Поиск по сайту

Аркадий Шульман

БЕЗ ПРОШЛОГО НЕТ НАСТОЯЩЕГО

Елену Матвеевну Ольховскую, я знаю лет двадцать. Случайно узнал, что она и ее муж вязли из Дома ребенка на воспитание больную девочку. С помощью друзей из немецкого города-побратима Витебска – Нинбурга, с помощью прекрасных людей Барбары и Вернера Брандес, девочке сделали ряд сложнейших операций, она стала самостоятельно ходить, окончила с медалью школу, Витебский государственный университет и сейчас работает в библиотеке. И все эти более чем двадцать лет рядом с ней была Елена Матвеевна, которую Маша, так зовут девочку, называет мама.

Но только недавно в разговоре с Ольховской узнал ее биографию, историю ее семьи. Наше настоящее, в том числе и милосердие, которое есть далеко не у всех людей, базируется на нашем прошлом, на мировоззрении и традициях, которые были заложены в семье.

– Я с 1930 года, – сказала Елена Матвеевна в начале разговора, – так что мне уже 82-й год. Есть что вспомнить

Девичья фамилия Левина. Папа и мама из Островно. Мамина фамилия – Рояк. В Островно жили до войны многие наши родственники. Мама Рахиль Хаимовна работала заведующей детским садиком, папа – Мордух Менделевич был коммунистом, каким-то начальником. У нас в семье было трое детей: я и еще два брата – Давид – старше меня на четыре года и Володя с 1938 года. Их уже нет.

Рояки были кузнецами. Моего деда Хаима хорошо знали во всей округе, говорят, кузнец был исключительный. Я его хорошо помню. У него в семье было семеро детей. Одна дочка умерла молодой, и от горя, рано умерла жена. Бабушке было всего 48 лет.

Кузня деда находилась у него во дворе. Дом, хороший, большой, светлый, стоял недалеко от озера, на горушке. Материально они жили неплохо. Рядом стоял дом его родного брата. Он тоже был кузнецом.

Островно. На этой улице жили братья Рояки.

У папиных родителей, семья была поменьше, и жили они скромнее. Дед Мендель Левин шил полушубки. Бабушка смотрела за хозяйством, за детьми.

В 1936 году папу перевели на работу в Уллу, и мы уехали туда. Мама снова работала в детском саду, а папа снова был каким-то партийным начальником. Но и в Улле мы не задержались. Через два года папу перевели на работу в Бешенковичи в райком партии. Бешенковичи по сравнению с Островно и Уллой были настоящим городом. Помню клуб. Приезжали артисты. Однажды родителя взяли меня с собой, приезжал театр, ставили пьесу Шолом-Алейхема «Тевье-молочник».

Между собой родители говорили только на идише. Они заканчивали еврейские школы, это был их родной язык. Но с детьми уже предпочитали говорить по-русски. Понимали, что наступают другие времена. Мы учились уже в русских школах, с друзьями говорили по-русски.

Синагоги я в Островно не помню. А вот молодящегося деда Хаима помню хорошо. Он молился дома каждый день. Одевал талес, накладывал тфилин и молился.

Еврейские праздники дома не отмечали. Но, когда жили в Островно, на Песах нам приносили мацу, и мы ее тайно ели. Папа не хотел, чтобы это видели посторонние люди. Мацу выпекали в местечке. Тогда у всех дома были печки.

Каждое лето я приезжала на каникулы в Островно, жила обычно у деда Хаима, но к Левиным тоже часто приходила.

Напротив дома Рояка был кагальный колодец, баня находилась чуть в стороне. Летом после бани, мы купались в озере.

Недалеко от дома Рояков была швейная мастерская. Ей заведовал родной брат моего папы Рувим Левин. Папа и Рувим были женаты на родных сестрах. И в каждой семье было по трое детей.

Дед Мендель Левин жил рядом с бывшей помещичьей усадьбой. Там был огромный сад, площадью в двенадцать гектаров. А наша семья получила жилье в самом доме помещика. Там жили еще и другие семьи.

Папу призвали в армию в 1939 году, но вскоре отпустили домой. А за две недели до начала Великой Отечественной войны его снова призвали и он уехал в Витебск. Был политруком. Когда началась война, он позвонил маме на работу и попросил, что-то привезти ему в Витебск. Она стала собираться, но здесь начался первый авианалет на Бешенковичи. Люди убегали в лес, прятались. Мама взяла нас троих детей, и пошла в райком партии, узнать, что ей делать дальше. Встретила председателя райисполкома, папа очень дружил с ним. Я не помню его фамилию, он был белорус, очень порядочный человек. Председатель райисполкома сказал маме: «Сейчас дам машину, отвези детей в Островно. Там спокойнее будет. А война скоро закончится». Все были уверены в этом. Машины не оказалось на месте. И он дал нам лошадь. Мы поехали в Островно.

Навстречу нам шли солдаты, даже двигались танки. Ехали ночью и однажды чуть не попали под танк. Приехали к Роякам. Там уже была мамина двоюродная сестра с детьми. Она приехала из Витебска, где работала директором школы. Все думали в деревнях, в местечках будет спокойнее, и война не затронет их.

Мама с сестрой отправились в Витебск. Надо было выполнить папину просьбу, привезти необходимые вещи. Через день мама вернулась. Папу она не нашла в этой неразберихе, но сказала, что надо немедленно уезжать на восток. Все стали собираться. Дедушка взял лошадь в колхозе. Погрузили самые необходимые вещи, посадили шестеро детей, нас и троих двоюродных братьев, и поехали в Витебск.

На вокзальной площади оставили лошадей и с трудом, но забрались в какой-то вагон. Через некоторое время нам объявили, что немцы разбомбили железнодорожные пути, и поезд никуда не пойдет. На наше счастье никто не увел лошадей, они по-прежнему стояли на привокзальной площади.

Старики сказали, что никуда больше не поедут и возвращаются в Островно. Мол, ничего немцы с ними не сделают, и такая дорога им не по силам.

А мы отправились на одной лошади на восток. Витебск бомбили, грабили магазины, повсюду были пожары. По проселочным дорогам, но ночам, две недели мы добирались до Вязьмы. Видели, как однажды немцы сбросили десант. Все дороги сильно бомбили. Мы только один раз видели в небе наш самолет, а так – только немецкие.

В Вязьме дядя Рувим Левин сразу же пошел в военкомат.

Мама стала искать хлеб. Мы были голодные. Она встретила какого-то офицера, рассказала ему про нас. Он завел ее в столовую и маме вынесли буханку хлеба. Мне тогда буханка казалась огромных размеров, наверное, от голода.

В Вязьме на вокзале нас посадили в товарняк и мы добрались до Чкаловской области. До 1944 года были в совхозе им. Розы Люксембург Квартинского района.

Старики Рояки и Левины вернулись в Островно. Как и все евреи местечка, они попали в гетто. Хаиму Рояку удавалось выбираться из него, он ходил по окрестным деревням. Его хорошо знали, он выполнял какие-то работы, за это давали хлеб, картошку. А иногда и так просто выносили еду. Хаим и в тот день, когда расстреляли узников гетто, ушел по деревням. Его узнал полицай и застрелил.

Остальные мои родственники погибли в гетто.

После войны я несколько раз приезжала в Островно, интересовалась их судьбой. Дома, в которых жили и Рояки, и Левины сгорели.

Рувима Левина в Вязьме взяли в армию, и почти сразу же он оказался в окружение, в Вязьменском котле. Попал в плен. Бежал. Пришел в Островно, уже после расстрела гетто. Узнал обо всем и ушел в партизаны. Воевал, погиб недалеко от Богушевска.

Второй дядя – Григорий Левин тоже оказался в Вязьме. Хотя мы и не знали об этом. Вяземьский котел, окружение, плен.

До войны Григорий работал юристом в Западной Белоруссии. После нападения гитлеровской Германии добрался до Бешенковичей. Там у него жила жена Роза и маленький сын – Симон. Он попросил мою маму: «Если будете уходить на восток, заберите жену и сына с собой». Когда Бешенковичи бомбили, и мы стали собираться, мама отправила меня за ними. Я прибежала и сказала: «Тетя Роза поедем вместе». Она ответила, что никуда не поедем, здесь ее родители, сестры. «Что будет с ними, то будет и со мной». Уже после войны нам рассказали, что всех ее родных убили, а маленького мальчика Симона полицай убил, ударив головой об угол дома.

Оказавшись в плену, Григорий Левин выдал себя за грузина. Никто не предал и немцы поверили. Григорий бежал из плена в Литве, но его сдали немцам местные жители. Оказался в Германии, работал на шахтах. В 1945-м лагерь, в котором находился Григорий Левин освободили американцы. Он стремился вернуться в Советский Союз, узнать, что с семьей. Григория, после длительных проверок, отправили на Урал в Нижний Тагил. Левин пошел работать на шахту и проработал там до пенсии. Уже в пятидесятые годы Григорий вызвал меня и моего мужа к себе, и мы тринадцать лет проработали на Урале.

Мой папа был на фронте с первого и до последнего дня. Закончил войну в Кенигсберге в звании капитана. У него много боевых наград. В 1944 году папу ранили, он лечился в госпитале в Челябинской области. Мы жили недалеко. И когда освободили Белоруссию, папе разрешили отвезти нас в Бешенковичи. Мы ехали через Москву. В Бешенковичах нам и маминой сестре с тремя детьми дали комнату. А папа снова ушел на фронт.

Старший брат Давид в армии с 1943 года. Воевал в кавалерийском корпусе. Войну закончил в Берлине. В 1946 году, когда папа демобилизовался, Давид вместе с ним приехал в Бешенковичи. Когда папа вошел в дом, мы бросились его обнимать, целовать, а Додика, так звали его в семье, не узнали, пока папа нам не сказал: «Это же Додик приехал». Перед нами стоял высокий, красивый парень, в форме с орденами, медалями.

После демобилизации папу снова взяли на работу в райком партии. Он проработал до начала пятидесятых годов, когда евреев стали убирать из партийных органов. К нему хорошо относились, но не выполнить приказ не могли. Папа ушел работать директором молокозавода, а потом – директором пищекомбината.

Додик демобилизовался в 1947 году. Ему предлагали остаться в армии. Но его тянуло к машинам. Он переехал к нашим родственникам в Вильнюс, устроился шофером на молокозавод. Проработал там до самой пенсии.

Папа с мамой тоже в шестидесятые годы перебрались к Давиду в Вильнюс.

Я жила в Бешенковичах до 1952 года. Потом мы с мужем уехали на Урал, но каждое лето я приезжали в отпуск в Бешенковичи. Мой муж из Витебска и мы решили вернуться сюда. Купили дом. Работали, растили дочь…

Вот такая биография у Елены Матвеевны Ольховской. В чем-то схожая с биографиями ее ровесниц, на долю которых пришлись переломные тридцатые годы, война, послевоенные испытания. Люди этого поколения, как мне кажется, несколько по-иному относились к жизни. Были, наверное, менее практичными, но многие «высокие» слова для них не были и никогда не будут пустыми.

Местечки Витебской области

Витебск• Альбрехтово• Бабиновичи• Бабыничи• Баево• Барань• Бегомль• Бешенковичи• Богушевск• Борковичи• Боровуха• Бочейково• Браслав• Бычиха• Верхнедвинск• Ветрино• Видзы• Волколата• Волынцы• Вороничи• Воропаево• Глубокое• Гомель• Городок• Дисна• Добромысли• Докшицы• Дрисвяты• Друя• Дубровно• Дуниловичи• Езерище• Жары• Зябки• Камаи• Камень• Колышки• Копысь• Коханово• Краснолуки• Краснополье• Кубличи• Лепель• Лиозно• Лужки• Лукомль• Лынтупы• Любавичи• Ляды• Миоры• Оболь• Обольцы• Орша• Освея• Осинторф• Островно• Парафьяново• Плисса• Подсвилье• Полоцк• Прозороки• Росица• Россоны• Сенно• Сиротино• Славени• Славное• Слобода• Смольяны• Сокорово• Сураж• Толочин• Труды• Улла• Ушачи• Цураки• Чашники• Черея• Шарковщина• Шумилино• Юховичи• Яновичи

Главная

Новые публикации

Контакты

Фотоальбом

Карта сайта

Витебская область

Могилевская область

Минская область

Гомельская область