ВОСПОМИНАНИЯ О МОЕЙ ЖИЗНИ

Эти рассказы о жизни посвящаю моей жене и верной помощнице.

Ольшов

Моя родина – деревня Ольшов (Хотимский район, Могилёвская область). Она находится в трёх километрах от когда-то условной (при СССР), а теперь настоящей границы с Брянской и Смоленской областями.

Деревню разделяет надвое небольшая речушка под названием – Ольшовка. Название речки и деревни происходит от слова «ольха». Берега речушки были обильно покрыты густыми зарослями ивняка и ольховника. Река берёт своё начало в Смоленской области и впадает в реку Беседь, огибающую районный центр – город Хотимск, с северной стороны.

За рекой, на правом её берегу, расположена деревня Ивановка. Речка Ольшовка была местами настолько узка, что взрослые парни ее запросто перепрыгивали. Она здорово обмелела после войны. Причина – вырубка кустарника на топливо.

Во время военного лихолетья местным жителям было запрещено ходить в лес. По приказу немецких оккупационных властей был сплошь вырублен лес вокруг райцентра на расстоянии трёх километров – боялись партизан. На дорогах, ведущих в лес, были выставлены блокпосты с вооружённой охраной, состоящей из полицейских.

В настоящее время речки Ольшовки фактически не стало. Вместо неё прорыта канава. Это результат деятельности построенного после войны молокозавода. Вода в канаве стала молочного цвета – результат прямого спуска в бывшую речку отходов производства. Когда-то небольшая, но богатая рыбой речушка, превратилась в сточную, с неприятным запахом, канаву.

За рекой после чернобыльской трагедии образовался большой посёлок из переселенцев. До войны здесь был сад, занимавший около сорока гектаров колхозной земли. Теперь он почти полностью вырублен под застройку домов для «чернобыльцев».

Мы до войны жили в посёлке, примыкавшем к деревне Ольшов. Посёлок был небольшой, около десятка изб, расположенных по одну сторону проселочной дороги. По другую сторону дороги было большое гумно, а перед ним – ток для обмолота зерна. Здесь всегда, зимой и летом, было полно всякой птицы.

Посёлок находился в километре от городской черты. Границей был небольшой ручей (Величье) с деревянным мостом. Дальше – городская территория, куда нам вскоре и пришлось перебираться.

В 1937 году нас объявили «единоличниками». В то время это было опасно – могли под любым предлогом отправить в Сибирь. Отец с матерью отказались вступать в колхоз. У нас отобрали приусадебный участок и велели срочно убираться...

Каким-то образом отцу удалось получить небольшой участок земли под строительство дома на окраине Хотимска. В 1938 году мы перевезли избу и стали скромно жить на новом месте.

Теперь нас никто не беспокоил. Отец шутил: «Можно подумать, что мы оказались в другом государстве. Вот что значит один километр на той же советской земле...»

Как говорили горожане в средневековой Западной Европе: «Сам воздух города делает человека свободным...»

Мы поселились на улице 1-я Кузнечная (теперь имени Болдина, генерала, участника войны).

Наши родственники, оставшиеся в колхозе, работали за трудодни-«палочки» и по-хорошему завидовали нам. Особенно тяжело доставалось там двоюродной тётке по прозвищу Кондратиха. Бедной старушке приходилось работать в колхозе и растить малолетнюю внучку.

Однажды из-за болезни Кондратиха не смогла выйти на работу, отлёживалась на печи. Явившийся её проведать пьяный бригадир избил старушку кнутовищем, да ещё и пригрозил отказом предоставить лошадь для подвозки дров. Пришлось с ним разбираться моим двоюродным братьям, после чего он сразу же затих. Более того – однажды этот бригадир сам ей привёз целый воз дров...

Мы все помогали Кондратихе, чем могли.

Внучка, которую старушка вырастила, потом закончила пединститут и стала учительницей.

А сама Кондратиха внезапно скончалась: полезла на чердак за лечебными травами. Сорвалась с хилой лестницы и убилась насмерть. Мы ей были благодарны за её знахарство. Она фактически была нашим домашним врачом. Её помощь была безотказной и всегда полезной. Жаль, что её знания и умение ушли вместе с ней.

Нынешней молодёжи кажется невероятным, что сельская местность в то время была беспаспортной зоной. Чтобы удержать рабочую силу в колхозах, умышленно не выдавали паспорта. Сельские жители тогда на самом деле жили в условиях нового, советского крепостного права. Оно было постепенно отменено только после смерти Сталина.

Труд крестьян в колхозах был настолько непроизводителен, что держать людей насильно в сельской местности стало бесполезно. В конце 60-х годов XX-го века в одночасье колхозы превратились в совхозы, т.е. в государственные сельскохозяйственные предприятия. По сути это была вторичная экспроприация на селе.

Когда-то коллективная собственность без ведома колхозников (колхозы не распускались) превратилась в государственную. Всем были выданы паспорта и предоставлено право свободного места жительства. В совхозах стали выдавать зарплату деньгами. Многие люди остались и дальше жить на селе из-за приусадебных участков, постепенно превращая свои усадьбы в дачи для своих детей и близких родственников, проживающих в городах.

Хотимск

Хотимск – посёлок городского типа, районный центр. Был образован в XIV веке мелкими торговцами и ремесленниками. Название город получил от слова «хотим», так как был расположен на пограничной территории Литовского и Московского княжеств. Жители посёлка в то время хотели быть под властью Москвы.

Место расположения посёлка живописное. Он находится на холме между трёх рек: Жадуньки и Ольшовки, впадающих в более крупную реку – Беседь, берущую начало в одном из болот Смоленской области. Вдоль её берегов расположено множество больших и малых деревень. Одной из таких деревень является Молуновка. Так её назвали из-за большого количества ветряных мельниц. Жители Хотимска издавна перемалывали зерно в муку именно в Молуновке. Ещё эта деревня славилась своими вальщиками лучших в районе валенок. Молуновские мастера старались держать марку качества высоко. Валенки валяли на заказ.

Довоенные фотографии со стендов хотимского краеведческого музея.

В советское время Хотимск не получил развития и остался захолустьем. Причина – удалённость от железной дороги. До ближайшей станции Коммунары было 45 километров по бездорожью: зимой снег, а весной и осенью непролазная грязь. В первые послевоенные годы даже не было автобусного сообщения. До станции чаще всего добирались на гужевом транспорте или пешком. Дважды пришлось и мне с чемоданом в руках проделать этот путь...

Жизнь в оккупации

Нельзя сказать, что война не ощущалась. Её чувствовали. Она приближалась. Это было заметно по настроению людей. Хотя о войне и не говорили, но чутьём, данным человеку самой природой, война предугадывалась. Непроизвольно она закрадывалась в души людей необъяснимым страхом. Моя неграмотная мать, слушая радио между делами по дому, однажды сказала за обедом: «Стали часто говорить о мире с Германией. Не обернулось бы это войной?..»

К сожалению, слова матери оказались пророческими. Хотя наши правители и пытались объяснить все неудачи в начале Отечественной войны внезапным и вероломным нападением Германии на нашу страну, это не снимает с них ответственности за трагедию, постигшую наш народ. Имея «глаза и уши» во всём мире, они не знали о приближении войны? Народ чувствовал, а они не знали. Вместо извинения перед народом Сталин и его подручные объявили врагами народа всех военнопленных и тех, кто насильно был угнан в Германию в качестве рабов. А кто виноват в трагедии этих несчастных? Они пострадали дважды: после фашистских лагерей, оставшиеся в живых были отправлены в советские лагеря, где было не лучше.

Все разговоры в довоенное время заканчивались словами: «Не было бы войны!..» А она началась.

Военкоматы стали проводить мобилизацию. Одним из первых был призван муж моей сестры Сони – Андреенко Владимир. Это был очень веселый и жизнерадостный человек, великолепный музыкант-баянист. Я был очень привязан к нему. Он часто брал меня с собой на вечера. Всегда находил для меня место посидеть. Баловал меня сладостями и подарками. Мы горевали всей семьей, когда его забрали в армию. У всех было предчувствие, что мы его видим последний раз... Так оно и получилось: с войны он не вернулся. Пропал без вести, как и многие его сверстники в пламени войны.

Когда мы узнали о захвате фашистами Минска, стало ясно, что они скоро явятся к нам. Почти ежедневно разбрасывались с самолетов немецкие листовки с призывами сдаваться без сопротивления. Славянам обещали сохранить жизни, а цыганам и евреям грозили уничтожениям. Частично евреи успели эвакуироваться, но многие всё-таки остались. В суматохе они растерялись и не успели покинуть родные края. Особенно тяжело было отправляться в далекий тыл тем, чьи предки жили здесь многие столетия. Оставшихся было более тысячи человек.

За неделю до прихода фашистов мы увидели их первые самолеты, прилетевшие бомбить местный аэродром. На обратном пути они обстреляли из пулеметов нас, пацанов, и несколько десятков колхозников, убиравших сено на колхозном лугу за рекой Ольшовкой.

К счастью, все успели вовремя броситься в реку и спрятаться в крутых берегах, заросших кустарником. Никто не пострадал, так как обстрел был с большой высоты. Фашистские летчики, наверное, решили просто попугать людей и насладиться их страхом.

Одним словом, немцы позабавились. Несколько пуль попали в дверь землянки около недостроенного молокозавода, где жил седой старик, сторож новостройки. Хорошо, что в это время там никого не было.

За несколько дней до прихода германских войск в центре поселка вспыхнул пожар. Сестра Соня и я в это время были недалеко от дома, где она жила с мужем Володей. Когда мы добежали до ее дома, то дома фактически уже не было: он сгорел...

Мы в последний раз взглянули на догоравший дом и задворками стали пробираться до окраины в направлении отцовской избы. В одном месте мы притормозили, так как прямо над нами пролетал самолет, бросавший бомбы вдоль центральной улицы Ольшовской. Это нас спасло. Перед нами упала бомба на дом, через двор которого мы хотели перебежать. Пробив крышу, бомба взорвалась в самом строении. Деревянное здание моментально было охвачено пламенем. Сестра часто вспоминала этот случай. «Сам Господь Бог спас нас от смерти!» – так говорила она.

В течение нескольких недель шло отступление наших военных частей. Часто отступавшие красноармейцы шли небольшими группами, спрашивая у местных жителей названия населенных пунктов в восточном направлении. Хотимск самый восточный пункт Белоруссии. Пограничники, заночевавшие у нас, оставили хромую лошадь и овчарку, обученную делать подножку и валить на землю нас подростков. Делала она это очень ловко, но никому из нас не причиняла вреда. Мы откупались от собаки едой, которую носили специально с собой для нее. Получив съестное, она устраивала небольшое представление из прыжков, кувырков и замираний. Эта собачка хорошо умела ползать по-пластунски. Хромую лошадь у нас отобрали полицейские, а овчарка затем куда-то исчезла.

Немцы вошли в Хотимск 15 июля 1941 г. Через день откуда-то появившиеся полицаи согнали посельчан на футбольный стадион, где выступил немецкий комендант. Он говорил резко и властно, как будто выстреливая слова. Все сводилось к угрозам наказаний местных жителей в случае сопротивления немецким властям. За убитого немца комендант грозился расстреливать десять местных жителей по выбору.

Евреев, оставшихся в Хотимске, согнали в образовавшийся концлагерь. Евреев было около 1000 человек. Немецкий комендант, как опытный проходимец, не стал сразу уничтожать евреев. Он решил их предварительно ограбить. Евреям по строгому списку разрешали покинуть на неделю лагерь с обязательным возращением в указанное время. Для этого выдавали специальные письменные разрешения. Покидать лагерь разрешалось одному из членов семьи. В случае побега все остальные родственники подлежали расстрелу. Одиноких евреев не отпускали. Когда все еврейские тайники были обнаружены специально созданной группой полицаев, евреев было решено уничтожать. Некоторые, более богатые евреи пытались выкупиться, но это им не помогло.

В назначенное время все евреи были эпатированы в направлении противотанкового рва (зачем его рыли горожане, так никто этого и не понял: он не пригодился для обороны поселка?). Пригнанные евреи были поставлены на обрыве рва и без всяких речей расстреляны. Расстрел производили полицаи. Немцев было всего несколько человек. К этому времени была оборудована немцами русская комендатура. Руководили расстрелом главари этой комендатуры. Всего погибло около 800 евреев. Расстрелянных, многие из которых еще были живы, присыпали кое-как землей. Приближаться к месту казни никому не разрешалось. Всю ночь с этого проклятого места были слышны стоны умирающих от ран людей. К утру все стихло...

Только одной женщине удалось бежать с места расстрела. Когда раздались первые очереди из пулеметов, одна из евреек, обезумев от страха, рванулась в сторону небольшой сосновой рощи около льнозавода и, падая, рывками побежала к густым зарослям ивняка на берегу реки Беседь.

Берег был крутой, обрывистый, там женщина вплавь перебралась через реку и схоронилась в еще более густых зарослях кустарника и осоки. Полицаи не ожидали этого и на какое-то время оторопели, что и спасло эту несчастную женщину. Их пули не достигли своей цели...

Мне довелось видеть эту женщину уже после войны. Она была вся белая от седины. Её сестра, Белла Владимировна, преподавала в школе немецкий язык. Спасшаяся, она всё время чем-то болела. Затем куда-то исчезла. Говорят, умерла. Пережитое лишило её здоровья. А Белла Владимировна в годы перестройки эмигрировала в Израиль.

Первым русским комендантом был, на удивление всем, отец известного белорусского поэта, дважды лауреата Сталинской премии (впоследствии Государственной премии), Аркадия Кулешова. В настоящее время его именем назван Могилёвский пединститут, в котором Аркадий Кулешов учился в довоенное время. А тогда этот известный поэт жил в Москве.

После войны я как-то разговаривал, будучи в Могилёве, с местным партизаном Левертовым. Его сообщение при встрече в Москве с Аркадием Кулешовым об отце-предателе было подобно грому среди ясного неба. Правда, к еврейской трагедии Кулешов-старший никакого отношения не имел. Пробыл комендантом он не долго, всего несколько месяцев, так как был почему-то заменён. Говорят, что его племянник, живший с ним, куда-то внезапно исчез. Предполагали – к партизанам. После освобождения Хотимска Кулешова-старшего никто не трогал. Частенько я его видел, пасшим корову на обочинах дорог, или отводившему её к пастуху. Видимо, сказалась поддержка и защита сына, снова переехавшего в Минск. Его стихотворение «Комсомольский билет» было включено в школьную программу для обязательного изучения в старших классах.

Нас, пацанов и девчонок, немцы решили насильно загнать в школу. Для того использовали брошенные помещения бывшего до войны детского дома. Я оказался в первом классе. Мне шёл восьмой год. Учили две учительницы. Одна из них – поповская жена. Они разделили класс надвое: читающих – в одну группу, и тех, кто не умел читать – в другую. Я оказался в более грамотной группе. Моим соседом по парте стал паренёк с нашей улицы, Громов Андрей. Он сидел со стороны прохода, я – около окна. Учительницы были злые и вредные. Они за всякую провинность били нас здоровенной линейкой, сделанной из толстой фанеры. Учебники были советские, но со склеенными листами. Портреты были зачёркнуты...

Иногда к нам в класс заходил надзиратель (учительницы называли его «смотрителем»). Это был высоченный, но очень худой немец, хромавший на одну ногу. Он жестом спрашивал у учительниц, кого следует наказать. Наши преподавательницы частенько показывали, подняв несколько пальцев (это означало количество резиновых палок). Немец-надзиратель отстёгивал от ремня здоровенную палку, брал за шиворот провинившегося и бросал его лицом вниз на учительский стол и крепко бил ребёнка этой палкой. Затем, погрозив пальцем всем, с гордым видом покидал класс. Урок продолжался...

Я однажды не выдержал, когда одна из учительниц стала бить по голове линейкой моего соседа по парте, Андрея. Я вскочил на подоконник, выбил плечом раму и был таков. На второй день явился к нам полицай, но я был отправлен в деревню к родственникам под видом больного. Полицай всё понял, но делу хода почему-то не дал...

После этого я в школе больше не появлялся. Да и школа вскоре была закрыта. Одно здание наполовину сгорело, а надсмотрщик сбежал. Кто-то из ребят-переростков заложил в печь, которую он затапливал по утрам перед физзарядкой, пачку взрывателей от гранат.

Немец был пунктуальный. У него весь день был спланирован по минутам. Каждое утро он после сна открывал окно, поджигал дрова в печи и шёл делать зарядку на школьном дворе. Затем там умывался у колодца. После процедур шёл готовить завтрак. А на этот раз ему повезло: взрыв прогремел перед его возвращением. Сорванной с петель дверью немцу разбило лицо и крепко помяло, швырнув на противоположную стенку коридора...

Вскоре в бывшей школе появились новые хозяева – власовцы, но об этом будет отдельный разговор.

Родители

Отец: Володенко Иван Федосович. Родился в 1890 году. Крестьянин. После окончания Первой мировой войны вернулся фактически инвалидом по зрению.

На фронте мой отец попал под первые газовые атаки немцев. Противогазов не было. Спасались тем, что зажигали в окопах и траншеях сухие дрова, покрытые сверху сырой травой. Во время газовых атак (газ-хлор) смертельное газовое облако, спускаемое по ветру, приподнималось дымом. Солдаты в это время лежали на дне окопов пластом – лицом вниз. От едкого дыма, раздражавшего глаза, отец получил контузию глазного нерва. Во время непогоды или расстройств сильно била слеза...

Перебравшись в Хотимск, мой отец там работал – плотничал. В это время не было в райцентре строительной организации. Создавались строительные артели. Плотники, как правило, избирали отца своим бригадиром, так как он считался одним из самых грамотных, честных и надёжных работников. Он был ими признан – лучшим плотником в округе. Имея четыре класса церковно-приходской школы, отец мой мог составить проект, произвести расчёт расхода материалов, составить смету и так далее. По каждому объекту составлялся договор и утверждался в райфинотделе для уплаты налогов. Однако, денег семье не хватало, поэтому отец всё время искал попутные заработки. Обычно, во дворе райзаготконторы, где в свободные от основной работы часы, отец выполнял различные задания. Много времени и сил забирало содержание приусадебного участка. За содержание домашней живности: коровы, поросят, кур и т.д. тогда тоже платили налоги.

В оккупационный период моего отца часто гоняли полицейские «под ружьём» на выполнение разовых работ. Он соглашался выполнять только одну работу – делать кресты на могилки убитых фашистов. И частенько получал тумаки или удары прикладом. Были случаи серьёзных побоев с синяками и кровью.

Уже через год пребывания немцев в Хотимске на территории школьного парка образовалось большое кладбище, уставленное крестами. По размеру крестов можно было определять общественный и должностной статус похороненных немцев. Генералам (точнее, их останкам) «заламывали» кресты огромных размеров. Сохранившиеся целиком трупы генералов отправляли в Германию. Во время своего бегства немецкие власти приказали спилить все кресты и сровнять все могилы. Боялись надругательства.

После войны отец не мог работать в полную силу, так как при немцах дважды был очень сильно избит резиновыми дубинками в полицейском участке. Один раз до полусмерти. Во время избиений больше всего пострадали лёгкие. Отец долго и часто кашлял с кровью. Много болел. Спасала, как всегда, тётка Кандратиха со своими травами, компрессами и отварами. Становилось после лечения немного лучше. Однако, всё равно, отца продолжали мучить боли. Умер он в 1956 году

Мать: Володенко Ксенья Устиновна. Девичья фамилия – Алексеенко. Родилась в 1895 году в семье крестьян с хорошим достатком. Семью матери при раскулачивании отправили в Сибирь, где-то в район Нижнеудинска. Так советская власть расправлялась с теми, кто хорошо трудился на своей земле и имел, поэтому в доме достаток. Мать спасло то, что она была замужем за бывшим батраком, моим отцом. Трагедию своей семьи мать моя сильно переживала, поэтому часто болела, но старалась изо всех сил, ведя домашнее хозяйство. Конечно, ей было очень нелегко. Во время оккупации вместе с моим отцом и её избивали полицаи. У матери тоже были отбиты лёгкие.

Однажды родителей, после очередного избиения, пришлось доставлять домой из противотанкового рва, куда их выбросили на умирание. Помог товарищ отца по плотницким делам. Он жил недалеко от этого проклятого места и видел, как их туда вёз полицейский. Помогая им, товарищ подвергал себя опасности: мог тоже оказаться на и месте...

Весь сыр-бор разгорелся из-за моей сестры Сони. Как-то раз, её и двоюродную сестру Ольгу схватили на улице два полицая. Им было дано задание скомплектовать группу молодых женщин для отправки в Германию в качестве служанок или рабынь. Моя сестра была, как говорится, не из робкого десятка. Когда один из полицаев зашёл в соседний дом за очередной жертвой, Соня сбила с ног охранника, отобрала у него винтовку и забросила её в палисадник с цветами. Пока полицай приходил в себя и искал своё оружие, обе женщины сбежали.

Обозлённые полицаи решили отыграться на моих родителях. Они пинками и тумаками загнали их на полицейский двор. В это время там был переполох. На партизанской мине по дороге на станции Коммунары (15 км грунтовой дороги) подорвался какой-то высокопоставленный немецкий чиновник. Он ехал в легковом автомобиле. Перед ним были пущены две лошади с боронами (специально боронили дорогу, чтобы обезвредить мины – своего рода разминирование). Лошадьми управляли два крестьянина-смертника. Следом шла телега с полицаями. Несмотря на такие предосторожности, машина подорвалась... От погибшего чиновника и шофёра с охраной ничего не осталось...

Когда отца с матерью доставили в полицейский участок, там шёл допрос тех самых полицаев, которые ехали на лошадях вслед за крестьянами. А крестьян расстреляли сразу после взрыва... Всю злобу разъярённые полицаи вымещали на тех жителях посёлка, которые по каким-либо причинам оказались в полицейской комендатуре. Там были и мои родители. И именно поэтому они попали тогда в злосчастный ров. После такой страшной экзекуции мои родители долго болели, и встать на ноги, как следует до конца жизни так и не смогли...

Когда немцы произвели отправку в Германию большую партию молодых женщин, тогда и перестали искать мою сестру Соню. Всё постепенно улеглось, но она всё равно ещё долго скрывалась у родственников по разным деревням.

В то время, когда мои родители были забраны полицаями, а сестра была в бегах, мимо нашей избы проезжала пролётка на двух колёсах. В ней с вожжами в руках сидел сам немецкий комендант (звали его Шнитпером), а рядом с ним – проститутка с нашей улицы (некая Романенко). Глянув на меня (я был в палисаднике), она что-то сказала немцу, который выхватил пистолет и навскидку выстрелил в меня. Спасло чудо (я с тех пор верю в ангела-хранителя): пуля попала в еловый столбик забора, задела сучёк и рикошетом пролетела мимо меня, вонзившись в стену избы. В это время что-то крикнула от страха соседская девушка Сара. Второй выстрел немец сделал в неё. Раненая в плечо девушка упала, а я рванул за дом и спрятался в картофельной ботве. Рана соседки оказалась неопасной и вскоре зажила. Отверстие в столбике потом долго рассматривали все мои родственники. Они говорили: «Есть же Бог на свете...»

Примерно через месяц я в очередной раз отправился с небольшим ведёрком набрать воды из кринички, которая выкопал у подножия оврага при спуске к речке Ольшовке. Она находилась в четверти километра от нашей избы. Когда я возвращался обратно и шёл по тропинке вдоль реки, протекавшей внизу небольшой горушки, тишину раннего утра нарушали голоса пьяных полицаев, распивавших самогон на полянке среди кустов за рекой. Вдруг у меня слетает с головы фуражка и падает на картофельную ботву левее меня. Я, не успев испугаться, бросился наземь. Отполз подальше от тропы и подобрал фуражку. В её козырьке была небольшая дырочка... Стало понятно: эти изверги стреляли в меня на спор. «Снова, – сказали мне дома, – спас ангел-хранитель».

Фрагменты воспоминаний
Алексея Ивановича Володенко
(умер в мае 2009 г.)

Местечки Могилевской области

Могилев • Антоновка • Бацевичи • Белыничи • Белынковичи • Бобруйск • Быхов • Верещаки • Глуск • Головчин • Горки • Горы • Гродзянка • Дараганово • Дашковка • Дрибин • Жиличи • Завережье • Кировск • Климовичи • Кличев • Коноховка • Костюковичи • Краснополье • Кричев • Круглое • Круча • Ленино • Любоничи • Мартиновка • Милославичи • Молятичи • Мстиславль • Напрасновка • Осиповичи • Родня • Рудковщина • Рясно • Самотевичи • Сапежинка • Свислочь • Селец • Славгород • Староселье • Сухари • Хотимск • Чаусы • Чериков • Черневка • Шамово • Шепелевичи • Шклов • Эсьмоны • Ясень •