Поиск по сайту

Аркадий Шульман

КРАСИВОЕ МЕСТЕЧКО У ОЗЕРА

Островно встречало меня солнечной майской погодой и памятниками. Их несколько, сразу у автобусной остановки на шоссе.

На высокой стеле укреплена плита из белого мрамора. На ней золотыми буквами написаны слова: «Здесь, на полях сражений под Островно, Куковячино, Добрейкой 13–14 (25–26) июля 1812 года 9-ти тысячный отряд русских войск под командованием генералов Остермана-Толстого и Коновницына стойко держали оборону против 20-ти тысячной армии Наполеона, чем обеспечил беспрепятственное соединение 1-й и 2-й русских армий у Смоленска».

…Многострадальная и героическая земля. В этих словах нет и мизерной доли пафоса. За последние столетия над этими деревнями и местечками, над полями, лесами, озерами, прогремело много войн, принося разрушения, хаос и смерть. Для запада эти места были воротами к Москве и центру России, для Москвы – воротами на запад. Причем, самые ожесточенные, решающие сражения состоялись именно здесь – такая судьба у этих мест.

Островно. Памятник землякам, погибшим
в Великой Отечественной войне.

Буквально, в пятидесяти метрах – следующий памятник. В тени деревьев высокая пирамида, увенчанная красной звездой. Памятник посвящен «Светлой памяти патриотов-земляков, погибших в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.». И здесь же фамилии партизан, солдат и офицеров Красной Армии, погибших в боях с фашистами. Безусловно, стремились сделать этот перечень, как можно более полным. Но не все фамилии, положивших свои жизни на алтарь Победы, на памятнике. О ком-то из погибших, уже некому вспомнить в Островно – нет родственников, друзей, соседей.

Исаак Рыжик был из большой семьи. Родился и учился в Островно. Потом оканчивал учительский институт, и работал директором сельской школы в Витебском районе. На фронте был политруком. Погиб под Сталинградом. Его полное имя Иче Мордухович Рыжик – выбито на мраморе Мемориального комплекса Мамаева кургана.

Имен и фамилий, о которых некому вспомнить в Островно немало. Может быть, с помощью этой статьи нам удастся пополнить список солдат, погибших в годы войны.

Через несколько сотен метров, у здания сельского клуба, еще один комплекс памятников. На скромном гранитном камне, который летом прячется в высокой траве, надпись: «Тут, у мястэчку Астроўна 4.IV.1557 г. нарадзiўся Леў Сапега. Выдатны дзяржаўны i грамадскi дзеяч Вялiкага княства Лiтоўскага».

К сожалению, сегодня даже в Островно далеко не все знают имя своего легендарного земляка.

Приблизительно с того самого времени, с середины ХVI века и известно это местечко. Оно даже получило Магдебурское право, о чем в начале XX века еще напоминали развалины местной Ратуши. Но лучшие времена этого населенного пункта, расположенного в удивительно красивом месте, у озера с островами, ушли в прошлое, или находятся в далеком будущем.

Здесь же на сельском клубе висит Мемориальная доска. «26 июня 1944 года 54 гвардейский стрелковый полк 19 гвардейской дивизии под командованием полковника Полевого Ф.Х. начальника штаба майора Ноздрюхина В.М. в ожесточенном и неравном бою освободил с. Островно от немецко-фашистских захватчиков и закрыл выход окруженному противнику из Витебского котла. Слава гвардейцам».

В годы войны Островно серьезно пострадало, самые большие потери были, когда советские войска освобождали населенный пункт. Четыре раза господствующая над местностью высота и церковь, в которой засели немецкие пулеметчики, переходила из рук в руки. Советские войска вели огонь с южной стороны, поэтому самые большие повреждения в мощной каменной церковной стене остались с этой стороны. Многие островенские дома сгорели, особенно в центре местечка, от них остались только высокие фундаменты, на которых после войны были построены новые здания.

И, наконец, еще один памятник у сельского клуба. Памятник без которого невозможно себе представить ни одного советского города или поселка – на постаменте Владимир Ильич Ленин. Целая эпоха связана с этим именем.

В Российской еврейской энциклопедии об Островно, которое когда-то было еврейским местечком, написано: «В 1765 в Островно проживало 167 евреев, в 1847 – 405, в 1897 – 514 (60,6%), в 1923 – 410 евреев.

Первое упоминание о евреях Островно относится к концу XVII в. В 1867 в Островно действовала синагога; имелось еврейское кладбище. В 1899–1907 раввином в Островно был Меир-Ицхок Гольдберг (1871–?), в 1910-х гг. – Иошуа Лейн (?–1941).

Островно – родина Гдаля Григорьевича Гельштейна (1917–1989, Москва), кардиолога, доктора медицинских наук, профессора в 1950–89 гг. возглавлявшего лабораторию функциональной диагностики в Институте сердечно-сосудистой хирургии им. А.Н. Бакулева, автора более 200 научных работ, в том числе 5 монографий, Заслуженного деятеля науки РСФСР».

Говоря об истории местечка, следует добавить, что до 1812 года здесь была значительная торговля (до 120 каменных лавок). Но затем местечко было разорено французами и после их ухода осталось всего 5 каменных лавок.

Еврейские страницы в истории Островно уже перелистаны и только пожилые люди могут вспомнить имена и фамилии еврейских соседей, некогда живших здесь. Впрочем, что здесь было еврейское местечко, знают все, кто хотя бы мало-мальски интересуется местом, в котором живет.

В начале девяностых годов я несколько раз приезжал в Островно с Раисой (Ривой) Рыжик. Она жила в Москве, но здесь была ее родина, о которой она всегда и с любовью помнила. Во время сентябрьского расстрела 1941 года погибли ее многочисленные родственники. Я редактировал ее книгу «Спаси и помилуй» (Витебск, 1997), посвященную родному местечку, родственникам. Книгу, в которой она рассказала о своей драматической биографии.

Признаюсь, с той поры не бывал здесь. Хотя от Островно до Витебска чуть больше 20 километров.

За последнее десятилетие Островно похорошело, стало дачно-курортным местечком. Количество жителей, постоянно живущих здесь, уменьшается, а количество дачников, приезжающих летом, в хорошую погоду – растет. Дома этих людей приобрели дачный оттенок, во дворах стоят иномарки.

Рядом растет агрогородок.

Я собирался встретиться с людьми, которые помнили довоенное Островно, которые могли мне рассказать о «местечковых» временах.

Обогнув по асфальтированной дороге Островенское озеро, я вышел к центру старого местечка. Справа по возвышенности – старинное еврейское кладбище. Сегодня оно, как и большинство местечковых еврейских кладбищ, заросло кустарниками и стало труднопроходимым. Думаю, что первые захоронения, здесь были сделаны еще в XVII веке. Но старинных мацейв не найти. Даже те, что были поставлены в начале XX века, ушли в землю, обросли мхом так, что видны только островерхие макушки. Некоторые памятники я все же разыскал и сфотографировал.

Островно. Старинное еврейское кладбище.

У самой дороги небольшой ряд послевоенных захоронений. Стоят металлические ограды, на памятниках надписи, сделанные на русском языке. Абрам Соколин, умер в 1970 году в возрасте 80 лет, его ровесник Борис Бейнус – в 1962 году, Рива Хаимовна Мещанинова – в 1968 году. Не знаю, это случайность, или следование старинной традиции, но мужские и женские захоронения в разных рядах. Старожилы Островно мне рассказали, что кто-то из похороненных на еврейском кладбище, а может быть и все они, жили в послевоенные годы в Витебске, но по завещанию, их привезли на родину, чтобы похоронить рядом с родительскими могилами.

Вспоминают, что в пятидесятые-шестидесятые годы в местечке жил еврей Гирша Хаимович Рацер. Он тоже похоронен на местном кладбище. В 1941 году, когда началась война, ему поручили спасти колхозный скот – угнать его на восток. Он спас колхозное стадо, но в огне войны потерял свою семью. После освобождения Гирша Рацер вернулся в Островно, не нашел никого из родных и близких. Надо было как-то жить, и он построил дом, в нем и сейчас живут люди, правда, не имеющие к Гирше уже никакого отношения. Рацер завел семью и занимался овощеводством. Старожилы так и вспоминали его, и рассказывали, какие помидоры, и огурцы он выращивал.

В этом году в Островно почему-то очень много улиток. Они повсюду: на заборах, на стенах старых домов, на кладбище я видел памятник, который буквально облепили улитки.

В годы войны на еврейском кладбище расстреляли группу подпольщиков, которые были связаны с партизанами. Их привели сюда, заставили выкопать себе могилу и расстреляли. На этом месте стоит досмотренный памятник, а от дороги на кладбище сделана деревянная лестница с перилами. И это придает месту хоть какой-то цивилизованный вид.

Буквально в пятидесяти метрах – спуск к озеру, к месту, которое сейчас называют «пляж». Действительно, в жаркие летние дни здесь «яблоку» негде упасть. Загорает и купается местная молодежь, но в основном – дачники, и гости, приезжающие из Витебска.

Старожилы, это место по-прежнему называют «кагальной» баней или «кагальным» еврейским колодцем.

Мария Максимовна Рычажникова – одна из старейших жительниц Островно. Родилась здесь в 1919 году на той же Витебской улице, на которой живет и сейчас. Она училась в Витебске в педагогическом технике, потом оканчивала филологический факультет Педагогического института. В 1941 году – вернулась в Островно. И с тех пор, практически, безвыездно живет здесь. У нее светлый ум и ясная память. Она уникальный рассказчик. И когда я ссылаюсь на воспоминания старожилов, то в первую очередь – на то, что рассказывала мне Мария Максимовна.

Эти камни - все что осталось от «кагальной» бани.

На месте кагальной (т.е. еврейской общинной) бани сейчас лежат аккуратно сложенные кругом тесаные камни. Из таких камней была построена баня. В годы войны немцы разобрали здание, а тесаные камни пустили на ремонт дорог.

– В этой бане мылись одни евреи? – спросил я.

– Почему? – удивилась Мария Максимовна. – Моя мама туда ходила тоже. Никто друг друга не чурался.

– А почему баня считалась «кагальной»? – допытывался я.

– Ее содержал кагал. В женском отделении был сделан небольшой бассейн. Я сама его видела. Там еврейки купались.

Я понял, что речь идет о микве.

– Банщиком был Марк, – продолжила рассказ Мария Максимовна. – Отец Стэфы – учительницы.

(О ее трагической судьбе я еще расскажу).

Позднее я сумел выяснить фамилию Марка-банщика – Шехтер.

Недалеко от Островно есть Марков лес. Я так и не смог выяснить происхождение этого название. Не знаю, связано оно как-то с островенским банщиком или это совпадение.

Бывший «кагальный» колодец.

Кагальный колодец находился в двадцати метрах от бани. Из него брали воду для бани, и вслед за ней колодец тоже стал «еврейским». В нем ключевая, очень холодная и вкусная вода, говорят, она обладает целебными свойствами. В середине девяностых годов, местный православный священник решил освятить колодец. Его не смутило, что в народе его по-прежнему называли «кагальный» или «еврейский». Так над колодцем появилась беседка, на крыше которой установлен крест.

А дальше дорога привела меня в центр местечка, к магазину, который так и называется «Островно». Здесь сохранилось несколько довоенных еврейских домов, на высоком фундаменте, с крылечками и покатыми крышами.

Мария Максимовна Рычажникова рассказала мне, что евреи жили в центре местечка.

– На Витебской улице только наш дом и соседний, в котором жили родственники, были нееврейскими, а во всех остальных домах жили евреи. И с другой стороны площади, по улице, которая теперь называется Николаевича, считайте до самого моста, жили евреи. Их дома стояли близко друг к другу, кучно жили, и от площади дома спускались к самому озеру.

– А почему дома так близко стояли друг к другу? Вдруг пожар…

– Пожары были. И люди понимали, что строится так близко друг от друга опасно. Но земли было мало. Подрастали дети, много детей было в семьях, и они обзаводились своими семьями, строились. Вот так и получалось, что домик лепился к домику.

На площади евреи держали свои лавочки, торговали. Помню, иду в школу, стоит женщина, продает кухоны – это выпечка такая. Каждый чем-то занимался: кто-то чесал шерсть, кто-то шил, кто-то окна вставлял, кто-то забивал животных, кто-то торговал, кто-то был извозчиком. Бездельников среди них не было. С утра пораньше начинали, и весь день до темна работали. И детей приучали к работе с малых лет.

По большим православным праздникам у нас были ярмарки. На площади и на нашей улице, на Николаевича стояли телеги, столько людей приезжало, что пройти было трудно.

– Евреи по субботам работали?

– Нет, они праздновали субботу, они были набожные люди.

– Была еврейская школа?

– На нашей улице, в том доме, где у немцев в годы войны пекарня была. Там было четыре класса еврейской школы. Немцы сожгли этот дом. Было две учительницы, их присылали из Витебска, после окончания еврейского педагогического техникума.

– После четвертого класса евреи учились с Вами в одной школе?

– Да, в нашем классе были евреи. Я дружили с ними. Так получилось, что у меня не было русских подруг – одни еврейки: Попкова Соня, Левит Рая, Афремов Арон. Нас была компания – пять человек. Фамилию еще одного сейчас не помню, давно было.

Я писала по-еврейски, научилась от своих подруг. Разговорный язык понимала. Могла поговорить с ними, с их родителями.

– Синагога была до войны?

– Две синагоги были, деревянные. Они недалеко друг от друга находились. Высоковатые такие. Евреи молились, праздники справляли. Раввин был, как звали – не помню.

Судя по воспоминаниям, синагоги в Островно почему-то называли «мужской» и «женской». Может быть, так их называли только в нееврейской среде.

Чтобы дополнить рассказ о довоенном Островно приведу небольшой отрывок из книги Раисы Рыжик «Спаси и помилуй».

«Мой дедушка был религиозным человеком. Иногда он брал меня с собой в синагогу. И я помню, как на Рошешана (Рош-а-Шона – еврейский Новый год) трубили в шафар, а в Йом-Кипур (Судный день) все были в белых одеждах.

В тридцатые годы синагоги в Островно закрыли, но верующие люди по-прежнему собирались вместе и молились. Теперь они это делали в чьем-то доме. И старались лишний раз не привлекать к себе внимания.

В последние предвоенные годы миньян (необходимое для молитвы количество верующих евреев – А.Ш.), собирался в нашем доме. А мой дедушка Мотл Рувимович Рыжик был у них старшим. У нас хранились свитки Торы».

По иронии судьбы, на месте одной из синагог, построил после войны дом человек, который раньше своеобразно занимался атеистической пропагандой. Он рассказывал, что когда евреи молились, он с друзьями ловил ворон и запускал их через открытые форточки в синагогу.

…Я шел на Горенскую улицу, полагая, что она находится на горе. И промахнулся. Пришел к старинной Свято-Троицкой церкви, построенной еще в XVI веке, сейчас ее пытаются реставрировать, и бывшему панскому саду.

Горенская улица находится в другом месте. В местечках названия улицам давали, чаще всего по принципу: к какому городу или деревне ведет улица – так и называется. Горенская ведет к деревне Горы.

Здесь на этой улице живет Нина Ивановна Трусова. После ее телефонного звонка и рассказа о том, что она знает, где находится еврейское захоронение времен войны, ничем не отмеченное, и я приехал в Островно.

Нина Ивановна для Островно не совсем обычный человек. Она думает об общечеловеческих проблемах, пытается жить по вере. К этому ее обязывает, в том числе и ее биография, трудная судьба.

Мы пили чай на кухне, увешанной старыми фотографиями, картинами, которые она вышивает (участвует в районных и областных выставках) и Нина Ивановна неспешно рассказывала мне о своей жизни:

«Почти тридцать лет дедушка здесь служил в церкви – протоирей Андрей Петрович Трусов. Отсюда его забрали и расстреляли. Это было в 1930 году. Когда дедушку арестовали, верующие демонстрацию устроили, чтобы отца Андрея не трогали. Не помогло.

Всю нашу семью сослали в Сибирь. Их было десять человек. Мама с братьями, с бабушкой оттуда убежали в Москву к старшей сестре. Ее муж устроил маму в институт, она училась в лесотехническом. Мама потом работала в летной школе. И познакомилась там с папой. Папа смоленский, фамилия Скачков.

Мама, когда убежала с Сибири, тихонечко приехала в Островно, ее тянуло на это место. Пришла в церковь. Ее увидели односельчане, начали вокруг нее кучковаться. Она испугалась, подумала, сейчас в НКВД снова заберут. Больше не приезжала.

Папу в 1936 году арестовали и расстреляли, а маме дали 24 часа, чтобы выехать из Москвы. Она забрала меня, а куда ехать? Решила в Витебск, здесь жила ее младшая сестра Нина. Но нам жить было негде. Мама устроилась работать в баню, чтобы на скамеечке ночью со мной ночевать. Я 1934 года рождения. Потом все-таки мама устроилась на фабрику учетчицей. Меня в садик, зимой – в круглосуточный, летом – забирала вечером домой.

Когда война началась, нам сказали, что Островенский сельсовет съехал с дедушкиного дома. И тетя Нина с мужем решили уехать сюда в дедушкин дом. А маму оставили в своем доме в Витебске, чтобы его не разобрали на дрова. «И мы Ниночку возьмем в Островно, потому что там легче будет прожить». Так я попала в 1941 году сюда».

Мария Максимовна Рычажникова.

Мария Максимовна Рычажникова вспоминала, что на лето в Островно приезжало много молодежи. Целыми семьями из больших городов. Внуков привозили, у родителей отдыхали. В парк ходили гулять. Парк в Островно большой, там, где был панский сад. Танцплощадка была, весело было.

Сама Мария Максимовна после окончания института работала по распределению в Толочине. Но в Островно бывала часто. И как только услышала, что началась война, вместе с мужем, тоже педагогом, и ребенком, отправилась родителям.

«Помню, это было в воскресенье, жаркий день стоял – объявили войну. Что такое война, я не знала».

Раиса Наумовна Рыжик была почти на восемь лет моложе Рычажниковой. В ее воспоминаниях о тех днях чувствуется тревога.

«Время было неспокойное, все чаще говорили, что назревает война. Когда до меня доходили такие разговоры, становилось очень страшно. Ночью я укрывалась с головой одеялом, как будто так можно было спрятаться от всех несчастий…

Наступило 22 июня 1941 года, воскресенье. Как сейчас помню, я гуляла по Островно, зашла на почту. Там была единственная радиоточка в нашем местечке. Люди часто заходили туда, чтобы узнать последние новости. И я приходила послушать, что в мире делается, на людей посмотреть. В тот день я встретила на почте новую в нашем местечке девочку – Шуру Богданову. Мы познакомились, и она мне тут же рассказала, что по радио сообщили: началась война, ночью бомбили многие города. Я быстро побежала домой, неся эту страшную весть. Дома стала рассказывать обо всем, что узнала, и в ответ получила затрещину. «Ты понимаешь, что говоришь?» – сказала мама. Конечно, тогда я не все понимала, но мне стало очень страшно…

На третий день войны мы решили покинуть местечко. Когда уже собирались выйти из Островно, во двор к нам въехала грузовая машина. Из нее выпрыгнул мой дядя Абрам Афремов и сказал: «Быстро все залазьте в кузов». Мы погрузились в машину. Там уже сидел молодой мужчина, которого задержали наши войска, считая диверсантом. Рядом с ним лежал велосипед. Дядя Абрам должен был доставить его в штаб наших войск. В машине еще сидел Сорокин Михаил, ученик 10-го класса. Мы ехали в Витебск. Довезли нас до первых городских домов и высадили. Дядя Абрам сказал, что сдаст диверсанта и, как только освободится, поможет нам. Больше мы дядю Абрама не видели, и дальнейшая его судьба неизвестна. Наверное, он разделил судьбу тысяч солдат, погибших в суматохе и неразберихе первых военных дней.

Мы вынуждены были пешком отправиться дальше. Дошли почти до Смоленска и узнали, что немецкие войска уже на подходе к этому городу. О дальнейшем пути на восток нечего было и думать. Дедушка решил, что надо вернуться. Его слова были для нас законом, и мы пустились в обратный путь…

Когда вернулись в Островно, узнали, что с 9 июля здесь уже разместилась немецкая военная часть».

Немногим жителям Островно удалось уйти на восток. Более того, к островенским евреям стали приезжать их родственники из больших городов, надеясь, что в маленьких местечках им удастся «пересидеть» войну.

Мария Максимовна Рычажникова вспоминая первые дни войны, рассказала: «Стали лететь снаряды, непонятно откуда. Отец мой и муж выкопали бункер на горке, укрепили его и там мы сидели, пока фронт не прошел. Потом вернулись в дом.

– Что было в Островно?

– Здесь был бургомистр, староста, полицаи. В старой школе стояла немецкая воинская часть. Одно время здесь находились итальянские солдаты. Среди немцев было немало музыкантов, они устраивали вечера, с нашими девушками танцевали, провожали их».

И Нина Ивановна Трусова, вспоминая первые месяцы войны, рассказывала, что когда немцы вошли в Островно, они никого не трогали.

«Крестьяне ходили на собрания, им раздали землю. Пахали, боже мой, как машины. Многие были не рады прежней власти. Мама рассказывала, когда еще не тронули дедушку, они всей семьей работали в колхозе. Сезон отработают и принесут домой, пшеницы мешочек. Через Островно немецкие части проходили, то лошадь захромает, то на нее чесотка нападет. Сельские меняли порченых лошадей на своих. Немецкие лошади мощные, их подлечат и они на загляденье. Но потом, следующая немецкая часть проходила и отбирала своих лошадей, а сельским снова оставляли больных».

По отношению к евреям террор начался практически с первых же дней оккупации. Уже 19 июля на стенах домов, на столбах были развешены приказы, сообщавшие, что евреи обязаны покинуть свои дома и переселиться гетто. Для него выделили несколько домов. В двух из них до войны жили братья Рояки. «Это были большие дома, – вспоминает Рычажникова, – но, конечно, не были рассчитаны на такое количество людей. Евреев обманули, им сказали, что их собирают вместе, чтобы куда-то переселить, куда-то отправить на работы. Потом около этих домов поставили охрану, полицаи охраняли, и никуда евреев не выпускали. Правда, многие евреи, особенно дети, умудрялись уходить по окрестным деревням в поисках еды».

В первый же день 19 июля немцы расстреляли Арона Штукмейстера. Арону был всего 21 год. Молодой, красивый, сильный парень погиб за то, что он вслух сказал: не понимает, почему должен тесниться в чужом доме, когда у него есть свой. И решил не переселяться в гетто. Фашисты расстреляли Арона и дали понять, что так будет с каждым, кто не выполнит их приказ.

В доме, куда переселилась семья Рыжиков, жило восемнадцать человек.

Вспоминает Нина Ивановна Трусова: «Мамочка училась с евреями. Фанечка и Миня – это ее самые лучшие подруги. Когда мама приходила в Островно, она всегда говорила о них. Еды у евреев не было. Но знакомых, друзей они имели немало, те что-то передавали. Это хоть как-то помогало им продержаться. У тетки уже корова появилась, и мы молочко им даже передавали. Малые же дети тоже у евреев были».

Так продолжалось до 30 сентября 1941 года. Вторник. Раннее утро. Канун еврейского Нового года – праздника Рош-а-Шаны.

Вот что увидела из окна дома Раиса Рыжик: «Подъехало несколько машин. Из них выпрыгивают немцы, держа наготове автоматы. Немцы были в черное. Они быстро окружают гетто. Зову к окну сестру и брата. Уговариваю пойти со мной, но они не соглашаются. Ждать взрослых некогда. Что-то толкает меня, подсказывает, что ждать нет времени, надо бежать. Выбегаю из дома во двор, пролезаю под забором, чужими дворами добегаю до последнего дома гетто. Через несколько десятков метров живут Богдановы – семья моей новой подруги. Забегаю к ним и прошу помочь – спрятать меня. Мать Шуры дает мне паспорт. Объясняет, что оставить меня у себя она боится, за укрывательство евреев немцы грозят расстрелом…

Оказавшись на улице, вижу, что два фашиста с автоматами наперевес ведут брата моего дедушки дядю Сайю. Он хотел спрятаться у Бырштыновых. (Фамилия распространенная в Островно – А.Ш.). До войны они мирно и по-соседски жили. Дядя Сайя прихватил с собой скрипку, на которой замечательно играл, и попросил соседей спрятать. Те отобрали скрипку, подумали, что в ней спрятаны деньги, а дядю Сайю выдали фашистам».

Раиса, впрочем, тогда еще Рива Рыжик, выбежала из местечка и, не переводя дыхания, добежала до русского кладбища – это чуть меньше километра. Она услышала позади шум идущих грузовых машин, и притаилась в кустах. Машины остановились, из них фашисты стали выталкивать людей. Мужчины были с лопатами. Фашисты заставили их копать яму. А потом Рива услышали автоматные очереди. Она в каком-то полузабытьи видела, что машины возвращались снова к этой яме. Слышали женские и детские крики. И снова автоматные очереди. Рива потеряла сознание, а когда очнулась, рядом уже никого не было.

Через несколько дней она узнала, что перед расстрелом успели сказать последние слова молодые девушки: Рахиль Рыжик – двадцатилетняя учительница, Фрида Кролик – студентка мединститута и Аня Афремова – студентка пединститута. Они сказали, что за них отомстят, и не будет прощения убийцам.

Мария Максимовна Рычажникова, вспоминая тот страшный день, рассказала:

«Немцы подогнали грузовые машины.

– Вы лично видели эти машины?

– Да, видела. Евреев заставили в машины сесть. Там была еще пионервожатая из Островенской школы с ребеночком, на руках его держала, прижимала к себе. Не знаю, сколько рейсов сделали машины, может два-три, евреев вывозили за наше кладбище.

– Кто ямы копал для убитых?

– Немцы заставляли сначала двух братьев-евреев копать, а потом их расстреляли в эти ямы. Кто самую большую яму копал, не знаю. Из деревень шли в местечко, и видели, как земля ходила после расстрела, и слышали звуки какие-то.

– Кто-то остался в живых из евреев?

– Одна студентка медицинского института, а муж ее – студент ветеринарного института и у них ребенок был. Муж поляк, он ушел домой в Польшу, она ждала его. Евреев расстреляли, ее почему-то оставили. Мы носили ребеночку еду, а потом она ушла в партизанский отряд, а ребеночка оставила. С ребеночком в партизаны не принимали. Она его оставила. Малыш сидел на полу и плакал. А потом исчез.

Еврей, не помню фамилию, торговал в магазине «Центроспирта», к ним родственник из Москвы привез девочку, она тут каждое лето жила. Во время расстрела она спряталась, и пряталась потом по домам, и у меня была, и в деревнях жила, и никто ее не выдал. В годы войны ей было 12 лет. А после войны отец ее нашел и забрал в Москву. Говорят, что она с ума сошла от переживаний».

И хотя Нине Ивановне Трусовой было всего семь лет, о том черном дне, она знает не из рассказов других людей, а по собственным воспоминаниям.

«День расстрела я помню. Пасмурный был, дождик накрапывал. Погода была невеселая. Полицаи расстреливали. Немцы командовали. Я знаю, кто стрелял.

В этот день в сторону кладбища не ходили, все боялись, а на второй день пошли, смотрели, земля ходила ходуном. Кто убитый, кто раненный, а детей малых выхватывали с рук и прямо так кидали в яму. Три дня земля шевелилась. Я тоже ходила туда, на кладбище.

Полицаи удрали вместе с немцами в 1944 году. Некоторых все же поймали. Отсидели они свой срок и вернулись в Островно. Два тут таких было. Говорили: «Нас уже наказали, мы наказание свое понесли».

Островно. Памятник расстрелянным евреям.

В 1956 году на братской могиле на деньги, собранные детьми, внуками, родственниками погибших был поставлен памятник. Надпись с двух сторон памятника «Здесь покоятся 300 советских граждан зверски убитых немецко-фашистскими захватчиками 30.IX.1941 г.»

Не понятно из этой надписи, кто были эти «советские люди», за что расстреляны в сентябрьский день 1941 года, зато понятно: памятник был утвержден райкомом партии. А иначе не был бы разрешен.

В начале девяностых годов за памятником присматривала Раиса Наумовна Рыжик.

Мы пришли к памятнику расстрелянным евреям вместе с Ниной Ивановной Трусовой. Чистота, порядок, выкрашенная ограда, большой и красивый венок. А вокруг сосны, их ветви на большой высоте переплелись и образовали шатер, который закрывает памятник и от дождя, и от солнца.

Позднее, встретившись с председателем сельского совета Андреем Николаевичем Ганковичем, я узнал, что за памятником смотрят местные власти.

«На территории нашего сельсовета пятнадцать памятников Великой Отечественной войне. Тем, кто воевал, погиб, защищая Родину, мирным жителям – нашим землякам, погибшим от рук фашистов. За каждым памятником смотрит предприятие, учебное заведение, мы помогаем, насколько можем, стройматериалами.

Проезжаю мимо памятника, иногда вижу цветы, наверное, кто-то из родственников приезжает», – сказал Андрей Ганкович.

А вот на еще одном захоронении ни памятника, ни ограды, ни даже колышка. Именно об этом мне и рассказала Нина Трусова. После ее звонка и отправился я в командировку.

В день расстрела спасалась Стэфа Марковна Шехтер, по мужу она Бурштынова, с детьми. В начале тридцатых годов Стэфа вышла замуж за ветфельшера Ивана Буртшынова. Она работала учительницей в школе. У них было две дочки. Старшую звали Аня. Ивана Бурштынова забрали в армию в первые дни войны. Стэфа с детьми жила у свекрови.

Дальнейшие события разными людьми излагаются по-разному. Раиса Рыжик пишет, что когда за Стэфой пришли полицаи, она взяла с собой детей и сказала: «Пусть мои дети умирают вместе со мной, чтобы никто над ними не издевался».

По другому мне рассказала об этом Нина Ивановна Трусова. «Стэфа с моей мамой вместе училась, но мама говорила, что она старше ее была. Выучилась перед войной на учительницу и преподавала биологию.

Красивая была. Двое деток у них было. Одной девять лет и младшенькой в 1942 году было три годика. Когда всех евреев забирали на расстрел, Стэфа спряталась у свекрови с детьми. Полицай узнал, что днем они в подвале сидят, а ночью выходят – лампу зажигали. Донес. Приехали немцы с этим полицаем, и вытащили их. Это было летом 1942 года. Немец говорит: «Детей пускай старая баба заберет, у них отец – русский». А та перепугалась за свою жизнь, боялась, что расстреляют, за то, что прятала еврейку, и говорит про своих внуков: «Они мне не надо».

Стэфу с детьми за баню завели и расстреляли».

Нина Ивановна Трусова на месте захоронения
Стэфы Шехтер и ее детей.

Эту же историю мне рассказала и Мария Максимовна Рычажникова.

С Ниной Ивановной я пришел к этому месту. От проселочной дороги метров тридцать. Кругом кустарник. Никаких опознавательных знаков.

«Их расстреляли не здесь, а чуть ниже, – рассказывает Нина Трусова. – Там болотистое место было. Хозяин этого участка говорит: «Надо перенести расстрелянных, а то зальет водой. Война кончится. Батька придет». Он взял и перезахоронил, перенес ближе к дороге. Выкопал могилку и положил всех рядышком. Потом принес дверь от дома, и накрыл могилу, а сверху закопал. Приехал в 1945 году Иван Бурштынов с фронта. В шинели длиной. Сказали ему, что расстреляны твои. Откопал он могилу, посмотрел и снова закопал. Ни оградки, ни памятника не поставил. Не по-человечески это. Мой дед в церкви служил, я – православный человек. Надо память отдать людям. Как узнала эту историю, по ночам мне расстрелянные сниться стали. Звоню всюду: в военкомат, в школу где, Стэфа работала, в сельсовет. Нигде ответа не получаю. Хозяйка этого участка – дочь того старика, что перезахоронил, говорит мне: «Батька пришел с войны не захотел перезахоронить. А ты чего лезешь?». Надо все-таки что-то сделать. Хотя бы поставить у дороги маленькую пирамидку и написать имена погибших».

И в заключение несколько слов о том, кто сложилась судьба моих собеседниц, которым я очень благодарен за откровенный и честный рассказ.

Муж Марии Максимовны Рычажниковой, его звали Максим Иванович Татаренко, воевал в партизанах в бригаде Романова. Погиб в 1944 году, во время блокады партизанских соединений в Ушачском районе.

Когда немцы отступали, у Марии Максимовны погиб ее маленький ребенок. Во время обстрелов они прятались в подвалах. Переходили из одного в другой. Потом перебежали в траншею. Ребенок был у нее на руках. В спину попал осколок снаряда.

До выхода на пенсию Мария Максимовна работала в местной школе. Она выпустила сотни учеников, которые живут и работают в разных городах и странах. Ее сын живет в Санкт-Петербурге.

Нина Ивановна Трусова до самой пенсии работала в Норильске, а потом вернулась на родину. В Норильске молодым умер ее сын. Похоронен он в Островно. Из Норильска, и Москвы приезжают к бабушке внуки. Дочь с семьей живет в Витебске.

Эти пожилые женщины, прожившие трудную жизнь, еще хранят память о еврейском местечке Островно.

Телефон Раисы Наумовны Рыжик в Москве не отвечает. Не знаю, остался ли кто-то еще из евреев Островно?

Интервью Марии Максимовны Рычажниковой

Интервью Нины Ивановны Трусовой

Местечки Витебской области

Витебск• Альбрехтово• Бабиновичи• Бабыничи• Баево• Барань• Бегомль• Бешенковичи• Богушевск• Борковичи• Боровуха• Бочейково• Браслав• Бычиха• Верхнедвинск• Ветрино• Видзы• Волколата• Волынцы• Вороничи• Воропаево• Глубокое• Гомель• Городок• Дисна• Добромысли• Докшицы• Дрисвяты• Друя• Дубровно• Дуниловичи• Езерище• Жары• Зябки• Камаи• Камень• Колышки• Копысь• Коханово• Краснолуки• Краснополье• Кубличи• Лепель• Лиозно• Лужки• Лукомль• Лынтупы• Любавичи• Ляды• Миоры• Оболь• Обольцы• Орша• Освея• Осинторф• Островно• Парафьяново• Плисса• Подсвилье• Полоцк• Прозороки• Росица• Россоны• Сенно• Сиротино• Славени• Славное• Слобода• Смольяны• Сокорово• Сураж• Толочин• Труды• Улла• Ушачи• Цураки• Чашники• Черея• Шарковщина• Шумилино• Юховичи• Яновичи

Главная

Новые публикации

Контакты

Фотоальбом

Карта сайта

Витебская область

Могилевская область

Минская область

Гомельская область