Поиск по сайту

 RUS  |   ENG 

Воспоминания Лейбы Буянского

Владимир Полыковский
«СЛУЖЕНИЕ ЛЮДЯМ»

Татьяна Филипповская
«НАШ СОЦИОКОД – ЛЮБОВЬ»

Г. Койфман
«БОЕЦ РАЗВЕДРОТЫ»

Цейта Серебро
«ПРИСНИСЬ МНЕ ЧТО-НИБУДЬ ХОРОШЕЕ»

Аркадий Шульман
«ВОСПОМИНАНИЯ О БОЛЬШОЙ СЕМЬЕ»

Зинаида Перлина
«СМОТРЮ НА СТАРЫЕ ФОТОГРАФИИ»

Татьяна Буракова
«КАК ИСТРЕБЛЯЛИ СЕННЕНСКОЕ ГЕТТО»

Аркадий Шульман
«ШЛЕМА МЕЛЬЦИН – ПОСЛЕДНИЙ ЕВРЕЙ С СЕННЕНСКОЙ ГОЛЫНКИ»

Аркадий Шульман
«СЕННО Я ВСПОМИНАЮ ЧАСТО…»

Аркадий Шульман
«АБА ГИРШЕВИЧ – СЫН ГИРШИ АБЕЛЕВИЧА, ВНУК – АБЫ ГИРШЕВИЧА…»

Михаил Гершман
«СЕМЕЙНЫЙ АЛЬБОМ»

РОЗЫСК РОДСТВЕННИКОВ

Аркадий Шульман
«ПОСЛЕДНЯЯ ОСТАНОВКА»

Евгений Эпштейн
«МАСА ШОРАШИМ - ПОЕЗДКА ПО БЕЛАРУСИ»


НАШ СОЦИОКОД – ЛЮБОВЬ

Во всем виновата случайность? Думаю, что нет… Есть нечто высшее в нашей жизни, что ведет, направляет, предопределяет… Прежде всего, это – социокод семьи – тот социальный, культурный, генетический потенциал, который несет в себе каждый из нас. В моем случае это мог быть просто высший запрос от других поколений. Для меня – поколения прадедов: вспомни, узнай, посмотри внимательнее, перепроживи…

Моисей Лозинский. Бэла Лозинская (Кипнис).
Моисей Лозинский и Бэла Лозинская (Кипнис).

Мои прадеды – Моисей и Бэла Лозинские, их сын Семен, дочь Ревекка, уничтоженные вместе с узниками гетто 31 декабря 1941 года под Сенно, по-новому вошли в мою уже вполне состоявшуюся взрослую жизнь и просто заставили иначе осознать – что же осталось в нас от них, что мы, в свою очередь, оставляем своим детям. И я поняла – любовь…

А начиналось это своеобразное духовное перерождение очень незатейливо полтора месяца назад, когда моя двоюродная сестра из Киева прислала мне очередное письмо по Интернету. В нем, непривычно коротком, была необычная просьба ко мне и моей родной сестре Ольге (Ольге Владимировне Лозинской – Румянцевой) срочно посмотреть на сайт Сенно. Аленка (Алла Георгиевна Лозинская – Любченко) писала, что прочла там какой-то материал и весь день не могла прийти в себя. Любопытство – естественное свойство любой женщины. И я нашла сайт "Голоса еврейских местечек" о Сенно…


Воспоминания Лейбы Буянского о рассказе Анатолия Ноткина:

В Сенно была аптека. В той аптеке был заведующий Лозинский. Перед приходом немцев он высказывался о том, что немцы – культурные люди, и опасаться их не следует. В семью заведующего аптекой приехали на лето семья сына из Минска: сын, двое детей и жена. У аптекаря была дочь Вета, в 1941 году училась в 8-ом или 9-ом классе. Немцы ее изнасиловали и убили. Гостивший у аптекаря сын Лозинский не ушел в гетто, основываясь на том, что жена у него русская. Однако к ним явились полицаи, чтобы забрать еврея Лозинского в гетто. И тогда жена Лозинского встала между мужем и полицейскими и закричала: «Не пущу, не отдам!» Было ясно, чем это окончится. И его, конечно, увели в гетто, во время этой трагедии, собравшиеся соседи шептали друг другу: «Спасайте детей. Вы его уже не спасете». А. Ноткин не знает, удалось ли спасти детей…


Детей спасти удалось: Леонора (Лена) и Регина (Иночка) вместе с их матерью Екатериной Парфеновной Лозинской добрались до партизан. Правда, за возможность этого ухода, как запомнил Жорик (Георгий Яковлевич Лозинский – младший внук Моисея и Бэлы от сына Якова), «их ободрали, как липку».


Из рассказа Лены (Леоноры Семеновны Лозинской – Михуткиной) моей дочери Анечке по телефону:

Нас должны были расстрелять. Но, когда узнали партизаны, то ночью выпустили только женщину с двумя детьми. Нас выпустили. До ареста жили в 20 километрах от Сенно в деревне Моргойцы. Мы пришли в деревню ночью к хозяйке. Она боялась открывать дверь: думала, что привидения, так как ей сказали, что нас уже расстреляли…

Шли по лесу к партизанам. Увидели убитую лошадь в болоте. Нам пришлось ее есть – сырое мясо. А дальше очень страшно вспоминать…

Я должна была нести лекарства к партизанам. На одной руке – маленькая Иночка (исполнился 1 год в сентябре 1941), в другой руке была корзинка. В корзинке лежали лекарства, сверху прикрытые зеленью. Было очень тяжело. Мама говорила: «Нас все равно убьют, но если расскажешь, где отряд, ты будешь предателем». И когда полиция спрашивала, я говорила, что ничего не знаю…


Характеристика

Дана настоящая учительнице Лозинской Екатерине Парфеновне в том, что она действительно в период оккупации немцами Сенненского района держала связь с партизанами. И, в частности, с отрядом имени Суворова. По ее инициативе в июне 1942 г. ушла в партизаны врач Н.Н. Грандо, которую она снабжала медикаментами. Врачи партизанского отряда имени Суворова Аня и Иофик систематически доставали необходимые лекарства у товарища Лозинской. Товарищем Лозинской был организован уход в партизаны рабочего совхоза Белицы Кликунец Евгения и тогда же были забраны в отряд имени Суворова 12 лошадей земского двора. Сведения, которые необходимы были для отряда, она доставляла аккуратно (приход немецких колонн в Белицы, Сенно, где находились посты, случай в лагере ею был предупрежден). Передача писем от партизан, распространение партизанской литературы была ее ежедневной работой, а также многим помогала партизанским семьям. За связь с партизанами она с детьми арестовывалась полицией.

Командир партизанского отряда Имени Суворова, бригады Леонова капитан Клячин.


Вот так… Жила в Сенно, думаю, с июля 1929 года необыкновенная семья. Необыкновенность ее, как мне кажется, была связана не только с особым расположением аптеки – в самом центре города, но и с успешной по советским меркам жизни.

Моисей Лозинский был женат на Бэле (думаю, это сокращенный вариант полного имени, удалось только узнать ее отчество – Самойловна или Самуиловна) Кипнис. Видимо, у семьи были какие-то родственники за границей, так как Лена помнит, что в Сенно приходили оттуда посылки. В последней оказались лакированные туфли, что десятилетняя девочка не могла, конечно же, забыть.

Итак – аптека, центр города…Большой дом, поделенный на две половины: формальную для аптеки и жилую – для семьи. Вокруг дома большой сад. За садом – речка.


Вспоминает мой отец. Для любимого деда Моисея – Вовка (Лозинский Владимир Яковлевич):

Мой папа в свой отпуск возил нас с мамой к своим родным в Сенно. Железная дорога была далеко от городка, поэтому дедушка посылал за нами подводу. Ехали в телеге, заваленной сеном. Места вдоль дороги запомнились мне необычно красивыми: во-первых – запахами цветущей гречихи и васильков, и ромашек вдоль дороги – медовый запах! Я его до сих пор помню. Помню двор (я его начертил схематично), помню, что вдоль двора – возле дома – росло много кустов ягоды, чем бабушка чистила большой самовар. Ягода – бузина.

Очень хорошо помню, как бабушка и дедушка относились ко мне и Леночке – моей сестре – дочери брата папы – дяди Семы и тети Кати. Тетя Катя была учительницей, а дядя Сема писал учебник по математике.

Я никак не мог запомнить таблицу умножения «7х7». Дедушка меня доводил этим: «Вовка! Как будет семью семь?» В конце концов, я эти 49 запомнил на всю жизнь.


В доме жил добрейший Моисей Лозинский, пропагандировавший лечение чесноком и даже получивший как-то выговор от жены за то, что раздает лекарства и пресловутый чеснок «направо и налево». Рядом всегда была жена Бэла, которая прекрасно готовила, но с кухни никогда не выходила, не приведя себя в порядок. Лена помнит, что в кухне было два или три окна. На одном стояло зеркало, а рядом лежали крем для рук и разные женские «штучки». Сейчас мы бы сказали – «игрушки» Бэлы, которая могла и умела быть всегда интересной и никогда не забывала о том, что она не только мать и бабушка, но и, прежде всего, женщина. Бэла много музицировала, занималась с внуками, вышивала прекрасные картины.


Мой отец вспоминает:

Бабушка много вышивала, ее картина (вышивки) висела в большой комнате в раме. Помню ее – там была женщина, которая вышивала на ткани узор. Этому она обучила маму, которая очень много вышивала, а когда жили в Брянске и Орле, участвовала и получила призы за свои работы среди жен офицеров…


Вспоминает Наташа (Наталья Михайловна Шимаковская – дочь Лены):

В восьмидесятые годы в музее в Минске я увидела картину с какой-то советской тематикой: женщина со снопом или что-то подобное. Эта картина была вышита Бэлой…


Семен Лозинский. Яков Лозинский.
Семен и Яков Лозинские.

Трое детей: Семен, Яков и Ревекка (Ветя) вбирали в себя любовь и доверие, царившие в доме.

Семен был профессором Минского политехнического института, сотрудничал с белорусской детской пионерской газетой «Зорька», где вел рубрику с логическими, математическими задачами и ребусами для ребят. Это и не удивительно: Семен писал продолжение учебника по математике. А начало учебника заложил его тесть – Парфен Пчелка, фамилия которого была известна многим советсским школьникам по учебнику арифметики Пчелки и Полянка.

Могу только предполагать, что жизнь Семена до войны была насыщенной и интересной. Его жена Екатерина была одной из четырех дочерей Парфена Пчелки. Сестра Екатерины – Фруза (Ефросинья Парфеновна), с которой семья сфотографировалась незадолго до войны – в 1937 году – была кандидатом исторических наук и работала в Институте имени Мориса Тореза.

Ревекка Лозинская (Можар).
Ревекка Лозинская (Можар)
(Фото 13 июня 1941 г.).


Вспоминает Лена:

Мама очень хорошо пела – у нее был прекрасный голос. Ее даже приглашали в Витебский театр.


Вспоминает Владимир:

Очень четко помню, как вечерами папа играл на гитаре, а тетя Ветя (папина сестра) – на мандолоне, а мама с тетей Катей пели белорусские песни. Потом все садились за большой стол и пили чай из самовара с хебом и медом. А иногда дедушке привозили, пойманных на озере карасей, бабушка их жарила целиком и подавала с огурцами и картошкой на второе. Помню, как тетя Ветя расправлялась с таким карасем, оставляя один скелет, никто не мог в этом с ней тягаться. Все удивлялись, как это она делает. Она только смеялась. Вообще, она была очень ласкова ко мне и Леночке, читала нам книжки, водила нас к речке за огородом, плела нам с Леной веночки из ромашек и васильков. Очень хорошо играла на гитаре и мандолине. Она с папой часто устраивали музыкальные вечера…


Семья Лозинских.

Сейчас можно только пофантазировать о том, что в глазах Екатерины, одетой в белую праздничную блузу, и шестилетней Леночки уже отражалось предчувствие будущих бед. Страшна судьба Семена, его родителей… Сестру Екатерины – Марию повесили фашисты, Женя бедствовала в эвакуации… Но это было потом, в другой – военной жизни.

А пока молодыне родители на летнее время отправляли свою дочь к бабушке и дедушке в Сенно – в тепло и уют дома Лозинских. И снова можно пофантазировать, насколько надежно было Леночке на руках деда Моисея. А рядом – фотография моего отца – старшего сына Якова Лозинского и его младшего брата Жорика – такими, какими они приезжали в Сенно:


Второй сын Лозинских – Яков – мой дед – был связан с военно-медицинской службой. Он начал свой трудовой путь еще в аптеке у отца в местечке Уречье Слуцкого уезда Минской губернии двенадцатилетним мальчиком в роли ассистента. Отец тогда был хозяином аптеки. Но, предчувствуя перспективу событий, очень своевремненно передал аптеку в собственность власти. Позже документ об этом спас Якова от последствий доноса одного из коллег в НКВД.

Моисей Лозинский с Леночкой.
Моисей Лозинский с Леночкой.


Вспоминает Аленка:

У дедушки было фармацевтическое образование (они с бабушкой и познакомились на курсах медсестер, где дедушка был в свои юные годы преподавателем, а бабушка – слушательницей). Не могу точно говорить, но, по-моему, он получил и высшее фармацевтическое образование. И точно помню, бабушка говорила, что в связи с переездом в Монголию, дедушка не успел окончить медицинский институт. А, вообще, трудовая книжка у деда была с 12-ти лет. Он работал у отца в аптеке. А кто-то дотошливый усомнился, что двенадцатилетний мальчик может сложить порошочки в нечто полезное для здоровья. Выездная комиссия устроила дедушке экзамены, и он их выдержал, и с 12-ти лет у него шел трудовой стаж.


Яков окончил «5 групп Уречской семилетней школы в 1924 году, семилетнюю школу в местечке Старобине Старобинского района в 1927 году. В 1933 году окончил санитарное отделение Бобруйского медицинского политехникума и фармацевтическое отделение Центрального Института заочного обучения НКЗ РСФСР. Учился в Бобруйском филиале Медицинского института, но не окончил». Владел русским и белорусским языками.

С 15 марта 1933 года Яков служил в кадрах РККА - в санитарном отделе БВО. Города в его биографии меняются практически ежегодно: 1934 - Вязьма; 1935 - Бобруйск; 1936-1938 - Брянск, Смоленск и снова Брянск; 1939 - Орел; 1940-1945 - Улан-Батор и Чонбалсан (Монголия); 1945 - Ставрополь; 1946 - Одесса…

Владимир и Георгий Лозинские.
Владимир и Георгий Лозинские.

Ревекка (Ветя) Лозинская перед началом войны окончила обучение в медицинском институте. Недолгое время была замужем, как рассказала Лена, – «за цыганом» и имела фамилию Можар. Июнь 1941 встретила в семье родителей в Сенно – в атмосфере любви, доверия, закладываемых в поведение детей образцов правильного поведения.


Вспоминает Владимир:

Дедушка был очень добрым и на день рождения подарил велосипед трехколесный, из-за которого у меня с Леной возникали споры: кому ездить первому. Дедушка решал наши споры, и обычно влетало мне, как «мужчине». Помню, как дедушка давал нам с Леной по 1 копейке и брал с собой на базар, где мы с Леной покупали петушков на палочке – сладость. Мы чувствовали себя наверху блаженства. Очень хорошо помню, как бабушка звала нас с Леной на кухню и угощала жареной куриной печеночкой. Она была безумно счастлива с нами…

Вообще, это была очень дружная семья. Я не помню каких-либо ссор и упреков, повышение голоса…

Помню еще: я ударил кошку, которая грелась на завалинке во дворе, детской лопаткой. Все это видел дедушка. Я испугался и побежал в огород, где влез между досками, но застряла попа. Дедушка подошел, снял с меня трусики и обчикал по попе, говоря, что нельзя обижать животных Я это запомнил на всю жизнь. Это было мое самое счастливое детство. Мне было тогда 4-5 лет… Помню, что за огородом была речушка, вся заросшая камышом и кустами, там летали стрекозки с васильковыми крылышками. Мы с Леной ловили их сачком…

Хотелось добавить: атмосфера в семье была настолько доброжелательной, дед и бабушка боготворили маму и тетю Катю. Маму звали Нюша (Нюра) ласково. Папа никогда не называл маму Аней, а только Нюра, Нюша…


Вспоминает Аленка:

Я помню, бабушка говорила, что Семен родился 29 февраля. То, что Вета – Ревекка – я знаю – я спрашивала у бабушки – меня удивляла необычность этого имени.

Бабушка мне говорила, что она плохо знала белорусский язык, а дедушка очень хорошо знал.

Еще говорила, что к ней очень хорошо относились свекры, иной раз казалось, что она их дочь, а не невестка. Когда я ее спросила, как она так часто, судя по фотографиям, умудрялась отдыхать на курортах, она сказала, что ее отпускали Яшенькины родители: «Анечка устала, ей нужно отдохнуть».


Я не случайно так часто повторяю слова об атмосфере семьи: она стала своеобразной питательной средой социокода всех нас. То, что мы видели у наших бабушки и дедушки, – было отголоском всего того, что они впитали в доме Моисея и Бэлы Лозинских.

Запомнила на всю жизнь, как наша бабушка накрывала стол дедушке: на красивую скатерть, закрывавшую столешницу, всегда расстилалась белая наглаженная салфетка. Первая тарелка супа – Яшеньке, потом – детям… А как бабушка готовила… Думаю, вся ее семейная наука прошла по рецептам Бэлы.

Поэтому я уточняла у всех родных: что готовили в доме в Сенно?


Вспоминает Аленка:

Что они ели? Во многом можно судить по тому, что готовила бабушка. Деруны, бабка – это чисто белорусские блюда (может, и в семье у дедушки их готовили), но белорусский свекольник, который я делаю вслед за бабушкой – еврейское блюдо. Гусиные шкварки, которые всегда были приготовлены на кухне для дедушки – чисто еврейское блюдо. Дедушка очень любил холодец. Бабушка не раз вспоминала мне с улыбкой, что свой первый брачный обед она приготовила из двух супов: какой-то суп на первое (уже не помню, какой) и на второе – молочный суп. А дедушка только улыбнулся с удивлением.


Вспоминает Ольга:

Мы все знали, что дедушка и бабушка никогда не праздновали Новый год. Новогодняя ночь была для них ночью памяти о погибших родных. Но для нас – детей всегда стояла елка, на которой развешивались конфетки, орешки, немного фруктов, завернутых в красивые бумажки. Мы съедали все быстро, но, пока играли, елочные «украшения» появлялись снова, как будто сами по себе…


Доброта и любовь были кодом и символом этой семьи. Наверное, поэтому во всех воспоминаниях, которые я нашла в Интернете, обязательно есть хотя бы абзац о семье «зав. аптекой Лозинского».


Вспоминает Наташа:

В 1986 году мы приехали в Сенно. Очень быстро стали собираться оставшиеся в живых старожилы. Конечно же, чтобы посмотреть на маму. И я почувствовала, что отношение окружающих к семье Моисея и Бэлы сохранилось очень теплым, каким-то трепетным.

Значит, не все разрушила война!


Вспоминает Лена:

Город тогда казался абсолютно вымершим.

Напротив дома была милиция. Мне очень запомнилось, что из соседнего здания, где жили райкомовские работники, вывозилось абсолютно все – в машине был даже фикус…

А люди остались, они прятались в подвалах.


Осталась в Сенно Ветя, только что окончившая мединститут. Выехать из города, где было много раненых солдат и жителей, она не могла.


Вспоминает Аленка:

Под Сенно было большое танковое сражение. Только проигрышное для нас. Поэтому до сих пор о нем ничего почти неизвестно. Раненых там было достаточно. Но это я узнала сейчас. А раньше я слышала, уже не помню от кого, может, как предание, что Ветя рвала дома постельное белье, чтобы было, чем перевязывать раненых. Вот такие смутные детские воспоминания из рассказов бабушки.


Как происходил захват города, я пока не знаю – не нашла документов, кроме тех, которые привела. Но Ветя точно была с ранеными. Поэтому о ее судьбе Лена и Катя узнали из рассказов. Ветю видели на открытой грузовой машине на следующий день после захвата фашистами Сенно практически полностью седой – поседела от того, что пришлось пережить, за сутки.


Вспоминает Наташа:

В 1986 году оставшиеся в живых старожилы рассказывали, что, когда наши войска оставляли Сенно, Моисей долго бежал следом за ними и кричал: «Заберите лекарства, заберите лекарства…». Потом он поджег дом с двух сторон, чтобы сгорела, прежде всего, аптека со всеми лекарствами. А для «отвода» от семьи подозрений в поджоге аптеки, поджег и вторую – жилую часть дома. Поэтому семья ночью вышла из дома в том, что было на каждом одето…


Семья шла в Моргойцы…


Вспоминает Аленка:

Папа мне говорил, дедушка узнал, что партизаны хотели обменять Семена на кого-то. Но Семен сказал: «Что будет с моими родителями, то будет со мной». И дедушка папе (не мне) говорил со слезами: «Если бы только об этом папа с мамой знали, они бы его спасли».


Из материалов о Сенненском гетто, собранных 5 июня 1997 г. учителями Зубалей Е. А., Молчановой Н.П. совместно с Геннадием Винницей и представленных в работе Ольги Фоминой – ученицы 9 «В» класса, СШ № 2 г. Сенно, руководитель – Молчанова Надежда Петровна. Работа Ольги Фоминой была представлена на II республиканский конкурс «Холокост. История и современность. Уроки толерантности». Оригинал находится в архиве Музея «Истории и культуры евреев Беларуси»:

Из акта Чрезвычайной комиссии по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков от 22 марта 1945 г.: «В ноябре 1941 г. немецкие выродки согнали на ул. Ворошилова (Голынка) в семь домов все еврейское население и сделали гетто». Дунец Мария Евдокимовна 1924 г.р. считает, что гетто появилось раньше, где-то в начале сентября или августа. Теперь по количеству домов. Из акта Чрезвычайной комиссии по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков от 8 сентября 1944 г.: «По 45-50 человек вселяли в одно помещение, где задыхались от тесноты и мусора». Если в одном доме находилось 50 человек, то всего в гетто согнали 350. Однако цифра погибших в декабре 1941 года колеблется от 800 до 1000 евреев. Шлапакова В.С. уверена, что домов в гетто было 19, это она хорошо помнит. Вспоминает Синицкая Екатерина Ивановна 1923 г. р. «До войны мы жили на Голынке. Осенью 1941 г. пришли полицаи и приказали нам освободить дом. Пришлось переселиться в подвал двухэтажного здания по ул. Октябрьской».

Из акта Чрезвычайной комиссии по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков от 22 марта 1945 г.: «Около этих домов, где было согнано еврейское население, были поставлены полицейские, которые не давали им никуда выходить. Всех евреев гоняли на работу под охраной полицейских. Выдавали им хлеба по 50 граммов на день, часто совсем не давали, и они по нескольку дней были без еды. Матыгин Денис и Дягилев избивали евреев плеткой».

Шлапакова В.С.: «Дома, из которых состояло гетто, пометили желтыми крестами, наклеенными на окна. Здания, не входившие в черту гетто, отметин на окнах не имели». Из акта Чрезвычайной комиссии по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков от 8 сентября 1944 г.: «…все продукты, одежда, ценные вещи были отобраны, для того, чтобы замучить евреев холодом и голодом. За опоздание на работу немцы расстреляли 12 человек, имена которых не известны. Это было 16 октября 1941 года. …За отсутствие светомаскировки в домах расстреляли 7 человек 27 ноября 1941 года».

Из акта Чрезвычайной комиссии по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков от 8 сентября 1944 г.: «29 декабря в город прибыли отряды СС, и совместно с полицейскими окружили улицу Голынка, где находилось еврейское население. Всех евреев выгнали на улицу, где им было объявлено: «Будем отправлять вас в Оршу на работу». Затем группами по 40 человек стали отправлять в сторону д. Козловка, где были подготовлены ямы. Живыми загоняли их в ямы, заставляли ложиться. Таким образом, было расстреляно 965 евреев. Расстрел продолжался с 8 часов утра до 2 часов дня».

Головинова И.С.: «Дочь зав. аптекой Лозинского – врач, молодая была и красивая. Когда евреев вели на расстрел, она плакала и кричала: «Я молодая и хочу жить». Шестилетняя внучка Сендера Клаза Валя умоляла фашистов: «Не стреляйте, мой папа русский». Никто ее не слушал. Погибла маленькая».

Уничтожив гетто, изуверы развернули охоту на прятавшихся детей от смешанных браков. У Мельциной Христи Ивановны отобрали её троих детей от мужа-еврея и убили. Синицкая Е.И.: «У моего родственника Пшигоцкого была жена – еврейка. Её с сыном прятала тётка мужа. Кто-то выдал, и их забрали немцы. Что с ними стало, не известно, наверное, убили».

По Сенненскому гетто, очевидно, следует уточнить число погибших евреев. На памятнике – цифра 800, в акте от 8 сентября 1944 года указано, что число расстрелянных с 29 декабря 1941 года – 965. Сюда необходимо добавить прятавшихся и детей от смешанных браков. Вполне реальна численность 1000 или немногим более. Имеется список расстрелянных узников гетто г. Сенно, частично восстановленный с помощью Хейфеца Хаима Исааковича 1909 г.р. и Мельциной Баси Мульевны 1925 г.р.


Все это читать – тяжко. Но еще тяжелее осознавать, что это – о твоих родных, близких людях. Их судьба сохранилась в наших детских воспоминаниях очень отрывочно. Мы старались, как сейчас понимаю – напрасно, не тревожить эту страшную боль у тех, кто остался в живых, кто вынужден был в послевоенные годы чудовищного юдофобства скрывать и свою национальность, и свои страдания.


Вспоминает Аленка:

И еще. Бабушка никогда не показывала, и, тем более, не отдавала родителям папину метрику, не смотря на просьбы. Лет 8-10 назад родители сделали запрос в Белоруссию по поводу папиной метрики. И им пришла копия, где дедушка записан белорусом (я ее держала в руках). Дедушка изменил папину метрику. Это понятно, он был очень ранен всем этим и боялся за своих потомков. Поэтому мы ничего и не знаем. Какие-то отрывочные мои детские вопросы-воспоминания. Я ведь спрашивала с пионерской прямотой, почему расстреляли дедушкину родню. И бабушка говорила неправду – что они были коммунисты.

И еще. Точно помню дату дедушкиного дня рождения – 11 марта. А в анкете, которую ты прислала, – стоит четвертый месяц, так? Надо еще раз глянуть. Дедушка был очень пунктуален и точен. Он ошибок не делал. Может, связано с изменением метрики?..


Моя просьба к Лене вспомнить все подробнее, прежде всего, для наших детей, очень серьезно пошатнула ее здоровье. Но я буду ждать еще уточнений от нее – получившей, по словам моего отца, – медаль партизана. И встретившей Великую и страшную войну десятилетней девочкой. Это потом – позже – ее мама Екатерина Парфеновна Лозинская стала Заслуженным учителем Белоруссии. А после войны они вышли из леса буквально раздетыми – в изношенной до предела одежде.

Обосновались в Сенно. Ни пенсии, ни пособия… Лена ходила в платье, сшитом из мешковины. Была, правда, одна «американская посылка с гуманитарной помощью», из которой Иночка получила кофту, а Лена – платье. Жизнь семьи – в письме Кати к моим бабушке и дедушке – первом письме после войны, датированным 30 июля 1944 года, – описана так, что в комментариях не нуждается.

Вот это письмо:

Дорогой Яша! Сегодня, после долгих розысков своих родных, наконец, я получила весть от тебя. Моего чувства и состояния я тебе не могу описать, только скажу, что мне так тяжело, что навряд ли я это перенесу, ибо состояние моего здоровья за эти три долгих и тяжелых года так подорвано извергами-фашистами, что я сейчас серьезно больна. Писать тебе это краткое письмо мне так трудно, ибо вся картина жуткого зверства немцев и продажных шкур – полиции над нашими людьми снова у меня перед глазами.

Вся наша семья: папа, мам, Ветя и Сема погибли 31 декабря 1941 года здесь в Сенно вместе с остальным населением этой нации. Моя жизнь и детей все время была на волоске, надо мной издевались все, кто хотел. Сидела я с детьми и в подвале. Ранней весной, когда еще лежал везде снег, двигалась немецкая экспедиция по борьбе с партизанами. Я в этом время ушла в лес с детьми и там я жила до того дня, пока героическая Красная Армия нас не освободила от катов.

Сейчас я переехала из деревни (20 км от Сенно), где я все эти три года жила, снова в Сенно. Здесь всех детей от евреев немцы уничтожили, так я еще имею одно утешение, что дети мои спасены.

Дорогой Яшенька! Как я счастлива, что ты жив и надеюсь, что жива Нюра, Вовочка и Жорик. Обязательно напиши мне, где они, может, она сможет приехать ко мне в Сенно. Дом наш сгорел и все вещи тоже. Мы вышли из дома совсем без вещей, я только несла на руках Иночку, а про все остальное некогда было думать. Сейчас помогают Горсовет и знакомые. В настоящее время я уверена, что не пропаду, ибо я знаю, что советская власть поможет мне воспитать детей. От старшей сестры я через Горсовет получила извещение, что она живет в Куйбышеве, от Фрузы из Москвы я еще ничего не имею, возможно, и ее нет в живых. Как радостно получать письма от родных, что они живы, и как кровью обливается сердце, когда ждешь этого письма и его никогда не получишь. Ну, что же, Яша! Спину не согнули тогда перед врагом, а сейчас нужно отомстить ему за наши семьи, за наших сирот, за наши слезы, за все то горе, которое он нам причинял на протяжении этих трех лет.

Татьяна Филипповская.
Татьяна Филипповская.

Пиши, Яша, подробно про себя, про Нюру и своих деток. Пиши мне часто, будем в настоящее время еще более дружными и морально поддерживать друг друга, ибо сейчас это нужно более, чем когда. Пиши в Киев, может, там кто-нибудь остался жив из наших родных. Целую тебя крепко, крепко.

Катя.

Леночка и Иночка крепко обнимают своего дядю.

Пиши по адресу: г. Сенно БССР, ул. Октябрьская, 10. Лозинской Ек.


Наши дети, увидев только части из собранного за полтора месяца материала, были потрясены. И мы обнаружили: многое можно восстановить. Но нельзя восстановить отчества Моисея – уже никто не уточнит, а в имеющихся у меня документах об этом информации не сохранилось. Нет полного имени Бэлы, а мой запрос в музеи Минска остался без ответа. Хотя я очень надеялась, что в инвентарных описях могла сохраниться запись полного имени Бэлы, раз ее огромную картину выставляли в конце 80-х годов, как экспонат.

Поэтому я, как великую реликвию, храню все оригиналы оставшихся после смерти бабушки писем, телеграмм. Не могу выбросить уже много лет конверт с белоснежным выглаженным носовым платочком с надписью бабушкиной рукой: «Последний платочек моего Яшеньки». И я никогда не смогу выкорчевать из себя главное – то, что внедрено в мою жизнь, в каждый шаг и каждый вздох – любовь, – ту безграничную любовь, которую я видела в бабушке и дедушке, которую они приняли, как эстафету, от Моисея и Бэлы Лозинских.

Анечка. Светочка.
Анечка и Светочка.

Татьяна Филипповская (Лозинская)
8 мая 2010 года, Екатеринбург.
ftatyana@mail.ru

Родилась 23 сентября 1955 года в Одессе. Выросла в Свердловске, который стал нынче Екатеринбургом. Работаю в Уральском государственном экономическом университете (УрГЭУ-СИНХ) на кафедре социологии и управления общественными отношениями. Доцент, кандидат педагогических наук. Автор более, чем 100 публикаций. Но, самое главное, мать двоих прекрасных детей – Анечки и Светочки.


Местечки Витебской области

ВитебскАльбрехтовоБабиновичиБабыничиБаевоБараньБегомль Бешенковичи Богушевск БорковичиБоровухаБочейковоБраславБычихаВерхнедвинскВетриноВидзыВолколатаВолынцыВороничи Воропаево Глубокое ГомельГородок ДиснаДобромыслиДокшицыДрисвяты ДруяДубровноДуниловичиЕзерищеЖарыЗябки КамаиКамень КолышкиКопысьКохановоКраснолукиКраснопольеКубличи ЛепельЛиозноЛужкиЛукомльЛынтупыЛюбавичиЛяды Миоры ОбольОбольцы ОршаОсвеяОсинторфОстровноПарафьяновоПлиссаПодсвильеПолоцк ПрозорокиРосицаРоссоны СенноСиротиноСлавениСлавноеСлобода СмольяныСокоровоСуражТолочинТрудыУллаУшачиЦуракиЧашникиЧереяШарковщинаШумилиноЮховичиЯновичи

RSS-канал новостей сайта www.shtetle.comRSS-канал новостей сайта www.shtetle.com

© 2009–2020 Центр «Мое местечко»
Перепечатка разрешена ТОЛЬКО интернет изданиям, и ТОЛЬКО с активной ссылкой на сайт «Мое местечко»
Ждем Ваших писем: mishpoha@yandex.ru