Поиск по сайту

Элла ГОЗ

МАЛЕНЬКОЕ МЕСТЕЧКО ЛИОЗНО

Я родилась в начале августа 1938 года в Ленинграде. Ко дню моего рождения обычно поспевали арбузы, которые я очень любила в детстве, да и сейчас люблю. И всегда в этот день мама покупала мне такой большой арбуз, какой только могла донести. А когда я стала старше, то уже сама покупала арбуз ко дню своего рождения. Обычно это происходило на Малой Садовой, коротенькой улочке, отходившей от Невского проспекта, на которой углом стоит Елисеевский магазин. Малая Садовая улица была очень тихой и известна тем, что на ней располагался стол заказов Елисеевского магазина. Будучи взрослой, я постоянно туда заходила: там был на удивление разнообразный выбор продуктов. Простояв примерно час, я получала все, что хотела, вернее, что могла купить, потому что было это недешево.

Здесь на улице обычно продавался «дефицит»: кукурузное масло, зеленый горошек в банках, майонез, разного рода консервы. Летом появлялись черешня и мои любимые арбузы. Меня не тяготили эти час-два стояния в очереди. Сознание того, что я приду домой с арбузом и отмечу свой день рождения, сохраняя традицию, очень меня поддерживало. Ведь арбузы, а позже ароматнейшие дыни, которые растут где-то на жарком юге страны, словно приобщали меня к незнакомой экзотике.

Из своего раннего детства я помню лишь отдельные моменты, мелькающие передо мной, как кадры старой кинохроники. Мама почти ничего не рассказывала мне о моих первых годах жизни, редко вспоминая о них. Если же я спрашивала, например, о происхождении моего имени, мама говорила, что имя мне решили дать в честь какой-то популярной в те годы американской киноактрисы. Я даже об отце своем знаю совсем немного, и то от его родственников, а не от мамы.

Отца я никогда не видела, но на фотографиях он исключительно красивый человек. Я всегда любовалась его фотографией, на которой он с книгой в руках смотрит куда-то вдаль. Даже мои подружки часто просили у меня эту фотографию подержать в руках, посмотреть и тоже полюбоваться ею. И еще два снимка я любила – тот, где он держит меня, крошку, на руках, и тот, где мы опять вдвоем: я уже большая – года два, очень серьезная, а папа смеется.

Мама не рассказывала мне о своей свадьбе, и фотографий таких в нашей семье нет. Может, и свадьбы-то не было... А я вот живу. В свидетельстве о моем рождении записано, что родители мои – Яков Беркович Гоз и Перла Моисеевна Эфрос, евреи. И свидетельство это говорит правду...

Все, что я знаю о маминой семье, пришлось собрать по крупицам, и не от мамы. Думаю, что не только у меня одной с возрастом появляется чувство горечи и сожаления о том, что так мало мы знаем о нашей родословной. И нашим детям и внукам рассказать об их корнях почти нечего.

Лиозно.

Итак, родилась моя мама в местечке Лиозно. А принимала ее повитуха, повивальная бабка, Эйга Рискина, о которой рассказал мне ее внук Семен Циперсон.

Муж Эйги Рискиной был врачом. Он окончил в Петербурге Медицинскую академию, и я не знаю по какой причине он приехал в Лиозно, познакомился с Эйгой, а она была удивительно красивая, влюбился в нее, и они решили пожениться. В соответствии с принятыми еврейскими религиозными правилами надо было получить разрешение на женитьбу у отца жениха. Но разрешения на женитьбу отец не дал. И все-таки они поженились, нарушив запрет религии. Жить доктор остался в Лиозно.

Он стал земским врачом, открыл медицинский кабинет, принимал роды, лечил всех, кто к нему обращался за помощью. Эйга присутствовала на его приемах.

Будучи еще студентом академии, он заинтересовался лечением больных травами и прошел специальный курс, как пользоваться ими, когда и как надо собирать травы, как их хранить и применять. Этому он учил свою жену Эйгу

Увлекшись приготовлением лекарств из трав, он часто проверял их действие на себе. Одно из них оказалось для него смертельным.

Эйга продолжала жить в Лиозно, лечила больных травами, принимала роды, чаще всего в семьях бедняков. Редко кто в Лиозно мог вызвать акушерку из Витебска. Эйга пользовалась большим уважением среди жителей Лиозно.

Название Лиозно произошло, как предполагают, от слов «лезные люди», что в старину означало чужие, неместные, беглые крестьяне, обедневшие горожане, наемные рабочие. А еще словом «лез», «леж», «лезно» называют местные жители низину, речную впадину, низкое болотистое место, обильно поросшее лозой.

И действительно, местечко это расположено среди обширных белорусских болот и густых лесов, полных грибов, ягод и орехов, на берегу тихой речки Мошна, в холмистой местности. Сохранилась фольклорная частушка:

Лиозно – славное местечко,
В Лиозно весело всегда!
В Лиозно протекает речка
Под названием Мошна...

На гербе Лиозно изображен пшеничный колос и число 1560. С этого года, Лиозно впервые упоминается в исторических документах.

…Постепенно Лиозно растет. В середине XIX века через него проводят железнодорожную линию Рига – Орел. Из близлежащих местечек на станцию везут пшеницу, ячмень, овес, лен, коноплю, доставляют древесину из местных лесов и поделки из нее. Все это отправляют в Прибалтику и в Москву.

С введением в строй железной дороги на окраине Лиозно строится железнодорожный вокзал, в котором есть даже буфет. Теперь по железной дороге жители Лиозно могут доехать до Витебска, Полоцка, Смоленска. В Смоленске вагоны переставляют на другую линию, и пассажиры, не пересаживаясь, доезжают до Москвы.

Через территорию Лиозно еще при царском правительстве проводится стратегическая государственная дорога Витебск – Смоленск. Эта шоссейная дорога, прямая и ровная, без возвышений и уклонов, находилась в хорошем состоянии. Асфальта тогда еще не было, и она была вымощена щебенкой на песчаном основании, но при этом так прикатана, что на ней можно было развивать большую скорость. По обе стороны от дороги, метров на 20–30, была «отчужденная» земля, на которой строительство запрещалось. Еще до Первой мировой войны появился в городе первый автомобиль. И дети бежали за ним, как сумасшедшие, да и для взрослых автомашина была диковинкой.

Железная и шоссейная дороги шли параллельно. Между ними было примерно три километра. На этой территории, не считая околиц, и располагалось Лиозно.

О том, каким было Лиозно в начале XX века, где-то до 1930-х годов, рассказал мне Семен Циперсон. Он родился в 1908 году, и в его свидетельстве о рождении Лиозно уже называется городом. Здесь строятся железнодорожные мастерские, мельницы, пожарное депо с машинами конской тяги. Над пожарным депо – вышка, на которой всегда находился дежурный.

Как вспоминал Семен, больниц в городе не было, только при церкви открылась богадельня, где бездомных больных лечили под присмотром церковных служителей.

Евреи строят синагоги и микву (так называют постройку для ритуальных омовений), а на берегу реки, рядом с кладбищем и мельницей, – баню. Она работает по пятницам: в утренние часы – для женщин, вечерние – для мужчин. И в ней, конечно, всегда полно народу.

Позднее появляются больница, две библиотеки, книжный магазин.

Постепенно в городе открываются средние специальные училища, церковно-приходская школа и начальные еврейские религиозные школы для мальчиков – хедеры. Начинают работать начальные и средние школы. Внучка Эйги Рискиной – Софья Рискина, вспоминает, что гимназии в Лиозно не было, а были только школы – еврейская, белорусская, русская, латышская.

В школах организуется самодеятельность. Брат Софьи Рискиной Шолом создает в местечке духовой оркестр и сам им руководит. В доме у Рискиных есть и пианино, и скрипка, и духовые инструменты. Имеется и граммофон с огромной трубой и несколько сотен пластинок к нему, на которых было много записей еврейской музыки и песен. Шолом был страстным их собирателем. Организуется и хор, который исполняет народные песни в сопровождении балалаек и мандолин. В драматическом кружке играются водевили, ставятся одноактные пьесы, иногда на местном материале.

Основным занятием жителей было земледелие… Выращивали картошку, лен, овощи. Сажали горох и бобы. Бобы поджаривали в печке и угощали ими при встречах. Горох тоже шел как лакомство, особенно недозревший, когда он еще мягкий и сладкий.

Лиозно. Cтарая электростанция.

Помимо огорода, почти в каждой семье имелась корова. Но приходилось, конечно, что-то и прикупать.

Городские ремесленники делали плетеную мебель, бочки, рамы для окон, стулья, шкафы, резали ложки и возили свои товары в Витебск и в Смоленск. Извоз становится прибыльным делом. Открываются торговые лавки. Летом на улицах продают мороженое, семечки, конфеты, выпечку.

В местечке все больше появляется мастеров самых различных профессий: кожевенники, кузнецы, столяры, портные, сапожники, слесари, лудильщики, аптекари, извозчики, ювелиры, стекольщики, печники, гончары, которые из речной глины изготавливали горшки, кружки, глечики. Вы не знаете, что такое глечик? Глечик – это глиняный кувшин для молока. В нем молоко остается холодным и в летнюю жару. Но для этого глечик надо предварительно тщательно вымыть и насадить вверх дном на одну из досок забора, чтобы он прокалился на солнце.

Открываются в Лиозно и фотоателье, и парикмахерская. Был даже свой часовой мастер, который целыми днями сидел в маленькой мастерской и, глядя через лупу, зажатую между бровью и щекой, ковырялся в часах. Часы висели у него на всех стенах, звонили и куковали.

В городе один за другим появляются механизированные производства. За железной дорогой строят льнокомбинат. Он выпускает и грубую, для половиков, и тонкую льняную ткань, из которой шьют постельное белье, одежду и другие изделия.

Сооружается довольно сложное производство – волночистка, где грязную, спутанную овечью шерсть отмывают, прочесывают, превращают в шерстяную вату, или кудель, как она называлась. Эта кудель была недорогой, и ее покупали мастерицы, которые затем пряли из нее шерстяную нить, толстую и тонкую; это уже зависело от умения прядильщицы, а потом вязали свитера, шапочки, шарфы, носки... На этом же производстве выпускали так называемый шерстяной фитиль, он стоил дороже, зато не нужно было особой квалификации, чтобы тоже прясть из него нить. На производстве имелись также прядильные и ткацкие машины, выпускающие весьма качественное шерстяное полотно. На крутящихся длинных станках делали шпагат из пеньки, веревки, отличного качества канаты для морских судов.

На построенной в городе маслобойне изготавливали масло из конопли. Конопляное семя немного поджаривали, потом клали под тяжелый каменный каток, который разминал это семя, и на специальном станке отжималось масло. То, что оставалось от масла, жмых, шло на корм коровам. В качестве движущей силы использовались лошади. Запряженные в жерди, они крутили эти станки.

Недалеко от пожарного депо располагалась Базарная площадь, где по воскресеньям проходили базары. Крестьяне привозили сюда со своих участков свежие продукты и продавали их прямо с телег, к которым были привязаны лошади. Тяжелая же продукция, зерно, например, продавалась при въезде в город. Здесь ее можно было купить оптом по более низкой цене. Чего только не было в лавках на Базарной площади: готовое платье и обувь, ткани и платки, кустарные поделки и многое другое. Продавцы выкладывали товар прямо на землю или на столики; купцы держали свои товары на складах.

Два раза в году в Лиозно проходили большие ярмарки, на которых можно было купить все – от чая и посуды до коров и лошадей. Ярмарки собирали столько народу, что даже пацаны с трудом пробирались сквозь толпу. Люди здесь не только торговали. Они выпивали, спорили, пели, плясали, обсуждали новости.

В начале сентября начиналась уборка картофеля. А затем один за другим шли религиозные праздники. Половина населения в Лиозно были евреи, остальные – русские, белорусы, немного поляков. На территории Лиозно и в близлежащих местечках действовали православные храмы, католический костел и синагоги, причем три из них находились в Школьном переулке, недалеко от Базарной площади.

В 1924 году организуется Лиозненский район, который объединил свыше 300 населенных пунктов и три местечка – Лиозно, Колышки и Добромысли с преимущественно еврейским населением. В Колышках все делопроизводство и все собрания проходили на языке идиш. Языками общения были белорусский, идиш, польский и русский.

Семья моего прадеда Залмана Эфроса ничем, собственно, не отличалась от других семей местечка. Жили они сначала в Бешенковичах, в 40 километрах к западу от Витебска. Но когда в начале 1918 года в Белоруссии начались еврейские погромы, семья прадеда переехала в Лиозно.

Старшим сыном моего прадеда Залмана и его жены Эйгеле был Моисей – мой дед. У него было девять детей. У следующего сына Залмана было четверо детей, как и у Раси; Зелик имел двух детей, Элька – шестерых, Хася – одного ребенка. Короче говоря, внуков у прабабушки, на зависть соседям, было аж 26. И всем находился кусок хлеба, и все получили образование. В последующих поколениях все резко пошло на убыль. У дедушки Моисея было уже всего трое внуков: я и мои двоюродные брат и сестра.

Прабабушку мою, мамину бабушку, звали Эйгеле. Я думаю, что в честь нее меня и назвали Эллой, а не в честь популярной американской киноактрисы, как говорила мне мама, чтобы скрыть тот факт, что они следовали еврейским традициям. Согласно этим традициям, имена детям давались в память о родственниках, ушедших в мир иной, чтобы они звучали в речи живущих. Так в еврейских семьях веками сохранялись библейские имена. Имя Элла не было распространенным в еврейской среде, просто это было переделанное певучее имя – Эйгеле.

Мой дедушка Моисей имел деревянный дом недалеко от Адаменского яблоневого сада. Дом стоял на широкой Вокзальной улице. В те времена если уж улица называлась Вокзальной, то по этой улице обязательно можно было придти на вокзал; если называлась Пожарной, то на ней непременно находилась пожарная команда; на Гончарной улице когда-то жили гончары...

Лиозно. Река Мошна.

Рядом с дедушкиным домом находилось двухэтажное здание народного суда, а метрах в двухстах от дома Вокзальная улица пересекалась дорогой, связывающей Витебск со Смоленском.

Дом деда был большой, ведь в нем росли девять детей. Окна дома смотрели в сад. Всюду цвел пахучий жасмин, и его цветущие ветки заглядывали даже в спальни. В саду было много фруктовых деревьев. Яблони, сливы, вишни наполняли сад ароматом. Моя мама, уже позднее, живя в городе, когда приносила молоко из магазина, всегда вспоминала о том, что их корова давала очень вкусное молоко, которое пахло яблоками. Яблок поспевало так много, что и на корову хватало. Кусты садовых ягод – малины, черной смородины, крыжовника – составляли зеленый забор. За домом находился огород, и все овощи, картошка и ароматная клубника были свои.

Только пройдя сад, можно было попасть в дом. При входе находилась большая кухня с побеленной русской печкой. Бабушка готовила на ней еду в чугунках. Питалась семья очень вкусно: разваристая ароматная картошка, гречневая каша, суп-лапша или куриный бульон. Всего и не перечислишь. Особенно вкусными были блюда с медом: редька в меду, круглые шарики из теста в меду, так называемые тейглах.

Каждое воскресенье по центральной улице проезжали крестьянские телеги, груженые товаром. Это крестьяне везли свои продукты на базар. Знакомые крестьяне обычно останавливались у бабушкиного дома. Выходила бабушка и покупала у них яйца, творог, сметану.

За огородом был спуск к реке Мошне. Река была очень близко от дома. Мама рассказывала мне, что ее обязанностью в семье была стирка. Не та, что сегодня, в стиральной машине со стиральным порошком, а на речке, вручную. А в зимнее время – холодно, руки уже красные от мороза, пальцы почти не гнутся, а ты бьешь белье вальком и полощешь его в проруби. Летом, когда вода становилась теплой, в речке купались. А за питьевой водой ходили довольно далеко к колодцу.

Старики носили простую одежду. У бабушки – сарафан, юбка ситцевая, на ногах – тапочки. Прическа тоже была простая – волосы зачесаны гладко, без пробора, а сзади уложены пучком. На праздники она надевала платье, чаще всего ситцевое. У дедушки был вполне современный костюм с галстуком.

По воскресеньям бабушка с дедушкой выходили на центральную улицу, садились на лавочку и вели разговоры с соседями. Вокруг – деревянные домики с геранью на окнах, покосившиеся заборы, заросшие крапивой и полынью кривые улочки, никогда не знавшие асфальта. Мимо прогуливаются женщины, идет скрипач, у забора беседует раввин с местным извозчиком, или, как его называли в те времена, балаголой, дети играют в лапту, в волейбол, прыгают через скакалку.

Так мне рассказывала про этот дом и жизнь его обитателей моя тетя Зинаида Самойловна Рояк – двоюродная сестра моей мамы. Она часто девочкой проводила лето у моей бабушки.

Лиозно было знаменито двумя событиями.

Во-первых, в Лиозно большую часть детства и юности провел у дедушки с бабушкой, будущий всемирно известный художник Марк Шагал. Это, безусловно, отложилось на его творчестве. Среди работ Шагала – «Дом в местечке Лиозно» (Государственная Третьяковская галерея, Москва). На картине – двухэтажный деревянный дом с кирпичным основанием. Справа, над покосившимся входом, вывеска: «Парикмахеръ. Шагалъ». Еще одна картина называется «Парикмахерская», на ней изображен се интерьер. Парикмахерская принадлежала брату отца Шагала.

Во-вторых, в Лиозно в 1745 году родился ребе Шнеур-Залман (Алтер Ребе), создатель философского учения ХАБАД. Сущность этого учения раскрывает его главная книга под названием «Тания» – краткий свод философской системы ХАБАДа. Это священный текст для последователей ХАБАДа; книга переведена на многие языки, изучается евреями во всем мире. Преемниками этого ребе стали впоследствии всемирно известные любавичские ребе.

О встрече с одним из любавичских ребе рассказал мне Семен Цинерсон. Когда мальчику исполнилось 13 лет, возраст бар-мицвы, отец повез его к этому ребе. Жил он примерно в 25 километрах от Лиозно. Мальчик очень волновался. Он прочел ребе специальную молитву и спел еврейскую местечковую песенку на идиш. Семен до сих пор помнит слова этой песенки:

Учитель говорит своему ученику: Горит огонек в печи, в доме жарко,
Ребе учит маленьких детей
Первой и второй букве алфавита.
Скажи ты мне, малыш, повтори еще раз,
Что мы сейчас учили?
Скажи еще один раз и еще раз, повтори вот эти буквы.
Когда вы, дети, станете взрослыми,
Вы поймете, сколько слез пролито в этих буквах.

Навсегда запомнились Семену и удивительно красивые глаза, и седая борода ребе, благословившего его.

Однако вернемся к истории Лиозно. В середине 1930-х годов в Белоруссии начинается объявленная государством антирелигиозная кампания и борьба с безграмотностью. Синагогальные здания изымают в собственность государства и переоборудуют в клубы, театры, школы, складские помещения. Религиозная жизнь еще продолжается, но только в частных домах. В Лиозно, например, верующие евреи молились в небольшом бревенчатом доме, принадлежавшем семье Черняковых. Это по рассказу Сарры Бобровой (Свердлиной), которая жила в Лиозно и подружилась с моей тетей Зиной Рояк.

Самые страшные дни в местечке наступают во время немецкой оккупации.

…Война началась, когда мне еще не было трех лет. В мае 1941 года меня и моего двухлетнего двоюродного брата родители отвезли на дачу к бабушке в местечко Лиозно.

Когда к Лиозно стали подходить немецкие войска, многие из жителей не хотели верить в то, что немцы будут уничтожать евреев, и поэтому не спешили эвакуироваться, а вернее, бежать. Но за день до прихода немцев в Лиозно что-то заставило мою бабушку, хотя и была она уже очень старой, схватить двух внуков и бежать с ними на вокзал. Нам повезло: нас подобрал воинский эшелон частей Красной Армии, которые в товарных вагонах спешно покидали местечко. В мирное время эти вагоны использовались для перевозки скота. Сейчас эшелон был полон раненых, их увозили в глубь страны. Под бомбами, без вещей, бабушка с двумя внуками в последнюю минуту попала в этот поезд. А евреев поселка Лиозно немцы расстреляли! Я узнала об этом тоже из рассказов моей тети Зины Рояк. Страшно подумать: ведь и мы могли бы быть в той же могиле, но бабушка, Бася Берковна Эфрос, спасла нас.

Куда шел состав, мы не знали. Да это нам было все равно, лишь бы он вез нас поскорее и подальше от войны. Конечно, мы, малыши, были развлечением для раненых солдат. Нас подкармливали, с нами играли, нам весело стучали на стыках колеса: мы едем, едем, едем! Нас везет настоящий поезд! Солдаты стреляют из винтовок прямо в небо!

В стене нашей «теплушки» было выбито несколько досок. Под Великими Луками немцы бомбили наш эшелон. В соседний вагон попала бомба. Резкий удар – люди, предметы летят кувырком. Нам повезло, нас не задело.

Ехали мы очень долго, наверное, месяц. Нас привезли в Сибирь в поселок Чекист, под Томском. Зима 1941 года была суровой и снежной. Частые снегопады засыпали снегом одноэтажные деревянные дома до самых крыш. Мы голодали, болели дизентерией, страшно мерзли.

Я не знаю, жила ли мама с нами в этом поселке, но где-то рядом была точно, потому что завод ее, выпускавший только военную продукцию, эвакуировали в эти места. Мама продолжала заведовать аналитической лабораторией, и весь запас спирта, который шел на изготовление продукции на заводе, был в ее распоряжении. За спирт можно было получить отпуск, купить продукты и одежду, вызволить своих родных. Он был как разменная монета, только ценился гораздо дороже. Ключ от комнаты, где держали спирт, поручили хранить маме, и не ошиблись. Ни капли спирта мама не использовала в своих личных целях. А могла ведь многих и многое купить, достать. Я, к сожалению, не помню, как мы жили в то время, маленькая была, а потом не интересовалась. Помню только, как в свой выходной мама брала корзинку и, не боясь, уходила на несколько часов в лес, в тайгу, и возвращалась с грибами. Помню, что делала она очень вкусные картофельные оладьи и вкусно жарила грибы.

Когда в 1945 году мы возвращались домой, мама сделала фотографию на память, не свою, конечно, а мою. В большом, на вырост, теплом сером свитере, связанном вручную, сидит девочка, положив голову на руки, и смотрит на мир большими карими глазами. Впереди у девочки вся жизнь.

Лиозно. Адаменки.

…Уже 17 июля 1941 года немцы захватили Лиозно.

Оккупанты сразу установили свои порядки. Начала работать полицейская управа. Все мужское население Лиозно от 15 лет и старше, было переписано полицаями. На второй день оккупации все еврейские дома были помечены крестами. Территория передвижения для евреев была ограничена. Местному населению запрещалось укрывать евреев, за нарушение приказа – расстрел. Не оказывалось никакой медицинской помощи, больных сыпным тифом фашисты сразу расстреливали. С наступлением темноты был установлен комендантский час.

Начались грабежи и убийства мирных жителей. В первую очередь массовому истреблению было подвергнуто еврейское население. Евреев обязали носить на левом рукаве повязку с шестиконечной звездой Давида – символом иудаизма, а на правом – желтый круг. Все, кто отказывался носить эти знаки, уничтожались. Каждый день мужчин-евреев гоняли под охраной на тяжелейшие работы, им не платили, их не кормили. По приказу коменданта евреев периодически расстреливали или вешали. В центре города построили виселицу, к которой во время казни сгоняли все население. Для устрашения тела казненных неделю не позволяли снимать с виселицы и хоронить.

В октябре или в декабре 1941 года, был разорван, проложенный по земле немецкий телефонный провод. В наказание за это немцы арестовали семь молодых евреев и опустили их в прорубь, потом их вытащили и опять опустили и погружали их в воду до тех пор, пока они не превратились в замершие статуи.

23 февраля 1942 года, в день Красной Армии, советские войска бомбили узловой железнодорожный пункт Лиозно. А 24 февраля эсэсовцы приказали расстрелять евреев.

О событиях этих дней я узнала из рассказа свидетельницы этого ужаса, чудом спасшейся Ольги-Эйги Авидон, женщины, можно сказать, фантастической судьбы.

Свое имя – Эйга, как записано в паспорте, она получила в честь прабабушки – Эйги Рискиной. В переводе это имя звучало как Ольга.

Девочка приехала погостить на лето к бабушке и дедушке. В это время началась война. Старики бросили хозяйство и с внучкой пешком прошли много километров, стараясь спастись от немцев. Но немцы их опередили, и им пришлось вернуться.

Многие дома уже были разрушены, и в каждой уцелевшей комнате ютилось по две семьи. И Рискины теперь жили с семьей сапожника, в которой были две взрослые дочери.

И вот однажды к ним прибежала соседская девушка. «Идет облава на евреев!» – закричала она. Все выскочили из дома, но полицейские с ружьями уже входили во двор. Тогда бабушка крикнула Оле на идиш: «Лэйф!» – «Беги!» И та, в чем была, метнулась из дома. Стоял морозный снежный февраль 1942 года. На Оле были пальтишко, бурочки, которые сшила ей бабушка, и вязаная шерстяная шапочка, да еще она успела накинуть на плечи полотенце. Выскочив со двора, она побежала в сторону деревни Адаменки.

«Куда бежишь, жидовка? Возвращайся назад!»– крикнул ей стоящий на дороге полицейский. Повернув обратно, девочка метнулась к лесу. На ее пути в лесу ей встретились трое немцев. Они шли, весело смеясь, и не обратили на Олю никакого внимания. Неизвестно, как добралась бы 10-летняя девочка до Адаменок, но, к счастью, в лесу она столкнулась с соседом-сапожником, и уже вместе они забрели в какую-то деревню и спрятались в сене в сарае. Однако именно в этот момент в сарай вошли его хозяйка с ребенком, и ребенок, увидев их, закричал: «Я сейчас немцам вас сдам, и они вас убьют!» Беглецам ничего не оставалось, как искать другое убежище. Им удалось укрыться в колхозном сарае, где они закопались в сено. Тут на них наткнулся местный мужик. «Ты нас не выдашь немцам?» – спросили они. «Я вас не видел», – ответил тот и ушел. Переночевав в этом сарае, утром они снова отправились в путь. Шли так быстро, что Оля то и дело отставала от своего спутника и просила его идти потише.

Наконец беглецы остановились в какой-то отдаленной деревне и решились войти в один из домов. Сапожник пообещал хозяйке починить всю обувь, если она накормит их, за что они и получили по стакану молока с хлебом. Вскоре сапожник ушел, пообещав Оле вернуться за ней. Оля прождала его два дня, пока соседи не предупредили хозяйку о том, что держать еврейскую девочку в доме опасно. Конечно, люди в селе были разные. Одна из соседок хвасталась, например, что она ходила в Лиозно на место расстрела, чтобы в еще не засыпанном рве чем-нибудь поживиться...

Оля поняла, что надо из этой деревни уходить. Она пошла в сторону Колышек. За день Оля прошла почти 20 километров и вдруг увидела мужчину с красной звездочкой на шапке. Он и направил девочку в сельсовет…

Сейчас Ольга-Эйга Львовна Авидон живет в Израиле.

Но вернемся в Лиозно тех дней. Гетто в городе Лиозно не было. Бургомистром города оккупанты назначили местного немца Лямпрехта, как оказалось, человека порядочного, который старался по возможности спасти местных жителей-евреев, предупреждая их об очередной облаве. Он шел на это, хотя сам подвергался большой опасности. Когда фашисты отступали из Лиозно, то предложили Лямпрехту уйти вместе с ними, чтобы он не попал в руки Красной Армии, но он остался в городе. Однако после ухода немцев Лямпрехта вместе с женой расстреляли местные полицейские.

Кровавым местом массового расстрела евреев в Лиозно стал Адаменский ров на окраине, около реки Мошна, у подножия Золотой горки.

До революции здесь находилось поместье господ Хлюстиных. В центре города они построили каменную крестообразную православную церковь с высоким золотым куполом и удивительно красивой колокольней с шестью колоколами, общим весом 63 пуда. О пожаре или другом несчастье в городе обычно оповещал самый большой колокол.

От Золотой горки начиналась роща, скорее похожая на большой парк. Почему так назвали горку, уже никто не помнит. Вспоминается только, как ранней весной дети бегали на горку собирать подснежники. Тенистые аллеи, декоративный кустарник, множество цветников, площадки с качелями и карусели стали местом отдыха жителей Лиозно.

Адаменский сад был непростой. Он занимал около 40 десятин. К нему была проложена железнодорожная ветка от основной дороги. Сад содержался в идеальном порядке: здесь работала бригада садовников во главе с главным садоводом, имеющим специальное образование. Сад был огорожен высоким забором, и постоянно охранялся, так что попасть в него было непросто. Для орошения сада использовали воду речки Мошна.

В саду росли фруктовые деревья. Особенно много было яблонь разных сортов. От их запаха даже кружилась голова. Больше всего славилась антоновка.

Когда поспевал урожай, яблоки с ветвей собирали исключительно бережно. К дереву приставляли лестницу, на нее взбирался человек и руками снимал каждое яблоко. Затем их обертывали в специальную бумагу, укладывали в ящики с опилками и вагонами отправляли в Москву. В Москве эти яблоки стоили дорого. Кроме яблок, в саду собирали груши, начиная от мелких и кончая бергамотами. Их тоже отправляли в Москву, но в небольших количествах, так как в дороге груши быстро портились.

Все население Лиозно принимало участие в сборе урожая. Дети тоже приходили в сад со своими корзинками, собирали те яблоки, которые падали с деревьев, и укладывали их в большие кучи. В дни сбора урожая жители города приезжали на лошадях, и за низкую цену могли набирать целую телегу яблок. Дома они сортировали их: самые лучшие клали на зиму на чердак, а остальные вместе с брусникой, которая была очень дешевой, закладывали в бочки, тоже на зиму.

После революции был создан совхоз «Адаменки». И многое пришло в упадок. Роща и горка поросли бурьяном.

В 1932 году, несмотря на протесты верующих, храм был закрыт, причем с большим трудом удалось снести купола, колокольню, разрушить иконостас. Имущество церкви было сожжено на площади. Крестьяне, проходя мимо развалин церкви, крестились и плевались, так как теперь место это было осквернено. Но разрушить полностью толстые стены храма не удалось, и он был переоборудован под Дом культуры, где устраивали вечера, концерты, показывали кинофильмы. Позднее, молодежь создала всевозможные кружки, возник духовой оркестр, ставили театрализованные постановки. Так был поставлен спектакль по пьесе Якуба Коласа, на премьеру которого был приглашен автор.

Летом, в дни отдыха, по реке плавали лодки, на которых играл оркестр, пел хор. Были в городе свои писатели, поэты, композиторы.

И вот такое прекрасное местечко Лиозно стало страшным местом расстрела евреев. В отчете Лиозненского райисполкома от 5 марта 1944 года сказано: «Гитлеровцы уничтожили всех мирных советских граждан еврейской национальности в городском поселке Лиозно, местечках Колышки и Добромысли». В слезах и крови, в стонах и проклятиях были расстреляны, задушены, замучены, растоптаны, погребены заживо многие сотни евреев из этих белорусских местечек.

…Советская армия освободила Лиозно 8 октября 1943 года силами войск Калининского фронта в ходе наступления на Витебском направлении. Жестокие бои проходили на территории местечка. Лиозно бомбили и обстреливали наступающие советские войска, немцы же цеплялись за берег речушки, за опушку леса, оказывая отчаянное сопротивление. Только через девять месяцев весь район был полностью освобожден от оккупантов. На куполе разрушенной церкви 8 октября 1943 года лейтенант комендантского взвода Кирилл Каныгаков водрузил красное победное знамя, возвестившее о начале освобождения многострадального белорусского народа.

Во взятии Лиозно участвовали 28-я гвардейская танковая бригада и 158-я стрелковая дивизия. За эту операцию в условиях немыслимой осенней распутицы, проведенную совместно с белорусскими партизанами и положившую начало освобождению Белоруссии, приказом Главнокомандующего Сталина этим и другим воинским подразделениям было присвоено наименование Лиозненских.

На территории района погибло более 27 тысяч воинов-освободителей. За подвиги, проявленные при освобождении Лиозно, шестнадцать солдат и офицеров, шесть из них посмертно, получили звание Героя Советского Союза.

Много горя принесли фашисты населению Лиозненского района. За время оккупации погиб каждый третий его житель, сотни людей были угнаны на рабский труд в Германию. На территории района было уничтожено 196 деревень, сожжено около пяти тысяч домов.

...Много о Лиозно я узнала гораздо позднее из рассказов двух его бывших жителей. Я познакомилась с ними совершенно случайно. Эти два человека – Борис Пукшанский и Исаак Циперсон (однофамилец, но не родственник Семена Циперсона) – бежали из Лиозно вместе при удивительных обстоятельствах в день расстрела евреев и затем с большим трудом перешли линию фронта.

Я расскажу об их необычных судьбах.

Борис Пукшанский родился в 1924 году. Он окончил семь классов еврейской школы, а когда эту школу ликвидировали, продолжил обучение в русской школе и окончил ее в 1941 году с «золотым» аттестатом. Медалей тогда не было, а такой аттестат давал ему возможность поступить без экзаменов в любой вуз, который он выберет. Успешно учился в школе и его младший брат Яков. Его сестра была студенткой Витебского педагогического института. Старший брат Бориса по совету моих дядей Семена и Шмеры, студентов к тому времени, поступил в Ленинградский технологический институт имени Ленсовета. Но не успел доучиться. Когда началась война, он, имея белый билет, то есть право не идти на фронт, ушел добровольцем в народное ополчение и в августе 1941 года погиб в боях за Ленинград.

Молодое поколение было уверено в неизбежности войны с фашизмом, и, тем не менее, для большинства сверстников Бориса начало войны, особенно ход первых операций, оказался совершенно неожиданным. 3 июля 1941 года по радио выступил Сталин. Он утверждал, что воины Красной Армии оказывают сильное сопротивление противнику, и главное в этой ситуации – не паниковать. Эвакуация семьи Пукшанских была запланирована на 5 июля, но в связи с тем, что «отменили панику», поезд, предназначенный для эвакуации мирного населения из Лиозно, тоже был отменен. Но уже через два дня в небе стали господствовать немецкие самолеты, и никто не оказывал им никакого сопротивления. Немецкие войска подошли к Витебску.

Семья Бориса предприняла попытку уйти на восток. Примерно неделю они мотались по лесам, прошли более 40 километров, но немцы продвигались быстрее и опередили их. Они вынуждены были вернуться в Лиозно, которое было захвачено немцами уже 17 июля.

В канун еврейского Нового Года Рош а Шана, осенью 1941 года, во время очередной облавы взяли заложников и десятерых из них расстреляли, в их числе был лиозненский раввин. А 24 февраля 1942 ода отца, мать, сестру и бабушку Бориса вместе со всеми расстреляли у рва Адаменского сада

В то утро Борис вместе со своим другом Исааком работал на шоссейной дороге Витебск – Смоленск, где они в карьерах добывали песок. К ним подошел дорожный мастер-белорус Королев. «Сегодня евреев увозят на расстрел», – сказал он. Этот мужественный и благородный поступок мастера спас их. Ведь немцы были примерно в полукилометре, и ничего не мешало ему доложить, что у него работают евреи. Парни бросили работу и скрытно пробрались в лес, а затем, двигаясь лесными тропами, миновали населенные пункты Понизовье и Демидов. Беглецам помогали партизаны. Под Колышками они встретили разведчиков-красноармейцев в белых маскировочных халатах, на лыжах; и они пошли за ними тоже на лыжах. Их союзником оказался лютый мороз, от которого немцы прятались в тепло по деревням. Пройдя примерно 50 километров, они приблизились к линии фронта.

Борис попал к партизанам. Он хотел мстить за гибель родных и настоял, чтобы его взяли добровольцем в армию, хотя ему было всего 17 лет. Он хорошо знал немецкий язык и был зачислен в штат разведчиков, действовавших во вражеских тылах совместно с партизанами. Вместе с товарищами по разведке он прошел с боями всю Белоруссию, Латвию, Литву, воевал в Восточной Пруссии, участвовал во взятии Тильзита и Кенигсберга и закончил войну в Германии. Он был трижды ранен и награжден двумя орденами Отечественной войны 1-й степени, орденом Отечественной войны 2-й степени, двумя орденами Красной Звезды и медалью «За отвагу» и множеством других медалей, в том числе «За оборону Москвы», «За взятие Кенигсберга», «За победу над Германией».

В 1946 году его демобилизовали. Борис приехал в Ленинград, поступил в кораблестроительный институт, а после окончания его стал морским инженером и занимался проектированием, постройкой и испытанием подводных лодок разного назначения, в том числе атомных и ракетных. Он был награжден орденами «Знак Почета» и «Дружба народов» и медалью «За трудовое отличие».

В Ленинграде он встретил своего младшего брата Якова, которого считал погибшим. Ведь когда Борис бежал с Исааком от немцев, Яков находился в лиозненском гетто, и его должны были расстрелять. Ему было всего 12 лет. Но мальчику помогли выбраться из гетто и спрятали у русской женщины Зины Поповой, а потом он ушел к партизанам. Партизаны помогли ему переправиться в тыл. В Сибири, в районе Иркутска, мальчика нашла его двоюродная сестра, эвакуированная туда из Ленинграда, и взяла его в семью, имея уже своих двух детей. Яков стал работать на заводе. После окончания войны семья сестры вместе с Яковом возвратилась в Ленинград, и тогда Борис встретился с братом.

Лиозно.

Война унесла жизни многих родственников Бориса: около 30 человек погибли в гетто, кто-то погиб в боях, некоторые вернулись с войны инвалидами.

По-другому сложилась судьба Исаака Циперсона.

Дом Исаака находился на Колышанской улице, переименованной в Комсомольскую, метрах в ста от Вокзальной улицы, где был дом моего деда. Отец Исаака был извозчиком, мать растила детей.

Исаак родился 10 февраля 1921 года, окончил семь классов еврейской школы, потом учился в белорусской, а затем в русской школе.

К моменту начала войны он был комсомольцем, занимался разными видами спорта: был и боксером, и лыжником, и велосипедистом. Война застала его во время велосипедного пробега.

Мать и отца Исаака расстреляли в Адаменском рву. Сестре удалось на ходу выскочить из грузовика, но полицейский поймал ее, вывернул руку и застрелил.

После побега вместе с Борисом Пукшанским Исаак с невероятными трудностями добрался до своих родственников в Свердловске. Но его, похожего на скелет, без документов, арестовала армейская контрразведка: им было подозрительно, что он, еврей, спасся и не служит в армии. После проверки его отпустили, и он устроился слесарем на завод. Но на него написали донос в НКВД, что он якобы плохо высказывается о Красной Армии, говорит, что солдаты отступают беспорядочно, что они плохо вооружены. И его опять арестовали, предъявив обвинение по 58-й статье за антисоветскую пропаганду. На допросы его вызывали ночью, держали у стенки стоя, а спать не давали, мучили бессонницей, брали измором, угрожали пистолетом, требуя признания. Следователь говорил ему: «Все равно подпишешь протокол, у нас все подписывают». Но Исаак признаний не делал и отказывался подписывать обвинительное заключение. Его сажали в камеру к уголовникам, которые его избивали до потери сознания, а затем, чтобы он очнулся, обливали холодной водой; то помещали в камеру смертников, где его искусали крысы. В итоге его приговорили к восьми годам лишения свободы за антисоветскую пропаганду.

Исаак попал в тайгу на лесоповал, заболел туберкулезом, по настоянию начальника медсанчасти его определили в похоронную команду. В тайге ежедневно умирало 20-30 человек. Но все-таки здесь была возможность сохранить свою жизнь.

Два брата Исаака были военнослужащими. Старший брат служил во фронтовой контрразведке. Когда Исаака арестовали, начальник вызвал его и потребовал отказаться от брата – врага народа. И под угрозой ареста брат отказался от него. Перед смертью, через много лет после окончания войны, он повинился в этом перед Исааком.

Второй брат окончил физико-математический факультет Московского педагогического института. В 1939 году он был взят в армию, на фронте получил тяжелое ранение в челюсть, с которым попал в госпиталь. КГБ уже следил за ним и перехватывал письма Исаака к нему. Брат пролежал в госпитале всего 10 дней. Дальнейшая судьба его неизвестна. Исаак предполагает, что этот брат не отказался от него и был за это расстрелян.

Исаака освободили в 1944 году. 23 февраля 1967 года Свердловским облсудом полностью реабилитирован.. Справка КГБ: «По архивным материалам УКГБ РСФСР по Свердловской области, Циперсон Исаак Залманович, 1921 г. р., уроженец гор. Лиозно Витебской области, находился на оккупированной немцами территории с 17 июля 1941 по 24 февраля 1942 года, бежал на территорию, занятую советскими войсками. Его отец, мать, сестра и другие близкие родственники расстреляны немцами за национальную принадлежность к евреям. В 1943 году органами НКВД Циперсон И. 3. был репрессирован к 8 годам ИТЛ за проведение «антисоветской агитации».

О реабилитации он узнал только в 1992 году. В течение 50 лет он считался «врагом народа», и поэтому его никуда не брали на работу.

Местечки Витебской области

Витебск• Альбрехтово• Бабиновичи• Бабыничи• Баево• Барань• Бегомль• Бешенковичи• Богушевск• Борковичи• Боровуха• Бочейково• Браслав• Бычиха• Верхнедвинск• Ветрино• Видзы• Волколата• Волынцы• Вороничи• Воропаево• Глубокое• Гомель• Городок• Дисна• Добромысли• Докшицы• Дрисвяты• Друя• Дубровно• Дуниловичи• Езерище• Жары• Зябки• Камаи• Камень• Колышки• Копысь• Коханово• Краснолуки• Краснополье• Кубличи• Лепель• Лиозно• Лужки• Лукомль• Лынтупы• Любавичи• Ляды• Миоры• Оболь• Обольцы• Орша• Освея• Осинторф• Островно• Парафьяново• Плисса• Подсвилье• Полоцк• Прозороки• Росица• Россоны• Сенно• Сиротино• Славени• Славное• Слобода• Смольяны• Сокорово• Сураж• Толочин• Труды• Улла• Ушачи• Цураки• Чашники• Черея• Шарковщина• Шумилино• Юховичи• Яновичи

Главная

Новые публикации

Контакты

Фотоальбом

Карта сайта

Витебская область

Могилевская область

Минская область

Гомельская область