Поиск по сайту

Аркадий Шульман

ВОСПОМИНАНИЯ О БОЛЬШОЙ СЕМЬЕ

В памяти этих людей, война – это мамины и бабушки слезы; тревожное ожидание почтальона, что принесет он: письмо или похоронку; мечты, когда-нибудь поесть досыта, рассказы о довоенном времени, звучавшие как сказки.

Дети войны – родители сумели спасти их от пуль и снарядов, вывезли в теплушках за Волгу, на Урал, в Сибирь. Но и они хлебнули военного горя.

Я беседовал с Евгенией (Гени-Фрейды) Лейбовной Файтельсон, она рассказывала мне о своем военном детстве.

– Я родилась в 1932 году в Сенно. Жили там до 1940 года. Отец Лейб Гиршевич Файтельсон работал на железной дороге. Сначала отца перевели на станцию Бурбино, это Сенненский район, а потом – в Витебск. В Витебске мы купили дом на 10-й Полоцкой улице, но пожить там не успели. Началась война.

Отец из большой семьи. У них было пятеро детей: две сестры и три брата. Лейб был старший. Он учился в школе, когда в Сенно открыли железнодорожную станцию. Через местечко прошла железная дорога. Наш родственник Зевин, двоюродный брат деда, участвовал в железнодорожном строительстве. И он посодействовал, чтобы отца взяли на работу учеником машиниста.

Однажды папа взял нас на паровоз, в кабину машиниста. Мы ехали в Витебск. Я хотела все рычаги потрогать, а он не разрешал.

Деда по отцу я хорошо помню. У деда был большой дом на две половины, в одной мы жили, в другой – дед с бабой и их дочь. Мы жили в еврейском районе Сенно, на Голынке. У Файтельсона была лавка на Голынке. Он был из состоятельных людей. В лавке торговали сбруей для лошадей, другими товарами – все, что могло понадобиться, на что был спрос в местечке. И конфеты там были.

Бабушка Эстер была домохозяйка. Она сама из маленькой деревни, расположенной недалеко от Сенно.

Помню, бабушка посылала меня в лавку, чтобы я относила деда покушать. И говорила при этом: «Иди, только смотри, никуда не лезь, ничего не трогай. Если папа узнает, что ты мешала деду – накажет тебя». Я послушно отвечала: «Ничего не буду трогать». Прихожу лавку и говорю: «Дед, если хочешь, чтобы я тебя накормила, дай мне конфетку». Он мне всегда конфету давал. Поест дед, я кастрюлю заберу и начинаю деда расспрашивать: «А что это?», «Что это?», «Что то?». Он ответ на несколько вопросов, а потом говорит: «Уходи скорей, видишь люди в магазин пришли». Я возвращаюсь домой и дразнюсь с бабушкой: «Видишь, а мне дед все равно конфету дал». Дед и до революции работал в магазине, и во время НЭПа, и потом – до самой войны. Правда, думаю, когда ликвидировали частную собственность, дед стал не хозяином магазина, а его заведующим.

У меня брат был младший. У папы с мамой было пятеро детей. Я предпоследняя, а брат Гриша с 1939 года. Дед очень болел, когда он родился. Отец пришел и сказал: «Назовем в честь». Дед вскоре выздоровел. Я все время Гришу дразнила: «Тебя назвали в честь деда, дед выздоровел, а ты – помрешь». Он на меня очень злился.

Помню, если я капризничала, мама рассказывала об этом папе. А тот говорил мне: «Я сейчас пойду к деду, возьму сбрую, и надену на тебя. Будешь сидеть дома в этой сбруе». Я не знала, что такое сбруя, и так боялась ее, что помилуй бог. Уже когда мы уехали из Сенно, перед самой войной, я спросила у папы: «Что такое сбруя?» Он мне сказал: «Это хомут. Видела, у деда на стене в лавке висели? Этот хомут одевают на лошадей. Вот такой хомут я одену на тебя, если ты не будешь слушаться».

Дед с бабушкой говорили на идиш. Но при нас, внуках, иногда уже переходили на русский язык. Мама с папой тоже большей частью говорили на идиш, но уже чаще переходили на русский. Моего старшего брата Шолома отправили учиться в Витебск, он ходил в еврейскую школу.

Дед с бабой были религиозные люди, особенно бабушка, и другая бабушка, по маминой линии, тоже. Я не помню сенненской синагоги, но хорошо помню молитвенный дом, в котором они собирались. Мы, дети, бегали туда смотреть.

У нас в доме женщина работала – помогала маме и бабушке по хозяйству. Русская. У него было трое детей, а муж утонул в озере. Я дружила с ее детьми. Мы бегали к молитвенному дому, и подглядывали в окна, как люди молились.

Лавка, деда Фойтельсона, и кузница, в которой работал мамин отец Гуткин, по субботам были закрыты.

Деда Гуткина звали Лейба, бабушку – Люба. Кузня тоже находилась на Голынке, на берегу озера. К озеру был протянут шланг, и по нему в кузню поступала вода. Мы ногой становились на шланг и перекрывали воду. Дед выглядывал в окошко и ругался на нас по-еврейски. В кузне у деда работал мой брат Шолом, он надувал меха, а когда он уехал в Витебск учиться. Дед взял двоих помощников. Одного нашего родственника, и русского парня. До самой войны он в кузне работал.

Я часто прибегала в кузню. Мне нравилось смотреть, когда приводили лошадей и подковывали их. Я говорила деду: «Дед сделай мне такую подкову, а то у меня обувь быстро рвется». Он обычно отвечал мне: «тебе подкова на язык нужна». Назавтра папа уже все знал. Строго у меня спрашивал: «Ты воду перекрыла?» – «Нет, не я». – «Ты подкову просила сделать? Куда он тебе ее приделает?» – «На язык…».

У Гуткиных было четверо детей. Моя мама Эстер самая старшая. Сначала Гуткины жили в маленьком домике. А потом построили себе побольше. Люди думали стоят на века, дети будут жить, внуки, правнуки…

Когда я в субботу приходила к Гуткиным, баба у меня сразу спрашивала: «Ты свинину ела?». Я отвечала: «Нет, не ела» – «Все равно, иди, вымой руки». Меня в дом в субботу не пускали, если я не помою руки.

Перед Песахом помню, как на лошади приезжал дед Файтельсон и привозил в белой наволочке мацу. Он говорил маме: «Привет тебе сестра передала». Значит, мацу пекли у маминой сестры. Перед праздником специальную посуда доставали. Приходили в дом русские мужчина и женщина и все-все убирали: мыли, чистили, красили. Помню. Что остававшийся в доме хлеб я относила, чтобы накормить голубей.

На Пурим пекли булки с маком – гоменташи. Мы, бывало, придем со старшей сестрой Машей, она возьмет со стола гоменташ, а я его в передник спрячу. Бабушка спрашивает: «Что вы копаетесь возле стола? Взяли гоменташи?». А я: «Нет, мы ничего не брали». Помню. Дома на праздники и в субботу всегда была рыба. Ее ловили в нашем озере. И рыбаки по домам разносили улов. Однажды зимой пришел замерзший рыбак, и мама его пригласила в дом, пить чай, чтобы он согрелся. Делали фаршированную рыбу, заливную, клецки. Бабушка Гуткина делала очень вкусные клецки. Бывало, приду к ней, она положит в две баночки клецки и говорит: «Это передай бабе, а это – возьми себе. Только пальцами в банку не лазь. Я посчитала, знаю, сколько клецок положила», – предупреждала она.

У нас дома была большая печка, и большая лежанка на ней. Когда наказывали, меня на эту лежанку отправляли.

Мама окончила курсы медсестер, но она нигде не работала. Правда, если нужна была срочная помощь, за ней прибегали, помню, однажды, она принимала роды. Смотрела за домом, за детьми. Отец на железной дороге хорошо зарабатывал, и про нашу семью говорили: «Лейбины – богатые люди».

22 июня 1941 года мы были у тети, папиной сестры на дне рождения. Отец был на работе. Он пришел, вызвал маму на коридор и что-то ей сказал. Она вернулась вся в слезах. Все стали расспрашивать, что случилось? Сказали: война.

Папа в первые же дни решил, что надо эвакуироваться. Для семей железнодорожников давали оборудованные теплушки, и можно было уехать из Витебска. Папа предлагал всем родственникам.

Но большинство родственников сказали: «Нет. Мы поедем в Сенно». Дети Файтельсона и Гуткина съехались в местечко из Витебска, Минска, Гродно. Говорили, что местечки и деревни бомбить не будут. И в деревнях евреев трогать не станут.

Уехали в эвакуацию и оказались прозорливыми только наша семья и семья сестры отца. Мы сели в теплушку, там стоял бурак – печка такая. Она все время топилась, несмотря на то, что было лето. Мне нравилось подкидывать в огонь щепки. Мы приехали в Татарскую АССР, в город Багульма. В Витебске я окончила первый класс школы. А там снова пошла в первый класс. Отец оставался в Витебске и занимался эвакуацией оборудования железнодорожной станции. Здесь же оставался и муж сестры отца.

От папы не было ни писем, ни каких весточек. Все годы войны мы ждали, но он не отзывался, хотя надежда у нас оставалась. Думали, что не знает адреса, не может найти нас. В 1945 году, когда вернулись из эвакуации в Витебск, стали разыскивать отца. Делали запросы, и только в 1948 году нам пришло извещение из военкомата, что старший лейтенант железнодорожных войск Файтельсон Лейб Гиршевич пропал без вести. В годы войны мы за него не получали никакого пособия, когда пришло извещения нам стали выплачивать деньги на детей.

Мама работала. Моя тетя Люба была врач, работала в Татарии в больнице, но не врачом, а медсестрой. И мою маму она устроила в больницу нянечкой. Мама мыла, убирала. Сестра Маша работала в колхозе учетчицей. Я с братом училась в школе. Нам выделили дом, и мы все вместе жили. Корову нам дали. Маша меня учила ее доить, но у меня не получалось, молоко все время лилось в рукав. Я закатывала рукава, а у меня все равно по руке текло. Моих двоюродных братьев, с которыми мы эвакуировались, вскоре из Татарии забрали в армию. Они прошли всю войну и вернулись домой. Один в Витебске работал на железной дороге, другой – живет сейчас в Израиле.

В 1945 году мы первыми из витеблян, которые были с нами в эвакуации, вернулись домой. А в Багульме было много витебских семей железнодорожников.

Приехали в Витебск, пришли на место своего дома, а его нет – сгорел. Слава богу тетин дом остался невредимым, в нем жила какая-то семья. Но довоенные соседи сказали: «Вернулись хозяева» и у нас были документы и тех жильцов выселили. Уезжая, они забрали даже нашу мебель.

После войны два раза ездили в Сенно, и с сестрой, и со старшим братом, когда он вернулся с фронта. Думали, что-нибудь узнаем. Никто и ничего нам не рассказал. Ров расстрельный закопали уже. Кто-то говорил, что родственников расстреляли, другие утверждали, что в наш дом попала бомба.

Я ходила после войны в школу.

Вспоминается, как в одном доме возле Полоцкого рынка в послевоенные годы пекли мацу. Там жили Басевичи. Моя тетя ходила туда месить тесто. Взяла меня с собой, чтобы я его раскатывала. У меня это хорошо получалось. Потом я стала придумывать, как делать эту работу быстрее и лучше. А есть правило, и по-другому делать нельзя. Я стала раскатывать лист с разных сторон. Сначала никто не видел, а потом заметили и говорят: «Что ты делаешь? Разве так можно? Так нельзя». Я отвечаю: «Какая разница?». И продолжаю по-своему. Ко мне подошли и по рукам стукнули. Сказали: «Лист, что не так раскатала, спеки и отдать ей. Пускай брату отнесет». Я обиделась, кинула все и побежала домой. Назавтра ко мне пришли и попросили прощения. Говорят: «Иди, катай, только делай все, как надо».

Сестра вскоре стала работать секретарем-машинисткой в облисполкоме, а потом – в облпроекте. Мама какое-то время после войны работала в швейной артели «Вперед», потом заболела и ушла с работы. Я тоже пошла работать в артель «Вперед». Там организовали вскоре духовой оркестр, я играла на барабане и на басу. Оркестр мне очень нравился. На параде мы шли впереди всех. Рядом с военным оркестром. Нам давали пропуска: в «Парк Фрунзе», в «Парк Ленина», в кинотеатр «Спартак». Оркестром руководили Гуткин, однофамилец моих родственников. Потом появился танцевальный ансамбль Иоффика, я и в него записалась. Была очень активной. Но по-прежнему работала в артели, шила зимние шапки.

Потом я вышла замуж. Появилось двое детей. Я перешла работать на завод «Монолит». Ушла раньше на пенсию, и еще 17 лет работала в детском садике. Дочки: одна в Витебске, другая – в Израиле.

Местечки Витебской области

Витебск• Альбрехтово• Бабиновичи• Бабыничи• Баево• Барань• Бегомль• Бешенковичи• Богушевск• Борковичи• Боровуха• Бочейково• Браслав• Бычиха• Верхнедвинск• Ветрино• Видзы• Волколата• Волынцы• Вороничи• Воропаево• Глубокое• Гомель• Городок• Дисна• Добромысли• Докшицы• Дрисвяты• Друя• Дубровно• Дуниловичи• Езерище• Жары• Зябки• Камаи• Камень• Колышки• Копысь• Коханово• Краснолуки• Краснополье• Кубличи• Лепель• Лиозно• Лужки• Лукомль• Лынтупы• Любавичи• Ляды• Миоры• Оболь• Обольцы• Орша• Освея• Осинторф• Островно• Парафьяново• Плисса• Подсвилье• Полоцк• Прозороки• Росица• Россоны• Сенно• Сиротино• Славени• Славное• Слобода• Смольяны• Сокорово• Сураж• Толочин• Труды• Улла• Ушачи• Цураки• Чашники• Черея• Шарковщина• Шумилино• Юховичи• Яновичи

Главная

Новые публикации

Контакты

Фотоальбом

Карта сайта

Витебская область

Могилевская область

Минская область

Гомельская область