Поиск по сайту

Воспоминания Оршанской Хаи Евсеевны

СЧАСТЬЕ МОЕ, БОЛЬ МОЯ – КУБЛИЧИ.

Оршанская Хая Евсеевна.

Я, Оршанская (Боднева) Хая Евсеевна, родилась 16 марта 1922 года в Кубличах, небольшом местечке Ушачского района Витебской области. Наша бедная еврейская семья состояла из семи человек: родители, бабушка, и четверо детей. Бабушка Эстер была мачехой моей маме, и в 1934 году уехала к своим родным детям в Ленинград. Приезжала она к нам на все лето со своей невесткой и внуком. Маму она не любила, они часто ссорились, но нас, внуков своих, любила и нянчила. У мамы были еще две старшие сестры, которых забрали к себе тети на воспитание. Все три девочки осиротели, когда их мать Хая умерла при родах моей мамы.

После Брестского мира город Гродно, где жили и вышли замуж мамины сестры, отошел к Польше и в 1937 году мама (Мера Мордсон) прекратила с ними переписываться из-за страха быть арестованной. Однако когда в 1939 году запад Белоруссии был присоединен к СССР, муж одной из маминых сестер погнал гурт скота из Гродно через местечко Кубличи. Он привез нам подарки, и, узнав, что у нас нет коровы, обещал подарить нам корову в следующий раз. Этого счастья мы не дождались, так как началась Вторая мировая война.

Родители моего отца, дедушка Меер Боднев и бабушка Элька, жили отдельно. Дедушка арендовал дом, сарай, и кузню у богатого еврея, построил навес для лошадей, и с раннего утра до захода солнца в кузнице раздавался перезвон молота и наковальни. В 1934 году дедушка умер, и бабушка осталась одна с двумя сыновьями. Сын Ишие (Евсей) – мой отец, жил с семьей в Кубличах, а второй, Афроим, женился и жил с семьей в Ушачах. В 1936 году бабушку выселили и в этот дом вселили члена компартии, заведующего сельмагом Иоффе с семьей. Бабушка не хотела жить с нами из-за того, что в нашем доме не соблюдали кошер, субботу и Песах, и жила с еще одной одинокой женщиной.

Семья Оршанских.
Кубличи, 1934 г.

Отец моей мамы был кузнецом, как и мой отец. В 1929 году была образована артель кузнецов, все кузницы единоличников были закрыты, а самих мастеров приняли в артель. Они должны были прийти со своим инструментом. Мой отец отнес один из двух мехов для раздувания огня, одну из двух наковален и весь набор мелких инструментов. Молотобойцами работали местные деревенские парни. Артель эта просуществовала недолго: образовались колхозы и им нужны были кузнецы. Мой отец ушел из артели со всем своим инструментом и стал работать в селе Антоновка, в двух километрах от нашего дома. А мой дядя Иосиф Динерштейн стал кузнецом в колхозе “Большовик”, и ему разрешили открыть кузницу в своем собственном дворе.

Работа в колхозе не приносила моему отцу почти никакого заработка, и мать подрабатывала шитьем. Она шила деревенским жителям простенькую одежду, а иногда ей приходилось шить овчинные шубы, бурки (обувь на вате) и даже стегать ватные одеяла.

***

На нашей улице в доме Юшкевича открыли школу-семилетку. В ней учился мой брат Гриша. А новую среднюю школу только начинали строить.

В Кубличах также была еврейская четырехклассная школа. Она размещалась в небольшом двухкомнатном доме. В одной из комнат занимались дети 1-3 классов, от шести до восьми человек, с ними занималась одна молодая и очень симпатичная учительница. В другой комнате занимались дети 2 – 4 классов, тоже от шести до восьми человек; их учительница была маленькая, худая, и очень нервная. Однажды летом, когда наступили каникулы, она покончила жизнь самоубийством. Ее нашли утонувшей в колодце, которым также пользовалась пограничная застава. После этого, пограничники построили вокруг колодца высокий забор, и весь центр Кубличей остался без колодца.

***

Кубличи. Старый дом.

В 1934 году я закончила четвертый класс, и перешла учиться в пятый только что построенной белорусской школы-десятилетки. Туда же перевели всех детей из еврейской школы, а саму еврейскую школу закрыли. А в 1940 году был первый выпуск десятилетки, и я была одной из первых выпускниц.

В новую школу пришли дети из окрестных деревень, и классы были переполнены. Особенное впечатление осталось у меня от учительницы русского языка и литературы Валентины Ивановны. Она была самой образованной и воспитанной женщиной и учительницей в нашей школе. Была красива, стройна, со вкусом одевалась. На уроке она отдавала нам все, что знала, а знала она много. Она привила нам любовь к чтению. Это тогда я начала читать книги, и красиво и грамотно писать. Это осталось у меня на всю жизнь, за что я Валентине Ивановне очень благодарна.

***

В Кубличах были три синагоги. В одной из них была миква. Однажды, евреи сыграли злую шутку с мужиком, который продавал воз сена и запросил слишком дорого. Договорившись насчет цены, евреи попросили его сгрузить сено через открытое окно, и потом утрамбовать его внутри. Сгрузив сено, мужик лихо прыгнул в окно и искупался в микве. Позже, эту синагогу превратили в общежитие для сельских школьников, но вскоре совсем закрыли.

Третью маленькую синагогу оставили, но молиться в ней уже было некому. Молодежь вся стала пионерами и комсомольцами, часть уехала в город, часть пошла служить в Красную Армию. Еврейских организаций в Кубличах не было, иврит никто не изучал, или изучали тайно, хотя об этом мне не известно.

Шойхет в Кубличах был. Его фамилию никто не произносил, так и звали – шойхет. Он жил в ветхом домике, я видела его только одного и не помню, были ли у него дети. В 1938 году он уехал, дом его снесли и построили красивый родильный дом. В сентябре 1939 года в этом доме размещались красноармейцы, а во время оккупации – Кубличское гетто.

В Кубличах была комсомольская организация. По ночам, комсомольцы помогали пограничникам дежурить на границе, объезжали верхом на лошадях пограничные деревни. Также делали засады, прячась в кустах. Вот так однажды парень комсомолец выбрался из кустов, а навстречу ему двое верховых. Была ночь, кромешная тьма. Один из верховых спросил:

Местечко Кубличи.

– Стой, кто идёт?

– Свои, – ответил комсомолец, но поздно: раздался выстрел и он, еврейский парень, был убит. Хоронили его с почестями, как героя. А мать его, потеряв единственного сына, сошла с ума, но стрелявшего не наказали, так как он был на посту. А слухи шли такие: убил комсомольца поляк Юзик по прозвищу “манэр”. Почему такое прозвище, я до сих пор не понимаю. Думаю, что-то неприличное, так как мама запрещала нам это слово произносить.

Мой дядя, Абрам Мордсон из Ленинграда, на лето привозил свою семью в Бабыничи, это недалеко от Кубличей, на отдых. А в 1960 году, он решил съездить в Кубличи. Шел по улице, и вдруг его окликнул один старик, которого дядя с трудом узнал. Это был тот самый Юзик Манэр. Очень много Юзик рассказал дяде о зверствах фашистов, и особенно про издевательства над евреями.

Гетто было на Лепельской улице, где жила моя мама и две мои сестры, Соня (15 лет) и Хана (17 лет). Мой отец Ишие бежал в село Антоновка, что в двух километрах от Кубличей, где его прятал председатель колхоза Латыш. Так его прозвали потому, что он был родом из Латвии. Спасти моего отца Латыш не смог, так как на него донесла одна женщина, имени которой я не помню. Латыш успел убежать в лес, а отец мой был захвачен немецкими солдатами. Юзик очень подробно рассказал, как фашисты издевались над моим отцом.

В 1968 году я повезла свою старшую дочь Мери (названную в память о моей матери) в Ленинград показать ей Музей Октябрьской Революции, где были выставлены экспонаты блокады, которую я пережила. В Ленинграде мы навестили дядю Абрашу, и он начал рассказывать нам про Кубличи. Он хотел рассказать мне подробнее о мучениях, которые перенес мой отец, и о его смерти, но расплакался и у него случился сердечный приступ. Он обещал написать мне все подробно в письме, когда поправится, но не успел.

***

Еврейские праздники в Кубличах отмечали только старики. Они ходили в синагогу по субботам, а по пятницам резали птицу у шойхета. К Пасхе пекли мацу, но уже с 1937 года не все были в состоянии купить муку. В гости друг к другу не ходили, никогда не праздновали дни рождения, многие даже не знали, какого числа ребенок родился, а помнили приблизительно перед каким праздником. Я помню три свадьбы в Кубличах, и только одна из них была с хупой.

По субботам бабушка Эстер зажигала огарки двух свечей и, закрыв лицо ладонями, шептала молитву. Первые несколько слов, как я сейчас понимаю, действительно относились к благословению субботы, но потом она начинала шептать губами, и мне казалось, что она просит у Бога наказать свою падчерицу, мою маму, и мне становилось страшно.

Моя семья радовалась субботе только осенью, когда подрастали цыплята, и можно было зарезать к субботе петушка. К шойхету мы его не несли, так как нужно было заплатить пять копеек, которых у нас не было.

***

Кубличи.

В Кубличах жили в основном евреи, но были и польские семьи и белорусские. Больших конфликтов между взрослыми разных национальностей я не помню

Чаще скандалы были между евреями: были завистники и доносчики, отчего очень многие кормильцы семей оказывались в тюрьме. Семья Гильман Лейбы жила на той улице, где была почта. У них был не дом, а землянка. Мы, дети, заходили к ним в дом через окно, которое было на уровне с землей. В 1937 году, он купил большой дом у уезжающей (или убегающей) семьи Баргак. На Гильмана тут же донесли: как так, бедный еврей, шьющий бедным евреям жилетки и имеющий троих детей, бедняк из бедняков, может купить такой дом? Значит контрабандист, вор, и спекулянт! Его арестовали, и детям его пришлось рано стать взрослыми. Старшая Ехке (Оля) пошла работать в столовую официанткой, брат Фоля продавал яблоки из своего огромного сада. Ехке пропала без вести в первые дни войны, Фоля убежал в лес к партизанам, а мать и сестру Двейру немецкие солдаты увели из Кубличей в Ушачи в январскую стужу под дулами автоматов и в сопровождении овчарок.

Когда всех евреев вывели на расстрел, Двейра от испуга спряталась под мамиными юбками и вместе с застреленной мамой упала в яму. Когда стемнело, она, раненая в ноги, вылезла из ямы, добралась до села, и провела ночь в чьем-то сарае, закопавшись в сено. Утром она услышала, как кто-то доит корову. Она тихо позвала: “Тётенька!”. Тётенькой оказалась местная учительница, которая потом отвезла ее в Полоцк в детский дом, дав ей русскую фамилию и имя – Вера. Детский дом немцы не тронули, и Вера выжила, а после войны она нашла брата, которого теперь звали Колей. Они обосновались в Воронеже. Я тогда жила в Новосибирске и мы с ней переписывались. Таким образом, я знаю эту историю.

А вот ещё примеры. У Вульфа Гинзбурга были два сына от первого брака, на которых донесли, что они занимаются контрабандой: переходят границу, и из Польши приносят товар и продают. Старшего сына арестовали, а младший успел скрыться.

Был донос на моего дядю Афроима, который жил в Ушачах и работал в небольшом магазинчике продавцом. Провезли селедку, и разрешили давать по две рыбины в одни руки, но все равно на всех не хватило, и когда селедка закончилась поднялся шум. Тут же появились два молодых парня в черных кожаных куртках, произвели обыск и нашли под прилавком два килограмма сельди. Дядю мгновенно арестовали и отправили в Полоцк, откуда он прислал открытку, чтобы жена привезла ему теплые вещи, так как отправляют его в Сибирь.

***

Новая власть преследовала религию, и не только еврейскую. В 1933 году в Кубличах была закрыта церковь, которую в последствии разграбили, и даже стали разбирать кирпичные стены. Наша новая школа была построена за церковью, и когда мы шли в школу мимо церкви, куски жести на крыше от ветра издавали жуткие звуки. Мальчишки нас пугали, говорили, что в церкви завелась нечистая сила, черти и бандиты. Я помню время, когда в церковь ходили чисто одетые женщины с вербочками, а на Пасху несли куличи и яйца. С нашего огорода были видны золочённые купола, а на углу церковной крыши было свито огромное гнездо аиста, и два аиста прилетали каждую весну.

Когда церковь закрыли, поп, наш сосед, учуял неладное и ночью скрылся, а в его доме открыли пионерский лагерь. Лагерь этот в скорости был закрыт, дом запустел, забор разобрали на дрова, а сад засох.

В Кубличах было много лавочников, кузнецов, портных, сапожников, стекольщиков, и очень мало парикмахеров, только один скорняк, бондарь, один фельдшер и одна аптека.

После 1924 года многие лавки были закрыты, их хозяева были арестованы, а самые умные из них ночью исчезали.

Мне трудно вспомнить, как люди отдыхали после работы потому, что отдыхали мало. В семьях было много детей, также было хозяйство, огород, заготовка дров на зиму, и сена, чтобы утеплить дом и сарай, так что работы всегда хватало. Но зимой, в пятницу вечером, иногда к нам приходили соседи поиграть в карты. Детей из комнаты выдворяли: мы не должны были слышать разговоры взрослых. Никогда не выпивали и не курили.

Однажды, в праздник Песах, несколько нарядных пар вместе с детьми направились на озеро Комаровку. Они пели такую песню:

Товарищ, товарищ, болят мои раны

Болят мои раны на груди

Одна нарывает, другая заживает…

***

Кубличи.

Кубличи очень остро и болезненно почувствовали сталинские репрессии. Все владельцы магазинов, и даже маленьких лавочек, были арестованы, их имущество конфисковано, семьи выгнаны из домов. И крестьян отбирали землю и скот, у кустарей – инвентарь. Во время НЭПа, кустари очень хорошо зажили, но в 1925 году НЭП прекратился, и жизнь ухудшилась.

В Кубличах жил очень богатый еврей. Ему принадлежали все мельницы, но фамилия его была не Мельников, а Меерсон. Во время репрессий, все его имущество было конфисковано, а в его домах разместилась застава. Семья Меерсонов стала настолько нищей, что сапожник Вульф собирал для них крошки хлеба на субботу.

В 1935 году к моей маме пришла женщина из села Андрейчики с просьбой написать письмо товарищу Сталину, но так как мама по-белорусски писать не могла, то попросили меня. К тому времени, я всего один год проучилась в белорусской школе и по-белорусски писала плохо, но, увидев плату (пять яиц), я согласилась. Письмо товарищу Сталину было такое:

“Дарагi и любiмы наш настаўнiк и наш бацька таварыш Сталiн.

Я хворая i старая жанчына. У мяне няма мужа, i дзяцей таксама няма. У мяне забралi карову таму, што я працаваць у калгасе не магу. Без каровы я памру. Дапаможыце вярнуць карову. Я шчыра вам дзякую.”

Ошибок моих там конечно было больше, но письмо все-таки помогло. Сейчас я думаю, что письмо до адресата не дошло, так как корову вернули быстро – через два дня.

***

О приближающейся войне боялись говорить вслух. Над нами никогда не летали самолеты, но однажды летом 1939 года один самолет пролетел со стороны Польши. Летел он так высоко, что видна была только маленькая черная точка, но гул был сильный. Мужчины определили, что это самолет-шпион из Польши. Немецким самолетом он быть не мог: ведь между Советским Союзом и Германией мирный договор!

В первых числах сентября 1939 года в Кубличах появились первые беженцы – евреи из Польши. Они рассказывали жуткие истории, как немецкие солдаты издевались над евреями, но наши им не поверили и от немцев не бежали. Только молодые парни, которые еще не были мобилизованы в Советскую Армию, ушли в лес к партизанам.

В Лошанщине прятали еврейку – дочь мельника Меерсона Голду (Галю). До войны, Галя помогала женам командиров погранзаставы ухаживать за маленькими детьми и там познакомилась с будущим мужем. Галя говорила, что он белорус, и что его родители живут недалеко от Лепеля. В 1940 году она вышла замуж, и когда закончился срок его службы, он увез ее к себе домой. Ее старший брат Симха и сестра Рая уехали в Ленинград еще до войны. В 1968 году, когда я была в Ленинграде, я их искала, но не нашла.

***

После войны, на почту стали приходить письма от Кубличан. Мне писали Рухман Борис, Меерсон Симха, Шерман Мэра, Гильман Вера и Гильман Коля. Борису я написала письмо, он прислал мне ответ и фотографию. Меерсон Симха мне не ответил. С Шерман Маней мы долго переписывались, обменялись фотографиями. Как она похорошела! Как ей шла военная форма! Она служила в армии, и на груди у нее красовались ордена и медали.

В конце мая 1945 года она мне сообщила, что ее эшелон будет следовать на восток через Новосибирск, где я в это время жила. Она указала число и время. Мы встретились на перроне, и встреча была холодной. Во время нашей переписки она мне написала, что переписывается с Меером (Михаилом) Свердловым, с которым я проучилась в одном классе 10 лет. В каждом письме я просила ее прислать мне его адрес, но каждый раз она забывала. Во время встречи я очень настойчиво просила его адрес. Она обещала прислать, так только получит от него письмо. На этом наша переписка закончилась. Письма от этого мальчика согрели бы мою одинокую душу в далекой, холодной Сибири. После встречи на перроне, я шла через виадук, и слезы обиды застилали мне глаза.

Сестра Меера Свердлова, Рая, перед самой войной закончила в Ленинграде медицинский институт, а потом воевала на фронте; сестра его Муся работала на почте с Таней Андрейчик. От Тани я получила письмо, в ответ на мое, в котором она подробно описала ужасы Кубличского гетто. В конце декабря, всех евреев из родильного дома гнали (она так и написала: гнали) в Ушачи. Дочь сапожника Гинзбург Гита была замужем за учителем немецкого языка. Он был из Ушачей, но жил у них на квартире в Кубличах. Он убежал в лес к партизанам, а ее беременную, гнали в Ушачи. По дороге у нее начались роды, она упала, и ее застрелили. Ее мама Хана упала на ее бездыханное тело, и Хану тоже застрелили.

У Гинзбургов была старшая дочь Фейга. В 1939 году она приехала из Днепропетровска в отпуск уже беременная.

Таня писала, что в январе всех евреев расстреляли в Ушачах. Возможно, она не знала, что евреям оказали “почесть”, и везли на расстрел на подводах. К сожалению, я не привезла ее письмо с собой. Сейчас Тане должно быть 88 лет; возможно, она еще жива. Так же Борис Рухман (86 лет) и Шерман Мария (82 лет) еще живы, но я не знаю.

Имена моих родственников и друзей, погибших в годы Великой Отечественной войны,
сведения из “Книги Памяти”.

Кубличи. Памятник войнам Советской армии,
погибшим в годы Великой Отечественной войны.

Боднев Григорий (Гирш) Евсеевич, 1920 г.р. Погиб под Воронежем 29 сентября 1943 г., село Провалино. Похоронен в братской могиле. Мой брат.

Мардсон Хаим Георгиевич 1904 г.р. Погиб в 1942 г., уроженец Ушачского р-на. Призван Петроградским Р.В.К. г. Ленинграда. Красноармеец. Пропал без вести. Мой дядя.

Мардсон Яков (Янкель) Георгиевич, 1906 г.р. Призван в 1941 г. Уроженец Ушачского р-на. Призван Октябрьским Р.В.К г. Ленинграда. Красноармеец. Пропал без бести. Мой дядя.

Свердлов Михаил (Меер) Мотелевич 1923 г.р. Учился в Красноярском лётном училище. В 1942 г. пропал без вести. Мой одноклассник.

Сегаль Иосиф Захарович, 1923 г.р. Учился в Красноярском летном училище.

Сегаль Моня, 1918 г.р. Свердлов и братья Сегаль жили в Кубличах на Полоцкой улице.

Из Кублич были мобилизованы:

Рухман Борис, 1922 г.р - вернулся живым.

Зеликсон Наум, 1923 г.р. - вернулся живым.

Шехман Мэра, 1924 г.р - вернулась живой.

Фейгельман погиб во время финской войны, он жил на Полоцкой улице до войны.

Местечки Витебской области

Витебск• Альбрехтово• Бабиновичи• Бабыничи• Баево• Барань• Бегомль• Бешенковичи• Богушевск• Борковичи• Боровуха• Бочейково• Браслав• Бычиха• Верхнедвинск• Ветрино• Видзы• Волколата• Волынцы• Вороничи• Воропаево• Глубокое• Гомель• Городок• Дисна• Добромысли• Докшицы• Дрисвяты• Друя• Дубровно• Дуниловичи• Езерище• Жары• Зябки• Камаи• Камень• Колышки• Копысь• Коханово• Краснолуки• Краснополье• Кубличи• Лепель• Лиозно• Лужки• Лукомль• Лынтупы• Любавичи• Ляды• Миоры• Оболь• Обольцы• Орша• Освея• Осинторф• Островно• Парафьяново• Плисса• Подсвилье• Полоцк• Прозороки• Росица• Россоны• Сенно• Сиротино• Славени• Славное• Слобода• Смольяны• Сокорово• Сураж• Толочин• Труды• Улла• Ушачи• Цураки• Чашники• Черея• Шарковщина• Шумилино• Юховичи• Яновичи

Главная

Новые публикации

Контакты

Фотоальбом

Карта сайта

Витебская область

Могилевская область

Минская область

Гомельская область