Поиск по сайту

 RUS  |   ENG 

Оксана Барсукова
«МОЙ ДЕД БУКЕНГОЛЬЦ»

Александр Фридман
«ГЕКЛЕРЫ: ТРАГЕДИЯ ЕВРЕЙСКОЙ СЕМЬИ ИЗ БОБРУЙСКА»

Марк Ашкенази
«ЧТО ДЕЛАТЬ, КОГДА НЕЧЕГО ДЕЛАТЬ!»

Ефим Пайкин
«ТРЕТЬЯ ПОВЕСТЬ ЛИИ ФЕЛИКСОВНЫ»

Берта Горелик
«ПОСЛЕДНИЙ ЕВРЕЙ СЕЛИБЫ»

Леонид Рубинштейн
«ПОДВИГ МЕЕРА ЗЕЛИГЕРА»

Воспоминания Л. Рыжкович

Элла Рындина
«ЮНАЯ БАБУШКА, КТО ВЫ?»

«В ЦЕНТРЕ БОБРУЙСКА ОБНАРУЖЕНА БРАТСКАЯ МОГИЛА ВРЕМЕН ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ»

Воспоминания Я. Левина

Абрам Рабкин
«ВЕРСТЫ МАРИИ МИНЦ»

Наум Лившиц
«ВМЕСТО АВТОБИОГРАФИИ»

Леонид Коваль
«БОБРУЙСКИЕ РАССКАЗЫ»

Евгений Ковалерчик
«ДОРОГОЙ УЧИТЕЛЬ»

Сол Шульман
«ПРОМЕНАД ПО СОЦИАЛКЕ»

Эдуард Париж
«ПАРИЖ РОДОМ ИЗ БОБРУЙСКА»

Инна Герасимова
«ЕСЛИ БРОСИТЬ КАМЕНЬ,
ОБЯЗАТЕЛЬНО ПОПАДЕШЬ
В КАЦНЕЛЬСОНА»

Отклик на статью Инны Герасимовой
«ЕСЛИ БРОСИШЬ КАМЕНЬ, ТО ОБЯЗАТЕЛЬНО ПОПАДЕШЬ В КАЦНЕЛЬСОНА»

Михаил Герчик
«ДЯДЯ ВАНЯ, ХОРОШИЙ И ПРИГОЖИЙ…»

Рая Степаненко
«ИСТОРИЯ МОЕЙ СЕМЬИ»

Видеофильм «ЛИЦА БОБРУЙСКОЙ НАЦИОНАЛЬНОСТИ»

Элла Рындина
«ЛЕВ ЛАНДАУ: ШТРИХИ К ПОРТРЕТУ»

«ЕВРЕЙСКАЯ ЖИЗНЬ БОБРУЙСКА»

Гарадская калекцыя: «Бабруйшчына, 2014»

Бобруйск
в «Российской еврейской энциклопедии»


Воспоминания малолетнего узника Бобруйского гетто
Левина Якова Лазаревича

Лейзер Меерович Левин.
Лейзер Меерович
Левин. 1910-1941 гг.
Вера Кобрина.
Вера Кобрина. 1932 г.

Отец мой, Левин Лазарь Моисеевич, родом из г. Бобруйска. Он закончил радиотехническое училище, и был направлен на работу в г. Себеж Псковской области, где работал начальником почты, а потом призван в армию. В Себеже он познакомился с мамой Кобриной Верой Самуиловной.

Маме было 18 лет. Свадьбу сыграли в Бобруйске, там жили родные отца. В марте 1935 года появился я, а в 1937 году в июне родился мой брат Михаил. Отца с семьёй вместе с воинской частью переводили с места на место. К началу войны мы оказались в г. Гродно, где отец стал помощником командира дивизии по связи.

Яков Левин.
Яков Левин.
1937 г.

За неделю до начала войны он предупредил мою мать, что в любой момент может начаться война с Германией, и она должна будет вместе с нами подойти к воротам гарнизона, куда будут поданы машины для эвакуации семей офицеров.

22 июня 1941 года, ночью, нас начали бомбить, и мы побежали к воротам гарнизона. Машины для семей офицеров действительно были поданы. Там уже сидели люди, но вещи с собой брать не разрешали, так как не было места. Машина, которая предназначалась для нас, была перегружена и нам приказали сесть в другую. Первая машина уехала на 20 минут раньше нашей. Когда мы выехали из Гродно, то в ужасе увидели, что стало с той машиной, на которой должны были ехать мы. От прямого попадания бомбы машины практически ничего не осталось, многие были убиты, другие ранены. Шофёр нашей машины свернул в лес, а мы бросились оказывать помощь раненым.

Бомбёжка продолжалась. Мама приказала нам с братом лечь на землю и прикрыла нас своим телом. Наконец, налёт закончился. Машина наша чудом уцелела, и мы поехали дальше. Утром нас привезли в Минск, поселили в эвакопункте на Комаровской улице и всем сказали подготовить данные о том, кто куда хочет ехать, и ждать.

Cемья Кобриных.
Cемья Кобриных. Шмуэль, Тамара,
Вера с мужем Левиным,
сестра и брат Илья.

Минск уже бомбили. На следующий день оказалось, что железная дорога не работает, так что добираться надо самим. Мать кроме г. Бобруйска в Белоруссии других мест не знала и решила вести нас пешком туда. Вместе с нами пошла и её подруга-еврейка с годовалой дочкой. Ни вещей, ни продуктов не было. Все были голодны, дети ныли, плакали.

Выходя из Минска, возле Комаровки увидели автофургон, а рядом лежали убитые солдаты. Фургон был нагружен мешками с сухарями. Мама подошла к фургону и увидела на мешках надпись: «Не трогать, отравлены!» Она взяла на всякий случай три сухаря, и мы пошли дальше.

Я шёл сам, а брат постоянно просился на руки, цепляясь за подол юбки матери. По дороге мы насмотрелись разных ужасов: брошенных детей, мёртвых людей, которых никто не хоронил.

Ночевать и поесть просили у крестьян, пока у матери были деньги. Когда их не стало, мама решилась и дала всем «отравленных» сухарей. Мы их мигом съели, но с нами ничего не случилось.

Все очень устали. Мой брат Миша уже не мог идти, а нести его у мамы не было сил. Она оставила его на дороге, а сама пошла. Я тащился за ней. Оглянувшись, мы увидели сидящего на дороге Мишу, у которого не было даже сил плакать. «Что будем делать?» – спросила у меня мать. Я заплакал, ведь видел, как женщины оставляли своих детей у дверей крестьянских изб и даже бросали в реку, боясь мучительной смерти.

Через неделю мы всё-таки дошли до Бобруйска. В городе уже были немцы. Из папиных родственников никого не нашли. Квартиры их были разграблены. Жители города тащили с магазинов всё, что там ещё оставалось. Мать с подругой заняли одну из брошенных квартир, в доме, в котором жили другие еврейские семьи. Они, видя наше бедственное положение, подсказали маме, что на кондитерской фабрике остались чаны с патокой, и она может пойти попытаться набрать этой патоки. Мама взяла меня с собой. Когда мы подошли к фабрике, у этих чанов было настоящее столпотворение людей. Отстояв огромную очередь, мы увидели, что в патоке утонул какой-то человек. Его никто не пытался вытащить, а все черпали вокруг него эту патоку.

В июле месяце немцы всем евреям приказали переселяться в гетто. У каждого должна быть нашита на одежде шестиконечная звезда. По городу прокатилась масса погромов. Немцы забирали молодых евреев, якобы на три дня на работы, но никто из них назад не вернулся.

Такой погром был и в нашем дворе. Рано утром наш двор окружили и, по указанию полицаев, начали стучаться в дома. Кто сразу открывал, там забирали только мужчин с указанием одеться и взять еду на три дня. Остальных не трогали. В одном доме ставни были закрыты. Двери, когда туда начали стучать, не открывали. Тогда немцы выломали ставни и двери, люди начали разбегаться. Раздались выстрелы. Всю семью шесть человек расстреляли. Затем, уходя, приказали их трупы зарыть во дворе. Под присмотром полицаев жители нашего двора выкопали во дворе большую яму и туда положили трупы всех убитых: старую женщину с мужем, её дочку с мужем, двоих девочек где-то моего возраста. Сверху засыпали землёй. Пока жители двора хоронили убитых, полицаи грабили их дома. После этого погрома всех евреев согнали в гетто. Нас поселили в однокомнатной квартире, где кроме нас (пяти человек) уже жила семья из четырёх человек. В гетто не кормили, и мать пошла в юденрат просить помощи или работы. Руководителем юденрата был бобруйский раввин. Он матери в работе отказал. Тогда она взяла нас с собой, привела к юденрату, поставила на колени и пошла за раввином. Вывела его к нам и с плачем начала просить дать ей работу, чтобы спасти детей. Мы тоже начали плакать. Тогда он, узнав, что она может шить, дал ей направление в швейную мастерскую, расположенную в городе.

Мама со мной ходила на работу, потому что каждому в мастерской давали по тарелке баланды и кусочку хлеба. Часть мы сами съедали, а часть носили брату. Однажды, возвращаясь с мастерской, нас окликнули двое мужчин, назвав маму по имени. Мама остановилась. Они подошли и спросили маму: «Неужели ты не помнишь, как мы танцевали во дворце офицеров в Гродно?» Мама вспомнила, что они работали печатниками в дивизионной газете. Мужчины ей рассказали, как попали в плен, как на их глазах погиб отец. Немецкая бомба попала прямо в дивизионную радиостанцию, смонтированную в автомашине, где был отец.

Увидев на нас шестиконечные звёзды, спросили: «Вы в гетто? Немедленно уходите, тогда у вас будет хоть один шанс из тысячи остаться живыми. Мама ответила, что ей некуда идти и кто же её выпустит. Они спросили, где мы живём и на следующее утро принесли аусвайсы для нас и маминой подруги, но предупредили, что срок их годности шесть месяцев и продлять нельзя. Расстрел грозит и вам и нам. И ещё предупредили, чтобы мы немедленно уходили. У меня, мамы, её подруги были временные разрешения на выход на работу в город, а брат перебрался через проволоку, где мы его ждали. Все вместе мы покинули Бобруйск. По дороге часто проверяли документы, пока не вышли из города. Нам повезло на добрых людей. Рядом по дороге ехал на телеге крестьянин. Он предложил женщинам посадить детей к нему на телегу и начал расспрашивать, куда мы идём. Женщины сказали, что идут, куда глаза глядят. Туда, где их примут хоть временно пожить. Тогда он предложил ехать к нему в деревню и пожить маме с нами в его бане, а её подруге с дочерью (они абсолютно были непохожи на евреев) – в школе. Женщины с радостью согласились. Звали этого человека Юрочка Николай Филаретович.

Через две недели расстреляли Бобруйское гетто, и немцы повсюду развесили объявления такого содержания, что все, кто скрывает евреев будут расстреляны сами и их семьи. У Николая Филаретовича родилась дочь, в дом часто заходили люди поздравить родителей.

Это было опасно. Юрочка подошёл к маме, показал немецкие объявления и сказал, что больше прятать нас не может, так как боится за свою семью. Мама его поблагодарила, ведь он нас столько скрывал, потом пошла в школу к своей подруге. Они посовещались. Подруга решила остаться в школе, надеясь, что их никто не выдаст. Мама взяла нас и пошла по деревням, просясь всюду на постой. Наша семья в Гродно дружила с семьёй армян. Хозяин этой семьи жил до армии в Ереване и часто рассказывал о своей жизни в Армении. И мама решила взять в качестве легенды своей жизни жизнь армянина, якобы её мужа. Когда мы останавливались в какой-нибудь хате, начинались расспросы о нашей прошлой жизни.

Так мы дошли до деревни Павловичи Кировского района. Мать, как всегда, окружили женщины этой деревни с расспросами о её жизни. Когда она сказала, что её муж армянин, хороший сапожник, они начали расспрашивать, как он выглядит внешне. Мать отвечала на все их вопросы. Тогда они посовещались, объявили маме, что её муж живёт и работает в соседней деревне. Мать немедленно начала их уговаривать завести её в эту деревню, несмотря на то, что на улице уже стало темно. Умоляла их, говорила, что не переживёт эту ночь, если они не выполнят её просьбы. Женщины согласились и завели её к армянину. Он, конечно, оказался не её мужем. Но в легенду люди поверили и очень сочувствовали маме. К хозяйке зашёл староста этой деревни Юрочка Данила, проверил документы и спросил, чего она ходит и что ищет.

Мать ему рассказала, что ищет хату, в которую её бы с детьми приняли. Хозяевам она бы помогала. Согласна была выполнять любую работу. Староста её выслушал и сказал, чтобы она его дождалась. Вскоре он вернулся и сказал, что рядом на хуторе живёт такая же семья, как у нас, и они согласны приютить. Он завёл к хозяйке этой семьи. Звали её Масюкевич Ирина Ивановна. Муж её воевал, в семье было трое детей: сын и две дочери. Самой маленькой был год, а вторая девочка и сын были наши одногодки.

После знакомства хозяйка предложила маме остаться у неё. Староста деревни Данила Филаретович пообещал хозяйке помочь с дровами и сеном. У хозяйки была лошадь, корова и всякая птица. Ирина Ивановна узнав, что мама окончила зооветтехникум, сказала, что всё домашнее хозяйство теперь на ней, а меня она пристроит пастухом к кому-нибудь пасти гусей или коров. Первую весну я пас 40 гусей у хозяйки с деревни Павловичи. Пасли на заливном лугу. Рядом проходил шлях, по которому часто ездили немцы. Однажды на нём остановились ехавшие на мотоциклах немцы и из пулемётов начали стрелять в гусей. Я и ещё два пастуха легли на землю. Немцы спустились со шляха на луг, собрали убитых гусей и уехали. Хозяева гусей после них прибежали на луг, собрали остатки гусей, а пастухов отпустили домой. Так закончилась моя гусиная эпопея. На следующее лето меня наняли пасти коров, а зимой мы с братом ходили и просили милостыню. В ближних деревнях нас знали. Единственно, мы боялись собак и полицейских, которые дважды (наши и украинские) заставляли снимать штаны, проверяя не обрезаны ли мы. Срок нашего аусвайса давно истёк. Когда староста пришёл к маме и потребовал документы, пришлось сказать, что они утеряны. Тогда староста сказал, что он о нас всё знает, ведь две недели после гетто нас скрывал его родной брат Юрочка Николай. Староста предупредил маму, чтобы она вырыла в хлеву лаз. Когда немцы будут проводить акции, он предупредит нас, чтобы мы успели спрятаться. Лаз много раз спасал нас.

Летом 1943 года в Павловичах разместился легион эсэсовцев-армян. Они насиловали молодых женщин, но к нам ни разу не заходили. Однажды, когда я с братом собирали милостыню в Павловичах, меня взял армянин и завёл во двор, где сидел другой армянин. Он поставил меня между своих колен и начал копаться в моих волосах. После чего заявил, что я не армянин. Тот, что привёл меня, сказал, что моя мать не армянка, а русская. Тогда они отпустили нас. Когда мы это рассказали маме, она запретила нам ходить в Павловичи, пока там были армяне. Когда они уезжали, то пригнали подводу полную продовольствия к нам во двор. Мама спросила у них: «Откуда продукты? Если вы их награбили, то не возьмём, ведь люди просто нас убьют». Они ответили, что это для нас (т.е. армянских детей). Но мама категорически отказалась, сказав, что тогда убьют и детей. Они выругались и уехали. Тогда вечно голодные мы с Мишей не могли понять поступок матери. Особенно тяжело было брату. Я мог подработать за еду, а у него малыша такой возможности не было. Однажды соседка, сжалившись над вечно голодным мальчиком, принесла ему миску с молоком и творогом. Он это мгновенно съел и попросил ещё. Она снова принесла. Эта порция исчезла с той же скоростью. Соседка принесла ещё одну полную тарелку. Съев её, Миша потерял сознание. И долго после этого страдал. Так на всю жизнь у него появилось отвращение ко всему молочному.

Осенью 1943 года немцы начали забирать детей в концлагерь. Мне исполнилось восемь лет. Однажды староста предупредил мать об этом. Нас всех выгнали на площадь и начали забирать детей в возрасте от восьми лет и старше. Полицай вытолкнул меня в отобранную толпу детей. Нас посадили в машину и отвезли в Кировск в какой-то сарай. По одному вызывали к врачу, а после него куда-то уводили. Вызвали и меня. Заставили раздеться и лечь на лавку. Врач начал меня осматривать, а затем слушать мои лёгкие. Они ему, наверно, не понравились, потому что он слушал много раз и спрашивал, сколько мне лет. Я говорил, что восемь. Он отвечал: «Нет! Шесть!» Это продолжалось до тех пор, пока медсестра мне сказала: «Скажи, шесть». Я сказал. После этого на шею мне повесили табличку, на которой было написано, что я болен и мне шесть лет. Меня отпустили домой. Из нашей деревни взяли 20 детей, и ни один из них домой не вернулся. Позже мы узнали, что их забрали в концлагерь для забора крови для немецких раненых. Меня спасла моя болезнь – воспаление лёгочных желёз.

С приближением фронта у нас всё чаще останавливались немцы. Дом наш стоял на краю хутора. Поэтому услугами его часто пользовались больные и раненые партизаны, за которыми ухаживала мама. Они лежали на чердаке в сене. Когда на хуторе останавливались немцы, то они возле крайнего двора выставляли часового. Однажды немецкий часовой полез на чердак за яйцами, которые на чердаке несли куры. В это время там лежали два больных партизана. Это увидела хозяйка и решила, что нам пришёл конец, но Бог нас спас. Партизаны, услышав шум, зарылись в сено. А часовой забрался на чердак, взял яйца с насеста и спустился вниз. В эту же весну у хозяйки на пасху собрались соседки. Начали играть в карты. Мама предложила им погадать, хотя никогда этим не занималась. Сказала, что когда-то её этому учили цыгане. Она погадала нашей хозяйке и заявила, что скоро та получит письмо от своего мужа. Все начали смеяться. Но случилось чудо. Ирина Ивановна получила письмо от своего мужа через две недели. Он попал в плен и работал у немцев в сельском хозяйстве. Эта весть мгновенно разлетелась по деревням, и к маме выстроилась очередь погадать. Благодаря этому мы зиму 1943-44 года не голодали. После войны муж хозяйки оказался жив, отсидел 10 лет в нашей тюрьме и вернулся домой.

Яков Левин.
Яков Левин. 1950 г.
Миша Левин.
Миша Левин. 1950 г.

Нас освободили летом 1944 года. После освобождения мама сразу бросилась искать свою подругу с дочерью, которые остались жить в школе. Но их уже не было в живых. Не спасло их и то, что они выдавали себя за русских. Немцы заподозрили работников школы в связях с партизанами. И, спасая себя, кто-то из них выдал мать с дочерью. Немец вывел их во двор, дал девочке конфету и спросил, как звали её бабушек и дедушек. Потом молча вытащил пистолет и застрелил обеих.

В этом же 1944 году после освобождения арестовали старосту Юрочку Д. Ф. Мама пошла в политотдел армии, рассказала, как он спас её и детей. Старосту отпустили и взяли в армию. После Победы он вернулся домой

В Иерусалиме музей Яд Вашем вручает медали и присуждает звание Праведник Народов Мира. Мама послала туда документы на Ирину Ивановну и Данилу Филаретовича. Ирине Ивановне Мисюкевич присвоили звание Праведника, а Даниле Филаретовичу отказали, считая, что он не рисковал своей жизнью и жизнью своей семьи.

После войны мы много раз навещали нашу спасительницу, пока она была жива. В живых теперь осталась только младшая дочь Ирины Ивановны – Липкова Валентина. Низкий поклон им.

Моя мама умерла 18 мая 2002 года на 83 году жизни. Брат Михаил с семьёй живёт в Америке.

Я окончил политехнический институт и всю жизнь проработал на тракторном заводе. Сейчас на пенсии. Живу в Минске.

Фашисты хотели уничтожить нас, евреев, как нацию. Но всегда гонимый народ жив, имеет своё государство. И я хочу закончить свои воспоминания словами любимого поэта Давида Симановича: «Имею честь принадлежать к тому гонимому народу».


Местечки Могилевской области

МогилевАнтоновкаБацевичиБелыничиБелынковичиБобруйскБыховВерещаки ГлускГоловчинГорки ГорыГродзянкаДарагановоДашковка Дрибин ЖиличиЗавережьеКировскКлимовичиКличев КоноховкаКостюковичиКраснопольеКричевКруглоеКруча Ленино ЛюбоничиМартиновкаМилославичиМолятичиМстиславльНапрасновкаОсиповичи РодняРудковщина РясноСамотевичи СапежинкаСвислочьСелецСлавгородСтаросельеСухариХотимск ЧаусыЧериковЧерневкаШамовоШепелевичиШкловЭсьмоныЯсень

RSS-канал новостей сайта www.shtetle.comRSS-канал новостей сайта www.shtetle.com

© 2009–2020 Центр «Мое местечко»
Перепечатка разрешена ТОЛЬКО интернет изданиям, и ТОЛЬКО с активной ссылкой на сайт «Мое местечко»
Ждем Ваших писем: mishpoha@yandex.ru