Израиль Исаакович Авсеевич родился 27 июля 1928 г. в местечке Свислочь Могилевской области Белорусской ССР, откуда родом была его мать. Имеет младших брата и сестру.

К началу Великой Отечественной войны успел окончить 5 классов школы.

Во время войны, будучи оторван от семьи, скрывался от фашистов на оккупированной территории Белоруссии и России (в Брянской обл.). На Брянщине русская семья Акименковых приняла мальчика, выдав за родственника (что было поддержано большинством жителей села) и таким образом спасла его от расстрела. В этой семье автор жил до прихода советских войск в 1944 году.

После войны, с 1945 по 1948гг., работал шофером, затем 4 года служил в Советской армии. После службы в армии жил в Бобруйске (БССР), работал на фабрике и продолжал учебу в вечерней школе. После окончания 10-го класса учился заочно в техникуме с 1954 по 1959 гг.

В 1959 г. женился на киевлянке Марии Райхман и переехал в Киев. Много лет, с 1959 до 1991 г., работал технологом на Киевской опытной фабрике спецмебели. Здесь же, в Киеве, родилась его дочь и старший внук.

В 1991 г. эмигрировал в США, Нью-Йорк, где и проживает с женой в настоящее время. Брат и сестра также живут в США. В Нью-Йорке живет и единственная дочь Израиля Исааковича с семьей.

Как были написаны эти воспоминания

Пережитое в ребяческом возрасте на оккупированной фашистами территории навсегда оставило след в душе Израиля Исааковича, след неизгладимый. И всегда была у него потребность рассказать о том, что видел своими глазами, что претерпел. Велико было и желание отблагодарить людей, не раз спасавших еврейского мальчика от неминуемой смерти. Имена мужа и жены Акименковых, принявших Израиля как собственного сына, были увековечены по просьбе автора на «Аллее Праведников» в Иерусалиме, и хоть старшие Акименковы не дожили до этих дней, памятная медаль была прислана их сыну (ровеснику автора), проживающему в Сибири.

Еще живя в Киеве, в СССР, Израиль Исаакович делал, что мог для увековечения памяти этих достойных людей – писал статьи в различные советские издания, преимущественно белорусские. Переехав в США в 1991 г., он и здесь продолжил эту работу. Он не мог оставить ее, «пепел стучал в его сердце», боль тех дней навсегда была с ним.

В Америке, пришла ему мысль написать нечто большее, чем газетная статья. Автор понял, что должен изложить все события последовательно и полно, без пропусков.

И начал писать книгу.

Он стал писать от первого лица – и не смог!.. Слезы застилали глаза этого повидавшего многое в жизни человека. Тогда зять посоветовал ему писать от третьего лица – возможно, так будет легче вспоминать?.. Израиль Исаакович попробовал, и действительно дело пошло лучше, появились первые написанные страницы.

Израиль Авсеевич

МНЕ БЫЛО ТРИНАДЦАТЬ

Над устьем реки Свислочь, впадающей в Березину, возвышается Замковая гора. Говорили, что эту рукотворную гору, как и сам замок, возвели в конце XV века во времена господства на этих землях литовских феодалов. Великое княжество Литовское объединилось с тогдашней Польшей для борьбы с немецкими крестоносцами – потому и строили они многочисленные замки на Украине и в Белоруссии.

По имени реки называлось и местечко Свислочь. Живописно расположившись между двумя реками у подножия Замковой горы, с перекинутыми через них мостами, оно представляло собой прекрасное зрелище в летнее время.

За рекой Березина далеко простирался смешанный лес. А на песчаных грунтах, густо усеянных хвоей, царственно возвышался просторный, стройный сосновый бор. Круглый год в нем стояла тишина, изредка нарушаемая лишь мягким звуком падающих шишек да хрустом веток под беличьей лапкой. Зимой деревья, покрытые снежными шапками, долго золотились в лучах уходящего солнца. За речкой же Свислочь на смену соснам вставали могучие многолетние дубы, а за ними светлел березняк.

Лес был важной частью жизни людей. Суровый и могучий, он был верным другом – щедро снабжал древесиной для построек, топливом, угощал грибами и ягодами. И реки исправно служили людям – несли на себе баржи, груженные камнем и щебнем, углем и песком.

По рекам сплавляли лес, связанный в плоты. По Свислочи плыли и отдельные несвязанные бревна. Чтобы они не застревали на поворотах, сплавщики устанавливали «боны» – бревна, сцепленные между собой в длину – и таким образом выравнивали русло. Иногда бревна, налезая друг на друга, создавали заторы. Тогда сплавщики, вооруженные баграми, ступая с бревна на бревно и чудом удерживаясь на этих скользких вертящихся кругляшах, расталкивали их в стороны. Сплавщики – особый народ, крепкий и смелый, с ранних лет привыкающий к этой крайне рискованной работе. На сплаве они проводили по трое-четверо суток. А проводив лес к месту назначения, возвращались в свои хаты, которые можно было узнать по прислоненным к стене длинным шестам. Жены с волнением ждали домой кормильцев, а ребятишки первыми оповещали об их возвращении.

Йося Липский, смолоду работавший со своим дедом на сплаве плотов и барж, стал мастером своего дела, настоящим специалистом по сплаву, позже был одним из руководителей сплавной конторы. Небольшой, но верный заработок давал сплав и другим жителям местечка: кто-то заготавливал лозу, другие скручивали ее в жгуты, которыми потом связывали бревна в плоты.

На берегу Березины была пристань. Пароходы «Янка Купала» и «КИМ» перевозили пассажиров, а грузовой пароход «Рудин» буксировал баржи. Обслуживала пристань семья Рабкиных. Глава семейства Натан принимал швартовые судов, устанавливал трапы и следил за посадкой и высадкой пассажиров. Дочери Фира и Роза содержали в чистоте причал и подменяли отца, когда тот отплывал на лодке зажигать бакены на реке.

Кузнецы Рувим и Мойше Дроны были всегда завалены работой. У кузницы часто толпился народ с плугами, боронами, требующими ремонта. На стенах кузницы висели заготовки лошадиных подков разного размера.

Берл Крумер был сапожником. Он и сына научил сапожному ремеслу, и когда сын его Авремл подрос и стал крепким коренастым юношей – про таких говорят «крепко сшит» – они вместе шили и ремонтировали обувь, вместе рыбачили. Заготавливали на зиму дрова и сено, собирали грибы и ягоды. Но молодому парню стало тесно в родительской хате, его манили реки, обнимающие своими руслами местечко. Все чаще он, стоя на берегу, провожал взглядом плоты и баржи. И когда увидел на реке первый буксир, что тянул баржу вверх по течению, понял, что без реки ему не жить. И вскоре его жизнь изменилась – парень женился на стройной девушке Хане-Рохл, которая давно ему приглянулась. В положенный срок у молодой пары родился первенец, которого назвали Рувин в честь деда. Вторым ребенком стал сын Гиршл, а два года спустя родился Борис.

Как и все свислочане, семейство Крумеров надолго запомнило тяжкую холодную зиму неурожайного года, унесшую много жизней. Голод пришел в дом Крумеров: заказы на пошив и починку обуви не поступали, запасы продуктов были исчерпаны. Не могли ничем помочь и жители соседних деревень – им самим жилось не лучше. Тогда Авремл решил обратиться к вельможному пану, которому они с отцом шили и ремонтировали обувь – и для хозяев усадьбы, и для челяди. Выслушав просьбу, пан распорядился выдать этому еврею мешок муки. Мешок погрузили в сани и отвезли в хату Крумеров, а сапожник до самой весны трудился у пана, отрабатывая долг…

Много времени прошло с тех пор, много воды утекло. Хане-Рохл родила еще троих детей. Две девочки – Малке и Фаня – помогали матери по хозяйству, пасли гусей и присматривали за младшим братом Лёвой. Авремл к тому времени стал опытным сплавщиком, сплавлял по реке плоты и баржи.

Старшие сыновья обзавелись собственными семьями. Рувин жил в Киеве, куда он приехал для участия в конкурсе мастеров обувного дела. Пара мужских туфель, сделанная им, после визуального осмотра и взвешивания, получила высокую оценку комиссии, и Рувина пригласили работать на обувную фабрику. Через несколько лет к нему приехал и брат Борис, который тоже стал работать на фабрике.

Третий сын Гриша (Гиршл), ставший главой большой многодетной семьи, жил и работал в родном местечке. Семнадцатилетняя Фаня поехала в гости к братьям в Киев, да там и осталась: общительная девушка оказалась в среде рабочей молодежи, вскоре была принята на завод инструментальщицей. Завод стал ее судьбой.

***

Весенний разлив рек Березина и Свислочь грозил бедой жителям местечка. Затопленные огороды не просыхали до самой осени. Борясь с затоплением, люди стали строить плотины-«гати»: вбитые в дно реки колья переплетали лозой вдоль и поперек, в образовавшиеся ячейки укладывали камни и щебень. Четыре таких гати, построенные на Березине, должны были вернуть реку в обычное русло.

Стали прибывать баржи с камнем, для их выгрузки нанимали людей. Был среди них и парень, бежавший из Литвы в смутном 1919-м году, когда власти революционной России на недолгое время объединили Белоруссию с Литвой.

Мотл-«литвак» пришелся по душе Аврааму Крумеру, он стал приглашать молодого человека к себе домой на субботние дни. Понравился пришелец и дочери хозяев Малке и, когда наступили холода, Мотл поселился в доме Крумеров на правах зятя. Зимой он помогал тестю шить и ремонтировать обувь, а кроме того, плотничал, перекрывал кровли. Страстью Мотла была рыбалка. Выдолбленную из большой липы лодку он ночью бесшумно спускал на воду и при свете горящих смоляных щепок острогой бил сонную рыбу.

В 1928 году у молодых родился первенец, назвали его Азриел. А спустя два года родился Яша. Ко времени рождения дочери Иды семья жила уже в собственном доме с огородом и небольшим хозяйством.

Родители Мотла могли бы гордиться сыном, который своим упорным трудом создал то, что имел сейчас. Но судьба распорядилась иначе. Заболев тифом, они оказались в тифозном бараке под городом Борисов. Там же неподалеку, в общей могиле, они и были похоронены… В Литве оставались их старшая дочь Геня и маленький четырехлетний сын Натан. Границу между Литвой и Белоруссией к тому времени закрыли, но Мотл старался помочь им: в конверт каждого письма, которое отправлялось сестре и брату, он вкладывал деньги.

И вот – радость! В середине тридцатых годов Мотл получил от брата письмо, в котором тот сообщал, что в составе туристической группы из Литвы приедет в Россию. Мотл мечтал об этой встрече 15 лет. В Москву он приехал загодя и прямо на вокзале, среди шумной толпы молодежи, увидел молодого человека. Тот составлял список желающих поехать на новостройки России.

Узнав, что и иностранцы могут записаться и что по истечении определенного срока желающим будет предоставлена возможность остаться в СССР, Мотл на всякий случай внес в список своего брата – Авсеевича Натана.

Встречая брата на вокзале, Мотл не держал в руках его снимок, присланный накануне – он и так помнил лицо молодого человека на фотографии, одетого в кожаную курточку. К тому же юноша, вышедший из вагона, обращал на себя внимание – он оглядывался, явно высматривая кого-то в толпе. Взгляды братьев встретились, и они бросились друг к другу. После долгих горячих расспросов братья стали обсуждать, что им делать дальше.

– Первый шаг сделан! Я вписал твое имя в список желающих поехать на стройки страны. Это дает возможность стать ее гражданином, – сказал старший брат.

– Спасибо. Мы обязательно поедем туда, – ответил Натан.

Уполномоченный по набору рабочих в своей речи объяснил добровольцам важность принятого ими решения, назначил время и место сбора группы. У Натана оставалось четыре дня, чтобы съездить в Свислочь познакомиться с семьей брата.

После этого состоялась встреча в Москве с Председателем Президиума Верховного Совета СССР Михаилом Калининым, который пожелал молодым добровольцам успехов на стройках Дальнего Востока.

***

В начале тридцатых годов в местечке Свислочь были созданы артели по пошиву одежды и обуви, открылись пункты приема птицы и яиц, шкур и пушнины. За сданную продукцию люди получали не деньги, а хозяйственный инвентарь, кухонную утварь и другие промышленные изделия.

Магазины и ларьки располагались на центральной широкой улице, разделенной бульваром, что тянулся от базарной площади до костела. Рядом с костелом располагалось помещение для хранения противопожарного инвентаря с надписью на дверях: «С.Д.П.О.» – что означало «Свислочское добровольное пожарное общество». Неугомонные мальчишки расшифровали эти буквы по-своему: «Симон, Давид и Пейше Орес» – по именам некоторых пожарных дружинников, обслуживающих эту технику.

На этой же улице размещалась синагога с витражами в виде шестиконечных звезд. Над Березиной возвышалась и церковь с позолоченными крестами на куполах.

На Замковой горе, в двух каменных зданиях, располагались пекарня и клуб. По воскресеньям в клубе показывали кино: электрическая динамо-машина приводилась в действие при помощи рукоятки. Подросткам, которые крутили рукоятку, разрешалось смотреть кино бесплатно.

Школа помещалась в двух деревянных постройках. Для встречи Нового 1939 года туда доставили красивую пушистую елку. Не жалея сил и средств, администрация и старшеклассники украсили елку гирляндами и игрушками, уложили на ветви полосы белоснежной ваты. Подарки для детей разместили под деревом и на ветвях. Почетную роль Деда Мороза поручили старшекласснику, отличнику Исеру Гинзбургу. Его одели в костюм из ваты, усеянный блестками.

Праздник удался на славу. Ребята пели, читали стихи, кружились в хороводе вокруг елки. Детворе раздали подарки, и праздник закончился. Мотл с двумя своими мальчиками был уже на улице, когда послышались крики о помощи. Школьники выскакивали из помещения через двери и окна. Мотл велел детям отойти в сторонку и ждать его. Он бегом вернулся в школу и увидел пламя на костюме Деда Мороза… Учителя и родители учеников, обжигая руки, отрывали куски горящей ваты, отчего огонь еще быстрее добирался до тела ребенка. Мотл сорвал с себя казатин и окутал им тело мальчика. Огонь был погашен, но юноша в сознание не приходил и по дороге в Минск умер в поезде. Тяжела была утрата. При встрече с родителями Исера люди опускали глаза, словно провинившиеся, хотя ни в чем не были виноваты…

…Случались в местечке и другие пожары. Как-то майским утром на улице, прилегающей к реке Свислочь, загорелась хата. Вскоре огонь перекинулся на соломенные крыши соседних домов. Раздуваемый ветром пожар охватил всю улицу. Люди выбрасывали свои вещи подальше от домов, уводили скотину в безопасное место. Из пожарного депо прикатили водяные помпы и подтащили их к месту пожара. Люди работали по четверо на каждой помпе, накачивая воду в пожарные рукава. Воду носили из колодцев и из реки. Но силы были неравны, огонь продолжал пожирать хаты, сараи, подсобные постройки… Прибывшим из Елизово, Осиповичей и Бобруйска пожарным командам пришлось до утра следующего дня заливать водой тлеющие угли и головешки пожарища.

Утром на пепелище пришли хозяева сгоревших усадеб. Теперь они были бездомными… Люди разгребали угли и пепел, отыскивая хоть какую-нибудь уцелевшую утварь.

Вскоре в местечко стали завозить промтовары для продажи погорельцам по льготным ценам. Лес для строительства пострадавшим отпусками по низкой цене и в рассрочку на длительное время. Расчищенный от следов пожара район отстраивался. Братья Рольники, соорудив высокие козлы, распиливали бревна на доски и брусья. Борух, стоя сверху на настиле, а Лазарь – под ним, тянули вверх и вниз широкую двуручную пилу. Пропил делался по черте, отбитой шнуром, предварительно «покрашенным» головешкой.

Много работы было у столяров – они трудились у верстаков, делая оконные рамы и полотна дверей. Старец Лейбе, прикованный к постели тяжелым недугом, горестно вздыхал и жаловался жене Лиле, что вынужден без дела валяться на койке… Жена успокаивала его: сын и внук сами отлично справляются с работой!

Жизнь в местечке продолжалась. Погорельцы переселились в новые дома, которые были выше и краше прежних. Люди верили, что их детей и внуков ждет светлое будущее – несмотря на то, что очередь за хлебом у ларька приходилось занимать с вечера, и не каждому доставалось даже полбуханки этого хлеба…

В воскресные дни по мостам через Березину и Свислочь двигались из окрестных деревень подводы с мукой и яйцами, маслом и сметаной, овощами и другими сельхозпродуктами. На базаре народ торговался, прицениваясь к живности и мясу. На особом участке базара торговали лошадьми цыгане, и каких только лошадей там не было!

Люди подолгу стояли рядом, любуясь этими благородными и красивыми животными, а мальчишки постарше дергали из конских хвостов волос для рыболовной лески.

Рыбная ловля для мальчиков, живущих у реки, была, конечно, любимым и увлекательным делом. Младшие рыбачили с помощью простых лозовых корзин, расставляя их по заросшим старым руслам – старицам. Руками и ногами загоняли они в корзины рыбу, а потом вытаскивали из них вьюнов, окуньков или белую рыбу. Иногда попадалась и рыба покрупнее. Старшие ребята пользовались более совершенным орудием лова – так называемой «топтухой», которая представляла собой пирамидальный каркас, обтянутый сеткой.

Обе реки – раздолье для мальчишек! До позднего вечера не уходили они домой, и матери долго звали: «Янкеле! Мойшеле! Ареле! Пора домой!», прежде чем сыновья покидали речной берег, чтобы утром снова собраться здесь.

***

Было раннее летнее утро, легкая дымка тумана еще не рассеялась над местечком. Медленно двигаясь, она нависала над рекой и низинами, а на возвышенности солнце уже слегка позолотило крыши домишек.

Местечко просыпалось: тут и там возились по хозяйству женщины, слышалось мычание коров и постукивание ведер у колодцев… Вскоре мосты через Березину и Свислочь заполнились подводами – предстоял еще один базарный воскресный день. Подводы теснились, началась бойкая торговля. А ребятишки облепили китайца, разложившего для продажи яркие деревянные игрушки: карусели, которые можно было крутить, деревянных ужей, пугачи и хлопушки. У детей разбегались глаза. Все было как всегда. День разгорался и становился все шумней, базар был в самом разгаре.

Вдруг послышались крики:

– Война! Война!

Все головы обратились к столбу, на котором был укреплен граненый, с расширяющимися краями, рупор репродуктора. Весть о внезапном нападении Германии на СССР, словно гром среди ясного неба, поразила людей и повергла в панику. Всех словно ветром сдуло с базарной площади.

Уже на следующее утро полуторки увозили призывников в военкомат райцентра Осиповичи. Прощались с ними с плачем и горестными возгласами. Многие из уезжавших не знали, что разлучаются навсегда со своими семьями, а оставшиеся дома погибнут раньше их…

Вскоре по улице, поднимая пыль, шли красноармейцы в запыленных, пропитанных потом гимнастерках. Шли в обратную сторону, отступали за реку Березину.

– Азриел! – позвал дедушка своего внука. – Вынеси кружки и стаканы.

Сам он достал ведро холодной воды из колодца, вынес на дорогу:

– Пейте, сынки, водичку, пейте! – говорил он им.

Солдаты, не останавливаясь, утоляли жажду и шли дальше...

За Березиной слышались взрывы. Немецкие самолеты один за другим пикировали, сбрасывая бомбы. Многодетная семья Гиршла (Гриши) Крумера, сына Авремла и Хане-Рохл, опасаясь налетов фашистской авиации, ушла в лес на левый берег Березины. Туда устремились многие, надеясь укрыться в лесу от бомбежек.

В доме остались дедушка с бабушкой и их тринадцатилетний внук Азриел, приехавший из Бобруйска на летние каникулы. Здесь, в Свислочах, он родился, учился в школе. Здесь жили его школьные товарищи, друзья, здесь окружала его любимая с детства природа: реки и старица, луг и лес. Нет на свете места лучше его родины, которая давала ему столько радости, баловала грибами, ягодами, рыбалкой!..

И на всю эту красоту и богатство позарились грабители и разбойники – фашисты.

В полдень следующего дня в доме появилась Роза. До станции Елизово из Могилева она доехала поездом, дальше пять километров шла пешком. Ей предстояли роды и, проводив на фронт мужа, она решила рожать в доме своих родителей. Дома Роза их не застала, но вскоре появился брат Фима. Увидев Розу, он обрадовался:

– Я сейчас схожу за ними! – и побежал к мосту.

…Напрасно Роза ходила к мосту. С той стороны на мост никого уже не пускали. Никто не пришел домой и утром.

…Красавица Роза (Рейзл) приехала в Бобруйск из Свислочи накануне войны. Устроилась на работу, жила в новом, еще не совсем достроенном доме своей тети Мани. Однажды двоюродный братик Розы Азриел опоздал в школу. Не решившись зайти в класс после звонка, он передал свой портфель через окно соседу по парте, а сам стал играть с ребятами во дворе. Но на его беду директор школы обошел классы, собрал портфели и книги прогульщиков – их нерадивых хозяев не допустили к урокам, и они должны были явиться в школу с родителями.

– Рейзл, – попросил мальчик двоюродную сестру, – пойдем в школу за моими книгами. Они в кабинете директора…

Директор отдал портфель девушке. И просил обратить пристальное внимание на поведение нерадивого ученика.

…Все это было в той, другой жизни, которую называли «до войны». Так назвали это время люди, выжившие в кровавой бойне Второй мировой войны.

***

Левый берег Березины стал местом скопления людей, искавших спасения и убежища в лесном массиве. Вдоль берега, окопавшись, заняли оборону солдаты Красной Армии. Вот на небольшой высоте пролетел немецкий самолет-разведчик – люди называли такие «рама». Вскоре появились бомбардировщики немцев и стали сбрасывать бомбы на советские позиции и на лес, где прятались беженцы.

После холодной ночи семьи с малыми детьми решили вернуться в свои дома – но не тут-то было. Через мост никого не пропускали, его должны были взорвать.

А в самом местечке люди, захватив теплую одежду, бежали от бомбежек к старому руслу реки Свислочь, что протекала с другой стороны городка. Спрятавшись под обрывистым берегом, они говорили вполголоса, словно опасались, что их услышат немецкие летчики. На самом деле они боялись незнакомых людей, появившихся ночью у пекарни, магазинов и возле покинутых владельцами домов…

Сюда пришли и Роза с братом. Однако ночью с реки потянуло холодом, одежда стала влажной, и они решили вернуться домой. Мальчика Роза уложила в кровать родителей, себе постелила в большой комнате.

Ранним утром Азриел проснулся от слов дедушки:

– На улице стоят чужие машины, – сказал он Розе. Роза с тревогой посмотрела в окно, невольно прижав руку к животу: на площади, у пожарного депо и дальше по улице, стояли темно-зеленые, со скошенными бортами бронетранспортеры с черными крестами по бокам, между ними ходили немцы в зеленых мундирах.

Резко отступив от окна, Роза стала укладывать в корзину что-то из съестного и одновременно уговаривала дедушку с бабушкой покинуть дом. Но они решили остаться. Тогда она схватила братика за руку и потянула его за собой.

Выйдя за калитку, они повернули к улице, ведущей на окраину. Еще не дойдя до угла, они вдруг увидели впереди рослого немца. Длинная деревянная ручка гранаты торчала из расширенного кверху голенища его сапога. Затаив дыхание, они повернули за угол и оказались у дома Гинзбургов. Их увидела хозяйка дома Лия. Она открыла калитку и сказала:

– Заходите! У нас в погребе уже есть дети.

Роза с Азриелом спустились в погреб. Через какое-то время детям надоело сидеть в темноте, и они выбрались наверх. Выйдя на улицу, они увидели людей, нагруженных мешками, и среди них молодых парней из слободки, где можно было услышать слово «жид», «жиденок». Все они шли не с пустыми руками. Это были мародеры.

На площади, у магазинов с разбитыми витринами и окнами, валялись ворохи бумаги, стружки. Вдруг Азриел услышал голос своего бывшего учителя Шидловского, Тот говорил:

– Возьми своих хлопчиков, и закройте двери магазинов. А завтра утром вы должны быть в школе!

Двери нескольких магазинов они успели закрыть. Но в это время на улице показались немцы. Они шли строем, стук их подкованных сапог был слышен издалека. Боясь быть обвиненными в участии в грабеже, ребята разбежались.

Азриел и Рувин оказались возле дома семьи Зельцер. Дочь хозяев Грунце затащила ребят в хату. Из окна была видна площадка, на которую когда-то выгружали товар для магазинов. Теперь там толпилось человек шесть немецких солдат. Они разглядывали зенитную установку, оставленную русскими при отступлении. Она состояла из четырех пулеметов типа «максим», укрепленных на одной платформе. Один из фашистов, положив изогнутые рычаги на плечи, нажимал гашетку. При этом он поворачивал пулемет, выискивая цель. Вот из дровяного штабеля брызнули щепки… Грунце велела всем перейти к противоположной стене хаты Все сбились в кучу за русской печью, которая могла защитить от пуль – надеялись, что немцам надоест это развлечение, и они уйдут. Но они не уходили, каждому хотелось пострелять из трофейного оружия. Следующая пулеметная очередь прошла по нижним бревнам хаты. Люди замерли в ожидании худшего… Но наступила тишина, немцы ушли. Выйдя на улицу, хозяева дома и их гости увидели по всей стене дома следы беспорядочной стрельбы.

Мальчики припустились бежать домой. У пекарни они увидели толпу, грабящую продуктовый склад: люди тащили мешки с мукой, бидоны с маслом и патокой. Сцену грабежа, забавляясь, запечатлевал своим фотоаппаратом немецкий офицер.

В местечке был вывешен приказ, согласно которому жителям запрещалось раскланиваться (здороваться) с евреями. А евреям с двенадцатилетнего возраста предписывалось носить на одежде желтую шестиконечную звезду, размер которой специально оговаривался. Лица, не выполнившие приказ, будут расстреляны.

Бабушка достала где-то желтые лоскуты. Стала рисовать круги с помощью молочного «глечика». Затем Роза начертила шестиконечную звезду и вырезала ее ножницами…

…Парикмахер Мойша был общительным человеком, интересовался политикой. Свежую газету он успевал просмотреть еще до начала рабочего дня. Когда клиент удобно располагался в кресле, на него обрушивался поток политической информации. Притом свежей, только что вычитанной в газете. Парикмахер обращался к посетителю, глядя в зеркало – так ему было легче наблюдать за выражением лица слушателя.

– Вы представляете?! – говорил он. – Генерал Франко, вместе с Гитлером и Муссолини, хотят задушить испанскую революцию и установить там фашистский режим. Вся Европа в шоке! Но помочь Испании некому – все боятся черного паука фашистов…

…Почтальон, белорус дядя Ваня, возмущенный немецким приказом, говорил своему другу Мойше:

– Как я смогу пройти мимо тебя, не поздоровавшись? Ведь мы друзья с детства, и никто никогда не упрекал нас в подобном…

– Ты правильно мыслишь. Однако будь осторожен. Ты ведь читал последнюю строчку приказа: там жирными буквами написано – за неподчинение расстрел! – ответил ему друг-еврей.

У мальчишек – небывалое дело! – завелись в карманах рубли и трешки. На берегу у реки ребята играли на них в карты – больше эти купюры теперь ни на что не годились.

Немцев в местечке стало меньше. В основном они находились возле двухэтажного здания, где когда-то жил и лечил людей доктор Смирягин. Теперь там немецкий госпиталь. Возле госпиталя лежит на земле большое красное полотнише с белым кругом и фашистским знаком посредине. Это был опознавательный знак для немецких самолетов.

Утром Азриел и Рувин пришли в школу. Там они увидели своего учителя с повязкой полицая. Там уже находились девочки постарше и с ними учительница немецкого языка Софа Шер. Мальчикам раздали лопаты для очистки подъездных путей к госпиталю, девочкам выдали ведра и швабры.

Целую неделю трудились ребята на территории и в помещениях. Речную воду носили по полведра, натирая руки до кровяных мозолей. Иногда им удавалось найти картофельные очистки. Реже – кусочки или корки хлеба.

***

Роза выложила туфельки из чемодана. Они украшали ее стройные ноги во время регистрации брака с Сеней. Посмотрев на обручальное кольцо, она задумалась и вздохнула.

…Это было в той жизни, «до войны», когда вместе с мужем по залитой солнцем улице Могилева, чувствуя каждой жилкой свою молодость и радость жизни, шли к новой жизни он и она, вместе. Они создают новую семью. Она будет счастливой и многодетной, как у ее родителей…

Мысли Розы прервали звуки, доносившиеся со двора. Там у колодца стоял автомобиль. Водитель-немец наливал воду в бачки. Ополоснул и выплеснул содержимое на траву. Заполнив емкости свежей водой, он выехал со двора.

Роза вышла к колодцу с миской и подобрала выброшенные макароны.

Когда кухня приехала в следующий раз, у колодца уже стояло чистое ведро. Азриел попросил солдата выложить остатки пищи туда. В третий раз, когда кухня приехала раньше обычного, солдат сам зашел в дом, взял чистое ведро и через некоторое время принес каши, которой хватило на два дня.

Старость вынудила деда оставить работу на реке, которой он отдал свои молодые годы. Он занялся сапожным делом. Его молоток был слышен с раннего утра. Только теперь плата за труд стала иной: кусочек хлеба или пара картофелин. После немецкого приказа работу ему никто не приносил, наступал голод. В который раз Авремл упрекал себя и бабушку за то, что не сумели вовремя отправить внука домой в Бобруйск.

Однажды вечером к деду пришел его старый клиент, хронически больной Юра, который жил с другими такими же больными в доме инвалидов. Он иногда приносил в починку свою обувь и реже – обувь своих товарищей. В этот раз Юра не принес чинить обувь. Своими дрожащими руками он развернул обрывок газетной бумаги и дал деду два кусочка хлеба.

Дед был благодарен ему. Он понимал, какую силу воли должен иметь человек, который сам, будучи голодным, подвергая себя смертельной опасности, нарушая немецкий приказ, принес хлеб евреям.

Дедушка дал внучке Розе серебряные ложечку и рюмочку. Внучка взяла свои туфельки и сложила все это в один узелок, и ушла. Вернулась она с мешочком, в котором было килограмма три муки.

Вскоре в местечке стали появляться немцы в серых мундирах со свастикой на рукаве. Из числа евреев они назначили старшего – им стал тихий покладистый мужчина по фамилии Кроль. Политику оккупантов в местечке «проводили в жизнь» бывшие противники советской власти: печник Микола Бондарь, лесник Рудольф Бурштель и учитель Шидловский.

С некоторых пор из местечка стали бесследно исчезать мужчины-евреи. Ушли «показать дорогу» и больше не вернулись братья Зельцер. Через сутки их нашли в лесу с простреленными черепами… Затем был сожжен дом инвалидов.

Немецкие части часто проезжали через Свислочи, а то и задерживались там на сутки-двое. Однажды в хату вошли двенадцать молодых немцев, чисто выбритые и в новеньких мундирах. Они стали выкладывать из телячьих ранцев консервы, хлеб и фляги с черным кофе. В эту минуту в комнату вошел дедушка – забрать внука, который не мог отвести глаз от продуктов, что выложили солдаты. Молодые люди, увидев старика, моментально поднялись, и один из них предложил дедушке стул. Но дедушка, приподняв в ответ фуражку, взял внука за руку и вывел из комнаты, заметив:

– Как вышколены!

…Когда немцы ушли, дедушка, расставляя по местам стол и стулья, продолжил свою мысль:

– Всему их обучали, но не сочувствию к страждущим…

– Ни кусочка хлеба не оставили, – согласился внук…

***

Отец Азриела Исаак-Мотл узнал о войне, когда немцы вошли в местечко Рось Гродненской области. Сюда он приехал на временную работу еще весной. Вместе с сотней других мужчин он был задержан оккупантами и направлен на земляные работы – рядом строился аэродром, строительство которого было начато еще советскими властями. После трех месяцев изнурительного труда, голода и лишений Исааку удалось сбежать оттуда.

По дороге в Бобруйск отец заглянул в Свислочи. Увидев здесь сына, он и обрадовался, и огорчился, что тот вовремя не смог уйти домой, к матери. Дедушка настоял, чтобы зять с внуком ушли из местечка. На что Исаак ответил:

– Завтра мы уйдем в Бобруйск.

Он достал из кармана портсигар и часы, выложил из чемодана свой костюм. Упаковав все это, ушел на мельницу. Оттуда он вернулся, неся мешочек с шестью килограммами муки. Половину муки отец отдал бабушке, другую уложил в свой мешочек.

Прямая дорога в Бобруйск – через мост над рекой Свислочь. Но мост охраняется немцами. Можно пойти и по другой, окольной, дороге. Путь будет длиннее, но безопаснее. По этой дороге и пошли Исаак-Мотл с сыном.

На окраине местечка, там, где прежде был дом инвалидов, чернели обгоревшие деревья. Никто не убрал следы пожара. Поговаривали, что не все больные успели вовремя покинуть горящее здание – ведь многие были прикованы к постели тяжелой болезнью…

Подойдя к соседней деревушке, отец с сыном увидели русских солдат. Их было много, и мальчик удивился, что солдаты остаются на открытой местности, не прячась. Отец объяснил:

– Им некуда идти, их дом далеко отсюда. Многие ушли на восток. Некоторые нашли пристанище в деревнях, помогают крестьянам. Но работы для всех не хватает. Вот они и расположились у картофельного поля – жгут костры и пекут картошку. У кого остались котелки, могут и воду вскипятить.

Ближе к вечеру отец с сыном пришли на станцию Ясень. Там жили дальние родственники, которые повели их на ночлег в дом семьи Краверских, покинувших поселок накануне прихода оккупантов. В этом доме уже приютилась одна белорусская семья. Они показали комнату, где можно было расположиться на ночлег.

Утром Азриел проснулся от звуков гитары, доносящихся с другой половины дома. Там старшая дочь новых хозяев напевала русские романсы, а слушали ее молодые немцы, привлеченные музыкой.

В дом вошел младший сын Коваля, Мотик. Он велел Азриелу идти за ним.

В хате Коваля, куда они пришли, Азриел увидел своего отца, Коваля – хозяина дома и какого-то незнакомца. Звали последнего Аба Карасик, он пробирался домой в Бобруйск после амнистии, которую объявили после начала войны с Германией. А осужден мужчина был за то, что, работая в ателье по пошиву одежды, занимался шитьем и ремонтом платья еще и дома.

Этот человек был одним из тысяч заключенных, которые были отпущены из тюрем в начале войны. В то время как Красная Армия отступала на восток под натиском бронированной техники и многочисленной авиации противника, – эти бедолаги пробирались на запад, навстречу вражеской армаде, потому что спешили к своим семьям, к дому…

Карасику не повезло – его город был оккупирован немцами раньше, чем он добрался домой. Решив не рисковать напрасно, он остановился у родственников в Ясени. «Теперь лучше поехать в город поездом, – сказал Аба. – Две недели уже работает железная дорога, ходят поезда на участке Осиповичи – Бобруйск».

– Можно я сам поеду домой? – спросил Азриел отца. – Я узнаю, что там делается, и сразу вернусь.

Немного подумав, взрослые решили посадить мальчика на поезд.

На станции было людно. Две платформы, прицепленные к паровозу, быстро заполнялись народом. Люди взбирались на них со всех сторон, цепляясь за подножки и поручни, в руках у большинства были порожние мешки.

Немецкий патруль неспешно прохаживался по станции, не обращая никакого внимания на суетящихся вокруг платформ людей.

Поезд прибыл в Бобруйск. Здесь на станции было много немецких солдат, на путях стояли товарные вагоны. Толпы людей с набитыми мешками и чемоданами ждали, когда приехавшие освободят платформы, чтобы скорее выбраться из города с награбленным добром.

Спрыгнув с платформы, Азриел быстро зашагал к своему дому. По дороге он встретил своего соученика Мечислава Клецкого, который объяснил, что немцы заняли в основном центральные улицы и дороги. На улице Пушкина, что ведет на аэродром, большое движение. Переезд лучше обойти.

В это время улицу заполнила большая колонна военнопленных. Их охраняли немцы на мотоциклах с пулеметами, укрепленными на коляске.

– Их ведут на аэродром, – сказал Мечик. – Там строят бункеры с амбразурами для пулеметов. Аэродром обносят забором с колючей проволокой, туда завозят щебень, цемент и песок

Поблагодарив товарища, Азриел пошел вдоль речушки Бобрульки к своему дому.

Двери дома стояли нараспашку. Из дверей выходила чужая женщина с большим зеркалом в руках.

– Это наше зеркало! – крикнул мальчик. – Посмотрите – там по-еврейски написано!

– Наверное, я перепутала, – ответила женщина. – Немцы тут гуляли и в эту хату все тащили.

– Наоборот, все вытащили! – крикнул ей Азриел.

…В доме три стола были сдвинуты вместе, на них валялись остатки пищи и хозяйничали мухи – тучи мух. В тарелках шевелились их личинки… На грязном полу валялись окурки.

Азриел принес помойное ведро, смел туда остатки пищи с тарелок и утащил к речушке, что протекала в дальнем конце огорода. Вымытую посуду он уложил в корзину и спрятал под пол кухни. Помыл столы и пол. А затем вышел на улицу – надо было узнать о судьбе матери и детей. Но соседние дома были закрыты.

На улице он встретил знакомых ребят, они первыми заговорили с ним по-белорусски:

– В вашем доме немцы устроили пирушку, – сказал рослый парень.

– Когда мы вошли в дом, – продолжил разговор рыжий мальчик, – там уже ничего дельного не осталось. Но нам повезло – мы нашли машинку, что печатает деньги. Только мы не знаем, как ею пользоваться. Может, ты поможешь?

Мальчик сбегал домой и принес машинку. Это был новенький электросчетчик, который отец собирался установить в доме. Это был один из первых счетчиков на их улице.

Мальчики не хотели верить, что это просто счетчик. Попросили оставить им эту машинку и обещали ее сохранить. Но о главном, о судьбе матери Азриела и детей, они ничего не знали. Только сказали, что слухи о предстоящей бомбардировке аэродрома немецкой авиацией заставили многих людей покинуть дома и искать убежище за рекой Березиной. После ночи, проведенной вместе с малыми детьми у реки, многие хотели вернуться в свои дома. Но на мост уже никого не пускали – он был подготовлен к взрыву саперами отступающей Красной Армии.

…Две платформы поезда, прибывшего под вечер на станцию Бобруйск, были порожними: никто не решался приехать в город вечером и быть застигнутым комендантским часом. Отъезжающие из города перекидывали мешки через низкие борта платформ и, подсаживая друг друга, взбирались наверх. Азриел вскочил на подножку вагона.

Чем ближе поезд подъезжал к Ясени, тем больше волновался мальчик: остановится ли поезд? Или проедет без остановки? Тогда придется доехать до Осиповичей и уже оттуда добираться пешком в Ясень. Тогда он не успеет вернуться до комендантского часа!

Но вот поезд замедлил ход у станции, и мальчик спрыгнул с подножки. Отец уже ждал его, и они вместе пошли в поселок.

На улице, у дома Коваля, они встретили немецкого солдата, который шел с гитарой в руках и куском материи через плечо. Солдат весело напевал.

Когда отец с сыном подходили к дому Коваля, туда же подошел и солдат. Насмешливо улыбаясь, он напевал теперь уже по-русски.

Затем он показал гитару, покрыв ее материей.

– Ему нужен чехол для гитары, – сказал вышедший на крыльцо Коваль. Взял гитару и материал. – Приходи завтра утром.

Аба Карасик прикроил материал и сшил чехол на швейной машине соседа. Утром солдат пришел за гитарой и остался доволен работой:

– Sehr schon. Очень хорошо! Я скоро вернусь.

Через час он возвратился и протянул Абе связку листьев табака.

– Judn es gut Schnaider und gut Schuster (Евреи – хорошие портные и сапожники), – сказал немец и ушел.

– Он не знает, что они еще и хорошие столяры и кузнецы, – сказал Мотл, указывая на Коваля.

С наступлением сумерек в поселке началась паника. В еврейских домах появились немцы и их приспешники-полицаи. Они грубо выталкивали мужчин из домов. Молодые благовоспитанные немцы, приходившие накануне в дом Краверских слушать музыку и пение девушки, превратились в грубых солдафонов. Пинками и прикладами они согнали мужчин в одну колонну, и повели к зданию школы. Среди них был и отец Азриела Исаак-Мотл. Родственники арестованных всю ночь провели у школы. На рассвете узников вывели и выстроили вдоль забора. Их родственники плакали, поднимая руки к небу, просили Бога о спасении кормильцев. Некоторые пытались проникнуть за забор, немцы отгоняли людей.

Так и осталось неизвестным, какая счастливая случайность спасла тогда евреев от расстрела на школьном дворе. Как бы там ни было, к одиннадцати часам немцы отпустили арестованных и вскоре покинули Ясень.

Однако паника среди евреев не утихала. Мужчины рано утром исчезали из поселка и возвращались только к вечеру. Многие ушли бы к партизанам, но в отряд не принимали без оружия. Старшему сыну Коваля повезло: он собрал разбросанные части винтовок и спрятал в лесу, теперь можно было рассчитывать при возможности примкнуть к какой-либо группе сопротивления.

Некоторые жители поселка, захватив самое необходимое, покидали свои дома. Ушли на восток и Мотл с сыном. Среди беженцев была женщина с двумя детьми, которая спросила их, куда они направляются.

– Мы не знаем, - ответил Мотл. – Идем туда, где солнце всходит. Больше нам надеяться не на что.

– Я знаю одну дорогу, - сказала женщина, – Если вы мне поверите, у вас появится надежда на спасение…

– Вы можете доверять нам, – сказал Мотл. Он хотел узнать больше. И женщина продолжила шепотом:

– Есть человек, друг моего мужа – ему поручено создать партизанский отряд. Ему, конечно, понадобятся люди. Если вы согласны – тогда я постараюсь помочь вам.

Место встречи назначили в Кличеве. Но в условленное время женщина не появилась. Больше часа ждали Мотл с сыном. Уже потеряв надежду, собрались уходить. Тут к ним подошел мужчина и спросил имя отца. Узнав, что Исаак-Мотл не местный, посоветовал скорее убраться из Кличева, потому что полиция ждет решения фашистов о судьбе евреев в этом районе. А с евреями-пришельцами у них все решено…

– Нас привела сюда женщина, которая уверяла, что вам нужны люди.

– Да, она просила, чтобы вы остались. Но у нас есть инструкция – принимать в отряд только кличевских или тех, кого хорошо знаем.

Так ни с чем вернулись отец с сыном с окраины города в дом, где оставили свои пожитки.

Там они встретили свислочанина Иосю Липского. Свою семью Иося вовремя успел отправить на восток, а сам остался для выполнения задания партии на оккупированной фашистами территории. Он должен был встретиться с представителем райкома для изучения обстановки и организации сопротивления оккупантам. Однако в условленное время на встречу никто не пришел. Несколько раз возвращался Иося на место встречи, пока в конце концов его не увели двое в штатском…

…После жестоких допросов его, еле живого, привели в Свислочь, где хозяйничали отщепенцы из окрестных деревень, ставшие предателями ради наживы. На площадь, куда привели Иосю, согнали полтора десятка свислочан.

– Перед вами кровопийца, который довел вас до нищеты! – сказал полицай. – Вы его жертвы, вам его и судить.

– Какой же он кровопивец? – раздался голос из толпы. – Мы с ним и с его отцом плоты сплавляли по Березине. Посмотрите на его руки! Это руки труженика.

– Кто там нанялся в адвокаты? – крикнул рыжий полицейский. – Вот листовка немецкого командования, где ясно написано про «Новый порядок»: «Бей жидов и комиссаров!». Мы должны это выполнять.

Он развернулся и ударил Липского прикладом. Тот, обессилевший за последние тяжкие дни, рухнул на землю. Другой полицай стал пинать упавшего ногами. Однако рыжий отстранил его и снова обратился к толпе:

– Ваш злодей! Вам его и кончать…

Местная власть разрешила евреям покинуть местечко.

– Чем меньше их останется здесь, тем легче будет справиться с ними, – сказал Бондарь, обращаясь к Шидловскому.

План был прост. Уйти могут те, кто еще держится на ногах. Далеко они не уйдут: на первом же перекрестке дорог их настигнут немцы или полицаи. С остальными – немощными и больными – легче будет справиться…

Колхозную машину-полуторку переоборудовали: в кузове установили деревянный каркас, обшили его фанерой и обтянули брезентом. Немецкий офицер – специалист по отравляющим веществам – осмотрев машину, сказал:

– Работа не закончена. Выхлопную трубу не вывели в кузов.

«Славяне! – думал он. – Только и могут, что расстрелять одного или двух. А для широкомасштабной акции – кишка у них тонка!.. Но ничего. Мы, германцы, научим их выполнять черную работу. Наша партия и фюрер приведут нас к победе, и чистая арийская раса будет править миром!.. Только теперь нам нужно побольше концлагерей и таких вот автомобилей с удушающим газом…»

…Тревожно на душе старой женщины Даши. Одна-одинешенька осталась она в доме, где звенели когда-то голоса ее детей и внуков. Сыновья и зятья ее на фронте… Хорошо еще, что Лея с двумя детьми, ее внуками, живут на соседней улице… Бессонные ночи, мрачные мысли покоя не дают. Какие дурные вести принесет грядущий день?.. Ежедневно кого-то из жителей уводят полицаи, говорят – на работу. Только никто еще с этой работы не возвращался… Исчезли братья Рольники, которые, кроме желтых шестиконечных звезд, носили еще и белые нарукавные повязки (по приказу Миколы Бондаря, главы местечковой управы). Они были помощниками Лейбы Кроля, назначенного главой judenrat (юденрат). Доводили до еврейского населения распоряжения управы и начальника полиции, которые направляли евреев на работу.

Еврейское население голодало. Уже давно обменяли все, что могли, на хлеб и картошку. У жителей окрестных деревень пропал интерес к вещам: многие успели подобрать утварь, оставленную в домах, хозяевам которых удалось убежать от фашистов, другие участвовали в грабеже магазинов. А кто жил вблизи города – целыми подводами увозили оттуда все, что удавалось прибрать к рукам…

…Авремл Крумер уложил в торбу сапожный инструмент и пошел знакомой дорогой к сельским жителям чинить обувь. В селах его многие знали. Несколько картофелин и кусочек хлеба – они очень нужны сейчас. Старуха совсем ослабла, стала опухать от голода.. «Может, еще не поздно ее спасти?» – думал старик, возвращаясь домой.

Но у моста путь ему преградил полицай и велел возвращаться, откуда пришел.

– Я местный, – сказал старый Авремл. – Вот моя хата, у колодца.

Полицай снял винтовку с плеча:

– Поворачивай назад! – крикнул он. – У меня приказ: жидов в местечко не пускать! Местный ты или чужой – иди отсюда!

– Как это можно? – возмутился старик. – Мне идти больше некуда. Вот она, хата моя. Там в постели лежит жена, она больная и голодная.

Он пошел к своему дому, не оборачиваясь.

Прогремел выстрел. Старик упал. Из последних сил позвал своих детей. Их было семеро: четверо сыновей и три внука, все воевали на фронтах с фашистами.

Может, они и услышали его, но были еще так далеко…Они придут и накажут убийц!

…Полицейский Варлам был в приподнятом настроении: акция удалась, и без особого шума! Правда, пришлось утихомирить выстрелами нескольких, кто пытались очухаться после выгрузки из автомобиля. Остальные почти не подавали признаков жизни, когда их сбрасывали в траншею. «Вот это техника! – восхищался он. – А всего дел – вывести выхлопную трубу в кузов! Правда, молодому шоферу Петру пришлось чистить кузов от рвотных масс удушенных газом… самого пришлось откачивать, обморок с ним приключился от увиденного… Ну да ничего, привыкнет».

С такими мыслями шел он по улице к дому, который ему прямо-таки снился в последнее время. Только бы не упустить его! Охотники на такой дом всегда найдутся. Да и скарб домашний – не шутка, кое-чего стоит. Жаль, живность пропала – голодуха, все под нож пошло.

«Надо бы и от старухи избавиться. Благо повод есть».

Встретил он Дашу рядом с домом ее дочери Леи, она вышла из дома, опираясь на посох, еле держась на ногах. Дочери и внуков она не застала. «В доме все перевернуто – видно, что-то искали», - подумала она. Сердце старой Даши предчувствовало недоброе.

– Ты жива еще, старая карга? – окликнул ее полицай. – Как это тебя не увезли вместе с твоими ублюдками? Они еще шевелились, когда их закапывали…

– Изверги проклятые! – кричала старуха. – Вы хуже зверей! Как вам только земля носит?!

Она замахнулась на мучителя своим старушечьим посохом… А тому только этого и надо было: он нарочно спровоцировал ее, а затем застрелил старую женщину.

«Теперь только выхлопотать разрешение в управе – и дом мой. Начальник полиции свой человек, он меня поддержит», – решил Варлаам.

Еще до войны, в тридцать седьмом году учитель Шидловский был обвинен советскими властями в шпионаже – какой-то недруг указал на него, спасая свою шкуру на допросах в НКВД. На лесоповале, куда его отправили после «суда», интеллигента не жаловали ни заключенные, ни охранники. Но вскоре там появился Варлаам – человек на зоне уважаемый – и почему-то стал заступаться за Шидловского. Легче от этого не стало, но хотя бы ночью спал спокойно.

Через два с половиной года тюрьмы и лагеря его освободили «из-за отсутствия состава преступления». Осенью 1939 года школьный коллектив приветствовал его в связи с началом нового учебного года. Но годы незаслуженного унижения сделали свое дело: порядочный человек превратился во врага, ненавидящего Советскую власть.

Появление немцев на улицах Свислочи он воспринял как освобождение. Остались в прошлом бессонные ночи ожидания ареста. Но путь предателя всегда тернист…Оккупанты заставляли его выполнять грязную работу, которой брезговали сами: уничтожение неугодных им людей они поручали местной полиции, в которой служили отбросы общества, бандиты и люди, обиженные прежней властью. Фашисты научат их ненавидеть свой народ!..

Но час расплаты близился неумолимо. И он пришел: не удалось Варлааму сбежать вместе с оккупантами при приближении советских войск. Хозяева просто выбросили его из автомобиля, когда покидали захваченную землю.

Когда русские войска подошли к реке Свислочь, чтобы переправиться на левый берег, подразделение «катюш» одним залпом сожгло строения на противоположном берегу. Больше половины домов местечка были сожжены тогда. Варламу удалось скрыться. Но через некоторое время он был арестован и осужден на четыре года лагерей – такой мягкий приговор удивил даже самого преступника…

Из трех сыновей и зятя Даши, ушедших на войну, вернулся домой только один младший сын Борис. Он узнал о трагической судьбе своих родных и всего еврейского населения и о палачах, уничтожавших женщин, стариков и детей. Однако встреча с убийцей матери и других родственников Бориса произошла позднее, когда Варлаам отбыл срок и вернулся в Белоруссию. Работал он теперь в железнодорожных мастерских райцентра Осиповичи. Там его и разыскал Борис.

– Ты убил моих родных? – спросил он негодяя.

– Свой срок я получил за службу в полиции, – ответил бывший полицай. – А кое-кого осудили за уничтожение граждан местечка. Про национальность убитых не говорилось. А в списке лиц, участвовавших в уничтожении людей, моей фамилии нет, запомни это! – сказал он, удаляясь.

Господи, Господи, ты видел это и не покарал злодея!.. Пусть же проклятия всех безутешных матерей и всех сирот падут на его голову! Да будет проклято само его имя, и семя его исчезнет с лица земли.

Много горя на свете и мало справедливости…

***

…Лесная дорога, петляя, вела их на восток. Туда направились Мотл с сыном после того, как представители Изоха, командира партизан, сказали ему, что в отряд берут только своих, кличевских.

«Даже Липского не приняли, хотя он тоже должен участвовать в организации сопротивления оккупантам в этом районе. Фашисты преследуют евреев, и мы тоже могли бы помогать партизанам бороться с немцами», – думал Мотл. Его мысли прервал вопрос сына:

– Почему дорога не прямая? – спросил он отца.

– Потому что человек, ехавший впервые на подводе через лес в другую деревню – к родственникам или к знакомым – выбирал, конечно, кратчайший путь. Но на пути его вставали деревья, попадались ямы, их приходилось объезжать, ломая кустарник и сминая траву… В этом есть и хорошая сторона для нас теперь: на прямой дороге нас заметили бы издалека – а извилистая дорога скрывает нас от плохих людей, – объяснил отец.

Мальчик шел по обочине, вглядываясь вглубь леса. Прекрасные пейзажи открывались перед ним – то чаща густая, непроходимая, а то роскошная поляна манит к себе. С восходом солнца поднимается ветерок, гонит опавшие желтые листья. Они, увлажненные утренней росой, оседают в колее проселочной дороги. Осень – грустная пора. В это время птицы собираются в стаи, пробуют крылья перед перелетом в дальние края… Как он завидует им!.. Никогда не ощущал мальчик такой зависти, как теперь. Будь у них с отцом крылья – как легко бы они преодолели линию фронта, перелетели ее!.. Туда стремились все люди, кто оказался в западне. Они пробирались, обходя опасные места – города и крупные селения. Через реки и железнодорожные пути переправлялись ночью… Не всем посчастливилось добраться до своих, чтобы потом вместе гнать врага со своей земли.

Не повезло и Мотлу с сыном. При переходе дороги Могилев-Бобруйск их заметили фашисты. Стоящий на перекрестке немец велел предъявить Ausweis. Отец достал свой паспорт и стал показывать строчку, где было написано: «город Бобруйск» – он стал объяснять, что они идут домой.

Видимо, солдат не понял его и пошел с паспортом к офицеру, стоявшему по другую сторону дороги.

Мальчик, прижавшись к отцу, неотрывно смотрел туда, где офицер изучал паспорт. Вот он, похоже, нашел то, что искал, в графах паспорта. И швырнул его на капот автомобиля.

Несколько солдат подбежали к офицеру и вытянулись перед ним, слушая команду. Затем подбежали к отцу и стали обыскивать его. Развернув мешочек, они вытрясли из него несколько горстей сухой картошки и пачку чая.

Азриел обеими руками сжимал руку родителя. Он не понимал гортанные выкрики фашистов, отрывавших его от отца…Что происходит?!. Что будет дальше?..

…Отца уводили. Мальчик кричал и плакал и никак не выпускал руку родителя. Но идущий впереди фашист, не оборачиваясь, нанес удар отцу – ударил его ниже живота кованым железом каблуком. И тот, согнувшись от боли, выпустил руку сына…Мальчика потащили по земле в сторону. Он упирался, звал: «Папа, папочка!..»

А отца, лежащего на земле, нелюди продолжали избивать, разжигая в себе ненависть к человеку, не причинившему им никакого зла. Ни в чем не повинному человеку.

Бедный ребенок не знал, за что страшные чужаки истязают родителя – ведь отец хороший, он всегда старался помогать людям!..

…Мальчика дотащили по земле до дороги, а там , остановив проезжающий немецкий мотоцикл, бросили в коляску и застегнули брезентовую полость… Проехав три-четыре километра, немцы выбросили Азриела в кювет и поехали дальше. Мальчик горько плакал, уткнувшись лицом в траву на обочине, а затем поднялся и побежал обратно по дороге – туда, где расстался с отцом.

Крестьянка, увидевшая его, схватила Азриела за руку и увела в свою хату на окраине села. На улицу велела не выходить: «Это опасно для тебя!» Рано утром женщина отвела его к лесной дороге, дала в руку узелок с двумя солеными огурцами и хлебом и показала дорогу на Свислочь. Она сказала, что отца убили за то, что не надел желтую звезду, которую обязаны носить все евреи.

Мальчик плакал и не мог остановиться. Он бежал по дороге, обливаясь слезами и не понимая – за что же, за что убили его отца?..

…Впереди заблестела река. Ее берега были очерчены кустарником, над ним возвышались отдельные группы деревьев.

Нет для него мест ближе и роднее, чем эти. Ни с чем не сравнимые вечерние закаты, когда рябь на реке, отражая солнце, рассыпает его блики на мелкий бисер… «Вот это и есть моя родина!» – думал Азриел, подходя к мосту. По другую сторону реки, под высоким деревом, стоит знакомая хата с колодцем во дворе. «Хата моих прародителей…Горестную весть я им несу», – думал мальчик. Не знал бедный, что его любимого дедушки уже нет.

Желтые, оранжевые палые листья покрыли берег, на который набегает гонимая ветром волна. Свинцовые тучи, нависшие над ним, словно придавили собой все вокруг, придавая траурный вид недавно цветущему краю.

…К мосту со стороны местечка немцы с полицаями вели группу мужчин. Охранники моста передали мальчика конвоирам – и он оказался среди евреев, которых вели на работу.

У опушки леса, куда она пришли, им раздали лопаты и велели копать траншею. Грунт выбрасывали на одну сторону окопа. Когда выкопали на глубину почти полтора метра, раздались выстрелы!.. Люди замертво падали в вырытую траншею. Мальчика сбил с ног падающий мужчина. Оказавшись под мертвым человеком, Азриел затаился. Слышалась немецкая и русская речь. Практичные немцы вытаскивали из траншеи лопаты, бросали их наверх. Время от времени раздавались одиночные выстрелы – добивали тех, кто еще подавал признаки жизни. Затем старший полицай велел двум подчиненным идти в село и привести мужиков закапывать траншею, ставшую могилой для полутора десятков евреев местечка Свислочь. Послышался звук подъезжающего грузовика. Палачи, громко переговариваясь, забирались в кузов.

…Когда все стихло, мальчик осторожно стал выбираться из траншеи. Никогда, за всю жизнь, не удастся ему стереть из памяти этот страшный день, принесший столько горя.

Он побежал в сторону леса. Надвигались сумерки. Уже стемнело, когда он попробовал устроиться на ночлег: сгреб опавшие листья к большой ели, ветки которой низко нависали над песчаным грунтом. Он задремал на лесной постели под деревом, но вскоре холод разбудил его и заставил подняться.

Мальчик решил искать дорогу к деревне. Выйдя на поляну, он увидел несколько стогов сена. В одном из них и решил заночевать, опасаясь, что в эту позднюю пору никто не пустит его в хату.

Земля на скошенном лугу была влажной, но выбора не было. Мальчик стал вытаскивать клочья сена из стога, а потом залез в образовавшуюся нору и укрылся там.

На рассвете он вышел на проселочную дорогу, по которой надеялся попасть в Кличев. Впереди была широкая дорога, которую надо было перейти. Но по ней двигалась колонна немецких танков, поднимая тучи пыли, которая застилала дневной свет и оседала на придорожные кусты и деревья. Лицо ребенка, мокрое от слез, покрылось слоем пыли. Танки прошли, и он побежал дальше…

Солнце поднялось уже над верхушками деревьев, когда Азриел, минуя село Татище, переходил широкий ручей по настилу из бревен. Вдруг из кустов вышли двое парней. Без труда по городской одежде и волосам мальчика они поняли, что перед ними еврейский ребенок.

– Куда бежишь? – спросили.

– Моего отца застрелили немцы. Я иду в Кличев, – ответил мальчик.

Парни стали отговаривать его – там еврейское население сгоняют в одно место: видимо, готовятся к расправе над евреями. Разговаривая, они ушли с тропы в кусты.

– Ты пока останешься с нами, – сказали парни мальчику.

Когда они дошли лесом до крайней хаты села, Лева (так звали одного из парней, того, что повыше) сказал, что скоро вернется. Вернулся он с ведром воды. Раздел мальчика и отмыл его от пыли. Хорошенько вытряхнул его запыленную одежду и велел одеться.

Теперь мальчик помог умыться второму парню, Боре. Поливая из большой кружки обнаженное тело Бориса, он рассмотрел наколки, изображавшие парусник на морских волнах. Над ним парила чайка. Видно, парень любил море, что и понятно: родом он был из Одессы. Другая наколка несколько смутила Азриела: на ягодице Бориса изображался кочегар с лопатой, подбрасывающий уголь в топку…

Как выяснилось, Борис с Левой познакомились на берегу Черного моря, куда Лева приехал в отпуск. Собираясь возвращаться в родной Могилев, он пригласил нового друга к себе погостить… Тут их и застала внезапно начавшаяся война. Гитлеровцы маршировали уже по западной Белоруссии. Молодые люди явились на сборный пункт военкомата. Ребят не успели вооружить и выдать форму, а просто в спешном порядке повели колонну на восток…

Колонну новобранцев встретили немцы. Вероятно, это был вражеский десант. Безоружные парни спасались, кто как мог. Лева и Борис вернулись в Могилев. Не задерживаясь лишнего часа, взяли с собой два Левиных костюма и покинули город. Пробираясь скрытно по лесу, дошли до деревни Татище и постучались в крайнюю хату. Хозяин согласился за два костюма дать им ночлег на сеновале и кормить. Но с рассветом они должны были покидать хату и уходить в лес.

На крыльце появился хозяин дома и пригласил ребят к столу. Прежде чем сесть за стол, Лева сказал хозяину, что «оплаченный» костюмами срок их пребывания здесь сокращается на одну треть: теперь с ними мальчик, недавно ставший сиротой, которого они подобрали сегодня на окраине деревни.

Леве удалось еще раз спастись от грозившей со всех сторон гибели, и было это так. Поскольку он страдал от многочисленных фурункулов на шее, кто-то посоветовал ему сходить в соседнее село к женщине, которая раньше работала медсестрой в больнице. Придя туда, на окраине села, у колодца, Лева увидел немецкий грузовик и двух солдат. Мужик, вытаскивавший ведро с водой из колодца, увидев Леву, закричал:

– Это еврей! Юде! – кричал он немецким солдатам. – Хватайте его!

Солдаты схватили Леву и посадили в кузов грузовика. Когда машина въехала в лес, она сбавила скорость. Воспользовавшись этим, Лева спрыгнул с кузова и скрылся в лесу.

Хозяин присматривался к молодым людям – не всякому можно верить, да еще в такое время… Но когда они привели еврейского мальчика, желая спасти его – понял, что этим парням можно доверять. Через день он показал своим постояльцам место, где должна была состояться встреча с человеком из партизанского отряда.

Ближе к вечеру Лева, Борис и Азриел пошли в сторону болота. Здесь было безлюдно, на помостах-срубах стояли стога сена. Никого не увидев, ребята стали потихоньку свистеть в надежде, что кто-нибудь отзовется, но никаких признаков чьего-либо присутствия не было.

Вдруг из кустов вышел человек. Узнав, что ребята хотят присоединиться к партизанам и вместе воевать против оккупантов, он спросил, откуда они и как сюда попали. Узнав, что люди не местные, он сказал, что в отряд принимают только местных, да и то таких, кого хорошо знают.

– Возьмите хотя бы пацана, – сказал Борис. – Он остался без родственников.

– Пацан в болоте утонет, – сказал мужчина.

– Я родился в местечке между Березиной и Свислочью, – подал голос Азриел. – Плавать научился раньше, чем ходить.

– В грязи не поплаваешь, – отрезал мужчина и удалился.

Потеряв надежду попасть в отряд, как в воду опущенные, ребята поплелись обратно.

Проходя через деревню Роги, они увидели нескольких военных в форме командиров Красной Армии, которые сидели на скамейке и разговаривали. Ребята включились в беседу. Узнав, с какой проблемой столкнулись ребята, один из военных сказал, что мог бы взять их в свою группу, но для этого надо иметь оружие. А добыть оружие в этой местности не сложно, сказал он. На опушке леса можно найти отдельные части винтовок и собрать из них полноценную винтовку.

Ободренные, парни направились к лесу. Тогда один из военных (это был лейтенант Калабухов) сказал:

– Почему пацана с собой не берете? Вы ведь вернетесь.

Но они так и не вернулись в этот вечер.

…Когда стало темнеть, Калабухов вызвал к себе санинструктора Николая Кудреватых:

– Вот тебе пацан. Смотри, чтобы он не голодал и не болел.

Вместе с Николаем мальчик ночевал в крестьянской хате. Утром они пошли туда, куда должны были вернуться Борис и Лева. Они не вернулись и в этот день. Узнав, что парни пошли искать оружие, Николай сказал:

– Да не найдут они там ничего. Все, что там было, подобрали местные, чтоб передать партизанам.

Местечки Могилевской области

Могилев • Антоновка • Бацевичи • Белыничи • Белынковичи • Бобруйск • Быхов • Верещаки • Глуск • Головчин • Горки • Горы • Гродзянка • Дараганово • Дашковка • Дрибин • Жиличи • Завережье • Кировск • Климовичи • Кличев • Коноховка • Костюковичи • Краснополье • Кричев • Круглое • Круча • Ленино • Любоничи • Мартиновка • Милославичи • Молятичи • Мстиславль • Напрасновка • Осиповичи • Родня • Рудковщина • Рясно • Самотевичи • Сапежинка • Свислочь • Селец • Славгород • Староселье • Сухари • Хотимск • Чаусы • Чериков • Черневка • Шамово • Шепелевичи • Шклов • Эсьмоны • Ясень •