Поиск по сайту

Главная

Новые публикации

Контакты

Фотоальбом

Карта сайта

Витебская
область

Могилевская
область

Минская
область

Гомельская
область

Даниил Сотман
«СОТМАНЫ ИЗ ЗАБОЛОТЬЯ»

Мария Плешкова
«ВОСПОМИНАНИЯ»

Воспоминания Фаины Рубинской

Лазарь Ратнер
«ТИХОЕ МЕСТЕЧКО ЧАШНИКИ»

Константин Карпекин
«ИСТОРИЯ ЧАШНИКСКИХ СИНАГОГ»

Тина Коваль
«ПАМЯТЬ О ВОЙНЕ: О ГРЕШНИКАХ И ПРАВЕДНИКАХ»

Константин Карпекин
«СГОРЕВШИЕ, ЗАКРЫТЫЕ, РАЗРУШЕННЫЕ»

Галина Орлова
«ИСТОРИЯ МЕСТЕЧКА ЧАШНИКИ»

РОЗЫСК РОДСТВЕННИКОВ

Аркадий Шульман
«КТО БЫЛИ ЭТИ ЛЮДИ...»

Виктор Корбут
«ГЛОТОК ИСТОРИИ ИЗ ЧАШНИКОВ»

Чашники
на Яндекс.Картах

СОТМАНЫ ИЗ ЗАБОЛОТЬЯ

Даниил Сотман

С названиями местечек и деревень Витебщины: Ушачи, Пышно, Бегомль, Бешенковичи, Чашники, Заболотье я породнился с детства, хотя в них никогда не бывал. Они множество раз упоминались в разговорах моего отца и других родных.

Отец, Сотман Копель Захарович, родился в 1907 года в селе Заболотье Лепельского района. Семья Сотманов была единственной еврейской семьей в селе и состояла из родителей: Деборы и Залмана и их детей: Давида, Ольги, Михаила, Цецилии и Копеля. Когда первые Сотманы поселились в этом селе мне неизвестно, но отец моего деда Залмана уже там жил и имел кузницу на своем подворье. Залман унаследовал его дело. Рассказывали, что срочную воинскую службу он проходил артиллеристом в Двинской крепости. Большей частью окрестных пашен, лесов и огромным фруктовым садом в Заболотье владели поляки, три брата-холостяка, постоянно проживавшие и работавшие в Варшаве. Свои владения они сдавали в аренду местным крестьянам и приезжали очень редко.

Собственной земли Сотманы не имели. На жизнь дед зарабатывал ремеслом. Работы у сельского кузнеца всегда хватало. Приходилось ковать обода и оси для тележных колес, дверные и воротные петли, замки, плуги и другие сельские орудия, рабочий инвентарь, подковывать коней, чинить разные механизмы. Роль молотобойцев на кузнице обычно исполняли сами заказчики. Все работы выполнялись в кредит и записывались в специальную тетрадку. А осенью, после сбора урожая, Залман запрягал лошадь и объезжал должников, которые рассчитывались с ним плодами своих трудов. Кроме того, он арендовал 2 гектара помещичьей земли, где выращивал продукты для семьи и прокорма животных. В хозяйстве была лошадь и три коровы. Уход за скотиной был на плечах его жены. Раз в неделю дед на телеге отправлялся в Лепель за мануфактурой, солью, керосином и другим самым необходимым товаром, который бабушка Доба тут же в избе отпускала приходившим, по мере необходимости, селянам. Она же всех домашних и соседей при любой хвори лечила прежде всего касторкой, большая бутыль которой всегда хранилась дома.

Все дети в семье посещали школу и хедер.

В селе два человека выписывали газеты – местный священник и мой дед. Они часто встречались и обсуждали очередные новости. Долгими зимними вечерами, когда крестьяне были свободны от трудов, они заполняли избу деда, и старший его сын, Давид, читал газеты вслух. Слушатели сидели на лавках, а кому не хватало места – на корточках на полу, щелкали семечки и от души садили самокрутками.

Давид был деятельным человеком и являлся членом Бунда. Он прожил недолгую жизнь, и, не дожив даже до 30 лет, умер от аппендицита по дороге в больницу. Вообще, все братья были очень активными людьми. Михаил вступил в комсомол и принимал участие в действиях продотрядов. Копель уже позднее, как один из делегатов от Ленинградской организации, принимал участие в праздновании 10-летия комсомола в Москве.

В период Первой мировой войны село Заболотье было оккупировано германской армией. В доме деда квартировал офицер, командир местного гарнизона. Отношение немцев к местным жителям, вообще, и к евреям, в частности, несмотря на мелкие инциденты, было вполне лояльным. Как-то один из немецких солдат утащил медную кружку, стоявшую у колодца во дворе дома. Бабушка пожаловалась офицеру. Он выстроил весь гарнизон и провел бабушку вдоль строя. Она указала на вора, и тот из тылового гарнизона вскоре был отправлен на фронт. Но случались и грабежи, и даже бандитизм. Когда какая-то отступающая германская воинская часть проходила через село, немецкий солдат, заскочив в дом, под угрозой оружия снял с деда сапоги и ножницами отхватил часть его бороды.

Дети в семье подрастали и, когда была ликвидирована черта оседлости и закончились войны, большая часть их в двадцатые годы перебралась в Ленинград на учебу и работу, навещая родные места лишь во время каникул и отпусков. В 57 лет дед тяжело заболел, его привезли в Ленинград, где он в начале 1923 года и скончался. Бабушка умерла в середине тридцатых годов и была похоронена в местечке Пышно. Во время Великой Отечественной войны могила ее была уничтожена.

Мой отец, Копель Захарович, в 1970 году после многолетнего перерыва вновь посетил родные места. Их было уже трудно узнать. Окрестные леса со времен войны оказались вырубленными, большинство поселений вновь отстроенными после военных пожарищ. Дом деда тоже не сохранился. Однако еще были живы люди, помнящие семью Сотманов.

О старшей из дочерей Залмана, Ольге Захаровне Каплун, и ее сыне Залмане я хочу рассказать поподробнее. После замужества она переехала жить в Чашники, где ее муж, Борис Каплун, руководил бригадой рыболовов, промышлявших в местных озерах. В 1939 году сильно простудившись, он умер в расцвете лет.

Великая Отечественная война докатилась до тех мест уже в начале июля 1941 года. Ольга с 13-летним сыном в колонне беженцев пыталась уйти от приближающегося фронта, но немецкие танки перерезали дороги, и им пришлось вернуться назад. В местечке к их семье в основном относились хорошо. Однако нашелся человек, который донес немцам об их национальности. Вначале командир немецкого гарнизона не поверил этому, поскольку светлоглазая тетя с аккуратным носиком внешне была совсем не похожа на еврейку, и отпустил ее. Доносчик не успокоился, настаивал на своем.

Первую казнь мои родные видели еще в селе. Немцы публично повесили чем-то провинившегося полицая. Теперь настал черед моих родных. По приказу командира гарнизона несколько конвоиров повели их за село на расстрел. Однако далеко идти конвоирам не довелось. На счастье моей тети и ее сына в ближайших же зарослях случайно оказались партизаны. Перебив охрану, они освободили пленников. Так мои родственники оказались в партизанской бригаде «Железняк». Староста села, назначенный немцами, вскоре оформил им новые документы, по которым они стали считаться белорусами. Залман стал Дмитрием. В составе бригады тетя Оля прошла весь ее боевой путь вплоть до освобождения Белоруссии. Сын, подросток, воевал тоже. Он много раз выполнял разнообразные боевые задания.

Партизаны скрывались в глухих и болотистых районах обширных окрестных лесов. На задания они чаще всего уходили верхом на конях. Так можно было уйти без дорог подальше от своих баз и взять с собой больше груза взрывчатки, оружия, продуктов. Часто, не имея необходимого снаряжения, они использовали подручные средства. Например, для бесшумного снятия часовых партизаны крепили на стволы винтовок подходящие куски резины и стреляли сквозь них. Тете больше всего запомнились переживания, связанные с попытками немцев уничтожить партизан, их карательные операции, сильнейшие артиллерийские обстрелы, когда, казалось, вся земля кругом вставала дыбом.

Ожесточение в борьбе достигало крайней степени. Однажды в отряде стало известно о казни оккупантами родителей одного из молодых партизан. Кто-то из односельчан донес немцам о месте пребывания их сына. Партизан попросил у командира отряда разрешения на отлучку. Через несколько дней Диме довелось быть в этом селе. В доме предателя все стены и даже потолок были в крови. Парень, потерявший родителей, буквально изрешетил из автомата всех, кого застал в том доме, даже маленького ребенка, пытавшегося спрятаться под одеялом.

В 1943 году разведывательная группа, в составе которой был Дима, выполняя очередное боевое задание, остановилась на ночлег в одной из деревень. По доносу предателя враги застали группу врасплох, и она была схвачена. Партизан и подпольщиков немцы начиная с 1943 года, в связи с нехваткой рабочей силы в своем тылу, стали направлять в концентрационные лагеря. Как известно, концентрационные лагеря – это лагеря более строгого режима по сравнению с обычными лагерями для военнопленных. Туда чаще всего направляли политических заключенных, партизан, военнопленных, пойманных при попытках побега из обычных лагерей и заключенных некоторых других категорий.

Дима, которому к тому времени исполнилось 15 лет, после пленения был посажен в лепельскую тюрьму. Её охраняли в основном местные полицаи, среди которых были и выходцы из Чашников. В одну из ночей большую партию заключенных вывели в тюремный двор, поставили лицом к стене и при свете автомобильных фар зачитали приговор. За участие в партизанском движении они приговаривались к 15 годам заключения в концлагере. Приговор заканчивался словами, что он может быть обжалован после победы в войне Великой Германии. Заключенных набили в товарный вагон так, что они могли только стоять, плотно прижавшись друг к другу. Пока эшелон двигался по территории Белоруссии, его по дороге обстреляли партизаны. Они видели перед собой только вражеский эшелон и не могли знать, что в его составе есть вагон, заполненный пленниками. Одна из пуль крупнокалиберного пулемета, попав в металлическую вагонную балку, срикошетила и плашмя ударила в шею соседа Димы, срезав тому голову. Путь в Польше до Освенцима, куда держал путь эшелон, длился неделю.

Концентрационный лагерь в Освенциме представлял собой систему отдельных лагерей, вокруг которых в радиусе 15 км были вырублены окрестные леса и уничтожены населенные пункты, чтобы заключенным в случае побега было бы негде укрыться. В лагере содержался постоянный состав осужденных по приговору. Туда же приходили эшелоны с тысячами евреев и цыган со всей Европы, обреченных на уничтожение. Люди не знали, куда их везут и, в основном, до последнего момента не подозревали о своей участи. Их не размещали в лагере, а, отделив мужчин от женщин и детей и забрав багаж, в течение суток партиями отправляли в крематорий. Багажа было немного, но все-таки он был, ведь обманутые люди не знали, куда их везут и готовились к жительству на новом месте. Этот багаж, одежда, обувь пленников помещались в специальные склады. Над входом в приземистое кирпичное здание с высокой трубой, крематорий, для введение жертв в заблуждение была сделана надпись «Баня». Очередную партию обреченных загоняли в большое помещение, где они должны были раздеться. Оттуда их переводили в соседний зал, где по периметру на стенах действительно были закреплены души. Но служили они не для мытья, а для смыва крови и человеческих останков. Двери за людьми плотно закрывались, и в помещение пускался отравляющий газ. Через смотровые оконца за происходящим в зале наблюдали эсэсовцы. Когда все в зале были умерщвлены, помещение проветривалось, и туда входила специальная команда заключенных, которая острыми тесаками разделяла человеческую массу с переплетенными в предсмертной агонии конечностями на отдельные куски и стаскивала эти куски в один из углов зала. Здесь еще одна команда под присмотром охраны осматривала рты погибших и вырывала золотые зубы. После этого через отверстие в полу тела сбрасывались на вагонетки – гладкие стальные листы без бортов на колесах. Вагонетки катились под уклон и ударялись о печь. Тела с гладких листов по инерции летели прямо в жерла печей. Труба крематория дымила практически непрерывно. В течение суток, пассажиры эшелона превращались в пепел и дым. В лагере все прибывшие осуждённые заключенные вместо имен получали номера, которые заносились в картотеку, а также выкалывались на левом предплечье. Дима получил лагерный номер 149552. Поскольку по документам он не числился евреем, а был осужден как партизан, то на лагерной одежде у него был нашит не желтый шестиугольник, а красный треугольник. Удивительно, но ни во время первичного медицинского осмотра, ни во время регулярных последующих, никто из немецких медиков не придал значения тому, что он был обрезан.

Вскоре после прибытия в лагерь Дима заболел тифом. Его поместили в больничный барак. Сколько-нибудь серьезного лечения там, естественно, не было. Время от времени врач Освенцима проводил обходы больных. Больные, находящиеся в крайне тяжелом состоянии и наиболее истощенные, отбирались им для немедленного уничтожения. Когда же он проходил мимо моего двоюродного брата, то дал команду перевести его из больничного барака в обычный. Так он оказался в бараке, где старостой был немецкий коммунист, осужденный на том процессе, где судили руководителя болгарских коммунистов Георгия Димитрова. Это был один из первых заключенных Освенцима. Его лагерный номер был 10. У него уже закончился срок заключения по приговору, но из-за войны на свободу его не выпускали. В бараке у него была своя выгородка. Дима чем-то глянулся ему, он забрал его к себе и выходил. Дима, пока не окреп, помогал ему в делах по бараку. В частности, в его обязанности было каждый день стаскивать умерших в бараке ко входу и докладывать об их количестве эсэсовцу, делавшему по утрам обход. Люди от истощения, от болезней, от последствий пыток, медицинских опытов умирали каждый день. В бараке заключенные размещались на трехэтажных деревянных нарах очень тесно. Умерших ночью соседи сталкивали с нар. Иногда это были еще живые люди, погибающие уже от удара головой о бетонный пол. Никакого организованного сопротивления, никакой подпольной организации там не было. Большинство заключённых было раздавлено морально и теряло человеческое достоинство. Были люди, занимавшее до заключения даже очень высокое положение, которые за лишнюю ложку похлебки могли удавить соседа или валяться в ногах у эсэсовцев.В этом бараке размещались заключенные самых разных национальностей. Больше всего было поляков. Там были и простые люди, и министры, и рядовые военнослужащие, и генералы. Среди них был будущий премьер-министр Польши Юзеф Церанкевич. Один польский помещик предлагал моему брату усыновить его после освобождения. В этом же бараке сидел индус, пленённый рядовой английской армии. У него на теле была очень интересная татуировка. От одной пятки сначала вокруг ноги, потом вокруг корпуса струилась серебристая змея. Её голова с раскрытой пастью лежала на груди против горла индуса. Когда он наклонялся, создавалось впечатление движения змеи. Немцы его убили и сняли кожу. Они коллекционировали татуировки или использовали их как украшения изделий из человеческой кожи. Заключенных немцы часто использовали для всяческих медицинских опытов. Брат не раз видел, как в мучениях умирали молодые мужчины после облучения гениталий сильным рентгеновским излучением. Погибнуть в лагере было проще простого. Заключенные постоянно находились под угрозой смерти, привыкали к мысли о ней. Многие заключенные не выдерживали тяжестей заключения психологически. Они сами бросались на колючую проволоку оград лагеря, через которую был пропущен ток высокого напряжения, и погибали от электрического удара. Или сознательно приближались в запретные зоны к сторожевым вышкам с пулеметчиками, чтобы погибнуть от пуль. Или действительно пытались убежать. Истощенные люди не могли преодолеть местности, где нигде нельзя было укрыться. Но от безнадежности, от отчаяния бегали практически каждый день. Беглецов непременно ловили и на вечернем построении их перед строем заключённых вешали. Брат считает, что он выдержал заключение, не сломавшись, только потому, что он был еще подростком, с еще не сформировавшейся психикой. Те из опытных заключенных, кто сохранил хотя бы крохи своего достоинства, старались ввести новеньких в курс дела, предупредить их о возможных опасностях. Например, нередко эсэсовцы сами подзывали заключенных в запретные зоны к ограде или к пулеметным вышкам, после чего открывали по ним огонь. Дело в том, что рядовых охранников не отпускали в увольнение просто так, а только при наличии особых заслуг. Пресечение же попытки к бегству и являлось одной из них.

Все рядовые охранники и большинство офицеров, кроме особо назначенных, не имели доступа к огромным складам с вещами умерщвленных людей. Но поживиться им хотелось тоже. Поэтому они охотно меняли заключенным сигареты, продукты, лекарства на вещи с этих складов. Однако это было также смертельно опасно. Ведь самовольное проникновение заключенного на склад в случае его поимки каралось немедленной расправой. Брату неоднократно удавалось проникнуть на склад и благополучно уйти оттуда. В лагере он на всю жизнь пристрастился к курению, что помогало заглушить чувство голода.

С приближением фронта к лагерю немцы решили перебазировать заключенных глубже в тыл. По лагерю было объявлено, что на очередное построение должны выйти все заключенные, включая больных. Тот, кто не выйдет, будет расстрелян. Большая часть заключенных построилась. Их под охраной колонной вывели из лагеря и погнали по дороге. Далеко, однако, им уйти не удалось. Над дорогой внезапно оказалась соединение советских штурмовиков. С воздуха летчики видели большую колонну. А в военное время трудно представить её иной кроме как воинской. Самолеты ударили по колонне всей своей мощью.

В лагере часть заключенных все же осталась. Чувство ожидания смерти давно стало их повседневным. Они считали, что смерть их ждет все равно, так ни к чему еще куда-то идти для этого. Несколько советских военнопленных нашли брошенное охранниками оружие и в одном из пустых бараков решили испытать его. Мимо проходила отступающая немецкая часть. На выстрелы, она развернулась. Все находившиеся в этом бараке мгновенно были обезоружены и расстреляны. Остальные заключенные, оставшиеся в лагере, дождались освобождения. В один из последних январских дней 45-го года ворота лагеря были снесены ворвавшимися советскими танками. Брат рассказал одному из командиров освободителей о капо (бригадир, надсмотрщик, обычно назначавшийся немцами из заключенных, чаще уголовников, для организации заключенных, имевший некоторые привилегии перед другими заключенными и обычно старавшийся выслужиться перед эсэсовской охраной), особенно досаждавшим в их бараке. Тот послал в барак немолодого сержанта. Сержант арестовал этого человека и, выведя его из барака, два раза выстрелил тому в спину из пистолета.

Наконец настала свобода. Перед уходом из лагеря Дима побывал в крематории, своими глазами посмотрел эту фабрику смерти. Дальше предстояла дорога домой. В лагере Дима встретил 9-летнего белорусского мальчишку и предложил тому держать путь вместе. Перед уходом из лагеря они на складе набрали с собой вещей, чтобы по дороге было что-то менять на продукты. Путь из Польши был неблизкий и в военное время очень нелегкий. Денег у них не было. Да и сил было немного. Даже брат, тогда 17-летний парень, весил 38 килограммов, а что говорить о совсем ребенке с ним. Пассажирского транспорта никакого не было. Где-то пешком, где-то удавалось проехать на попутной машине. Какую-то часть пути проехали на железнодорожной платформе под брезентом, накрывавшем танк. Их обнаружили и сняли с платформы окоченевшими, чуть живыми. Через несколько недель им удалось добраться до Белоруссии. На базаре одного из попутных сел, куда они пришли менять последние остававшиеся у них вещи, мальчишку опознала его мать, случайно оказавшаяся в это время и в этом месте. Путников накормили и обогрели. Дальше брат пошел уже один.

Наконец он оказался в родных Чашниках. Староста, выдавший в начале войны Ольге Захаровне и ее сыну документы с измененной национальностью, сразу же после освобождения села от оккупантов, был арестован за сотрудничество с ними. Односельчане писали письма в разные инстанции, ссылаясь на то, что он помогал партизанам, но человек бесследно исчез, вероятно, был расстрелян. Ольга Захаровна, вернувшаяся из отряда, давно считала сына погибшим. Дом в родном местечке, как и многие другие, был сожжен, могилы дорогих людей уничтожены. Там ее никто не ждал. Без долгих сборов она уехала в Ленинград, где к тому времени жили уже почти все оставшиеся в живых родные. Можно представить себе состояние матери, когда она вновь увидела живого сына.

Перед войной Дима успел закончить только 6 классов школы. Теперь же он был взрослым парнем, прошедшим такие огни и воды, которые мало кто испытал. Надо было зарабатывать на жизнь. Он окончил ремесленное училище и стал работать токарем на заводе им. К. Маркса. Для продолжения образования он поступил в седьмой класс вечерней школы, но учиться не смог, пережитое давало о себе знать. Мешало и отсутствие собственного жилья. На заводе Дмитрия вскоре назначили бригадиром токарей, потом мастером, старшим мастером. Позже он перешел в производственный отдел и, хорошо зная технологию производства, успешно работал в нем на инженерной должности начальника бюро, пользуясь большим авторитетом среди сотрудников. В 70-е годы он по приглашению знакомой польки был в Варшаве и попытался навестить места своего заключения, но из-за внезапного сердечного приступа, вызванного воспоминаниями, поездку пришлось срочно прервать.

Конечно, я очень немногое знаю о своих дедушке и бабушке по отцовской линии. И уж совсем ничего об их братьях и сестрах, о более далёких предках. А очень бы хотелось. Думаю, что какие-то родственники на свете у меня есть. Во всяком случае, с помощью Интернета я узнал о существовании своих однофамильцев или близких к тому (в зависимости от написания на английском языке) в США. Мне рассказывали, что встречали таковых и в Аргентине.

Сотман Даниил Копелевич

Местечки Витебской области

Витебск• Альбрехтово• Бабиновичи• Бабыничи• Баево• Барань• Бегомль• Бешенковичи• Богушевск• Борковичи• Боровуха• Бочейково• Браслав• Бычиха• Верхнедвинск• Ветрино• Видзы• Волколата• Волынцы• Вороничи• Воропаево• Глубокое• Гомель• Городок• Дисна• Добромысли• Докшицы• Дрисвяты• Друя• Дубровно• Дуниловичи• Езерище• Жары• Зябки• Камаи• Камень• Колышки• Копысь• Коханово• Краснолуки• Краснополье• Кубличи• Лепель• Лиозно• Лужки• Лукомль• Лынтупы• Любавичи• Ляды• Миоры• Оболь• Обольцы• Орша• Освея• Осинторф• Островно• Парафьяново• Плисса• Подсвилье• Полоцк• Прозороки• Росица• Россоны• Сенно• Сиротино• Славени• Славное• Слобода• Смольяны• Сокорово• Сураж• Толочин• Труды• Улла• Ушачи• Цураки• Чашники• Черея• Шарковщина• Шумилино• Юховичи• Яновичи

Главная

Новые публикации

Контакты

Фотоальбом

Карта сайта

Витебская область

Могилевская область

Минская область

Гомельская область