Поиск по сайту

Аркадий Шульман

СЕМЕЙНАЯ ИСТОРИЯ

Аля Попкова-Розина. Израиль, 2010 г.

Аля Попкова была младшей в семье, стала – старшей, ушли в иной мир брат Лева, сестра Лия, двоюродный брат Марат. И теперь она хранитель семейной памяти. Аля – моя тетя, родная сестра мамы.

Может, или, скорее всего, в США живут ее двоюродные братья и сестры, внучатые племянники. Но связь с ними потеряна, вернее, ее и не было. Когда-то до Великой Отечественной войны братья и сестры Попковы общались: писали письма, присылали посылки, а потом советская власть наложила руку на это общение, вернее, нагнала страха (реального!) и общение прекратилось. Следующее поколение видело только фотографии близких родственников и знает об их существовании по рассказам родителей.

Семья Попковых жила в местечке Лукомль. Место это очень живописное. Я не раз бывал там, после окончания университета получил распределение в Чашникскую районную газету (Лукомль – Чашницкий район). Рядом озеро, небольшая река делит местечко на две части. Здесь родилась известная в языке идиш присказка: "Ну, ин Лукомль, ну". Дело в том, что улицы в местечке шли то под гору, то с горы. Когда лошади тянули повозку под гору, извозчики кричали: "Ну". И по всему Лукомлю целый день было слышно "Ну, ну, ну…". Поэтому людям, которые часто повторяли "Ну", обычно говорили: "Ну, ин Лукомль ну" ("Ну, в Лукомле, ну).

Дом Попковых, стоял на высокой горе, внизу текла речка. Я знаю об этом по рассказам Хаима Попкова – родного брата моего деда. Хаим то ли родился в Лукомле, то ли его привозили туда в детстве. Это я не выяснял, по причине безразличия в те годы, к теме. И слова Хаима из глубин памяти всплыли случайно. Когда я работал в газете, приехал в Чашники и увидел на горушке, на берегу реки, вернее, ручья, дом. Это было в середине 70-х годов. Я поднялся к дому, рассказал хозяевам, что когда-то здесь жили мои предки. Они удивленно посмотрели на меня – нашел, чем интересоваться, зачем это тебе!? А потом сказали: «Дом послевоенный, а фундамент старый. На этом месте стоял чей-то дом».

«Чей-то»… – если бы даже и знали новые хозяева чей дом стоял, не сказали бы, из осторожности и чувства самосохранения, – а вдруг будут на что-то претендовать. Мне не надо было ничего рассказывать, я и так догадывался, чьими руками сделан этот фундамент.

Лукомль, когда-то был большим еврейским местечком. В ту пору, когда там жили Попковы, вместе с ними в местечке жило еще 813 евреев, что составляло больше половины всего населения. Когда я впервые приехал туда, там оставался один еврей – старик Рутман. Правда, рядом в молодом, строящемся Новолукомле жило десятка три евреев: энергетиков, строителей.

Теперь о фамилии Попков. Она встречается и у русских, и у белорусов, но и у евреев она не случайная. Во всяком случае, внесена в «Словарь еврейских фамилий из Российской империи» А. Бейдера. Наиболее компактно евреи с такой фамилией жили в Витебске, Риге, Лепеле. Лукомль находится недалеко и от Витебска, и от Лепеля. Сама фамилия происходит от названия деревни Попки (Деревни с таким названием в начале 19 века, когда евреям давали фамилии, были в Дисненском, Минском, Лепельском, Витебском, Рогачевском уездах), а деревня Попково в Полоцком уезде.

«На еврейском кладбище в Лукомле похоронен мой прадедушка. Говорят, он был еврейским писателем», – рассказала Аля Попкова.

Признаюсь, о писателе Попкове я нигде никаких сведений не нашел. Хотя о писательстве прапрадеда слышал в свое время и от мамы, и от бабушки. А бабушка в свою очередь от мужа – Мендела Попкова. Значит эта легенда (а может, и не легенда) родилась давно и пережила писательскую славу прапрадеда.

О еврейском кладбище в Лукомле расскажу чуть подробнее. В конце XIX – начале XX века в местечке было два еврейских кладбища. Одно приглянулось первостроителям Новолукомля. Его снесли и там разбили палаточный городок, как будто другого места в поле не было. На уцелевшем еврейском кладбище никого не хоронят в послевоенное время. Да и кого хоронить, если евреев в Лукомле не осталось. Фашисты и их подручные расстреляли 18 октября 1941 года 62 еврейских семьи или почти 280 человек. Скорее всего, среди них были наши родственники – в местечке всегда полным-полно родственников. Только ни имен, ни фамилий, не знаем и уже не узнаем.

Расстрел был на еврейском кладбище. Хаим Рутман, придя с войны, своими руками соорудил памятник на братской могиле. А потом завещал и себя похоронить рядом с ним. С другой стороны памятника нашел вечный покой еще один лукомльский еврей Ханон Лапус – сын раввина. Благодаря Хаиму Рутману, из-за уважения к нему, он был известный человек в районе, председатель колхоза, директор молокозавода, не тронули кладбище.

«У моего деда было шесть сыновей и две дочки, – рассказывает Аля Попкова. – Их семья считалась в Лукомле достаточно зажиточной».

Инициативным людям было чем заняться в Лукомле, как и во многих других местечках. В 1881 году среди евреев Лукомля было восемь сапожников (из девяти), четыре столяра, пять кузнецов, две еврейские семьи занимались окраской тканей и ниток. В 1914 году лукомльским евреям принадлежали: единственный склад аптечных товаров, все пять мануфактурных, обе табачные и единственная бакалейная лавки.

«Думаю, что в Витебск мой дед с семьей переехали в годы, предшествовавшие революции 1917 года. Потому что дед похоронен уже в Витебске», – сказала Аля Попкова.

Большой радости семье Попковых революция не принесла. В 1922 году нелегально трое братьев Попковых эмигрировали в США. Семейная легенда рассказывает почти детективную историю, что путь до Америки они проделали на пароходе, где скрывались в собачьей будке. Так это или не так, кто сегодня ответит? Звали беглецов Фоля, Матес и Мейсе-Рувн. Фоля уже был женат на витеблянке, которую звали Цыпа, а по уличному «Цыпе ди шейне», в переводе на русский язык означает «Красавица Цыпа» (Женщине можно только гордится таким прозвищем). У Фоли и Цыпа росли две дочки (двойняшки) Ривеле и Дациле. Матес и Мейсе-Рувн женились уже в Америке. Об этом можно судить по тем фотографиям, которые они присылали в Витебск. В первые годы после эмиграции братья поселились в Нью-Йорке в Бруклине. Завели дело – открыли чесальную фабрику. Но потом разорились, вероятно, во время великой депрессии. Родные больше ничего не знали о них.

Американские родственники Попковых.

«Годы были не те», – говорит Аля Попкова.

В Советском Союзе оставались трое братьев и две сестры. Трагическая судьба у Бориса Попкова. О нем в семье после войны старались не вспоминать. Я слышал эту историю в детстве от бабушки. Рассказывала она не мне, а своей сватье (дома говорили «мухтенесте»). Иногда она заходила к нам. Они стояли на кухне у стола, бабушка что-то готовила и рассказывала. Говорила, конечно, на идиш с полной уверенностью, что я не пойму. Из-за любопытства я рано стал понимать все, что скрывали от меня.

После войны братья Мендел (мой дед), Хаим и сестра Эстер-Рива построили в Витебске один дом на две половины. Баба Паша, или Песя по-еврейски, жена деда Мендела, иногда ладила с бабой Ривой, а иногда между ними пробегала кошка, и они могли не разговаривать друг с другом месяцами. В такие времена Хаим открывал запасную калитку, и баба Рива не ходила через наш двор к себе домой.

В один из таких напряженных внутрисемейных периодов к бабе Паша зашла мухтенесте. Ее звали Вера Григорьевна. Именно так, по имени и отчеству. Хотя не припомню других пожилых евреек на нашей улице, кого бы звали по имени и отчеству. Но она была человеком другого круга. Ее отец Гирш Тихантовский держал театр, а сама она делала маникюр.

Баба Паша рассказывала Вере Григорьевне о своей соре с бабой Ривой. Не знаю, с какой стати, рассказала историю про Бориса. (Когда еврейские женщины ругались, они не лезли в карман за словом, и могли вспомнить все: что было на самом деле и чего никогда не было).

Борис до войны был каким-то партийным руководителем, или каким-то чином в НКВД. Жил он, если я не ошибаюсь, в Ленинграде. Когда начались повальные сталинские репрессии 37-го года, и людей арестовывали и подписывали им расстрельные статьи, чтобы выполнить доведенный план, Борис Попков сошел с ума. Вероятно, от страха, понимал, что вот-вот должны придти за ним. Заперся в темной комнате и кричал, что не виноват, потом и вовсе стал невменяемым. Его не арестовали, что возьмешь с больного человека. Вызвали из Витебска родственников, чтобы они забрали его. Не знаю, кто приезжал за ним в Ленинград. Но в Витебске Бориса определили в сумасшедший дом. Он находился на Больничной улице. Когда началась война, братья Мендел, Хаим и сестра Эстер-Рива сумели уехать из Витебска на восток. Бориса с собой не взяли. Были уверены, что немцы больных не тронут, да и, кроме того, как с невменяемым человеком отправляться в дальнюю дорогу, в неизвестность.

Что сделали фашисты с больными «психиатрической больницы», как называли ее в простонародье, я знаю. Знакомился с документами, когда писал книгу «Хроника страшных дней» о трагедии витебского гетто. Больные, которые разбрелись без врачей и обслуживающего персонала по городу, никому не мешали, но фашисты и их добровольные помощники устроили облаву в первые же дни оккупации и расстреляли.

Разговор бабы Паши и Веры Григорьевны всплыл откуда-то из глубин памяти, когда Аля Попкова, сказала мне по секрету: «Борис был ненормальным, и его оставили в Витебске». Если один и тот, же разговор, повторяется спустя более чем пятьдесят лет, значит что-то в нем есть.

Еще, я подумал о том грузе, которое несет на себя имя. Детей у нас называют по ушедшим в мир иной дедушкам, бабушкам, тетям, дядям, другим родственникам. Считается, что этим не только сохраняют память об умерших, но и покойники становятся небесными заступниками живых. Сын Эстер-Ривы Марат назвал своего первенца Борис. Мальчишка погиб нелепой, трагической смертью не успев даже окончить школу. Мой старший брат Михаил был назван в честь деда Мендела Попкова. Миша родился буквально через несколько дней после смерти деда, и никто не задумывался, как его назвать. Конечно, в память об ушедшем. Но кто ребенка в конце сороковых годов назовет в Советском Союзе еврейским именем, что подумают люди и какие выводы сделает начальство?! Назвали привычным для русского слуха именем – Михаил. Дед умер, как тогда говорили «от грудной жабы», когда ему было около пятидесяти. Миша прожил чуть больше пятидесяти пяти, и умер, потому что «сдалось» сердце. Может это случайные совпадения?

Когда началась война Хаим с Эстер-Ривой и ее маленьким сыном Маратом эвакуировались в Новосибирскую область. Муж Эстер-Ривы, Иосиф Пташников, ушел на фронт. Он погиб. Домой пришла бумага «Пропал без вести». Все понимали – погиб, но все же, в глубине души жила, какая-то микроскопическая надежда и порой рождались всякие, ничем не подкрепленные, слухи.

Хаим был классным портным. Работал в пошивочной мастерской. Я запомнил его во френче, галифе из темного сукна, и сапогах. В мою бытность он был уже пенсионером. И все время что-то строил у себя во дворе: курятники, сарайчики, навесы для дров. Человек был физически очень крепкий, и один мог перепилить машину дров, скрепив тонкой жердочкой ручки двуручной пилы, и переколоть их. Каждый день он обходил все стройки тогда небольшого города, следил, как идут работы, а заодно приносил домой, всё, что выбросили не очень бережливые государственные строители. У Хаима это шло в дело. Каждый день после обеда он снимал сапоги, ложился на диван из черного кожзаменителя и слушал радио – сначала черную тарелку, потом небольшую красную деревянную коробку, с окошком затянутым материей. Под рассказы о новых достижениях социалистической страны Хаим засыпал. Раз в неделю он кушал не со всей семьей. В этот день, как помню, жарил на сковородке лук – это был его обед. Хаим устраивал разгрузочный день. В маленьком шкафчике за стеклом стояла четвертушка – так называлась водка, разлитая в бутылки по 0,25 литра. Перед обедом доставал бутылку, наливал маленький граненый стаканчик и принимал дозу. Он был уже глубоким стариком (умер в 97 лет), Марат позвал нас на день рождения, и Хаиму налил водки в рюмку на самом донышке. Слепыми глазами Хаим все же увидел, что налито совсем мало, и сказал Марату: «Что ты мне налил, как в глаз накапал». Когда рождались дети, Хаим приветствовал их приход в мир словами: «Пионер будет, комсомол будет, партиец будет». Говорил он это с иронией, которая подчеркивала его отношение к современным ценностям.

Однажды, он спросил у меня, почему у нас не вскопан огород. Так получилось, что главным копальщиком приходилось быть мне. Я ответил: «Успею». Он приказал: «Вскопай. Что люди скажут? Евреи – плохие хозяева».

Марат Пташников. 1960-е гг.

По-моему, это было, когда Хаим умер, и собрались за столом, чтобы вспомнить о нем. Марат рассказал: «В Сибири очень суровая зима. В первый год эвакуированные дров не заготовили. И все, замерзали. Однажды утром Хаим куда-то ушел. Вернулся поздно вечером и принес на плече большую просмоленную шпалу. Нес ее добрый десяток километров, чтобы согреть семью. Если бы поймали, могли посадить за кражу государственного имущества.

Младшая в семье Попковых – Фейга (Фаня). В 14 лет уехала из Витебска в Ленинград. Училась на экономиста. Осталась работать на ленинградском заводе. В годы войны ее вывезли из блокадного города по «Дороге жизни».

Прожила всю жизнь одна, так и не заведя себе семью. Это тоже из семейных рассказов, не ручаюсь за их достоверность. Фаня в молодости в Ленинграде встречалась с парнем, они хотели жениться. Парень не был евреем. И родители не дали согласия на женитьбу. Маму звали Сорке. По словам Али Попковой, «она была настоящая Васа Железнова и всем командовала в доме».

Под конец жизни Фаня вернулась в Витебск. Она отличалась от своей сестры и брата ленинградской интеллигентностью и мягкостью характера.

Теперь про деда, которого я никогда не видел, но знаю, с самых ранних лет по фотографии, которая висела у нас в доме на стене. Мендел был портным, какое-то время до войны заведовал военным ателье. В тридцатые годы много подрабатывал. Ночью, плотно закрыв окна и ставни, стрекотал на швейной машинке: шил, перелицовывал, подгонял. Боялся фининспектора. В те годы, это была грозная фигура. Не дай Бог, фининспектор узнает о побочных заработках. Оштрафуют, конфискуют, а то и гляди – посадят. До войны и после возвращения из эвакуации, Мендел работал на швейной фабрики «Знамя индустриализации». По рассказам Али Попковой, был начальником закройного цеха.

Дома рассказывали одну историю, смешную и трагическую, которая как нельзя лучше характеризует то время. Когда убили Кирова, был объявлен всесоюзный траур, по городу вывешивали красные флаги с черной ленточкой. Пришить траурные ленточки к флагам поручили фабрике «Знамя индустриализации». Когда траур закончился, флаги привезли обратно в цех и приказали черные ленточки отпороть. И здесь кто-то сказал: «Зачем отпарывать, вдруг еще пригодятся?» Этот человек просто умел ценить труд, но ему пришили политику… В те годы это каралась очень сурово.

Уверен, дед Мендел не был главным героем этой истории, потому что он пережил тридцатые годы в своем доме.

Во время войны дед Мендел, баба Паша и трое детей эвакуировались с фабрикой в Вольск. Мендел был слабого здоровья, на фронт его не взяли. Воевал старший сын – Лева Попков.

«Служил в армейской разведке, – рассказала Аля Попкова. – Восемнадцать месяцев был на передовой. Брал в плен немцев, тогда это называлось «взять языка». Когда уходил на задание, писем домой естественно, не писал. Мы о его судьбе ничего не знали. Отец ходил в военкомат узнавать, что с сыном».

Лев Попков. 1960-е гг.

Лев Попков был награжден и орденами и медалями, но лучшая награда на войне – это жизнь.

Мендел писал сыну письма, которые непременно начинались словами: «Мой дорогой сынок, чтобы ты был таким же храбрым, как наш царь Давид, и чтобы ты жил столько, сколько наш дедушка Авром».

В Вольске Попковы жили тяжело. Мендел повредил ногу, она как-то попала в сцепку между железнодорожными вагонами, стал инвалидом. Но продолжал работать, как и до войны шил военную одежду. Надо было кормить семью. Помню рассказ о том, как баба Паша пошла на базар обменивать золотые зубы на продукты. Дело было зимой. Она потеряла золотые зубы, и, конечно, не нашла их. Представляете, какая трагедия была в семье. Пишу, и мысленно подсчитывая возраст – деду и бабе в начале войны было чуть больше сорока лет. Для меня сегодняшнего – это молодежь!

Лия, ей было к началу войны всего 13 лет, в Вольске пошла работать на цементный завод.

В эвакуации жили до 1946 года, потом решили вернуться в Витебск.

Лева демобилизовался, окончил техникум, и всю жизнь отработал на заводе заточных станков. Работал так, что бабушка говорила: «Ему надо раскладушку в цеху поставить, он же там днюет и ночует».

Лия Попкова-Шульман. 1980-е гг.

Лия работала бухгалтером – тоже всю жизнь на одном месте в горпищеторге.

Аля – моя собеседница – окончила педагогический институт. Работала в школах, в Белоруссии и Туркмении, потом преподавала в Витебском ветеринарном институте. С Алей Попковой я разговаривал в израильском городе Модеине, где живет она, ее дочки и внуки.

Во время поездки в Израиль я побывал в Бер-Шеве на могиле Марата Пташникова. Он после окончания училища, работал летчиком гражданской авиации сначала в Казахстане, потом в Белоруссии. В конце девяностых годов переехал в Израиль. Хотел побывать в израильском Музее авиации, но так и не пришлось. С одной стороны кладбища, где он похоронен, установлен на пьедестале – самолет первого израильского космонавта Рамона, с другой – самолет, на котором летал мэр Бер-Шевы, он тоже из летчиков. С одной стороны – летное училище, с другой – авиабаза. Над могилой Марата целый день летают самолеты.

В Бер-Шеве живет жена Марата, его дочь, внуки.

Дети и внуки Льва Попкова тоже живут в Израиле. На его могиле мне не пришлось побывать. Но памятник я видел на фотографии. На нем почему-то изображен танк. Вероятно, война, которую он прошел, ассоциируется у изготовителя памятников с танком.

Я живу в Витебске, там, где на еврейском кладбище похоронен дед Мендел, его жена – баба Паша, брат Хаим, сестры Эстер-Рива и Фаня, дочь Лия, внук Михаил и другие родственники.

Такая семейная история, которая началась в местечке Лукомль, где давно не осталось ни одного еврея, и продолжается сегодня в Витебске, а в основном в Израиле, где живут праправнуки, даже не слышавшие такое название, как Лукомль.

Местечки Витебской области

Витебск• Альбрехтово• Бабиновичи• Бабыничи• Баево• Барань• Бегомль• Бешенковичи• Богушевск• Борковичи• Боровуха• Бочейково• Браслав• Бычиха• Верхнедвинск• Ветрино• Видзы• Волколата• Волынцы• Вороничи• Воропаево• Глубокое• Гомель• Городок• Дисна• Добромысли• Докшицы• Дрисвяты• Друя• Дубровно• Дуниловичи• Езерище• Жары• Зябки• Камаи• Камень• Колышки• Копысь• Коханово• Краснолуки• Краснополье• Кубличи• Лепель• Лиозно• Лужки• Лукомль• Лынтупы• Любавичи• Ляды• Миоры• Оболь• Обольцы• Орша• Освея• Осинторф• Островно• Парафьяново• Плисса• Подсвилье• Полоцк• Прозороки• Росица• Россоны• Сенно• Сиротино• Славени• Славное• Слобода• Смольяны• Сокорово• Сураж• Толочин• Труды• Улла• Ушачи• Цураки• Чашники• Черея• Шарковщина• Шумилино• Юховичи• Яновичи

Главная

Новые публикации

Контакты

Фотоальбом

Карта сайта

Витебская область

Могилевская область

Минская область

Гомельская область