Поиск по сайту

Воспоминания Раисы Гуревич

Так вышло, что я родилась в оккупированной Белоруссии, в доме белорусского крестьянина Василия Петровича Языменко.

У моих родителей было четверо детей, и летом 1941 года должна была родиться я. Вся моя большая семья жила в городе Климовичи Могилевской области. С началом войны мои многочисленные родные искали возможности эвакуироваться. В Климовичах проходил поезд Мариуполь-Ленинград, который останавливался у нас на две минуты, и на него в начавшейся панике невозможно было сесть. Поэтому мои родственники (в общей сложности 22 человека) купили лошадей, доехали до узловой станции Стародуб. Но там уже были немцы, и они их вернули вместе с другими беженцами. А в Климовичах была еще советская власть, папу сразу мобилизовали в армию.

До войны мама заведовала в Климовичах магазином, была знакома с очень многими людьми, в том числе с Василием Петровичем Языменко, председателем белорусского колхоза в селе Пожарь (километров 25-30 от Климовичей). Василий Петрович каждый месяц приезжал в магазин и делал заявки не только для нужд колхоза, но и для колхозников. Это был очень хороший, добрый и мудрый человек. И мама всегда старалась сделать для него и для его людей что-нибудь доброе. Люди в этом селе жили необыкновенные.

Теперь она сказала родным: «Вы оставайтесь, а я поеду к Василию Петровичу, он что-нибудь для нас придумает». Только мама приехала в Пожарь, у нее начались родовые схватки, и она родила меня в доме Языменко. Тут в село вошли немцы. Старостой сразу назначили Языменко. Они сказали: «Если ты хорошо справлялся в колхозе, то и теперь будешь исправно работать». Действительно, когда еще создавали колхоз, люди поставили условие: «Мы все пойдём, если председателем будет Языменко». И в этом колхозе жили очень хорошо. Здесь не знали пьянства, все трудились. Зимой, когда не было полевых работ, каждый занимался каким-нибудь ремеслом. Сам Языменко валял валенки. У Петрачкова, другого нашего хорошего знакомого, была пасека. А вступать в партию Василий Петрович наотрез отказался. Белорусы - люди особенные, я их хорошо знаю и всегда сразу узнаю.

Маме очень помогала тринадцатилетняя дочка Василия Петровича, Рая. Все хлопотала вокруг нее. Когда я появилась на свет, Языменко посмотрел на меня и говорит: «Смотри, чернявая, як моя Райка. Як будешь называть?» Мама ответила: «Да так и назову: Рая».

Василий Петрович спрятал нас с мамой в погребе своего дома. Мама ему говорит: «Что же делать? У меня в Климовичах четверо детей осталось и все родственники». Он отвечает: «Поеду, посмотрю, что можно сделать». Василий Петрович как староста пользовался правом свободного передвижения. Поехал, вернулся. Говорит маме: «Груня, там немцы всех евреев переписали. Сиди, никуда не высовывайся. Как только будет возможность, я им помогу». Языменко ездил туда и каждый раз рассказывал маме, как обстоят дела, кто где работает. Один мой дедушка был кузнец, другой - строитель, были среди наших родственников плотники и другие специалисты. Они ремонтировали здание под комендатуру. Женщины работали на железной дороге и по уборке. Когда все работы были сделаны, немцы отняли у них все имущество, в том числе коров, лошадей, свиней. Наша трудолюбивая родня до войны жила хорошо, в домах было немало добра, как потом рассказывал папа. Затем немцы всех евреев собрали возле больницы. Только мой дедушка Гриша, кузнец, еще доделывал какую-то работу. Тут же, у больницы, их расстреляли и бросили в общую яму.

Это было 6 ноября 1941 года. Мама всегда все предчувствовала. В этот день она просила Языменко: «Съезди, съезди в Климовичи, Василий Петрович». Он поехал, вернулся чернее тучи и говорит: «Грунечка, держись. Никого нет, всех расстреляли». Мама пошла в лес и там страшно кричала. Василий Петрович боялся, что она сойдет с ума, ходил за ней, плакал и говорил: «Грунечка, надо жить, надо жить». Маму звали Груня Семеновна, и на вид она была типичная белоруска. Рыжеватые волосы, голубые глаза. Очень выразительные. Кто раз ее видел, уже всегда помнил. У нее был звучный голос, она хорошо пела.

Вскоре в селе была свадьба: женился лицейский. Зашли в дом Языменко за табуретками, а там пеленки висят. Его спрашивают: «Петрович, а откуда у тебя младенец?» Василий Петрович говорит: «Тут заехала женщина из другого села, на одну ночь». Вернулся со свадьбы и говорит маме: «Перейдешь к моей матери жить». А его мать жила на краю села. Он привел мою маму: «Вот эта молодица с дитем будет у тебя жить. Ты утром картошки чугунок поставь, воды поставь и иди к Домне прясть. Вот замок я тебе принес большой, повесь на двери замок». Она говорит: «Сыночек, воны ж явреи, нас же всех расстреляють». - «Мама, тебе сколько годов?» - «Сколько, сколько... Восемьдесят». - «Ну, а мне пятьдесят. Ты смерти боишься, а я не боюсь. Ты же не знаешь, где наш Федька (у него на фронте был двадцатилетний красавец сын). Может, где в плену. Может, чужие люди ему раны обмывають. А ты говоришь: явреи, явреи». - «Да нет, сыночек, я ж не за себя клопочу. Як ты скажешь, так и будеть».

Так мама пожила некоторое время у этой бабушки, а потом говорит Василию Петровичу: «Я боюсь тут жить, меня все в селе знают. Пропадешь и ты, и вся твоя семья. Завези меня куда-нибудь подальше, в другое село». - «Ладно, подумаю». И вырыл нам землянку в лесу. Каждые два-три дня привозил хлеб, молоко. А потом говорит: «Это невозможно, в землянке. И дите может погибнуть». Вызнал, где в лесу скрываются партизаны, и в конце зимы, ночью, отвез нас к ним на санях.

В партизанском отряде были семьи с детьми. Командовал отрядом Еремин. Это был большой партизанский отряд, который имел связь с Москвой. Оттуда прилетали самолеты и забирали раненых. Однажды летом мама слышала разговор Еремина с пилотом. Пилот сказал, что один из раненых, которых он вывозил последним рейсом, не выдержал перелета, умер в воздухе. Еремин ему говорит: «Я хочу, чтоб ты вывез детей». - «Хорошо, я доложу начальству. А вы пока приготовьте детям бирки с данными, чтобы потом отыскать». Еремин распорядился готовить детей к отправке. Женщины засуетились, а мама не стала меня готовить. Подошел к ней отрядный врач, стал расспрашивать. Мама сказала: перелет слишком опасен и для взрослых, а тем более для малышей. Прислушались и другие женщины (к маминому мнению вообще всегда прислушивались), и некоторые, как и она, не захотели отправлять своих детей.

Мама одевалась деревенской женщиной и со мной на руках ходила в разведку. Бывала там, где находились немцы, высматривала, подслушивала. Она ведь неплохо знала немецкий язык - в школе его учила, а кроме того, помогал идиш, который близок к немецкому. Благодаря ей люди выкупили из плена немало своих родственников. Да, было такое: тыловые немцы продавали пленных. У них можно было и купить пропуск, чтобы перейти линию фронта. В отряде мама шила. Например, сшила из парашютного шелка штаны будущему известному писателю Дмитрию Медведеву, автору повести «Сильные духом». Шила Алексею Федоровичу Федорову, командиру крупнейшего в годы войны партизанского соединения, генералу и дважды Герою Советского Союза. А однажды в отряд пришел бежавший из плена молодой офицер. Оказалось, перед войной он успел окончить четыре курса Литературного института. Он попросил маму сшить ему что-то из одежды. А мама говорит: «Хорошо, а ты пока за Раей моей присмотри». Парень взял у кого-то гармонь и сочинил про меня песню, которую и потом, приезжая к нам в Климовичи после войны, пели бывшие партизаны. Мама не так, как другие: когда приходили к нам в гости взрослые, всегда сажала меня за стол. Благодаря этому я всех наших гостей помню, помню все их разговоры и рассказы.

Мама переходила из отряда в отряд, чтобы быть там, где есть женщины с детьми. Командиры отрядов, понятно, старались избавляться от них по возможности.

К зиме 1942-43 годов сложилось очень тяжелое положение для всего партизанского края. Немцы блокировали партизан. Отряд, в котором мы с мамой тогда находились, не мог оставлять у себя детей. Маму позвал к себе отрядный врач: «Семеновна, это не страшно. Вот таблетка, она уснет, и все...» Мама ничего не сказала, отошла. На другой день она смотрит: женщины, у которых были дети, чернее тучи, и детей при них нет. Командир отряда ей говорит: «Семеновна, ты нас прости: мы не можем тебя взять. Если ребёнок где закричит, мы все погибнем». Дали маме два полушубка, домотканые юбки. Собрали сухари, соль - у кого что было, и тоже дали ей. Отряд ушел, а маму со мной оставили на стежке в лесу. Мороз, рассказывала потом мама, был, видно, за тридцать, но кто его мерил? «Я блукала с тобой на руках четверо суток, с этой стежки никуда не сходила».

Вдруг мама наткнулась на двух девушек в полушубках, в ушанках с красными звездами. Это были наши парашютистки, выброшенные в расположение партизан. Одну девушку, мама запомнила, звали Полина. Она была еврейкой, студенткой московского мединститута. Мама ей говорит: «Надень юбку, возьми у меня полушубок, а свою одежду закопай в снег. Если немцы или полицейские появятся, ты молчи, а я скажу, что ты глухонемая». А та говорит: «Нет, если умирать, так я хочу, как человек».

Появились немцы с полицаями, на лошадях. Девушек в советской военной форме тут же расстреляли. А мама прикинулась деревенской дурочкой: «Да телочку тут потеряла, ищу». Они приказали ей идти за ними. Со мной на руках она еле поспевала, а отстать было нельзя - убьют.

И привели ее в Мглин (это Брянская область), в тюрьму. В этой тюрьме она пробыла недели две и бежала со мной на руках. Потом ее поймали, и она оказалась в лагере возле Мглина, где содержались семьи партизан. Там было шесть тысяч человек. Утром на поверке одна женщина, стоявшая возле мамы, говорит: «Я с ней рядом стоять не буду». Полицейский спрашивает: «Чего?» - «Она еврейка». Маму ведь до войны знали очень многие. И тут немцы услышали: «Юде? Юде? Кто юде?». Вызвали ее. «Это правда, что ты еврейка?» - «Нет». - «А почему ж она так говорит?» - «А она говорит, потому что у меня муж был еврей. А я дочка священника. Я вышла за него, чтобы большевики не сослали моего отца». - «А где же твой муж?» - «Да муж на фронте. Дай бог, чтоб он не вернулся, не люб он мне». - «А ребенок чей?» - «А это не его. Он меня так любил, что простил мне мой грех». Потом были по ночам допросы, и она на каждом допросе говорила одно и то же. Один немец ударил ее в спину кастетом. Она потом долго кашляла кровью, а на рентгеновских снимках всегда было видно темное пятно. Мама собрала всех женщин и говорит: «Бабоньки, я вас не знаю, вы меня не знаете. Если кто что скажет, первая пуля моя - вторая ваша». Мама дала им понять, что знает их родственников-партизан. «Да нет, Грунечка, мы ничего, мы будем молчать».

В лагере мама сблизилась с белорусской семьей Легусовых. Сеня Легусов окончил институт в Ленинграде, там преподавал и перед самым началом войны приехал в деревню к маме и сестре Ганне - с женой-ленинградкой Машей и детьми. У Ганны было три дочки, а у него трое сыновей, младшему было шесть лет. Тут их застала война. Сеня и Ганнин муж ушли в партизаны. Вот почему немцы посадили женщин с детьми в концлагерь. Старшая девочка Ганны, тринадцатилетняя, пыталась убежать, и ее застрелили на глазах у матери.

В мае в лагерь приехал немец и через переводчика объявил, что лагерь вывозят. Четыре раза в день будет приезжать автобус и брать по двадцать человек. «Не толпитесь, всех вывезем. Вы будете на Украине обрабатывать жидовскую землю». У людей была мечта: есть вдоволь хлеба. Шестилетний Машин мальчишка раскричался: «Хочу хлеба!» Маша не могла его успокоить и в отчаянии стала избивать, моя мама еле ее оттащила. Она б его убила... Мама почувствовала чей-то взгляд, подняла голову и увидела, что с вышки на них смотрит украинец-охранник. Рыжий, серые глаза. В глазах было столько тоски и жалости... Встретив мамин взгляд, он резко отвернулся.

Пришел первый автобус. Женщины с отекшими от голода ногами отталкивали друг друга, чтобы попасть в него. Мама говорит Легусовым, с которыми договорились ехать вместе: «Я подойду к этому полицейскому и попрошу, чтобы нас раньше посадили, а то не доживем». Подошла, просит, а он отвернулся и на нее не смотрит. Потом повернул голову, глаза сверкнули, и говорит: «На Украину? На жидовскую землю? Вас везут в Ершичи и всех мертвыми в ров сбрасывают». - «А что же делать?» - «Бежать». - «Да нас же всех постреляют!» - «Пуля в спину легче, чем спереди». - «А как же бежать? В семь рядов проволока». Тогда он указал глазами на место возле башни. Там оказалось четыре ряда проволоки.

Пришла к своим, рассказала. Договорились ночью бежать. Мне, слава богу, было два года, я ничего этого не помню, а знаю только от мамы.

Дождались ночи. Ночь была как раз темная, ни звездочки. Мама говорит: «Пошли». И вдруг Маша говорит: «Мы не пойдем. У тебя один ребёнок, Ганне тоже легче, у нее одну убили. А у меня трое, и бабку надо тащить. Ты иди, Грунечка, а мы останемся». Мама начала плакать, просить. Бабушка тоже: «Машка, оставь меня, иди. Сенька вернется, найдет себе другую красавицу вместо тебя. Детей же жалко!» - «Нет, мы тебя не бросим. Иди, Груня, сама». И мама пошла.

В один полушубок, из тех, что ей дали партизаны, закутала меня и перевязала веревкой. Влезла на проволоку и сбросила меня вниз. А потом спрыгнула сама. Я спала и даже не пискнула. По ту сторону была высокая трава. Это был июнь 1943 года.

Мама на ощупь шла по тропинке, пока не увидела впереди слабый свет. Там была деревня. Дойдя до околицы, она выбрала самую убогую хату и постучалась. Вышла женщина, посмотрела, спрашивает: «Вы оттуда?» - махнула рукой. «Да». - «Я в хату вас не пущу, в деревне немцы. Вы идите в огород, спрячьтесь в картошке, а я сейчас приду». В июне в Белоруссии картошка буйно растет, и ботва высокая, в метр. Женщина принесла два глечика - один с водой, другой с молоком, домотканую юбку и такую же рубаху, а еще куски ткани, чтоб завернуть меня. На маме одежда чуть не сгнила. «Ты все с себя поснимай и в борозду брось. И здесь сидите весь день, сейчас уже будет светать. А ночью пойдёшь по той стежке...» И она рассказала, как дойти до партизан.

Сидя весь день в огороде, мама думала: война кончится, мой папа нас найдет, а Маша Легусова с детьми погибнет. «И как я буду на свете жить и посмотрю Сене в глаза?» Мама себе такого наговорила, что, когда настала ночь, она вернулась со мной в лагерь. И сказала женщинам, что была в Ершовичах, видела, как расстреливают и сбрасывают в ров... (Она не знала, что автобусы, которые присылали за нами, были душегубки).

Женщины ее благодарили со слезами, целовали. И ночью все ушли из лагеря. Дорогу мама знала. День пересидели в той же картошке на краю деревни, а следующей ночью дошли до леса. Мама рассказывала, что, оказавшись в лесу, почувствовала себя счастливой. Так снова хотелось жить!

Утром услышали топот лошадей, притаились в кустах. Едут два всадника на белых лошадях, один кричит: «Выходите - стрелять будем!» И Маша узнала голос своего мужа. Выскочила из кустов. Он кричит: «Стой! Стрелять буду!» А она упала и стала обнимать ноги лошади.

Мой папа партизанил в других лесах, в других отрядах. Он считал, что мама погибла и что он теперь один на свете из всей родни. Искал опасных заданий, искал смерти. Не брился, не стригся уже. И вот приходит к нему командир и говорит: «Григорич, пойди, побрейся. Что ты за боец?» - «Да ладно...» - «Я тебе что, не командир? Приказываю: побрейся и в баню сходи. Жена твоя живая и дочка».

В ноябре 1943-го освободили Климовичи, и мы остались там жить.

Местечки Могилевской области

Могилев • Антоновка • Бацевичи • Белыничи • Белынковичи • Бобруйск • Быхов • Верещаки • Глуск • Головчин • Горки • Горы • Гродзянка • Дараганово • Дашковка • Дрибин • Жиличи • Завережье • Кировск • Климовичи • Кличев • Коноховка • Костюковичи • Краснополье • Кричев • Круглое • Круча • Ленино • Любоничи • Мартиновка • Милославичи • Молятичи • Мстиславль • Напрасновка • Осиповичи • Родня • Рудковщина • Рясно • Самотевичи • Сапежинка • Свислочь • Селец • Славгород • Староселье • Сухари • Хотимск • Чаусы • Чериков • Черневка • Шамово • Шепелевичи • Шклов • Эсьмоны • Ясень •

Главная

Новые публикации

Контакты

Фотоальбом

Карта сайта

Витебская область

Могилевская область

Минская область

Гомельская область