Из цикла «Путешествуем с Аркадием Шульманым»
КОРОВ – ЖАЛЕЛИ, ЛЮДЕЙ – НЕТ.
В Миоры мы приехали ранним утром и сразу отправились к Цыпиным – это единственная еврейская семья в районном центре, когда-то еврейском местечке.
Рассказывает Сора-Рива Израильевна Цыпина.
– Девичья фамилия Бетхен. Родилась в Краславе нынешняя Латвия в 1921 году. Жила там до 1941 года. Эвакуировалась в Багульму Татарской ССР. Ехали с эшелоном раненных. Работала в колхозе. Брата забрали на фронт. Он погиб. А 1945 году вернулись мы в Краславу. Потом я уехала в Ригу. Муж вернулся с фронта. Он сам из Миор. Был ранен. Муж был мой ровесник. Его звали Эфроим. Живу в Миорах с 1948 года. Мой муж мне много рассказывал. Расстреляли всех его родственников здесь в Миорах.
Приезжал к нам из США Срол Люминский. Отца его звали Иосиф. Он тоже много чего рассказывал.
Всех евреев в Миорах заперли в домах, потом выгнали на площадь. Поставили как скот на четыре точки и фотографировали. Кто был храбрый – убежал. Убежала Гильдина Блюма, спряталась в озере. Лежала до ночи в воде. Немцы стреляли по воде. Как стемнело, она ушла в лес, к партизанам. После войны жила в Миорах. Умерла два года назад (1991 год).
Потом евреев группами погнали к яме. На яму были положены доски. Евреев заставляли раздеваться догола и загоняли на доски. Потом стреляли. Кто был ранен в руку, в ногу, убит, падал в яму. А кто-то падал туда и живым. Просто сваливался с досок. Кругом стояли полицаи. Немцы сказали, что если кто из евреев будет убегать, его надо вылавливать. И немцы дадут за это два пуда соли за человеческую голову.
Сора-Рива Цыпина с сыном Яковом у своего дома в Миорах. 1994 г.
В это время мимо расстрельной ямы погнали скот, и многие в суматохе, прячась за коровами, побежали. Побежали Иосиф Люминский и его сын Срол. Уже темнело, и они убежали в лес. Прибежали в деревню Блажки, у Анашко переоделись, накормили их. Ушли Люминские в партизаны. Ребенок Срол был с отцом.
Партизанский отрядом командовал Воробьев.
Сын Ссоры-Ривы, Яков Цыпин, присутствовавший при этом разговоре, дополнял мать.
– Туда же убежал Арье-Лейб Вейф. В прошлом году (1993 год) он приезжал в Миоры. Гуляем мы городу, встречаем Воробьева, партизанского командира. А он спрашивает, где же тот сиротка Левушка, которому я винтовку вручал. А этот Левушка стоит, чуть не расплакался.
– Да, командир, вот же я.
Убежал Наум Койданов с тремя детьми. Трое детей бежали между коровами и в них не попали, когда стреляли.
Арье-Лейб когда приезжал, он сразу пришел не к нам, а на кладбище.
Местные жители рассказывали ему, что от крика, плача, молитв людей, которых вели на расстрел, камни могли растаять.
Могилы после расстрела дышали. Люди закопанные ворочались. И немцы заставили крестьян две недели возить на подводах землю и засыпать могилы.
Сора-Рива Израильевна Цыпина, продолжила свой рассказ.
– Мой муж, когда вернулся сюда, хотел с другом Нехамкиным раскрыть ямы. Посмотреть своих. Ломом били землю и никак не могли разбить. Земля, наверное, пропиталась кровью, и стала как цемент.
Люминский говорил, что расстреляли 1300 человек. Известны фамилии 776 человек. Мы составляли списки и передали их в Яд Вашем.
В Миорах самыми богатыми евреями были Энгели. У них было двое детей: Муля и Роза. Родителей Советская власть расстреляла. В 41-ом году Роза и Муля жили здесь. Их дядя жил в США – писатель Ицик Арон. Роза Энгель убежала перед началом акции, спряталась на чердаке и пролежала там три дня. Потом ушла ночью в деревню Чересы. Попала к партизанам. Мулю Энгеля спас житель Десны Георгий Георгиевич Морозько. Муля был еще ребенком.
После этой встречи я отправился к командиру партизанского отряда Ивану Семеновичу Воробьеву.
– Я родился в 1911 году в деревне Сосновое Уновского сельского совета Лиозненского района Витебской области. И жил там до 1934 года. Учился в Уне в латышской школе. Семилетку окончил в Лиозно в 1927 году. Строил фанерный завод в Витебске. Стал железнодорожным мастером. Жил в Клинцах с 1934 по 1941 год. Воевал в польскую компанию, в финскую. Потом послали служить на границу. Нас сразу окружили. Мы ходили по тылам. Я был старший лейтенант. В 1942 году пришел в Франополье Мальцевского сельского совета. Связался с партизанами. Был командиром диверсионной группы в 6 отряде 4-ой Белорусской бригады.
Памятник на месте расстрела миорских евреев.
Были у нас разные случаи. В деревне Чересы один еврей пошел за полушубком. Осень, холодно стало. Это был его полушубок, который он раньше, когда убегал в партизаны, отдал на хранение. Новый хозяин полушубка говорит ему: «Подожди, он у меня спрятан в току». Еврей остался ждать. Новый хозяин пришел и говорит: «Я принес полушубок. В хлеву, в кормушке лежит». Еврей согнулся, а он его топором. Фамилия жителя была Счастный. Мы его расстреляли за это.
Когда немцы наметили расстрел евреев, они пригнали их на площадь. Там стояли лавки, магазины. Евреев положили лицом вниз. Потом партиями погнали в Крюковку, где мясокомбинат. И расстреляли. Первую партию расстреляли полностью, вторая партия уже поняла, в чем дело. Как раз в это время гнали стадо коров. Там деревушка есть Русачки. Как погнали скот, евреи спрятались за коровами. Немцы не стреляли. Скот жалели больше, чем людей. А может, думали, что никуда евреи не убегут. Удрало из-под расстрела 43 человека. Их не успели довести до ямы. Остальных расстреляли. Там не только евреев, там и окруженцев стреляли и пленных.
43 человека пришли к нам в бригаду. Давид Гельван, Зуся – фамилии не помню, Нехамчин Саша, Мукотонин Исаак, Мукотонин Цви-Мендел (он погиб), его сестра (погибла в партизанах), Арон Ицик, Ифин.
Договоренности у евреев не было. Бежали кто куда. Один еврей бежал с мальчиком. Мальчику было года четыре. Взял его отец на плечи и бежал к озеру на полуостров. Снял с себя френч и посадил мальчика на френч, а сам поплыл через озеро, посмотреть, что там. Немцы искали сбежавших евреев. Увидели мальчика и застрелили его. Тут жили Суровец и Колос. Они рубили сарай. Увидели, что бежит еврей, отец того мальчика. Они догнали его, Суровец держал, а Колос его топором ударил. Запрягли лошадь, кладут на дроги. Один сел на ноги, голова еврея свисает, и повезли его в Миоры. Немцы дали им три пуда соли. После войны они получили по 25 лет тюрьмы. Отсидел Суровец 18 лет, вышел и вскоре умер.
Евреи сошлись вместе. Нашелся один человек из деревни Менюхи. Зовут его Егор (тесть Болдина), он показал евреям укромное месту по мху – Ельня называется. Там кругом 68 озер. Только местные могли пройти и найти это место. Наносили евреи кирпича и досок, построили сарай и там жили. Потом они перешли в партизаны. Немцы узнали, что евреи прячутся во мху, взяли Егора и сказали: «Веди». Он как повел, так заблудились, немцы испугались, а Егор удрал. Он погиб уже после войны.
На болоте жили евреи из разных местечек, которые сошлись вместе: из Шарковщины, из Глубокого, Миор, Лужков, Бильдюков, из Друи, Десны.
У меня в группе был минером Илья Кочур, был Арон Ицик, Кривицкий Абрам из Леонполья (ранен был), отправили за линию фронта в госпиталь. Попал к нам Лева Вейф из Миор, во время расстрела убежал. Борок из Птицких привел его к нам в отряд. Во время экспедиции я взял винтовку и вооружил его. Ему было лет 10-12.
Койданов Наум погиб в Якубовщине. Наум и Берзин развозили листовки по деревням. Заехали в Якубовщину покушать. И как раз выехали на немцев. У немцев было два станковых пулемета. Снег большой – зима. Лошадь завезла. Они соскочили и удрали, а Койданову попала разрывная пуля в колено. Он спрятался за камни и отстреливался. Час дрался, пока пуля не попала в голову. Пришли немцы и говорят: «Если б мы так дрались, давно бы война кончилась».
Памятник на месте расстрела
миорских евреев.
Погиб в бою Козлинер из Лужков, Мусина из Друи убили в Урбане – попал к полицаям в засаду.
Не много осталось свидетелей тех событий. Время безжалостно. И тем ценнее эти воспоминания. Рассказывает Ивина Тамара Яковлевна, 1927 года рождения.
– Я родилась в деревне Леоновцы Миорского района. В 1935 году мой отец, кузнец, переехал в Миоры. До войны я окончила 5 классов школы. В 1941 году жила в Миорах. Немцы взяли Миоры без боя. Въехали на мотоциклах и машинах. Сначала евреев не трогали. Потом согнали в гетто. Оно находилось на теперешней улице Ленина. Нам туда не разрешали ходить. Иногда я умудрялась и заносила молоко нашим довоенным соседям Матусам. Гетто охраняли полицаи, но не усиленно. Евреям нельзя было выходить за территорию гетто. Жили там зиму, весну. У них на одежде были желтые нашивки. Летом 1942 года их расстреляли.
Однажды отец рано встал и повел корову. Довел до площади, а дальше его не пустили. Площадь была окружена. Немцев понаехало много. Отец пришел и говорит: «Сгоняют евреев в сараи». Потом их начали выводить из сараев на площадь. Сажали на площади. И партиями вели в Крюковку. Старых везли на телеге. Всего было три партии. Крику – жуть. День был жаркий, солнечный. Во всех Миорах была слышна стрельба. Потом там же в Крюковке расстреляли цыган, тем же летом.
Вспоминает Борковская Янина Яновна (по мужу Язёнок), живет в деревне Наталино Дворносельского сельсовета Миорского района, 1926 года рождения, родилась в Друе.
– Из Друи мы переехали в Крюковку. Немцы сказали, что дадут землю каждому, кто будет работать. Мы были безземельные. Отец поехал в земельный отдел просить землю. Ему предложили в Крюковке. Это место Скурдолина называлась, была еврейская госфондовская земля. Тут двое хозяев было. И вот отцу моему предложили ехать или в Скурдолину или в Крюковку. Он выбрал Крюковку. Мы переехали сюда в 1942 году.
Здесь был чистенький лесок. С утра мы увидели, что копают яму. Соседи пришли, говорят, на площади в Миорах сгоняют евреев. Не знали, кому копают ямы, пленным или кому еще. Копали пленные. Полицаи подходят к ним и говорят: «Не бойтесь, это не вам. Это евреям». Яма еще не была готова, когда пригнали первую партию. Их завернули к окопам. Были еще от польской армии. А тут погнали стадо пастухи с Русачков. Коров много было. Пастухам было интересно посмотреть, что будет, и они стали кружиться здесь с коровами. Евреям приказали ложиться на дорогу, лицом к земле. Чуть который повернется – бьют. Это произошло после того, как евреи стали утекать. Их только завели в лес, они стали убегать. Смешались со стадом. Там было два стада, много коров из нашей деревни, и дальней. Коровы как заревели. По стаду коров немцы не стреляли, жалели скотину.
Гляжу перед нашими окнами маленький мальчик, еврей бегает и плачет. Подбежал немец, повалил его и выстрелил в голову. Я смотрела в окно и все видела. Они чуть не убили моих брата и сестру. Они пасли коров. Батька вовремя загнал брата и сестру домой. Часть немцев и полицаев пошла на поиски убежавших евреев, а часть стала охранять тех, что остались. Людям приказали раздеться. Немцы смотрели тряпки. Что-то закидывали себе в машину. Потом пришли еще машины и подобрали все, что оставалось, и свезли на склад.
Несколько девочек-евреек спряталось под мостом на большаке в Друю. Их поймали и убили. Нехамчин убежал от ямы. Убежал Давид Гельван. Спрятался Нонкин. Отсидел целую неделю где-то в Миорах. Стреляли евреев во вторник или среду. А базар был в понедельник. Родители ушли, а я пошла коня перевязать. Зашла в сарай, а кто-то заговорил со мной. Как испугалась я.
– Может у вас есть воды попить?
Он зашел в хату. Попил молока. И ушел. Я не знаю, кто был. А Гардукевич, наша соседка, говорит:
– Я Нонкина видела.
– Кто такой? – спрашиваю я.
– Еврей.
– Так он у меня был.
– Молчи, никому не говори.
Пришла мама, я ей рассказала. Он был не похож на еврея, светлый такой. Он жил здесь и после войны.
Когда евреев постреляли, ямы засыпали пленные. Потом немцы заставляли песок возить на эту яму. Плыла кровь в канаву. Страшно было подходить. Фонтаны били много дней. После этого стреляли там цыган. Рядом выкапывали ямы. Стреляли обычно рано утром. Несколько раз цыгане тоже убегали.
В середине девяностых годов Цыпины уехали на постоянное место жительства в Израиль. Больше в Миорах нет евреев. Только памятник на братской могиле, и ограда, закрытая на замок.
1994 г.
Публикуется впервые
P.S. После того, как статья «КОРОВ – ЖАЛЕЛИ, ЛЮДЕЙ – НЕТ» была размещена на нашем сайте, мы получили письмо от Валерия Минчина (minchin_valeriy@tut.by)
В статье не правильно указана фамилия моего родственника: по тексту Нонкин, правильно Номкин. Имя по паспарту после войны – Зенон, по-еврейски, скорее всего, Залман. Во время войны ему удалось бежать. Его жену Фейгу Минчин и детей расстреляли.
Фейга Минчина была сестрой моего прадеда Идла Янкелевича Минчина. После войны выжили мой прадед, его сестра Михалина (в замужестве Номкина, женилась на брате Зенона Номкина и в 50-х годах уехала в Израиль), брат Залман (служил в польской армии, эмигрировал в Англию после начала войны в 1939 году, в Англии умер). Еще оставался брат моего прадеда Борис Минчин. В «Книге памяти Миорского района» есть упоминание о нем. Он был начальником милиции в районе после прихода большевиков. Но в 20-х годах с приходом в Западную Беларусь поляков его следы потерялись.
Историю о том, как Зенону удалось спастись, я слышал от родственников. С его послевоенными детьми и женой (ныне покойной Станиславе Вишневской) очень хорошо знаком. Говорят, Зенон (Залман) был очень уважаемым человеком, хорошо образованным для своего времени. Знаю, что родом его семья была из какой-то деревни Шарковщинского района. Жили небогато. Когда женился на Фейге, переехал жить в дом моего прапрадеда Янкеля в имение Плянтополь Миорского района. Сейчас такого населенного пункта нет на карте. Там было два хозяйских дома и более 200 гектар земли. Эту землю купил мой прапрадед у какого-то польского пана и переехал туда жить из Друи.
Семьи Минчин и Номкин, как видите, переплелись. Я воспринимаю их как одну. Как минимум двое из братьев Номкиных были женаты на женщинах из семьи Минчин.
Зенон Номкин после войны был женат на польской девушке Станиславе Вишневской, семья которой спасала его от фашистов. Их двое дочерей и сын до сих пор живут в Миорах и Миорском районе.
|
|
ENG 
RSS-канал новостей сайта www.shtetle.com