Поиск по сайту

Виктор Артемьев

СУДЬБА ЕВРЕЕВ ДЕРЕВНИ ОРДАТЬ

Исторически сложилось так, что в царской России евреи имели право жить только в отдельных губерниях, городах, местечках – это была так называемая черта оседлости. В Беларуси – Северо-Западном крае – евреев было много. Даже поговорка сохранилась: «Віцебск, Ворша, Шклоў, Магілёў, Рагачоў, Ляды – усё яўрэйскія гарады".

Белорусы породнились с евреями

Мавра Митрофановна Артемьева
(Глушанкова).

Не знаю, с какого времени, но на Шкловщине, в деревне Ордать прижилась, и довольно основательно, еврейская семья Гирши (Григория) Лейзаровича. Главу семьи и его жену я не знал и ничего про них не слышал. А вот с детьми, уже взрослыми, был знаком со всеми. Они были старше меня. Когда мне было лет пять, а может, и шесть (я родился в 1927 году), произошел такой эпизод: мои родители и старшая сестра Надежда ходили летним днем с нашего хутора Чарейцев Круг на свадьбу моего дядьки Федора Митрофановича Глушанкова, который жил в трех километрах от нас. Он был родным братом моей матери – Мавры Митрофановны. Дядька-белорус женился на еврейке Берте Григорьевне Лейзарович. Его выбор вызвал у сельчан переполох: на несколько дней это событие стало главной новостью в каждом деревенском доме. А в деревне было больше двухсот дворов.

Берта работала продавцом в сельском магазине. Со следующего года дядьку Федора часто можно было видеть на бричке: с помощью жены он устроился на работу в Шкловскую заготовительную контору.

У Берты были сестры и брат. Одну сестру звали Бася, так же, как и речку, которая протекала вдоль деревни Ордать, слева от нее на восток – к Кищиц-Черневке и дальше. Меня, маленького, очень удивляло, что у женщины такое же имя, как у речки. Вокруг таких имен больше ни у кого не было. Бася Лейзарович работала учительницей начальных классов Ордатской семилетки и жила в семье моего дядьки Федора, помогая воспитывать племянников – Дину и Леника.

Залман

У Берты и Баси был брат – Залман Григорьевич Лейзарович. Он был прекрасным кузнецом и работал в той же Ордати на колхозной кузнице. У него была семья и свой дом. Жена – из местных крестьян, белоруска Наталья. Залман перед жатвой каждый год приезжал в наш колхоз "Пятилетка за четыре года", в соседнюю деревню Радищино, чтобы наточить серпы. А заодно ремонтировал сложные крестьянские приспособления, без которых в деревне не обойтись: кому потянуть лезвие топора, кому выковать задвижку к двери, кому пробой, новый нож и много чего еще…

Залман был высоким мужчиной, широким в плечах, круглолицым и всегда с доброй улыбкой. Он никогда и никому не сказал плохого слова и всегда выполнял свои обещания. С любовью относился к детям. Подросткам, тем, у кого хватало сил, разрешал покачать кузнечные меха, а старшим – даже поработать молотом на раскаленной наковальне. Кузнечная работа в его исполнении казалась не только самой интересной, но даже и легкой. От старших односельчан не раз приходилось слышать, что кузнец Залман – человек мягкий, добрый, работящий. Крестьяне его уважали.

Когда в 1941 году началась война, Залмана Лейзаровича мобилизовали на фронт. С войны он не вернулся. В книге "Память. Шкловский район" на стр. 283 есть такая информация: "Лейзарович Залман Григорьевич, р. в 1906, д. Ордать, пропал без вести в августе 1943".

Хая и Ицик

Дядька Федор и его жена Берта, в надежде на то, что немцев быстро погонят назад и все как-нибудь обойдется, эвакуироваться не успели. Но когда оккупанты установили на Шкловщине свой порядок, бургомистр и полицейские стали им угрожать. Берта вынуждена была принять христианскую веру. Окрестили в церкви и детей. Казалось, что беда миновала. Но это было только начало трагедии…

У Берты и Баси была сестра – Хая Григорьевна Лейзарович. Хая была инвалидом с детства, но получила образование и работала в шкловском банке. Когда немцы заняли Шклов и стали расстреливать евреев, ей удалось спрятаться в чьем-то доме. Оставаться в Шклове было небезопасно, и Хая пошла в Ордать к сестре Берте. Но если Берта время от времени скрывалась от полицейских у соседей, то ее сестра Хая вынуждена была прятаться и от соседей тоже: кто-то один мог случайно проговориться, а деревня большая – "хороший" человек всегда найдется.

Моя сестра Мария, которая была старше меня на три года, какое-то время жила в доме у дядьки, присматривая за хозяйством. Как-то раз в дом вошли двое полицейских и спросили:

– Это ты жидовкина племянница?

– Я…

Однако соседка, которая совершенно случайно оказалась в тот момент в доме, не преминула уточнить:

– Она белоруска, племянница Федора, он ей родной дядя.

Дядька Федор и его жена Берта только ночевали в своем доме, а потом, чуть свет, будили детей, завтракали и поскорей уходили к соседям. Хая же шла в баню, а чаще всего в погреб. Моя сестра тайком относила ей туда еду – на целый день. Однажды полицейские устроили очередную облаву. Хая узнала об этом и запаниковала. Она выскочила из бани и огородами побежала к речке. Полицейские заметили ее и застрелили.

Еврей Ицик, близкая родня Берты, тоже жил в Шклове, и ему удалось избежать расстрела. Какое-то время он скрывался в городе, по знакомым. А как-то выбрался в Ордать, проведать Берту, а может и поискать новое прибежище, потому что в Шклове очень часто проводились облавы. При каких обстоятельствах полицейские схватили Ицика, мне неизвестно. Его пешком повел в Шкловскую комендатуру полицай Мишка Тишков с Радищино. Вернулся конвоир поздно вечером и хвастался:

– Взошли мы на мост через Днепр. Дошли до середины моста, и я кричу ему: "Прыгай, жид, в Днепр, а то застрелю!" Он прыгнул и утонул…

Скорее всего, Ицик сам прыгнул в Днепр, чтобы избежать пыток и гестапо. После войны полицая судили. Свой срок в лагере он отсидел. Потом жил недолго.

Берта и Федор

После трагедий с Хаей и Ициком какое-то время в Ордати было относительно спокойно. После обряда крещения жены Федор Глушанков умаслил бургомистра волости, благо было чем, а сельчане всегда относились к евреям хорошо. Так дожили до лета 1942 года.

Как-то в Ордать приехал начальник Горецкой полиции, некто Минин. Сам он был родом с соседней деревни Шостаки (то ли родился там и работал до войны в Сухаревской школе Чаусского района, то ли наоборот). Служил немцам верно, как сторожевой пес. Он арестовал дядьку и его жену и отвез их в Шкловскую немецкую комендатуру. Но через пару дней их отпустили: ордатский бургомистр арестованных характеризовал положительно, да и в Шклове у дядьки Федора нашлись добрые люди, которые за него заступились.

Минин во время ареста Глушанковых прихватил себе кое-что из их имущества. Не отдавать же назад. Тем более, хотелось забрать и оставшееся – Глушанковы и посудой, и одеждой были обеспечены лучше односельчан. В январе 1943 года Минин снова появляется в Ордати. На этот раз имущество забирает все до основания, а дядьку с женой везут не в Шклов, а в Горки. Вот как об этом рассказывала моя мать Мавра Митрофановна Артемьева (девичья фамилия Глушанкова):

– Брата Федора и Берту забрали, кажется, сразу после коляд. Мороз был сильный. Федор, не знаю, как ему удалось, забежал в дом Яковки и моей сестры Агафьи и отдал им две сотни, сказав, чтобы передали мне. И чтобы передали еще, что их забрали. Мы с сестрой Анной, как только узнали, быстро собрались и пошли. А их из Ордати уже повезли в Горки. Мы – следом. В Тимоховке их посадили в погреб, который находился в доме под мостом. Охранял их полицейский, парень из Ордати. Звали его Василием, фамилию забыла. Он меня хорошо знал. Парень открыл погреб, выпустил их к нам, а сам вышел во двор, чтобы никто не зашел в дом, пока мы там.

Федор говорит: "Нас повезут в Горки. Идите в Рабки к Бернадскому. Он знаком с Дозорцем в Горках, и туда вас отвезет. Дозорец поможет, чтобы выпустили. Брат дал еще несколько поручений. Мы попрощались с Федором и Бертой и быстренько пошли в Рабки. Бернадский – мой и Федора брат. Я пошла к ним. Они пуда два муки пшеничной насыпали и мяса положили (овечку зарезали) – подарок Дозорцу. Он сам с Рабкой, из бывших раскулаченных, служил кем-то в горецкой тюрьме. Назавтра мы все приехали в Горки. Отец и жена Дозорца во дворе, а его нет. Сказали, что поехал на партизан. Я ночевала у них в доме. Назавтра он приехал, спросил фамилию моего брата, и мы пошли в тюрьму. Дозорец спросил, прибыли ли Глушанковы. Оказалось, нет… Пошла я со двора, иду по Горкам, встречаю знакомого Семена – сам из Ордати, а живет в Горках.

– Чего ходишь тут, Мавра?

– Брата с женой забрали полицейские.

– Так в пятницу расстреляли их!

– Где?

– В Тимоховке.

Иду в Тимоховку, встречаю там тетку Ивана Красного с Вишенки, которая замуж пошла в Тимоховку. Она и говорит:

– Бабоньки, скорей идите отсюда, а то и вам то же будет!

И я вернулась домой"

Раньше мать рассказывала более подробно, называла даже фамилию полицейского, но и я тоже забыл ее. Не удивительно – почти семьдесят лет прошло с того времени. Яковка – это Яков Сергеев, муж моей тетки Агафьи. Красный – сельское прозвище, а на самом деле – Шляхтов. Дозорец, возможно, тоже сельское прозвище. Хорошо помню, что первое время после расстрела мать говорила: «Дозорцев». А еще она рассказывала, что расстреляли Федора и Берту на опушке Тимоховского леса. Федора заставили самому себе копать могилу.

Дядьку Федора я запомнил высоким красивым мужчиной. Не болтливым, всегда спокойным, рассудительным. Он никогда не повышал голоса. Был сильным и трудолюбивым. Летом 1942 года помогал мне в Казенном лесу косить делянку травы. Научил меня, как отстраивать косу. Когда улыбался, то всем становилось хорошо. Но в доме, как мне казалось, верховодила все же его жена Берта. Женщина она была жизнерадостная и энергичная, как теперь говорят. Всегда с улыбкой. Ее главная забота – чтобы дом всегда был полной чашей. И это ей удавалось. И еще – она не боялась рисковать. Споров у дядьки с женой никогда не было – семья была дружной.

Дина и Леник

Леня и Дина Глушанковы.

При аресте Федора и Берты их детей не тронули, оставили дома. Дине было около 12 лет, Ленику – не меньше десяти. Ростом они были почти одинаковые. Дину забрала к себе тетка Анна, а Леника – моя мать. На деле они и не разлучались: то вдвоем у тетки по соседству, то у нас.

Тимофей Никифорович Граков
и Прасковья Митрофановна Гракова (Глушанкова).

Но только две недели довелось им пожить в Радищино. За ними приехал тот же душегуб Минин. Он забрал детей в Горецкую комендатуру. С Мининым была его жена. Она пыталась заботиться о детях: предлагала им конфеты, одеяло (была зима). Но дети вели себя, как взрослые. Они знали, кто расстрелял их родителей, и отказались. В Горках их продержали сутки, а потом отпустили. Скорее всего, на этом настояла жена Минина. Голодные и уставшие, они пешком пошли в Шостаки, к тетке Прасковье Митрофановне, а уже дядька Тимофей Граков на санях отвез их в Радищино. Буквально через несколько дней за детьми с полицейскими приехал бургомистр Ордатской волости. Их снова арестовали. В нашей бане, в сене пряталась Бася Лейзарович, сестра Берты. Однако дети и голоса не подали, когда их выводили из дома. Вечером Бася, когда узнала про арест племянников, плакала навзрыд и говорила, что, если бы услышала, обязательно бы вышла, чтобы пойти вместе с ними. Но тогда и нашей семье было бы не сдобровать, потому что у немцев было только одно наказание – расстрел.

Ордатские полицаи завезли Дину и Леника в Шклов, а оттуда их отправили в Оршанский концлагерь. Наши соседки Арина и Фекла Исаченко, которые в то время были узницами этого концлагеря, после освобождения рассказывали, что своими глазами видели, как Дину и Леника вместе с другими взрослыми загнали в машину-душегубку…

И вот сегодня находятся люди, которые призывают забыть про войну, забыть про жертвы, да и предателей простить, даже почтить их память, мол, они сражались с большевиками…

Побывал в нашем доме выродок Минин и в другой раз. В соседней деревне Дивново он арестовал молодую женщину-еврейку Женю Васьковскую и забрал себе ее вещи. Вез Женю на танкетке в Горки, на расстрел. В наш дом зашел на всякий случай: вдруг Басю Лейзарович задержит? Басю искал и не нашел, но мимоходом прихватил плетенку лука, пуда на полтора, которую хранили на посев. Наша бабуля Федора еще полчаса после того, как он закрыл двери сеней, слала ему проклятия и за расстрелянных Федора и Берту, и за их детей – Дину и Леника, и других, ни в чем не повинных людей. Чего только ни желала ему. Да не дошли, видно, до Бога ни ее молитвы, ни ее проклятия. Полицая-нелюдя не взяло никакое лихо, и во время освобождения Белоруссии он вместе с немцами ушел на Запад.

Бася Лейзарович

Из всего гнезда Лейзаровичей в живых осталась только одна Бася Григорьевна. Периодически она заходила к нам. Появлялась обычно поздним вечером. Ночью спала на печи, грелась, а днем шла в баню. В сене сделала себе укрытие. Были у нее хороший кожух и валенки. Но в большой мороз просидеть от темна и до темна – не пожелаешь и врагу. Завтрак и обед для нее моя мать каждый раз клала в пустое ведро или ушат. И если кто из соседей случайно и видел, то мог только подумать, что хозяйка несет корм курам, корове или свинье.

В нашей деревне Радищино Бася пряталась еще в семье Пелагеи Бугаевой, у которой было четверо детей. Мужа ее, Якуба, в 1937 году черный воронок отвез в Шклов, а оттуда его сослали на Север, и домой он не вернулся. До войны Пелагея работала уборщицей в начальной школе, в которой больше года учила деток грамоте учительница Бася Григорьевна Лейзарович. Были они в доброй дружбе. Пелагея и ее старшая дочка Настя дружили и с моей матерью Маврой Митрофановной и женой председателя колхоза. Анастасия Якубовна Бугаева после войны все время жила в Радищино. Только никто из односельчан не знал о ее подвиге в войну. Настя всегда провожала Басю с Радищино до Займища. А позже, когда в наших краях появились партизаны, передавала им информацию.

Имела Бася надежное укрытие и в деревне Шостаки: у моей тетки Прасковьи и дядьки Тимофея Граковых. Однажды их даже арестовали полицаи, и недели две держали в Горецкой тюрьме. Постарался все тот же Минин. Только чудом они остались в живых. Были только подозрения, но доказательств никаких. На допросах держались стойко и не признались. Из тюрьмы их выпустили. Тетка Прасковья умерла в 1992 году, а дядька, ветеран Великой Отечественной – в 2004-м.

Скрывалась Бася еще и в деревне Ордать. Так что праведников неизвестных еще больше, чем известных. После войны (в войну про Бугаевых и Граковых я и сам знал) мать называла мне имена всех, кто спасал Басю от полицаев. Я надеялся на ее память, она была прекрасная, но с годами стала подводить. К 1988 году мать много чего забыла, в 1989 умерла в возрасте за 90 лет.

Полицаи настырно, как гончие собаки, гонялись за Басей. Устраивали засады, но невпопад. Только в нашем доме два раза. Мы, дети, были свидетелями этих засад.

Бася Григорьевна Лейзарович с учениками 5 класса Ордацкой семилетки, 1957 г.

Вот как про последнюю засаду рассказывала моя мама в 1988 году (я записывал на магнитофон): "Пришли к нам поздно вечером бургомистр Гарусов с полицейским, остались ночевать, караулить, когда Бася придет. Кто-то им сказал. Я не спала всю ночь, у меня во рту все пересохло: шестеро детей у меня. Если только Бася придет, то убьют и ее, и всех нас… А Бася пришла через две ночи или три. Я постирала ее платье и сорочку, высушила и отдала. И попросила ее обходить наш дом, потому что установлена слежка. В Займище повела Басю Настя Якубова (Бугаева). Яков, брат мой, был женат на вдове, а золовка его жены жила в Займище. Настя завела Басю к ней. Оттуда она перебралась в Ордать. Не знаю, кто водил. А потом она одна перебралась из Ордати в Шостаки. Сестра Марьи Трутчиной, которая жила возле нас в Ордати и была замужем в Кищицах, знала партизан. Партизаны и забрали Басю к себе".

Вот такой тяжелый путь прошла Бася пока не попала к партизанам. Да и в партизанах ей было нелегко, но была возможность мстить врагу. А после того, как фашистов прогнали из Белоруссии, Бася была в рядах действующей армии. В 1945 году демобилизовалась. Помню, майским дождливым днем на коне ездил с ней на железнодорожную станцию Шклов.

Дом моего дядьки Федора сохранился, и Бася Лейзарович поселилась в нем. Добросовестно работала учителем в Ордатской школе. Как и до войны, учила грамоте деревенских детей-белорусов. Вышла замуж на учителя-белоруса, познала семейное счастье. Но детей у них не было. Умер муж, она была уже на пенсии. Вести хозяйство в одиночку было уже не под силу. Тяжестью, кошмарным сном давили воспоминания. А тут еще непонятная перестройка в стране, потом распад СССР, дележ-грабеж… Да еще болезни начали донимать. Бася Григорьевна не выдержала одиночества, бытовых неурядиц, потери идеалов и покончила с собой. Добрые люди – земляки, бывшие ученики похоронили ее на кладбище в центре Ордати, недалеко от школы. На могиле установили памятник.

Вот так и исчез род евреев Лейзаровичей, которые жили в полном согласии с крестьянами-белорусами в деревне Ордать на Шкловшине, и оставили о себе добрую память. А, может, и не исчез род Лейзаровичей? В Рогачеве и в Орше живут своими семьями дети и внуки Залмана Лейзаровича и его жены Натальи. Значит это, что род продолжает жить…

Местечки Могилевской области

Могилев • Антоновка • Бацевичи • Белыничи • Белынковичи • Бобруйск • Быхов • Верещаки • Глуск • Головчин • Горки • Горы • Гродзянка • Дараганово • Дашковка • Дрибин • Жиличи • Завережье • Кировск • Климовичи • Кличев • Коноховка • Костюковичи • Краснополье • Кричев • Круглое • Круча • Ленино • Любоничи • Мартиновка • Милославичи • Молятичи • Мстиславль • Напрасновка • Осиповичи • Родня • Рудковщина • Рясно • Самотевичи • Сапежинка • Свислочь • Селец • Славгород • Староселье • Сухари • Хотимск • Чаусы • Чериков • Черневка • Шамово • Шепелевичи • Шклов • Эсьмоны • Ясень •

Главная

Новые публикации

Контакты

Фотоальбом

Карта сайта

Витебская область

Могилевская область

Минская область

Гомельская область