|
Я уже давно собиралась глубже заняться историей сестер Лосицких из Гродзянки Осиповичского района, да все руки не доходили. Публикации на Вашем сайте подстегнули меня, и неделю назад я была в деревне, встречалась со старожилами, в т.ч. Лукашенко. Как я понимаю, Вы тоже с ней встречались. Я вышлю Вам ее воспоминания, если захотите, их можно поставить на сайт.
Вы увидите, что в воспоминаниях Лукашенко, которые я записала на диктофон, есть расхождения с предыдущими материалами.
Виделась я в Гродзянке и с далеким родственником Лосицкого Петра по отцу. Этот мужчина живет там с довоенных времен, он 1936 г.р. Но они с семьей Петра не общались, поэтому он знает, что у того были две дочери, но об истории с подменой детей ничего не слышал.
С уважением - Неонила Львовна Цыганок
Воспоминания Лукашенко (Ланевской) Ольги Игнатьевны
о жизни в Гродзянке до войны
Лукашенко Ольга Игнатьевна (по мужу Ланевская) родилась в Гродзянке в 1922 году.
В настоящее время проживает в г. Осиповичи у дочери, а летом – у себя дома в Гродзянке.
Воспоминания записала Цыганок Н.Л.
03.08.2010 г.
Ольга Игнатьевна Лукашенко.
Гродзянка образовалась в 1911 г. Некий богач от станции Верайцы (тут леса непроходимые были) довел сюда железную дорогу. Сначала построил общежитие для строителей, и мой отец, как и многие другие, приехали сюда из Бобруйска. Потом построили лесопильный завод. К железной дороге проложили «колейку», чтобы подвозить готовую продукцию. Отец мой работал на заводе. Он уже был старый, я у него – от второго брака. Оба моих брата погибли. Младший, Николай, в финскую войну, а старший, майор Лукашенко – в Отечественную. Еще была сестра Надя.
Сначала мы жили в казарме, а потом построили собственный дом. Мы жили по той улице, где стояла больница. Нашими соседями были Зельцеры. Их дочки Эся и Груня были мои подруги. Мы куклы вместе делали. Наши дома рядом стояли, мы очень хорошо дружили. Их отец был сапожник, а мама – дома заправляла. Они все погибли.
Вы спрашиваете, кто такой Мисель? Не Мисель, а Нисель. Его фамилия Кац. Кац Нисель. У него была старшая дочь Бася, работала пионервожатой в школе. Соня (Сейна) училась в школе. Песя была и Зелда. Зелда со мной в одном классе училась (мы ее в школе звали Зина). А еще двое у них было малых. В общем, у них много детей было. А он работал в аптеке. Собственный дом, и в доме аптека. Мы еще бегали «сен-сен» (вкусные такие таблеточки) покупали. Облюбовали их дети. А их дом как раз через улицу был от школы. Доры или Даши у них не было. (Раздраженно). Я вам перечислила их имена.
А почему вас так интересует эта семья? Жив кто-нибудь из них? Жива Бася? (С очень большим недоверием). Не может быть! Она старше меня. Я была пионерка, а она моя пионервожатая. А я сама с 1922 года! Сколько же ей лет?! Не могу поверить… Разница у нас была большая в возрасте, а мне ж тоже уже 89-й! (Очень удивляется, несколько раз возвращается к этой мысли). Вы, наверно, из Ниселей этих. Это у меня не в первый раз допрос такой делают. Тоже очень нажимали, еврейка такая с ними присутствовала. Может, и вы еврейка?
Как выглядел старый Кац? (Посмеиваясь) Ну, это трудно описать. Высокий мужчина, аптекарь. Сидит, ученица прибежит, говорит: «Дайте мне таблеточку». Разве она обращала внимание на того Каца, на того аптекаря! А Бася хорошо выглядела, и Сейна… Хорошие девки, красивые. Похожи ли на евреек? Не думали об этом. Мы тогда не имели в виду, кто на кого похож. Мне кажется, что совершенно не похожие ни на каких евреев. Обыкновенные люди, как и мы, белорусы. Тут было много национальностей. Моя сестра была замужем за немцем Гринфельдом, ее сын Макс учился со мной в одном классе. Завод открыли, очень много было приезжих. Людей же тут не было сначала, вот и насобиралось. Поляков много было. Никакой разницы не было, все были одинаковые. Евреи говорили на своем языке, но они также говорили и на нашем, белорусском языке.
Школа была семилетка, преподавание велось на белорусском языке. Весело, хорошо у нас было. Елки стали ставить, так красиво, так хорошо у нас было! Был клуб. Культработник хороший. Кружки самодеятельности. Я участвовала в хоровом, брат – в музыкальном. Ездили на конкурсы, я даже в Витебске была. Теперь уже есть «Славянский базар», а тогда просто республиканские соревнования. Наш коллектив занял второе место. Вот вы не представляете!
Это теперь нечто такое: делят на «ваших» и «наших», а у нас тогда были все одной масти. Никто в школе не говорил по-еврейски.
Вот матка Зельцер кошер соблюдала, она не ела скоромного ничего, а батька ел! У нас Пасха, мама булки пекла, сало жарила, колбасы, я им носила. Он ел, а она уже соблюдала кошер, не ела. Вот это я знаю, а больше ничего не замечала, обыкновенные люди. Дом хороший у Зельцеров был, с балконом. Через коридорчик кухня и мастерская его, а тут уже – спальня, зал… У Каца тоже хороший дом был, большой. Вот как идешь железной дорогой, так около центра недалеко. Эти дома сгорели в войну. Нас очень сильно бомбили, теперь все новое. Было, да сплыло… Наш дом не спалили, потому что мы были у самого леса. Самолетам было не так удобно бомбить.
Дома у нас говорили на мешаном, как и теперь: русско-белорусском языке. Мы друг друга понимали.
Во время войны всех евреев побили. На кладбище есть памятник на могиле, где всех их похоронили. Сначала собрали в гетто, откуда сбежали две девки Рубинштейн. Их приютила какая-то женщина, и они остались живые. Прятали их в Кричевском районе. Одна из них после войны работала в нашей школе учительницей – Аня, а вторая была где-то в Минске. Не знаю теперь. Сам Рубинштейн был эвакуирован. Он из России привез жену, она 1918 г. и сейчас живет в Гродзянке. Рубинштейн привез дочек в Гродзянку, когда вернулся, а матка работала в колхозе. Сын работал в кузне. Очень хорошо в деревне относились к этой семье.
Я не видела, как расстреливали евреев. Кто ж это будет видеть! Они сами вырыли большущую яму, и вот семья ложится в эту яму – стреляют, семья ложится – следующую. Кого убили, кого ранили, и так закопали. Я вот не помню, какое число. Можете на кладбище прочитать все фамилии. Одна женщина шла и видела, как их расстреливали. Поэтому мы и имеем представление, как это все было. Я не навещала евреев в гетто. Их никуда не пускали. Что Вы! Вы не представляете, какой ужас, страх был! Это невозможно представить, не переживши! Страх Господний! Хоть бы никогда не повторилось этой войны. Дома евреев немцы ограбили, все позабирали.
Я видела сама немцев, конечно. Приехали на машине отсюда, значит, с Минска, секретаря расстреляли, забрали флаги, закрепили их на машину и поехали. Назначили волость, и начальник почты Мухин стал волостным головой. Сына попа – секретарем сделали. Я с ним в одном техникуме училась: он на четвертом курсе, а я еще только на первом. Немцы открыли в Гродзянке управу.
О том, чтобы кого-то из семьи Кац прятали во время войны, я не имею представления. Не слышала такого.
Школу я закончила до войны, и училась в техникуме в Борисове. Не окончила его. Я вам говорила, что у меня брат погиб в Финляндии. Мама очень переживала, и сильно заболела. И она, и отец уже были на пенсии. А Гродзянка уже сильно расстроилась, у нас был большой участок земли – целый гектар усадьбы, и два гектара на поле. Это три гектара земли. Лошадь была, и корова, это все надо было досматривать. Я кинула техникум, приехала домой. И стала тут жить. А потом маме стало получше, и я устроилась в леспромхозе диспетчером. Вышла замуж за старшего лейтенанта. Фамилия его Альшаник. Пожила год, и война началась. Осталась беременная. Жили мы в Марьиной Горке, и незадолго до войны мужа перевели на границу. Он отправил меня домой, надеясь, как устроится, забрать к себе. А тут война началась. О муже ничего не знала. Только после войны стало известно, что погиб он в 1942 г. Я жила с дочкой Ларисой и мамой. Когда война закончилась, стала в школе работать. Второй муж Ланевский. От него Люда, дочка, у меня. Фамилия ее Савельева, живет в Осиповичах, на зиму я всегда уезжаю к ним. Лариса живет в Минске. Я молодая вышла замуж, поэтому у нас 19 лет всего разницы. 5 августа ей будет 69 лет.
Роды у меня принимала Гринфельд. Она немка, ее сын взял в жены мою сестру по отцу (от первой жены). Она бабка была, пуповину отрезала. Все эту Гринфельдиху приглашали. Она, наверное, где-то когда-то училась медицине. У нее еще две дочки были, Валя моя одноклассница, а Неля на два года младше. Никакой Журчихи у нас не было. Я о такой не слышала.
Капланы жили по нашей улице. Знаете, у нас здесь такой разрыв. Наши дома сейчас – это Гродзянец, а дальше было еврейское поселение – Рябиновка. В Рябиновке Капланы и жили. Но имен их я не помню. У меня возраст память отнял. Да еще я и энцефалитом переболела. Загальские жили, Евель, Борух, – больше по имени всех называли. В магазине работали евреи.
|
|
ENG 
RSS-канал новостей сайта www.shtetle.com
