Давид Евсеевич Сульман,
(1928 – 2005), Екатеринбург
НЕ ТОЛЬКО БИОГРАФИЧЕСКАЯ ПОВЕСТЬ
Идея этой повести вынашивалась давно, но ее осуществление стало возможным только, когда появился избыток свободного времени после завершения мною сорокалетней трудовой деятельности инженером по сварочным работам и монтажу строительных конструкций.
Повесть пишется для сына и внуков, а также племянников, чтобы они имели представление о своем происхождении, и что было до них. Она может оказаться интересной другим моим родным и просто читателям.
Никаких записей или дневников на протяжении жизни я не вел. Все воссоздается по памяти на основе увиденных или услышанных фактов.
Итак, вперед за работу.
Часть I. ВОСПОМИНАНИЯ ДЕТСТВА
Немного о происхождении
Родился я 30 декабря 1928 года в Белоруссии, деревне Альбрехтово Россонского района Витебской области в еврейской семье. Географически указанная местность до революции 1917 года считалась в Российской империи, в числе прочих, так называемой «чертой оседлости», то есть территорией России, за границами которой евреям было запрещено проживать без особых разрешений. Указ об этом был издан в 1791 году при императрице Екатерине.
Этим же и другими царскими указами значительно ограничивались гражданские права евреев, в том числе они были лишены права на «землевладение». Поэтому они могли заниматься извозом, торговлей или быть ремесленниками: портными, ювелирами, сапожниками, кузнецами…
В семье нас было трое детей: старший брат Шмера (Саша) 1922 года рождения – участник и инвалид Великой Отечественной войны, имеет боевые ордена, а также сестра Мира 1925 года рождения. (Здесь и далее упоминание о всех наградах и званиях ведется только при полной достоверности об этом).
Нашу семью можно было отнести к семьям среднего достатка, то есть всегда были, хотя и скромно, одеты, обуты и неплохо питались; на игрушки средств не хватало.
Наша мама – Рахиль Натановна, урожденная Усминская, (0.05.1893 – 09.09.1991) была двоюродной сестрой папы Нохем-Исии или Авсея (Евсея) Давидовича Сульмана (20.04.1893 – 10.07.1979). Оба похоронены на еврейском кладбище Екатеринбурга (Северное кладбище на Уралмаше).
Старейший предок, о котором мне пришлось слышать от родителей: был прадед Шмера Усминский. Род его деятельности и даты жизни мне не известны. К сожалению, ничего не знаю о нашей пробабушке. У прадеда были сыновья: Давид (дедушка со стороны папы), Нота или Натан (дедушка со стороны мамы), Наум и дочь Либа (Люба), которая после замужества носила фамилию Рыбакова и жила в Петербурге. Даты их рождения мне неизвестны. Дедушка Натан и Наум были Усминские, а их брат – дедушка Давид получил фамилию Сульман. История эта такова: по взаимной договоренности дедушку усыновили бездетные супруги Сульманы, он считался их единственным сыном и по царским законам освобождался от службы в армии.
Бабушку со стороны папы звали Фейга (Фаня), урожденная Каем. Она умерла в 1900 году, когда моему папе было 7 лет. Дата ее рождения мне не известна.
Одним из видов зарабатывания средств на жизнь у дедушки Давида была развозка по селам дегтя, которым крестьяне и все местное население широко пользовались для смазки осей колес на телегах и других нужд.
Дедушка умер до революции 1917 года, так и не женившись вторично. По словам моей мамы это был очень добрый человек.
Бабушку со стороны мамы звали Рысе-Голда или просто Голда, урожденная Перман. В первые дни войны она оказалась на территории оккупированной немцами, и погибла от их рук в 1941 – 1942 годах. Произошло это в Клястицах. Дату ее рождения не знаю, но было ей около 80 лет.
Здесь следует признаться, что почти ничего не знаю о родителях и ближайших родственниках своих бабушек. Они же, как и большинство женщин дореволюционного периода, были домохозяйками.
Дедушка Натан до революции занимался мелкой торговлей. В молодости он призывался на службу в царскую армию. На моей памяти в начале тридцатых годов у них с бабушкой была шерсточесальная машина (с ручным приводом), с помощью которой вырабатывался войлок для изготовления валенок. Этой машиной за плату пользовалось окрестное население, то есть это была своего рода предпринимательская деятельность, приносившая частично средства к существованию, помимо материально помощи от детей.
Жили они сначала в деревне Альбрехтово, затем когда наша семья оказалась в г. Полоцке и появилась возможность, они переехали к нам. Дедушка Натан умер в марте 1938 года в возрасте 86 лет.
У папы было шесть братьев: Мендель, Гецель, Герсон, Гирш-Бер, Нота, Бейнус, и сестра Лея. Папа был младшим среди них. Всех, кроме дяди Герсона и тети Леи, я в той или иной степени знал и помню. Папа и его братья с юных лет начинали работать; в основном, занимались извозом то есть были возчиками, и мелкой торговлей; имели своих лошадей, знали как их содержать, запрягать и т.д. Образование у них было начальное. Дядя Мендель и его жена Лея, дядя Гирш-Бер с женой Леей и дочерью школьницей Фейгой (Фаней) жили в деревне Альбрехтово. Бездетные дядя Нота с женой Либой (Любой) жили сначала в деревне Альбрехтово, а затем в Оболе. Все они в 1941 году оказались в оккупации и погибли.
У дяди Менделя было шесть сыновей: Тевель, Моисей, Абрам, Давид, Наум, Еер (Юра) и две дочери: Фаня и Аня. Наум и Еер погибли на войне. Старший сын Тевель жил в райцентре Россоны, работал завмагом, в 1937 году по ложному доносу был арестован и пропал где-то в сталинских лагерях. Его семья погибла в оккупации. Один из сыновей – Абрам стал крупным геологом на Урале, орденоносцем, лауреатом Государственной премии. После ухода на пенсию Абрам переехал в Москву. Моисей после войны стал жить в Одессе, Давид – в Днепропетровске. Аня и Фаня осели на Урале – последним их местожительством стал Первоуральск.
У дяди Гецеля и его жены Леи было четверо сыновей. Младший Давид погиб на фронте в начале войны. Другой сын Авсей (Алексей) участник Великой Отечественной войны, командир автобатальона, после войны руководитель крупного автопредприятия в г. Калинине (Твери). Был награжден боевыми орденами. Один из сыновей – Герсон – погиб до войны в Москве, попал под машину. Старший сын Хаим (Ефим) стал инвалидом по болезни еще в молодом возрасте. Дядя сначала жил в деревне Альбрехтово, а затем до и после войны в Калинине (Твери). Во время войны уезжал в Кокчетав, где в то время жила и наша семья.
У папиного брата Герсона (имя его жены не знаю) было пять детей: Эля, Залман, Фаня, Блюма, Сима. Жили они или в Пензе, или в Самаре. Дядя и его жена рано умерли. Малолетних детей опекали до совершеннолетия папа и его братья. Знаю, что в нашей семье жила Фаня, у дяди Ноты – Сима. Затем они все разъехались и обосновались, в основном, в Ленинграде (Санкт-Петербурге).
У дяди Бейнуса и его жены Манухи было трое детей. Из Альбрехтово семья уехала в Харьков, а во время войны в Омск, откуда опять вернулись в Харьков. Их младший сын Гриша участник войны, затем кадровый военный, окончил Военную артиллерийскую академию им. Дзержинского в Москве; имеет боевые награды, демобилизовался (полковник в отставке), затем работал еще 21 год на заводе во Владимире и сейчас на пенсии. Проживает вместе с сыновьями Вячеславом и Анатолием в Германии в Лейпциге. Старший сын (Илья) стал видным врачом-урологом. Братья с семьями проживали во Владимире. Здесь же последние годы своей жизни провел и дядя Бейнус. Дочь Роза в замужестве Арефьева, жила в Харькове, откуда со всеми домочадцами в 1991 году уехала в Израиль в город Ашкелон. Илья скоропостижно умер в возрасте 66 лет, его жена Злата (Зина) с дочерью Лилей, ее мужем Давидом Зильберман и детьми Аней и Ирой в 1994 году эмигрировали в Израиль, где проживают по сей день в Ашкелоне. Кстати, дядя Бейнус в результате ошибки писарей в ЗАГСе из Сульмана стал Шульманом. Его сын Илья по-прежнему носил фамилию Сульман, а другой – Гриша принял фамилию Шульман.
Тетя Лея и ее муж Самуил Гуткин имели пятерых детей: Давида, Симона (Семена), Фаню, Гесю (Геню) и Соню. Тетя рано умерла, и ее муж женился на маминой сестре тете Соне, которая стала детям второй матерью. Старший сын Давид погиб на войне, он служил в летных войсках, был награжден боевым орденом, другой – Семен был также участником войны. Давид перед войной работал юристом, был очень способным человеком и подавал большие надежды. Вся семья до войны жила в Полоцке, куда после войны вернулся только Семен. Семьи Фани и Гени стали жить в Симферополе, а младшая Соня оказалась в Австралии.
Заканчивая перечисление ближайшей папиной родни, хочется отметить, что в основном, это были, по тем временам, люди среднего достатка. К бедным можно было, пожалуй, отнести семью дяди Менделя, где было восемь детей, но зато все были бойкими, затем стали предприимчивыми и неплохо устраивали свою жизнь. Зажиточным был дядя Нота, у которого детей не было.
У мамы были сестры Сора (Соня) и Эстер (Эсфирь), а также братья Янкель(Яков), Залман, Меисе (Моисей). Дядя Яков с женой и младшей дочерью и дядя Моисей погибли в оккупации. О старшей дочери дяди Якова – Люсе я постараюсь рассказать ниже.
Тетя Соня, как уже упоминалось, стала женой Самуила Гуткина. У них появился сын Хаим (Ефим), примерно, мой ровесник. Он стал видным геологом, доктором наук. Работал в Североуральске, затем переехал на работу в Екатеринбург. Награжден орденом «Дружба народов»
Наиболее яркой личностью была тетя Фира – историк по образованию. У нее с мужем Яковом Дробинским, видным партийным работником Белоруссии, репресированным в 1937 году, было трое детей: дочери – Майя, Неля и сын Феликс. Они жили в Гомеле, затем Кокчетаве (Казахстан) и опять в Гомеле, Сейчас тетя с младшей дочерью Нелей и ею (Нелей) удочеренной белорусской девочкой Людой живут в Израиле в Иерусалиме. Майя осталась в Гомеле. Феликс живет в Санкт-Петербурге.
У дяди Залмана и его жены Мани (Марии) было три сына: Зуся (Зиновий), Лева, Эля (Илья) и дочь Аня. Дядя участник войны. Работал на руководящих должностях в торговых организациях. Помню его, как честного, принципиального человека.
Семья жила до войны в поселке Боравуха, под Полоцком; после войны в Елгаве, Латвия. В конце войны у них потерялся сын Лева.
У дяди Моисея, практически семьи не было. Он был работящим, но умственно отсталым человеком. Вы обратили внимание, что у некоторых из наших родных двойные имена: у папы – Нохем-Исия, у дяди – Гирш-Бер, у бабушки Рысе-Голда. Потому что у евреев есть поверье, будто двойное имя влечет за собой долголетие – живешь за двоих. Имена чаще всего давались в память об умерших родных. Так моего брата назвали в честь прадеда Шмеры, меня – в честь дедушки Давида. В то же время, не принято давать имена в честь живых близких людей.
По ходу повествования я буду возвращаться ко многим упомянутым и не упомянутым родным, а также другим близким мне людям или просто оставившим какой-либо след на жизненном пути.
Часть 2
РАННЕЕ ДЕТСТВО В АЛЬБРЕХТОВО
Себя начал помнить лет с трех-четырех. В деревне Альбрехтово насчитывалось около двух десятков дворов. Из них примерно половина были еврейские: дедушки Натана, наш, папиных братьев: Менделя, Гецеля, Гирш-Бера, Ноты; кузнеца Рябухина Бенти, Зарецких, Соколинских, Свердловых, одинокой Зелды Кремер (Ихилихи). Из белорусских – помню двух братьев Голубевых и Якуты. Братьев Голубевых звали Василий и Илья, а их отца Иосиф. Поэтому Василия на еврейский манер именовали Ваське-Иоскес. Кстати прозвище Ихилиха получила от имени мужа Ихила. Разговорным языком в нашей семье был идиш. С местным населением общение было на белорусском. Кстати, некоторые из них понимали и могли разговаривать на еврейском.
Название нашей деревни, Альбрехтово предположительно произошло по имени помещика-землевладельца, немца или поляка по происхождению.
Деревня располагалась далеко не в самом живописном месте; ни речушки, ни озера. Кругом тянулись поля. Только с одной стороны подступал лес. Школы в деревне не было. Семилетка, где начинали свою учебу мои брат и сестра, находилась в двух километрах, в райцентре Россоны. Здесь же была железнодорожная станция. Саша, мой брат, посещал еще хедер, где шло обучение грамоте еврейского языка. Наши родители имели начальное образование в пределах четырех классов. Помимо белорусского, русского языков они хорошо знали еврейский: не только говорили, но читали, писали на нем.
Мама была довольно начитанной, любила произведения Льва Толстого, Чехова и других писателей; зачитывалась книгами о похождениях итальянского бунтаря-революционера Джузеппе Гарибальди. Читала на родном языке Шолом-Алейхема.
Папа рано потерял свою маму. Это, видимо, наложило отпечаток на его дальнейшую судьбу. Он начал с малых лет трудиться. Вначале работал возчиком на лесозаготовках, затем повзрослев, стал мелким торговцем в своей деревне. Товарами он снабжался в кредит у владельца магазина купца Минца в городе Полоцке. Так была до революции 1917 года. Папа был невысокого роста, но физически крепким человеком. В армии он никогда не служил из-за сильной близорукости, которая была унаследована и мною. В то же время, мои брат и сестра дальнозоркие, в маму. Поженились наши родители в 1922 году. При советской власти в годы НЭПа у папы была своя лавка. До 1930 года в нашей семье было большое хозяйство с лошадью, коровой, птицей (куры, утки, гуси) и огородом, правда, сада не было. Не припомню были ли вообще у кого-нибудь в деревне сады.
Во время коллективизации лошадь была сдана в колхоз «Новое Альбрехтово» и года два папа работал там же. Затем год заведовал магазином сельпо. Далее папа работал на какой-то хозяйственной должности в МТС. Тогда появились первые трактора американского производства «Фордзоны». Но они очень тарахтели и глохли на ходу. Директором МТС был Гончаренко Артем Иванович, который временно снимал у нас одну комнату из четырех. Это был рослый мужчина лет сорока, из рабочих, член партии. У него была жена, учительница, молодая красивая женщина. К ним иногда приезжал Петрусь, парень лет шестнадцати – сын директора от первого брака. Папа вспоминал, что Гончаренко говорил ему: «Авсей Давидович, сейчас нужно быть политически грамотным». Это было в начале 30-х годов, когда уже начались репрессии. Еще примечательно, что я начал ходить в детский сад при МТС. Помню там были неплохие игрушки, даже автокран. Как-то нас водили в лес, где лесник приготовил каждому из ребят по деревянной лопатке. На обратном пути мы стали пробовать прочность лопаток, ударяя их о камни. Моя испытания не выдержала, о чем я долго сожалел.
В Альбрехтово жили мамины родители и папины братья. Хочу отметить, к дедушке и бабушке и, конечно, к дядям мы обращались только на «вы».
Хорошую память оставил Яша, сын двоюродного брата Тевеля. Тевель был впоследствии репрессирован, домой так и не вернулся. Яша жил в Россонах и часто бывал в Альбрехтово у своих дедушки Менделя и бабушки. Мы с ним встречались, играли или просто общались друг с другом. Это был покладистый и приятный во всех отношениях мальчик. Еще у нас были теплые отношения с Фейгой – дочерью дяди Гирш-Бера. Больше с ней дружила сестра Мира. Но и мне она запомнилась нежной, ласковой, веселой девчушкой.
Осенью, после уборки урожая, в нашей деревне устраивалась сельская ярмарка или, как ее здесь называли, «кирмаш». Крестьяне из окрестных сел привозили для продажи фрукты, овощи, зерно и всякую живность. Здесь же можно было купить и другие необходимые в сельском быту товары. Ярмарки эти обычно сопровождались пьяными драками. Во время одного из таких сборищ пропала наша собачка по кличке Трефик, добрый безобидный пес.
Проживая в деревне, я с родными побывал на свадьбе, которую устроили дядя Нота и его жена Либа для своей воспитанницы Симы.
Сима была одной из дочерей малоизвестного мне дяди Герсона. Молодые приехали из Ленинграда. Свадьба была многолюдная и веселая. Тогда я впервые услышал еврейские песни, в том числе одну шутливую, вторая начиналась так: "Слоф-зе, слоф-зе Генделе..." («Спи же, спи же петушок»). Ее напевал одному из уснувших гостей деревенский кузнец Бентя Рябухин вообще-то в жизни человек малоулыбчивый.
Так год за годом прошли первые шесть лет моей жизни, связанные с деревней Альбрехтово и близилось расставание с местом на земле, обозначенным словом Родина. Мама с папой все чаще обсуждали необходимость перемены местожительства и переезда в Полоцк, расположенный километрах в пятидесяти от Альбрехтово. Основными мотивами переезда были: получение детьми полного школьного образования (в ближайших Россонах была только четырехлетка), а также то, что папа исчерпал здесь возможности для своего трудоустройства. Дальнейшая жизнь высветила еще одно обстоятельство, имевшее архиположительное значение, связанное с переездом. Помните предостережение директора МТС Гончаренко! Так вот, примелькавшийся на одном месте наш папа мог стать очередной мишенью для ложного доноса с неминуемым арестом и полной невозможностью доказать, что «ты не верблюд». Таких примеров было предостаточно. А в новых условиях это, как правило, исключалось. Итак, к 1-му декабря 1934 года весь необходимый домашний скарб был помещен на телегу, к ней привязали нашу корову, и она своим ходом за конной тягой отправилась на новое местожительство. Перевозил нас Ваське-Иоскис Голубев, который остался при лошади, так как в колхоз не вступил. Мы же все отправились из Россон до Полоцка по железной дороге ночным поездом…
|
|
ENG 
RSS-канал новостей сайта www.shtetle.com