ТРИСТА СЕМНАДЦАТЫЙ.
Григорий Меерович Скоблев с сыном Михаилом приехали в Сиротино из старинного немецкого города Бремена не в гости. Сюда Григория Скобелева привели горькие и трагические воспоминания о годах Великой Отечественной войны.
– Мне скоро будет восемьдесят, – говорит собеседник, – но я не могу не побывать на родине, где погибли родные мне люди.
Родился Гриша в местечке Сиротино, здесь прошло его босоногое детство. Родители работали в колхозе, жили скромно, семья была большая, и все мальчишки спали на одной большой кровати, на которую ложились поперек, подставляя широкую лавку. В школе мальчик учился хорошо, любил собирать детекторные радиоприемники и мастерить воздушных змеев.
В семье был обычай: тот, кто окончил в школе год на отлично, ездил с мамой к тете Мире в Витебск на две недели: ходил в кино, ел мороженное и хрустящие городские булки. Дети про это всегда мечтали.
Предвоенный учебный год Грише удалось окончить лучше своих братьев. И вот он в Витебске у тети Миры. Но… война.
Запомнил Григорий 23 июня, когда колхозники решили спрятать трактора и комбайны в лесу. В памяти людей пожилых и среднего возраста еще сохранился 1920 год, когда белополяки прорвали фронт, и вражеская конница устремилась в Сиротино и Мишневичи. Но через некоторое время она повернула назад, и спрятанных в лесу коней и коров сиротинцы сберегли. Надеялись, что и на этот раз будет так же. Никто не верил, что война продлится долго и будет такой кровопролитной.
Дня через три колхозную технику обнаружили немецкие самолеты и разбомбили ее. А вскоре все увидели отступающих красноармейцев, которые шли на Дретунь через Сиротино. Семья Скоблевых запрягла свою буренку, погрузили на повозку домашние вещи, и подалась в деревню Старинки к своим знакомым.
Скобелев Григорий Меерович и его сын Михаил
у памятника расстрелянным евреям местечка Сиротино.
Немцы заняли Сиротино в начале июля. Их было много, они шли возбужденные, веселые, уверенные в легкой победе, детям раздавали шоколад, пели песни и загорали на реке Черница. Было жарко, немцы ходили по местечку полураздетые. В это время по дороге Витебск – Полоцк беспрестанно – дорогу нельзя было перейти – двигались немецкие войска.
В Старинки из Сиротино пришел человек и сказал: «Возвращайтесь, немцы ничего плохого не делают, только конфеты раздают и загорают, как на курорте».
И семья Скобелевых вернулась в Сиротино. Через некоторое время пастухи сообщили в деревню, что из Мишневич выдвигается в сторону местечка большая красноармейская часть. Вскоре по Сиротину ударила наша артиллерия. Била прицельно, по местам скопления немцев. В Сиротино ворвались наши войска – завязался рукопашный бой. Полуголые немцы засуетились, забегали.
Семья Скоблевых бросилась к лесу, но вспомнили, что дома забыли бабушку Малку. Улица Мишневицкая была охвачена огнем, но дом, где они жили, оставался нетронутым. Бабушка Малка лежала по полу и молилась. Гриша, которому было двенадцать лет, вывел бабушку. Переходя с ней через улицу, он удивился, что вся она была завалена трупами немцев.
Бой продолжался два часа. К немцам подоспело подкрепление. Начался новый артобстрел. Дом Скоблевых сгорел, остался только каменное крыльцо. Семья стала жить у тети Сони.
Новый режим вскоре показал свое звериное лицо. Немцы стали издеваться над людьми, начались аресты. Ничего святого для оккупантов не было. Одну из синагог они отвели под конюшню, в другой – сделали гараж.
В середине августа в Сиротино приехали несколько крытых немецких машин. Евреям приказали грузиться, говорили, что всех будут переселять в одну колонию под Витебском, где будет сытно и тепло, будет едва ли не рай. Что это были за машины, многие поняли позднее. Это были душегубки, замаскированные брезентом под грузовые машины. Григорий Скобелев взял отцовскую одежду с его документами и, по своей детской наивности, отправился искать тот лагерь, где все будут счастливы. Дошел до Витебска, спрашивал про колонию, но никто ничего не знал.
В конце августа 1941 года всех евреев, что остались в местечке, переселили в гетто. Это было пять или шесть домов барачного типа, в которых до войны проживали семьи колхозников. Немцы выставили охрану. Питались узники, кто чем мог.
А 17 ноября в местечке появилась немецкая зондеркоманда. Теперь посты стояли возле каждого дома. Охранники переговаривались между собой, и мама Гриши, понимая немецкий язык, услышала, что назавтра евреев будут расстреливать. Утром 18 ноября она скрытно взяла лестницу, которая лежала за хлевом, приставила к бараку, приказала Грише залезть на чердак и там спрятаться. Потом убрала лестницу.
Г. М. Скобелев и его довоенная знакомая
Л. С. Суханова в Сиротино, 2006 г.
День выдался морозным и снег в тот год лег рано. Мальчик на чердаке залез в солому и затаился. Вскоре, оказалось, что там прятались от немецких карателей еще две девочки лет по восемь.
Гриша слышал на улице плач, крики немцев. Он цыкнул на девочек, чтобы они не разговаривали. Гриша видел, как колона, в которой шли его мама и братья, отправилась в сторону Плиговок. Оттуда через какое-то время прозвучали выстрелы и – все внезапно стихло.
Гриша и две девочки слезли с чердака и пошли в сторону Мишневич. Прошли два километра и оглянулись: гетто в Сиротино горело, как огромная свеча.
Гриша приказал девочкам идти в Козьяны, а сам решительно повернул в другую сторону. Он твердо решил добраться до Ленинграда, где жили родственники отца.
– Мальчишка был, – признается сегодня Григорий Меерович, – не все понимал, не думал, что это путешествие будет делом безнадежным. Со мной было свидетельство о рождении и банка с гусиным жиром, которую я прихватил в бараке…
На четвертые сутки мальчик, обессиленный дорогой, добрался до хутора, в котором никто не жил. Вот тут и пригодилась эта банка с жиром, которая придала ему силы.
Гриша придумал легенду, что он со Смоленского детского дома, который разбомбили. Еще через неделю он был в Невеле, попросился в один дом, и пожилая женщина обогрела мальчишку, накормила и приютила на сутки. Он спросил у хозяйки дорогу на Великие Луки и пошел туда. В городе было много немцев, по всему чувствовалось, что близок фронт.
На улице мальчишка встретил молодую женщину и попросил у нее хлеба. Она накормила, вынесла несколько отваренных коровьих костей и завела в городскую управу к знакомым, чтобы отправили Гришу в лагерь беженцев. Вскоре мальчик понял, что это был за лагерь: люди умирали здесь как мухи. Кормили два раза в день баландой и ежедневно отправляли рыть окопы. Он хотел убежать из лагеря, но не успел.
Зимним днем приказали грузиться в вагоны и сказали, что повезут на запад. Доехали до Вилейки, там вывели на перрон и приказали переходить в другой эшелон, который поедет в Германию. Гриша почувствовал неладное, мгновенно спрятался под вагоном, потом отбежал в сторону, где стояли товарные составы. За ним никто не гнался.
Он добрался до города Мяделя, зашел на ферму, попросил у доярок молока. Хозяин разрешил работать на ферме, но платить никто Грише не собирался, сказали, что жить он будет в хлеву, кушать – что придется. Ему давали пару стаканов молока в день, пригоршню муки и немного пареного гороха, из которого мог сварить себе похлебку.
На ферме Гриша Скобелев батрачил до того времени, пока не был освобожден Мядель. Ему было тогда 15 лет.
И вот теперь, спустя 66 лет он приехал в Сиротино. Мы помогли ему отыскать улицу, на которой жила семья Григория Мееровича. Встретились с Л. С. Сухановой, которая всю жизнь прожила в Сиротино. В детстве они хорошо знали друг друга. Все вместе поехали к памятнику – месту расстрела его родных.
«Тут расстреляны 316 советских граждан», – с болью в голове произнес он первые слова, написанные на мемориальной доске…
– Добрый день мои родные, – шепчет Григорий Меерович. – Я ваш 317-й…
Антон Параскевин,
Шумилинская районная газета «Герой працы»
P.S. В Шумилинском музее хранится список, в котором фамилии сиротинских евреев, расстрелянных фашистами 18 ноября 1941 года.
Лупило семья 6 человек;
Щербаковский семья 8 человек;
Казеля семья 8 человек;
Бейлинсон семья 4 человека;
Эпштейн;
Бейлинскон;
Михола семья 2 человека;
Смоткин семья 2 человека;
Щербаковский семья 2 человека;
Возможно, с Вашей помощью будут установлены и другие фамилии сиротинских евреев – жертв фашистского геноцида.
|