхове – один из немногих сохранившихся памятников культового оборонного зодчества на территории бывшего Великого княжества Литовского.

Быховская синагога – памятник архитектуры барокко. Относительно времени его постройки в литературе встречаются разночтения. Одни издания датируют возведение синагоги началом XVII в., другие 40–60-ми годами XVII в. Это – центрическая постройка размером 20 x 21 м, толщиной стен около 2 м.

Особенностью композиции является круглая угловая башня, сильно выступающая за пределы основной постройки. Эта башня придает постройке крепостной характер. Разбивка окон на значительной высоте и бойницы в аттиковом ярусе также свидетельствуют об оборонном характере постройки. По-видимому, ей в системе частновладельческого укрепленного города-крепости отводилась определенная роль.

Быховская синагога активно использовалась при защите города в середине XVII – начале XVIII века.

Фрагменты декора быховской синагоги. Фотографии 1930-х гг.

Посредине зала синагоги возвышается бима, представляющая собой четыре восьмигранных столба, сближенных между собой и имеющих общую капитель. В восточной стене на некотором возвышении находился Арон Кодеш, к которому вели ступеньки. С южной стороны к зданию ранее примыкала пристройка женского отделения, имевшая с синагогой сообщение рядом небольших, сохранившихся в настоящее время, прямоугольных окон с лучковым завершением. Стены были расписаны и украшены богатой лепниной с животным и растительным орнаментом. Сохранились отдельные фрагменты лепного украшения бимы и алтаря. Ранее примыкавшая к синагоге территория, называвшаяся синагогальный или школьный двор, была застроена религиозными и общественными зданиями. В настоящее время все эти деревянные здания существовавшего ранее комплекса не сохранились. В советские времена здание синагоги использовалось как склад. С каждым годом здание все больше разрушается. Сейчас оно стоит без крыши и окон, и время вкупе с дождем, снегом и ветром беспощадно уничтожает уникальные фрески, еще кое-где сохранившиеся на стенах. Обваливается карниз здания. Быховская синагога располагалась в северной части исторической планировки Старого Быхова, в отдельном квартале, относительно недалеко от торговой площади и городского вала с расположенными на нем Могилевскими воротами.

Интерьер и фрагменты декора быховской синагоги сегодня.
Фото А. Еременко и А. Сомова.

Стены имеют трещины. Почти полностью разрушены перекрытия, нет водостоков. Разрушены лестницы. Сохранилась незначительная часть росписи бимы и лепного декора. Необходимы консервационные работы, восстановление перекрытий, кровли, водостоков, расчистка стен от цементной штукатурки, заделка раствором трещин и участков деструктированной кладки стен. Только квалифицированная и неотложная консервация здания сможет спасти уникальную синагогу от полного разрушения. Представители еврейской общины Быхова и Могилева уже много лет пытаются привлечь внимание, как местных властей, так и общественности в Беларуси и за рубежом к проблеме сохранения этого уникального строения. Еще лет 20 назад планировалось начать восстановление синагоги. Но время шло, синагога разрушалась, а восстановительные работы так и не начались. У районного и областного бюджета нет денег на реставрационные работы. Члены еврейской общины начали сами собирать деньги на восстановление синагоги, но нужной суммы не набралось.

Холокост

Быхов был оккупирован немецко-фашистскими войсками 3 июля 1941 г. Первый массовый расстрел евреев состоялся 28 августа 1941 г. Тогда фашисты расстреляли 252 мужчин и юношей, которые под предлогом необходимости ремонта дороги с лопатами и кирками были пригнаны к противотанковому рву 10-12 м глубины (Гоньков ров) на окраине Быхова.

В сентябре 1941 г. по распоряжению коменданта орскомендатуры г. Быхова обер-лейтенанта Мартуса, была произведена перепись населения. На огороженной территории старинного замка с башнями и Троицко-Спасским собором было организовано еврейское гетто. В гетто было принудительно помещено 4679 человек – евреи Быхова и советско-партийный актив, а также беженцы из Западной Беларуси и Польши 1939-1941 гг. Узники-евреи должны были нашить на одежду желтые или белые лоскуты ткани. Гетто охранялось полицейскими.

Троицко-Спасский собор, за которым находи-лось еврейское гетто. Фото из архива Ганса Юргена Цайга. Июль 1941 г.

После семидневного пребывания в замке без продовольствия и воды жители гетто из замка в течение двух дней были выведены колоннами под охраной четверых немцев за реку Днепр. Тех, кто не мог идти самостоятельно: больных, стариков и детей, вывозили на машинах. Очевидцы рассказывали, что обессиленных и больных людей, а также тех, кто сопротивлялся, сбрасывали в кузова машин прямо из окон второго и третьего этажей замка.

Расстрелы производились в 6 км от города в противотанковом рву в урочище Масловичи (по другому источнику противотанковых рвов было два). Перед акцией людей заставляли раздеваться, изымали одежду, обувь, личные вещи, обыскивали в поисках драгоценностей.

Детей до 10-12 лет не расстреливали, а переламывали им позвоночник и еще живыми бросали в противотанковый ров.

Памятник на месте расстрела евреев. Гоньков ров.
Фото А.Литина.

В течение сентября-октября 1941 г. ежедневно производились аресты евреев, оставшихся в городе и окрестностях. Их выводили или вывозили за город и также расстреливали. В Гоньковом рву, на территории аэродрома и ацетонового завода.

До войны в деревне Неряж (около 3 км. от Быхова) был образован еврейский колхоз имени Володарского, где проживало около 50 евреев. Большинство из них не эвакуировалось. Евреев Неряжа расстреляли в двух местах. Сначала в урочище Панская грива были убиты 20-25 мужчин (2 км. от деревни Неряж по направлению к Днепру), затем в Гоньковом рву были расстреляны остальные евреи колхоза.

Евреев убивали и в других населенных пунктах Быховского района, в том числе: Клетнянский с\с, дер. Гомарня, было расстреляно «как евреев» 14 человек, в с/с Красно-Осовецкий – убит 1 человек, от 71 до 94 евреев расстреляли в деревне Сапежинка Быховского района (еврейский колхоз им. Свердлова, с\с Мокрянский).

По воспоминаниям известно, что расстрелы еврейских семей также производились в деревнях Быховского района: Новый Быхов (где жило до революции более 100 еврейских семей), Селиба, Студенки, Городец, Давыдовичи, Красница.

В конце 1943 г., стремясь скрыть следы преступлений, фашисты произвели раскопки мест массовых захоронений. Останки вывозились в пригород Быхова в местечко Язвы, а затем в специально оборудованном месте сжигали. Советские военнопленные, занимавшиеся эксгумацией и уничтожением останков жертв массовых расстрелов, также были убиты. (По другому источнику, кости свозились в деревню Восточное, где гитлеровцы выстроили специальную платформу. А к противотанковым рвам у деревни Воронино подъезжали машины с бочками серной кислоты, которую сотнями литров выливали на землю.)

Воспоминания о Холокосте

Из воспоминаний Соломяниковой Нины Петровны (1947 г.р.)

Предположительно, тот самый ров,
про который говорила мать соседки.

Соседка, Ольга Папета, рассказывала, что напротив их дома жила еврейская семья. Когда началась война, они очень боялись за свою маленькую девочку. И приводили ее к Ольгиной матери каждый день. И она с утра до вечера сидела в их погребе. А ночью ее выпускали. Родители забирали ее к себе домой. Водили они так, водили, а потом надоело, они пришли, забрали ее и сказали: «Пусть остается с нами. Что с нами будет, то и с ней. А то, что с ней тогда будет, если нас расстреляют, а она останется». И не стали больше эту девочку приводить. И, конечно, их забрали всех и расстреляли. Имен не помнят.

Еще та же соседка рассказывала, что во время войны ее мать ходила мимо рва брать для нее, маленькой, молоко. И рассказывала, что там однажды стреляли евреев. Ольга говорила, что это ров недалеко от каменной синагоги.

К сожалению, свидетелей этому нет. И никто не смог подтвердить, что там кого-то расстреливали. Но моя мама вспоминала, что в детстве, когда вода во время разлива Днепра поднималась и затапливала ров, там вымывало человеческие кости.

Елена Александровна Калиновская.

Из воспоминаний Калиновской Елены Александровны

У мамы был брат, во время войны он ушел в партизаны. Дислоцировались они возле Городца. И послали его, значит, на связь. Его фамилия Кавалев Михаил. С Городца они шли сюда в Воронино, на встречу. И когда сюда они пришли, гнали евреев туда, под Воронино, в тот яр, где их там убивали. И он говорит, там была роща какая-то, и они там спрятались. Залезли на дерево. Они сидели там, и были невольными очевидцами. Сколько там людей гнали, их всех расстреливали – детей, всех, женщин. Толкали в ту яму, расстреливали. Он говорил: мы были в таком шоке, что сидели там еще сутки. И среди тех расстреливаемых, они увидели связного, с которым должны были встретиться. Он был где-то в последних рядах. Короче говоря, его тоже расстреляли, он упал в ту яму. Наверно, потому что смуглый – решили что еврей. И мы, говорит, запомнили то место, где он упал. Сидели пока немцы не сняли оцепление. Они его раскопали, спасли этого связного. Он был раненый. Брат после войны жил в Липецке, он умер уже. Был 1923 года рождения.

Из воспоминаний Натальи Дмитриевны Ширикаловой (1925 г.р.)

Был еврей Залман. Держал кузницу. Они уехали в деревню Городец. И там Залмана расстреляли. А жена с сыном приехали в Быхов. Всех евреев согнали в замок. А потом в один день расстреляли и их всех. Вот и все, что я знаю. Моя тетя работала акушеркой в больнице. Вот она пришла с дежурства и говорит, что сегодня будут расстреливать евреев. Иди, говорит, закрой ставни и калитку. И мы втроем – мама, тетя Поля, я – забрались на печку, и целый день просидели там. Вот и все.

Озернов Павел рассказывал, что их посылали закапывать могилу. Евреев ставили там около рва, и с пулемета стреляли. Кого ранило, кого убило. Он говорил, что они там даже шевелились. И они закапывали их всех землей.

Тьма над городом

О том, как на деле выглядит «новый порядок», жители Быхова узнали без промедлений. Не успела остыть зола пожарищ, как за дело взялись оккупационные власти.

Один из первых приказов новоиспеченного главы города фельдкоменданта обер-лейтенанта Мартуса относился к евреям. Под страхом смерти им предписывалось стать на учет в городской управе и нашить на одежду желтую шестиконечную звезду.

С желтой тканью были большие проблемы: евреи нашивали белые лоскуты, что сразу ставило их на много ступеней ниже обычных людей в нацистском табеле о рангах. В мгновение ока Быхов превратился в одно большое гетто. Как-никак, а из двенадцати тысяч жителей города почти семь тысяч были евреями. По улицам, затравленно озираясь вокруг, ходили мужчины, женщины и дети с лоскутными звездами на одежде. В тягостном ожидании прошло немногим больше месяца. И вот – новое распоряжение всесильного Мартуса: всем быховчанам еврейской национальности собраться на замковой площади. С документами и ценностями. Во избежание актов неповиновения через полицаев был распущен слух: евреев будут переселять. Уловка сработала. Люди, отличавшиеся от своих белорусских собратьев лишь цветом волос и глаз, безропотно, со свойственной этой нации покорностью судьбе, выполнили приказ властей. Замковая площадь стала похожей на растревоженный муравейник. Дожидаться «переселения» пришли без малого пять тысяч евреев…

Было бы ошибкой утверждать, что евреи городка на Днепре составляли некую особую касту. Вопреки расхожему мнению они не были ювелирами, часовщиками и закройщиками. Трудились рука об руку с белорусами в полеводческих бригадах колхозов, работали шорниками и кузнецами. Растили детей, вместе с остальными жителями города радовались и горевали. Богатств, за редким исключением, не наживали. В те тяжелые времена зажиточным считался уже тот, кто имел в доме железную кровать. У подавляющего большинства евреев, как впрочем, и у белорусов, этого «символа благосостояния» не было. Оккупационные власти придерживались другого мнения. Они не просто хотели стереть евреев с лица земли, а и завладеть их мифическими сокровищами.

Акт «переселения» закончился тем, что всех собравшихся на площади согнали на двор замка. Древние стены, помнившие своего первого владельца Яна Ходкевича и перешедшие в итоге браков между шляхтичами к Льву Сапеге, стали для Быховских евреев не просто тюрьмой, а первым кругом ада…

Дорожные работы

Хлесткие, как удары кнута и такие же отрывистые звуки команд, отдаваемых на немецком, заставили пленников очнуться от оцепенения, в котором все находились уже несколько дней. Наводненный людской массой двор замка пришел в движение. Захныкали дети, раздались голоса матерей, пытавшихся их успокоить. Мужчины приподнимались и смотрели на полицаев, которые преданно ловили каждое слово своих хозяев для того, чтобы без ошибок донести их до ума и сердца узников. Суть указаний была проста: самые сильные мужчины должны были вооружиться лопатами и вениками для выезда на дорожные работы. Распахнулись ворота и во двор вкатили два крытых брезентом грузовика. В кузов одного садились немецкие автоматчики и полицаи. Другой грузовик занимали рослые еврейские мужчины. Каждому из них хотелось верить в то, что поездка действительно продиктована чисто немецким стремлением к порядку. Конечно же, так и есть! Они сделают все необходимые работы и к вечеру возвратятся к семья. Обнимут стариков-отцов, расцелуют матерей и жен, успокоят взволнованных детишек. Однако эта хрупкая надежда разлеталась на мелкие осколки, стоило только увидеть каменные лица немецких солдат и нехорошие ухмылочки их приспешников-полицаев. Один из мужчин, успевший поставить ногу на кузов грузовика, вдруг спрыгнул на землю. Он воспользовался секундным замешательством конвоира, чтобы пробиться к жене и сжать ее в своих объятиях.

– Прощай, Элла!

Звук его голос мог бы бесследно растаять в царившем вокруг шуме. Однако его услышали все. Над двором повисла гробовая, вязкая, как смола, тишина. В эти тягостные секунды узникам замка с ужасающей очевидностью стало понятно: тех, кто сел в машину они больше никогда не увидят.

Нарушителя порядка оторвали от рыдающей жены и пинками затолкали в кузов. Натужно взревели двигатели. Машины выехали за ворота и покатили по улице, ведущей за город. Это было двадцать восьмое августа. В тот день христиане Быхова отмечали большой церковный праздник – Пречистую Богородицу. Служба проходила в храме, который был закрыт с тридцать девятого года и начал действовать при новом порядке. Грохот грузовиков по каменной мостовой на несколько секунд нарушил молитвенные песнопения, но вскоре все пошло по традиционному сценарию.

Машины, между тем, выехали за город и остановились в километре – на краю Гонькова рва. Он имел природное происхождение – был глубоким оврагом, ежегодно размывавшимся стекавшими к Днепру талыми водами. Евреям велели выгружаться и строиться на краю рва – спиной к обрыву десятиметровой высоты. Пленники выполнили приказ с молчаливой обреченностью. Они с тоской оглядывались на заросшее лопухами дно оврага, куда даже в самый ясный день солнечные лучи пробивались с трудом.

Стволы автоматов выплюнули кусочки смертоносного свинца. Очереди, сбивавшие мужчин с ног и бросавшие их на дно Гонькова рва были слышны в городе. Они послужили сигналом к началу пляски смерти. Грузовики отправились за новой партией смертников. Расстрелы продолжались до четырех часов дня. В тот страшный день вместе с евреями были расстреляны местные партийные активисты и начальник районного отдела НКВД Сурто. Всего через конвейер смерти прошло 252 человека. В этот же день погибли в Гоньковом рву евреи деревни Неряж.

Теперь ни у кого из узников замка не возникало ни иллюзий насчет намерений оккупантов, ни надежды на спасение.

Параллельно с расстрелами в Быхове началось выявление тех евреев, которым поначалу посчастливилось не попасть в замок, ставший отправной точкой на тот свет. Эти, насквозь пропитанные слезами и кровью дни показывали, кто есть кто на самом деле. Сочувственное молчание немцев, знавших о белорусских семьях, прятавших от расправы еврейских детей, и звериную сущность полицаев, выдававших своих соотечественников.

«…Полицаю Яценко, везшему на гужевой повозке четырех еврейских малышей, надоел их плач. Он остановился и в раздражении размозжил головы детишек о каменную стену ближайшего дома…»

(Из свидетельства быховчанки Татьяны Тихоновой).

Гоньков ров как нельзя лучше отвечал планам извергов. Он являлся готовой могилой, не требующей больших физических затрат, для исполнения плана в жизнь массового убийства. Тела убитых просто присыпали землей. Да убитых ли? В течение многих дней и ночей земля в Гоньковом рву шевелилась. Из-под нее доносились стоны тех, кого смерть обошла своим милосердием. Местная жительница Мария Старовойтова, осмелившаяся подойти к братской могиле, стала свидетельницей жуткой сцены. Одному раненому юноше удалось выбраться на поверхность. Облепленный страшной смесью земли и крови парень цеплялся за кусты травы и полз по склону оврага наверх. Он умер в нескольких метрах от тел своих товарищей по несчастью, так и не увидев лучей навеки уходившего от него солнца…

Прощание Ханы

- Рус, вэк! Иди домой!

Немецкие солдаты отталкивали Стефана Одинца стволами автоматов, но он не чувствовал боли. В кузове крытой брезентом машины сидели его жена Фаня и дети. Они протягивали руки к отцу, рыдали и тонкими голосами наперебой вскрикивали:

- Папка! Мы боимся!

Стефан Данилович Одинец был белорусом, женатым на еврейке. Для Быхова в таком союзе не было ничего необычного. Православные часто брали в жены дочерей Давида, что лишний раз подчеркивало: настоящей любви вероисповедание - не преграда.

В тот страшный август Стефан не стал выбирать между жизнью и смертью. Существование без семьи было бы для него лишенным всякого смысла. Он оттолкнул автоматчиков и легко, так, словно за спиной выросли крылья, взлетел в кузов. Впереди был только холод могилы, зато рядом - тепло любимой жены и детей. А каждая минута, проведенная с дорогими сердцу людьми, стоила того, чтобы за нее умереть…

С 28 августа расстрелы стали беспрерывными. Убить пять тысяч человек - дело хлопотное. Перевозка на грузовиках была в этом плане малоэффективной. Тогда Мартус и его подручные заставили евреев идти навстречу собственной смерти пешком.

…От колонны, медленно двигавшейся по направлению от города к деревне Воронино, веяло безысходностью и обреченностью. Вряд ли тех, кто шел в этой скорбной процессии, можно было назвать людьми. Нет. Шли не люди, а машины, которые могли видеть, слышать, передвигать ноги шевелить руками. Все остальные, присущие разумным существам чувства и эмоции растворились в мутных волнах страданий и ожидания неизбежной гибели. Возглавлял колонну седой как лунь Моисей Голубчик. Лепесток огня свечи, зажатой в морщинистой руке старого еврея, часто вздрагивал, становился почти невидимым. Много раз казалось, что свеча погасла. Это было бы вполне понятно: колонна шла по окруженной приднепровскими лугами и открытой всем ветрам местности. Однако огонек вновь и вновь разгорался, возвращаясь к жизни, словно сочувствуя людям и не желая оставлять их в скорбный час.

Разогретый солнцем воздух глушил все звуки. Впрочем, их почти и не было. Даже дети перестали плакать. Они выплакали остатки слез еще в замке, успели повзрослеть за время своего заточения и стали просто миниатюрными копиями родителей. Лишь изредка переговаривались конвоиры, да время от времени со стороны Днепра доносился вскрик глупой чайки, посмевшей нарушить тягостное затишье.

В колонне приговоренных к смерти шла девушка Хана. Взгляд, как и у других, бесцельно блуждавший вокруг, внезапно стал осмысленным. Хана увидела своего товарища по детским играм. Белорусский паренек топал босыми ногами по песку, забросив за плечо удочку. Завидев колонну, остановился, а Хана, расталкивая собратьев, рванулась к краю строя.

- Прощай, Толик! Навсегда прощай! - голос девушки звенел, как натянутая струна. - Нас расстреливать ведут!

Крик перешел во всхлипывания, а затем - в рыдания. Покачиваясь, как пьяная, Хана вернулась в центр колонны.

Мальчишка ничего не ответил. Он лишь попятился к краю дороги и округлившимися от страха глазами смотрел на шествие живых мертвецов…

Быховчанин Анатолий Ждан дожил до наших дней и скончался совсем недавно. Он рассказывал друзьям, что прощальный выкрик Ханы часто звучит в его ушах с теми же интонациями, как и в далеком 41-м, а колонна идущих на расстрел евреев время от времени возвращается к нему в ночных кошмарах.

…Зажатая между рядов сосен узкая лесная дорога вывела колонну к двум противотанковым рвам. Здесь все было подготовлено для быстрой отправки в мир иной тех, кого бешеные фашистские псы считали недочеловеками. По тому, насколько детально была отработана технология умерщвления, можно было понять: ко времени прихода в Белоруссию нацисты имели большой опыт по этой части.

Взрослых ставили в ряд на переброшенную через ров доску. Грохотали пулеметы, и люди кулями падали на дно рва. Когда он наполнялся, доску передвигали чуть дальше, и все повторялось. В перерывах между выстрелами округу оглашали стоны раненых, к верхушкам сосен взлетали стенания живых. На детишек пуль не тратили. Им просто ломали позвоночники и швыряли вниз, на еще теплые трупы отцов и матерей. Вместе с евреями мученическую смерть приняли в те дни и две цыганских семьи.

Во тьме, окутавшей некогда мирный городишко, безраздельно царили чудовища. У них не было щупалец и клыков, но от этого реки пролитой монстрами крови не стали меньше.

Трагедия Сапежинки

Для деревенского кузнеца Менделя Узилевского тот день начался как обычно. Встав с первыми петухами, он отдал дочерям указания по домашнему хозяйству и отправился в город за древесным углем для кузницы. Война и оккупация хоть и отразились на устоявшемся жизненном укладе, но не стали для Менделя концом света: чтобы прокормить семью требовалось трудиться.

Правя лошадью, Узилевский окидывал взглядом притихшие дома и сонные окрестности. Он и не подозревал о том, что на этот день фашисты запланировали истребление жителей Сапежинки, а его поездка - прощание с местами, где прошла вся его жизнь…

Деревня Сапежинка, подаренная Сапегой своей жене в екатерининские времена, являлась чисто еврейским поселением. Владелица деревни заселила ее семьями, привезенными из-под Львова. Поколения мирных еврейских тружеников сменяли друг друга до тех пор, пока на белорусскую землю не пришли фашисты.

Сценарий акции в Сапежинке немного отличался от городского. Мужчин отвели к складу аммонала. Этим взрывчатым веществом тогда пользовались для корчевания деревьев. Здесь смертникам приказали взяться за лопаты и вырыть себе могилу. Дальше в ход пошли деревянные ящики из-под аммонала. Евреев заставляли вставать на них, а затем прошивали автоматными очередями.

Участь вдов и дочерей мужчин, расстрелянных у склада сапежинцев, была столь ужасна, что они молили о приходе смерти. Через два дня после бойни у склада аммонала их заперли в большом доме еврея Гаммея. В течение недели избивали, насиловали и требовали отдать спрятанные сокровища. Потом выстроили в колонну и погнали в замок…

О том, что возвращение в деревню грозит ему гибелью, Узилевский узнал слишком поздно. Заметив его подводу, знакомые криками предупредили об опасности. Мендель бросился бежать через луг, к зарослям, окаймлявшим берег Днепра. Спасение было совсем близко, когда внимание одного из предателей привлекла бесхозная гужевая повозка. Быстро смекнув, что к чему, подлец указал немецким автоматчикам на бегущего по лугу человека.

- Юда!

Затрещали очереди. Узилевский почувствовал толчок в спину. Земля, столетиями кормившая его дедов и прадедов, встала перед Менделем на дыбы и со всей силы ударила по лицу. Звон в ушах достиг самой высокой ноты и резко оборвался…

Глубокой ночью дочери Узилевского отыскали тело отца и на руках снесли на кладбище. Скорбная церемония, свидетельницей которой была лишь бледная, безразлично взиравшая на земные дела луна, ознаменовала конец Сапежинки, как исконного пристанища евреев.

Полная лишений дорога, начатая в незапамятные времена собратьями Моисея, закончилась для их потомков на белорусской земле, ставшей им второй родиной.

Когда рассеялся мрак

Если для душ Быховских евреев смерть стала окончательным избавлением от мук, то их телам не суждено было обрести покой. Весной по Гонькову рву хлынули потоки талой воды. Они смывали тонкий слой земли, которой были присыпаны тела расстрелянных и на поверхности оказывались кости, черепа и крупные фрагменты не до конца разложившихся трупов. Земля извергала из себя следы омерзительного преступления, словно была живым существом, не пожелавшим быть пособником извергов в сокрытии следов убийств.

Были предприняты все мыслимые и немыслимые способы уничтожения останков жертв массовых расстрелов. Военнопленные откапывали кости и свозили их в деревню Восточное, где гитлеровцы выстроили специальную платформу. На ней останки сжигали, а затем пропускали через специальную дробилку. Измельченный таким образом пепел разбрасывали по полям. К противотанковым рвам у деревни Воронино подъезжали машины с бочками серной кислоты, которую сотнями литров выливали на землю. Однако сделать преступление тайной не удалось. Слишком велико было число невинных жертв, слишком сильна была боль утраты и ненависть к палачам.

Мрак над городом рассеялся с первыми залпами советских пушек. Пробил час расплаты для тех, кто травил, предавал и расстреливал. Сгинул где-то в огненных вихрях «Бобруйского котла» обер-лейтенант Мартус, фамилию которого быховчане переиначили на Мертус, придав ей сходство со словом «смерть». Понесли заслуженное наказание полицаи, иногда превосходившие оккупантов в зверствах. Был пойман Яценко. Суд приговорил этого изверга к расстрелу, что стало для полицая наилучшим выходом: на открытом процессе возмущенные люди едва не разорвали его на куски. Возмездие настигло всех. Показательна в этом плане судьба начальника Быховского СД некоего Агаева. Дослужившись у оккупантов до звания унтер-офицера, он ухитрился скрыться. Бежал на Сахалин, сменил фамилию и сделал неплохую карьеру, став управляющим крупным трестом. Судьба явилась к Агаеву в образе сына, когда расстрелянной им женщины. Он приехал на Сахалин в поисках работы и столкнулся с бывшим начальником СД на глазах у него убившем мать лицом к лицу. Суд над Агаевым состоялся в 1954-м…

Быхов долго не мог оправиться от потрясения. То и дело всплывали новые подробности трагедии. В свое время гитлеровцы «милостиво» предложили разобрать жителям города одежду, принадлежавшую расстрелянным. Тогда не нашлось ни одного человека, который бы прикоснулся к одежде. Позже, в подвале местного костела был обнаружен замурованный тайник с обувью, которую сняли с убитых. Мужские сапоги, женские туфли и детские бареточки были навалены там грудами…

Сегодня, по вполне понятным причинам, столь знаковых находок уже сделать нельзя.

В Быхове живут тридцать потомков тех, чьих родных и близких казнили в сорок первом. В сравнение с размерами довоенной еврейской диаспоры - цифра мизерная. Однако не только нынешние евреи Быхова являются хранителями памяти мучеников.

Дома, как и люди, тоже наделены памятью и не так сильно поддаются неумолимому влиянию времени. Еврейское прошлое города на Днепре постоянно напоминает о себе. Заботливо обновляемая краска на досках отслаивается, а из-под современной штукатурки выглядывают кирпичи довоенной постройки. Еще цела мельница братьев Хаскиных, жилища кузнеца Ичи, резника Лейзера, председателя сапежинского колхоза Перца и других быховчан-евреев. Они, как и обелиски, установленные в местах массовых расстрелов, напоминают о славных людях, которые стали легендой города и его вечной болью.

История местечка Сапежинка

Въезд в Сапежинку со стороны Быхова.

Сапежинка – деревня, расположенная в 2 км от Быхова. Вплоть до войны была еврейским местечком, которое получило название от слов «Сапегова жинка» – жена Сапеги. Согласно легенде, в XVIII в., еще до раздела Польши Екатериной II, князь Сапега подарил эту землю своей жене на день рождения.

Тогда же в Сапежинку привезли примерно 30 еврейских семей из-под Львова и из Галиции. Дали землю и некоторому количеству быховских евреев. Евреи местечка должны были работать «на замок Сапеги». Они шили обувь, одежду, мастерили упряжь, выращивали овощи, столярничали и т.д. Согласно Большой еврейской энциклопедии, в 1896 г. в Сапежинке было 44 двора, где жили евреи. Они владели 368 десятинами земли. После революции в местечке основали колхоз им. Свердлова. Председателем колхоза был Перец Марголин. Помимо колхозников, земледелием евреи занимались на выделенных им участках, и самостоятельно. В 1926-1927 гг. таких «единоличников» в Сапежинке было 25 семей.

Бывшая еврейская школа (хедер) (слева) и Сохранившийся еврейский лабаз (лавка)в Сапежинке.
Фото А.Литина.

Расстрел сапежинских евреев производился в два этапа. 28 августа 1941 г. расстреляли на окраине село 27 мужчин, собранных под предлогом необходимости проведения ремонтных работ. Затем оставшихся в живых стариков, женщин и детей поместили в два деревянных дома, где они содержались под охраной фашистов около двух недель до отправки в быховское гетто.

Рассказ Семена Петровича Двоскина (1948 г.р.)

Семен Петрович Двоскин.
Фото А.Литина.

Отец, дед, прадед родом из пригорода Быхова – Сапежинки. Сапежинка – вплоть до войны была еврейским местечком. Мой прадед и дед по отцу были кузнецами. После революции дед был председателем колхоза в Чаусах. Второй дед, тоже из Сапежинки – столяр.

В 1896 году в Сапежинке было 44 дворов, где жили евреи, они владели 368 десятинами земли. После революции в местечке основали колхоз им. Свердлова, а потом началась война.

28 августа 1941 года 27 сапежинских мужчин евреев, не призванных в армию, расстреляли на окраине села возле склада запалов. Мне прислали письмо из Саратова с рассказом очевидца расстрела. Он видел, как мужчин под конвоем вели на расстрел. Видел, как погиб кузнец Сендер Узилевский. Тем страшным утром кузнец поехал на смолокурню за углем. Сендер увидел, как мужчин гонят на смерть и побежал в заросли крапивы, чтобы спрятаться. Но один из местных, в надежде получить «богатство» кузнеца, его выдал. Он закричал немецким солдатам: «Вон, «юде», побежал». Узилевского застрелили. А сам побежал его грабить. Да только золота у местечковых евреев не было…

В тот же день, всех женщин-евреек, немощных стариков и детей, человек 55-70 собрали в большой дом-пятистенок Гамшея Узилевского. Здесь фашисты держали их целую неделю, без еды и воды, насиловали, били, издевались. Потом погнали в Быхов в гетто, затем расстреляли вместе с остальными быховскими евреями.

Сейчас от дома Узилевского осталась только небольшая ямка. На этом месте и поставлен памятник в память уничтоженных евреев Сапеженки.

На месте захоронения мужчин рядом с льнозаводом также нет никакого памятного знака. После войны здесь вели раскопки, планировали перезахоронить погибших, нашли деревянный протез. Кто-то из стариков вспомнил, что он принадлежал одноногому Шмуйле, так стало точно известно, что там захоронены именно сапежинские евреи. Мне показала место расстрела 95-летняя бабка. На месте захоронения до сих пор никто не сеет. Хотя большинство уже и не знает, почему в этом месте чистое поле без посевов. В списках расстрелянных в Сапежинке – 71 человек, по моим расчетам во время войны в оккупации погибло 94 сапежинских еврея: часть пропала в Быхове, часть – где-то по дороге сгинула.

После расстрела евреев Сапежинки, их дома отдали полицаям из Быхова. Некоторые дома были разобраны и перевезены в город.

Первый массовый расстрел евреев состоялся 28 августа 1941 г., в тот же день когда убивали мужчин в Сапежинке. Тогда были расстреляны 252 мужчины и юноши, которые под предлогом необходимости ремонта дороги, с лопатами и кирками были пригнаны к противотанковому рву 10-12 м глубины (в сторону Воронино).

В течение сентября-октября 1941 года ежедневно производились аресты евреев, оставшихся в городе и окрестностях. Их выводили или вывозили за город и также расстреливали в Гоньковом рву, на территории аэродрома, на территории овощесушильного завода.

Быховчанка Татьяна Тихонова мне рассказывала, что на ее глазах полицай Яценко на Дороховской улице вез на телеге четырех маленьких еврейских детей. Остановился, ударил головой их об угол дома, чтобы они не кричали и не плакали, и повез дальше убитых. В начале 50-х его поймали и судили.

В Быхове во время войны начальником СД был Гаев. Он жил в Сапежинке в доме Рувима Урина. На его руках очень много было крови и евреев, и белорусов, сам людей вешал на мосту. После войны он сумел убежать. Служил в Советской Армии, демобилизовался, уехал на Сахалин и работал там управляющим стройтреста. Один паренек с Нижней Тощицы пришел устраиваться на работу и узнал его. Гаев послал парня в отдел кадров, а он прямиком побежал в КГБ и Гаева арестовали. Открытый суд над Гаевым был в Быхове. Гаева повесили возле церкви.

Были в Быхове не только те, кто убивал, но и те, кто спасал евреев. Слышал о Нине Гарцуевой из колхоза Володарского, чьи родители спасали еврея. В Быхове спаслись две молодые еврейские девушки одинаковыми именами: Мария Ладнова и Мария Краснова. Они воевали потом в партизанах. Иван Леонтьевич Килесо прятал девушку Мусю Краснову, Апанас Сташкевич прятал моих родственников молодых парней Дрыбинских Хаима и Шолома. Они погибли, выдал полицейский Седич.

Памятники в Быхове, посвященные Холокосту

Место перезахоронения части расстрелянных евреев на еврейском кладбище.

В 1946-1947 гг. часть останков жертв Холокоста была перезахоронена на еврейском кладбище. Там были установлены два памятника в память о погибших евреях женского и мужского пола.

Памятник на месте расстрела в Сапежинке.

Памятник на месте расстрела
возле деревни Воронино.
Фото А. Литина.

В 2006 г. на местах массовых захоронений на средства Международного фонда Холокоста, которым руководит англичанин Майкл Лазарус, были установлены три памятника: возле Гонькова рва, на месте расстрела возле деревни Воронино и в Сапежинке.

Памятники проектировал Леонид Левин, известный архитектор, один из авторов мемориального комплекса «Хатынь», лауреат Ленинской премии, председатель Совета белорусских еврейских общественных объединений и организаций. На каменных стелах высечены надписи на английском, белорусском языках и иврите. Три камня символизируют мужчин, женщин и детей.

Возле памятника, со стороны рва, внизу, по проекту были уложены камни, символизирующие спускающихся в могилу людей. Камней уже стало меньше. Мода сейчас пошла такие камни во дворах домов ставить, вот их и растащили. Чтобы защитить памятник, в 2007 году быховская община собрала деньги и установили красивое ограждение с воротами, изготовленное в Минске. Часть средств на ограду дал могилевский предприниматель Ципорин.

Памятник на месте расстрела возле Гонькова рва.

Открытие памятника возле Гонькова рва. 23 октября 2006 г.
Фото А. Литина.

На месте расстрела у Гонькова рва, сохранившегося до сих пор, Семен Двоскин сам поставил камень с надписью. Захоронения размыло, и останки людей смыло вниз, ближе к домам, там их потом и захоронили.

На местах захоронений в деревне Неряж, и в некоторых других деревнях, пока памятников нет.

Послевоенное и сегодняшнее время

После войны часть евреев вернулась в Быхов. Многие быховские евреи осели в Ленинграде.

На еврейском кладбище.

На еврейском кладбище есть могила с надгробием в виде скульптурного бюста. У основания лежит камень, на котором высечены слова на иврите. С. Златин, на вопрос, кому он поставлен, сказал, что однажды из Ленинграда приехал человек, который и поставил это надгробие, но никто так и не узнал, что это за человек и кто именно там захоронен.

После войны в Быхове селились и те евреи, которые до войны там не жили.

По воспоминаниям С. Златина в 60-70-е гг. ХХ в. в Быхове проживало около 500 евреев. Мать его была очень религиозной женщиной. Сам он и его дети традиции практически не соблюдают.

В 1960-х гг. в Быхове действовал нелегальный миньян.

В послевоенное время и до 2000-х гг. евреи занимали многие руководящие должности.

Следует отметить, что почти все евреи выехали из Быхова в Израиль в 90-е гг. ХХ в. Сейчас население Быхова составляет около 18000 человек, из них евреев – около 30. Практически все из них – пенсионеры.

Воспоминания о послевоенных годах

Семен Григорьевич Златин с внуками.

Из воспоминаний Златина Семена Григорьевича (1928 г.р.)

Отец мой родом с Сапежинки и мать туда поехала еще до войны. Отец – Златин Григорий Семенович. Мать – Голда Мееровна Златина (Ласкина). Жила по Днепровской улице, внизу. Было там два дома. Во время войны их десантники разобрали.

Успели эвакуироваться в начале войны. Отец не давал ни минуты остаться здесь, потому что он знал, что будет. Он работал завмагом. Магазин был на той улице, где сейчас ресторан «Спадчына». До войны там был электростанция. На углу магазин был, отец мой там работал. Дальше Пакова гора называлась. Хлебозавод рядом был. Потом шла типография. Дальше была синагога деревянная. Когда синагоги закрывали, ее тоже закрыли. И в каменной синагоге сделали какую-то базу.

В семье было трое детей, три брата. Я – 1928 года, брат – 1926 года, а еще брат – 1924 года рождения. Средний здесь умер. Братья ходили еще в хедер.

Старший брат во время войны ФЗО закончил. Эвакуировал военный завод в Саратовскую область. На голое поле привезли оборудование. Тут же детали делали. И одновременно стены строили. Он там и женился, там остался и умер там.

Мы эвакуировались в Саратовскую область, Настацкий район, колхоз Кирова. Приезжали купцы с колхоза, там люди нужны были. И вот мы поехали туда. Там мы прожили всю войну. Вернулись осенью 1945 года. Все было разрушено. Мы жили на квартире по Днепровской улице. Отец погиб на фронте в феврале 1943 года. Потом матери, как семье погибшего, дали однокомнатную квартиру по Ленинской улице. Комната там была такая, что мы спали вдвоем с братом. И тетя – с мамой моей.

Мама была очень набожной женщиной. За мясом ездила в Могилев к Грабовщинеру. Мацу пекли в Пасху. Собиралось несколько семей. Пекли в доме по несколько пудов, потому что никто хлеб в дом даже не приносил. Мать была такой набожной, что даже и разговора не было. Мать говорила на идише. В моей семье уже никто идиша не знает. Мы с братом говорили на еврейском и на русском. Домой ничего не кошерного не приносили. Был ящик такой, там и держали кошерную посуду. Вот посуду, горшки там алюминиевые, я их кошеровал. Мать умерла в 1970-е годы.

После войны много было начальников-евреев.

Фрадкин, Бляхер были в горторге. Бляхеров уехал, живет где-то заграницей, сюда не приезжает. Гетаристин у меня директором был. Я работал в парикмахерской.

Райчики жили на Дороховской улице. Они уехали. Он был таксистом. Единственным в Быхове после войны. Двоскин был председателем колхоза. Фотографией занимались мой брат и Семен Крейнгауз. Фотографий не сохранилось. Семен Каган был директором завода металлистов. Сейчас уехали, в Израиле. Говорил, когда приезжал в Быхов, что первое время такая тоска по Быхову была, что встал бы и пешком домой пошел, если б можно было.

Директором овощесушильного завода был Глиняный.

В Израиль стали выезжать со второй половины 1980-х годов.

Из воспоминаний Сороки Светланы Петровны

Там еще братья-музыканты в Быхове были. Интересная, интеллигентная семья была. Три брата: старший Александр (1948 г.р.), руководил хором медработников при больнице, средний Эдуард (1951 г.р.) и младший Анатолий в нем пели. Они постоянно участвовали во всех конкурсах. Был тогда ежегодный конкурс военно-патриотической песни, посвященный Герою Советского Союза Лене Лорченко, который проходил в Белынычах. В какой-то год они там взяли призовое место с песней «Теплушка», которую «Песняры» пели.

Эдуард был потом предпринимателем в Минске. Александр уехал в Америку. Младший пел в республиканских коллективах.

Зарецкий Александр Наумович (1921-2002)
Отличник работы в культуре СССР, директор районного Дома культуры (1963-1997)

Александр Наумович Зарецкий.

Родился в 1921 г. в г. Козельцы Черниговской области. Играть на духовых инструментах Александра никто не учил. Самоучка. В детстве познал голод и лишения. Родители его рано умерли. Александра Зарецкого в числе нескольких подростков направили в Киевское танковое училище, где начал заниматься музыкой и откуда в 1941 г. пошел на фронт. После войны работал руководителем духового оркестра в г.п. Рудинске Минской области, потом в г. Городке Витебской области, был военным дирижером в г. Камышин. С 1963 г. по 1997 г. – директор Быховского районного Дома культуры, который можно назвать его детищем. Являлся организатором и руководителем духового оркестра районного Дома культуры, который в 1973 г. получил звание «Народный». В 1981 г. в честь 60-летнего юбилея за подписью Министра культуры СССР Зарецкий получил поздравительный адрес и нагрудный знак «Отличник работы в культуре СССР».

После смерти первой жены в 1993 году, женился второй раз на Мире Романовне Джалеашвили – руководителе могилевского народного театра «Шолом».

Умер в 2002 г.

Из воспоминаний Валерия Александровича Зарецкого, сына

Ему было лет 11, когда его взяли «сыном полка». Начинал войну под Сталинградом. Дошел до Праги, там закончил войну. После войны был в танковом полку, который стоял в Быхове. Потом в Оренбургской области закончил службу. В 1961 году приехал с семьей в Быхов. В Быхове проработал с 1963 года до 1997 года директором Быховского районного Дома культуры.

После войны он был в танковом полку, который стоял в Быхове. Потом в Оренбургской области закончил службу. В 1961 году приехал с семьей в Быхов – мать Аделаида Львовна – сама из Быхова. Родственники матери пострадали в Быховском гетто. Брат отца погиб на Черниговщине. Позже нашли его могилу. А сестра его была в Волгограде, отец нашел ее уже после войны. А из родственников матери осталась одна сестра в Киеве. Две погибли. Одна – Фрадкина Евгения Львовна – воевала под Ленинградом, потом там и осталась, уже умерла. Тетя Маня работала завхозом во СШ № 2 всю жизнь. В Быхове жила на Шмолабе. Во время войны была в эвакуации. Во время его работы духовой оркестр получил звание Народного. При нем удерживалось несколько лет переходящее Красное знамя за лучшую работу. А сам он в то время получил звание Заслуженного работника культуры, есть грамоты от Верховного Совета и др. После ухода из Дома культуры Быхова работал в Могилевской филармонии по Быховскому району, организовывал концерты. При его работе здесь были концерты «Веселых ребят», Аллы Пугачевой, Валентина Леонтьева и многих других.

Когда я был маленький, он меня всегда брал на концерты по деревням. И я в автобусе исколесил этот Быховский район вдоль и поперек.

Из воспоминаний Соломяниковой Нины Петровны (1947 г.р.)

Нина Петровна Соломяникова.

Директором он был замечательным. Когда он был, дисциплина была очень строгая. Все боялись, работали все коллективы, работали кружки. При нем вообще Дом культуры был Домом культуры. А потом его выжили. Когда его культурно отправили на пенсию, он собрал и утер им всем нос. Сделал на втором этаже проводы. Пригласил всех кто в культуре работал. Столы были накрыты по всему этажу. Я опаздывала, пришла села вместе с Томашовой Маней. Они сидели за столом там и все плакали. Я говорю: «А чего вы плачете?» А она: «А что, ты разве не понимаешь, что он не сам уходит, а его выгоняют, культурно, но выгоняют». И все, после него, как отрезало. Кого б ни брали – и молодых, и подающих надежды, и старых брали. А вслед за ними стали кувыркаться и завотделами культуры. Год-два, год-два – и пошли. Дом культуры заглох.

Из воспоминаний Сороки Светланы Петровны

Александр Наумович и Мира Романовна.

Александр Наумович был большим молодцом. При нем Быхов «гремел». Помню, в середине 80-х гг. он организовал первый праздник Купалье в Барколабово – мероприятие республиканского масштаба. Это был один из первых национальных праздников тогда, потому что в годы советской власти никаких народных праздников не отмечали. Так что он стоял у истоков возрождения народной культуры.

Из воспоминаний Миры Романовны Джалеашвили, жены

Он был очень интересный человек, очень интеллигентный. Часто приходил домой с цветами, постоянно приглашал куда-то.

На его 80-летие приезжали многие из Быхова, с кем он работал, в том числе председатель райисполкома. Он тогда мне сказал, что Александр Наумович – настоящая легенда Быхова, что таких, как он, нет и, вряд ли, больше будет.

(Фотографии из семейного архива М.Р.Джалеашвили)

Кугель Калман Шмеркович
(1926-2010)

Калман Шмеркович Кугель.

Родился в 1926 году в г. Минске в бедной еврейской семье. До Великой Отечественной войны закончил 8 классов. Затем его эвакуировалась в один из городов Челябинской области. Там в подростковом возрасте одновременно с работой на военном заводе окончил среднюю вечернюю школу. В 1945 г. вернулся в Минск и поступил на лечебный факультет Минского медицинского института, который с отличием закончил в 1950 году.

По распределению Калман Кугель был направлен в Рыжковскую сельскую участковую больницу Быховского района, которой бессменно руководил в течение 47 лет. С 1998 по 2000 гг. ему пришлось поработать терапевтом Грудиновской сельской врачебной амбулатории, а с 2001 по 2003 гг. заведовал Селецкой участковой больницей. В общей сложности его трудовой стаж в сельском здравоохранении составил 53 года.

За всю свою долгую и плодотворную деятельность Кугель проявил себя как высокопрофессиональный и авторитетный специалист, воплотивший в себе лучшие качества семейного врача. Был прост, скромен, удивительно трудолюбив, уважал и любил сельского труженика.

В первые послевоенные годы территория, обслуживаемая Рыжковской сельской участковой больницей, объединяла 24 населенных пункта, более 11 тысяч населения. Можно представить, как нелегко было доктору. Надо еще учесть, что он с детства сильно прихрамывал на левую ногу, поэтому всю жизнь был вынужден пользоваться палочкой.

Калман Шмеркович Кугель.

В то время коллектив медработников больницы под руководством Калмана Шмерковича проводил колоссальную работу по ликвидации массовых инфекционных заболеваний (туберкулеза, брюшного тифа, дифтерии, трахомы, кори, коклюша и др.). Одновременно постепенно улучшалась материально-техническая база больничной амбулатории: стационар расширен до 35 коек, печное отопление заменено паровым. Большим событием было приобретение электродвижка, и стало возможным организовать работу рентгенаппарата, а также физиотерапевтического кабинета. При больнице создали даже свое подсобное хозяйство, что позволило заметно улучшить питание больных. Построили 2-квартирный жилой дом для врачей, тогда в больнице уже работали 3 доктора.

Но территории больницы накрыла чернобыльская туча, местами радиация достигла более 15 Ки/км². Местным властям пришлось расформировать школу-интернат для детей, больных ревматизмом, а Рыжковскую больницу перевести в освободившийся 3-этажный спальный комплекс школы. И Кугелю надо было заниматься реконструкцией, перепланировкой.

Кугель постоянно стремился внедрять в своей больнице новые методы диагностики и лечения.

Калман Шмеркович активно участвовал в общественной жизни района, несколько раз избирался депутатом сельского, районного и областного Совета народных депутатов.

Даже в 2009 году, будучи уже тяжело больным, Кугель принял участие в республиканской научно-медицинской конференции в г. Витебске, где выступил с обстоятельным докладом по истории зарождения и развития здравоохранения Могилевщины в до- и послереволюционном периодах.

За многие годы своей трудовой жизни Калман Шмеркович наблюдал и лечил несколько поколений жителей своего приписного участка. Сам, будучи холостяком, постоянно жил при больнице, поэтому мог оказать медицинскую помощь в любое время суток. За это он пользовался необыкновенным авторитетом у населения. К слову сказать, коллеги, пациенты и друзья-товарищи называли его просто – Николай Семенович.

За длительную и безупречную работу в органах здравоохранения отличник здравоохранения СССР К.Ш.Кугель награжден многочисленными почетными грамотами, в том числе двумя грамотами Верховного Совета БССР, а также медалями.

Местечки Могилевской области

Могилев • Антоновка • Бацевичи • Белыничи • Белынковичи • Бобруйск • Быхов • Верещаки • Глуск • Головчин • Горки • Горы • Гродзянка • Дараганово • Дашковка • Дрибин • Жиличи • Завережье • Кировск • Климовичи • Кличев • Коноховка • Костюковичи • Краснополье • Кричев • Круглое • Круча • Ленино • Любоничи • Мартиновка • Милославичи • Молятичи • Мстиславль • Напрасновка • Осиповичи • Родня • Рудковщина • Рясно • Самотевичи • Сапежинка • Свислочь • Селец • Славгород • Староселье • Сухари • Хотимск • Чаусы • Чериков • Черневка • Шамово • Шепелевичи • Шклов • Эсьмоны • Ясень •

Главная

Новые публикации

Контакты

Фотоальбом

Карта сайта

Витебская область

Могилевская область

Минская область

Гомельская область