Проект «Голоса еврейских местечек. Минская область».
פיתוח קשרי התרבות בין העמים של ישראל ובלרוס
Международный центр культуры «Израиль-Беларусь»
Еврейский культурный центр «Мишпоха» (г. Витебск)
При поддержке
Conference on Jewish Material Claims Against Germany, Inc.
До Великой Отечественной войны в Белоруссии было 60 членов Союза писателей, которые писали на идиш. Недавно умер последний из них – Гирш Релес. Несколько стихотворений, написанных на идиш, было у Давида Симановича, есть у Аллы Левиной. Феликса Хаимовича. Но их идиш, это отголоски детских воспоминаний.
Язык, который до войны был один из четырех государственных в Белоруссии, на этой земле ушел в историю.
Вера Гофман.
Вера Иосифовна Гофман в Минском еврейском благотворительном центре «Хэсэд Рахамим» ведет Клуб любителей языка идиш. К ней приходят люди, которые в детстве слышали язык в семьях, а кое-кто еще и учился в еврейских школах. Но даже между собой эти люди разговаривают уже не на еврейском языке, а слова или предложения на идиш лишь иногда проскакивают в их речах.
После очередного заседания Клуба, на котором слушали песни на идиш в исполнении популярного израильского певца Дуди Фишера, и состоялась наша беседа с Верой Иосифовной.
– Вера Иосифовна, я видел Вашу реакцию на песни и понимал, что Вы знаете язык. Откуда знания?
– Я была как-то в Киеве на семинаре, и мне один японец задал тот же вопрос: «Откуда я знаю идиш?».
– Я не японец, но сейчас знание языка стало такой редкостью…
– В раннем детстве я даже не знала, что есть такой язык. Отец с мамой дома говорили на русском, иногда в их речи проскакивали какие-то слова, но я не обращала на них внимание. Маленькой еще была. Когда началась война, мне не было еще и шести лет.
У нас была «идеологически проверенная» советская семья. Дома на стене висел портрет Иосифа Сталина.
– Вы сами откуда? Где жили до войны?
– За год до начала войны мы уже жили в Минске недалеко от Парка Горького. А родилась я в Бобруйске. Через полгода отца перевели на службу в Витебск. Там мы жили в Губернаторском дворце.
– Ваш отец был какой-то важный чин?
– А зохун вей, – по-еврейски ответила Вера Иосифовна, выразив сожаление его деятельностью. – Наверное, за его грехи дети расплачиваются. Он служил в НКВД.
– Как его звали?
– Вообще-то был Исаак, но изменил свое имя и стал Иосиф, как товарищ Сталин. Был Исаак Беркович, стал Иосиф Борисович. Фамилия была Гойхмарк, стала Гофман. Он уроженец Слуцка, отец был хлебопромышленником.
– Отец что-нибудь рассказывал о своих родителях?
– Нет, что вы. Это я уже после войны узнала от мамы. Она как-то невзначай об этом сказала. Я не понимала, что у нашей семьи был какой-то особый статус. Если мама в Витебске покупала баранки и открыто несла их по улице, у нее спрашивали прохожие: «Где взяли?». Для работников НКВД был отдельный магазин, они были на привилегированном положении.
Отца в 1940-м перевели в Минск и назначили старшим оперуполномоченным в этой же системе. У него было невысокое звание – сержант, но занимал он хорошую должность, в подчинении были люди с большими званиями…
– Теперь давайте поговорим про Вашу маму.
– Мама была комсомолкой 20-х годов. Звали ее Эля. Но потом, когда она училась в Профсоюзной школе стали называть Оля. Так и повелось Ольга Абрамовна Гофман, девичья фамилия Лунина. Она тоже из Слуцка. Корни нашей семьи – слуцкие.
До войны мама не работала. В семье было трое детей. Младший умер во время эвакуации.
– Вернемся к теме идиша. До войны Вы не знали языка. У Вас не было бабушек и дедушек?
– Они с нами не жили. Только когда во время войны мамина сестра разыскала нас, она была в Солелецке, и мы приехали к ним, я услышала живой еврейский язык. Бабушка Ципи-Рейзл говорила только на идиш. По-моему другие языки она знала с горем пополам. И моя тетя со своей мамой, естественно, говорила на идиш. И мама переключилась в разговоре с родными на идиш.
Сначала я не все понимала, но потихоньку язык стал откладываться во мне. Я была, наверное, каким-то заторможенным ребенком. Не ходила в детский садик, потому что не было денег, чтобы купить обувь.
– Где Вы были в эвакуации?
– Потом оказались в Ленинске. Это Узбекистан. Как только освободили Белоруссию, решили вернуться домой. Добирались окружными путями, через юг Украины. Но, в конце концов, приехали в Минск. Мама пошла работать. Отца после войны мы уже не видели. Получали за него пенсию.
– Когда Вы стали учиться музыке?
– Поздно. Мне было 13 лет. Педагог, который вел у нас в школе хор, стала обучать игре на фортепиано. За урок брала 15 рублей. Тетя говорит маме: «Сколько бы не стоило, отдай ее учиться». Так я стала учиться музыке.
Как-то увидела одну женщину в очень красивом длинном платье. Это было начало 50-х годов. Я решили пойти в хор, там выдавали такие платья. Хотела хотя бы раз пройтись в красивом платье. Я попала в автозаводской хор. Там работал педагог Нина Петровна Бондаренко. Она занималась вокалом. Я захотела у нее учиться. Она прослушала меня и говорит: «Какой-то сомнительный у Вас меццо». Но взяла. Я запела, благодаря Нине Петровне. Мне поставили голос. Она дала мне исполнить романс Рубинштейна «Ночь». В это время был юбилей Белорусского государственного университета. Его отмечали в зале Оперного театра. Нина Петровна сказала: «Пойдешь с Ривой Берман. Будете петь “Ночь” Рубинштейна».
Я понятия не имела, что такое оперная сцена.
…Рива сидит за роялем. Я выхожу, в зал не смотрю, боюсь. А в зале студенты. Слышу какие-то хохмочки в мой адрес. Но когда я исполнила романс, раздался шквал аплодисментов. Голос у меня звучал.
Пробовала учиться дальше в Минске, не получалось. Тетя помогла устроиться музыкальным работником в детский садик. Но нужен был диплом, и хотелось учиться музыке. Поступила в Брестское музыкальное училище. Меня прослушали и сказали: «Вам надо на вокал». Директором училища был Школьников Леонид Ефимович. Это родной брат известнейшей скрипачки Школьниковой. В детстве он пел в хоре у Свешникова. Он с сестрой из детдомовцев. Может поэтому никого не боялся. В те годы взять еврейку на учебу – было рискованно. Зачислили меня на вечернее отделение. Я согласилась. В училище работала талантливый педагог Мелития Ивановна Аренская. Я от ее уроков получала удовольствие.
– Когда в вашем репертуаре появились песни на идише?
– Дома я пела, то, что слышала от мамы. Мама много пела, но я считала, что она поет неправильно. Однажды я была в гостях у Романовых. Прекрасная семья, там частенько собирались ученые, писатели, артисты. У них был очень хлебосольный дом. И там я исполнила песни на идиш. Пела «Варничкес». Мне тогда хотелось показать свой голос, я делала различные импровизации. Приняли отлично. Слухи обо мне и моем репертуаре стали гулять по городу.
– Как пополняли репертуар?
– Что-то от кого-то слышала, что-то писала сама.
– И слова тоже?
– И слова, и музыку. Мне нравилось, когда говорили, что слова и музыка Веры Гофман.
И Вера Иосифовна без аккомпанемента исполнила и «Варничке», и собственную песню «Идиш, идиш, идиш…». Ее голос по-прежнему звучит, хотя на публику она уже не поет.
– Музыка стала Вашей работой?
– Скорее, стала моей жизнью. Работала по-прежнему музыкальным работником в детском садике, затем вела музыкальные занятия в средней школе.
В 90-е годы Вера Иосифовна пришла в Минский еврейский благотворительный центр «Хэсэд Рахамим», стала бывать на музыкальных семинарах, встречаться с деятелями еврейской культуры, искусства.
– Уже в 90-е годы я услышала одну еврейскую песню от прекрасной американской певицы Андрианы Купер. Эта песня вошла в мой репертуар. Знакомство с Андрианой очень многое дало мне в творческом плане. Запомнились встречи с писателем, который писал на идиш, Авромом Карпиновичем.
– Вера Иосифовна, только что закончилось заседание Клуба любителей языка идиш. Для некоторых Вы даже переводили слова песен, которые пел Дуди Фишер.
– Люди, чувствуют душой родные песни, но понимают далеко не все слова. Буквально, три-четыре человека, которые все понимают и сами могут говорить. Что делать? Так сложилась наша жизнь…
|
ENG 
RSS-канал новостей сайта www.shtetle.com
Вера Гофман.