Поиск по сайту

Воспоминания Сурковой Людмилы Сауловны.

Ляды – небольшое местечко, где мне посчастливилось родиться 30 января 1919 года. Река Мерея делила его на две части: еврейскую – на крутом берегу, и русскую – на подоле.

Базарная площадь, на которой стоял наш дом, считалась центром местечка. Для меня это был весь мир. Площадь окружали деревянные дома с цокольными этажами, и серый дощатый тротуар. Наш дом – больше других. Папин отец был купцом – льноторговцем. Папа, по убеждениям, отказался от наследства, и работал у брата счетоводом. После революции дядя Бэра открыл в доме харчевню и ночлег для крестьян, приезжающих на базар.

Напротив дома стояла аптека. Летним утром я сбежала из дома, босая, в одной рубашке. Сползла с крыльца, и отправилась к девочкам-подросткам, дочерям аптекаря, Люсе и Нюсе.

Площадь стала заполняться лошадьми и повозками. Над головой, со всех сторон, жевали огромные, с меня ростом, лошадиные морды. Пахло конским потом, навозом, сеном. Где дом, где аптека, куда деваться? И тут – о, счастье! Меня берут на руки и относят домой. Кажется, хозяин лавки.

В цокольном этаже нашего дома была мелочная лавка. В полутемной комнате продавали косы, серпы, вилы, сбрую, спички, мраморное стиральное мыло, паклю, гвозди, веревки, кислую капусту, соленые огурцы, сахар, керосин, постное масло… На все товары один продавец, сиделец. Изредка сын лавочника угощал нас с братом леденцами. В такой лавке торговала когда-то моя бабушка. Мама, тогда еще маленькая девочка, устав ждать, выбегала ее встречать.

После базара крестьяне собирались в нашей просторной прихожей, за длинным столом, в углу садились на окрашенные охрой лавки. На стол ставили огромный медный самовар, блюдце с синеватым колотым сахаром, хлеб, большую миску вареной картошки. Приезжих я считала гостями. Чай они пили, держа блюдце снизу кончиками пальцев. Восхитительно! Вот вырасту, тоже так научусь! А пока брала остывший стакан в ладони, сосала сквозь зубы, откусывая, забывшись, тонкое стекло.

Напившись чаю, гости пели. Протяжное, многоголосное пение, согласное и грустное. Первая хоровая песня, поразившая меня, называлась «Ивушка»:

Ивушка, ивушка, ивушка моя, отчего ты, ивушка, невесела стоишь?

Ехали бояре из дальнего села, и срубили ивушку до самого корня…

Дальше о том, как младшую раньше старшей замуж выдают. Папа объяснил, что это большое горе – старшая останется вековать в девках.

Позже я слышала много хоровых песен, но «Ивушка» осталась потрясающим открытием.

Зимними вечерами к бабушке приходили женщины. Привязывали к стулу дощечку с куделью, пряли на веретенах. Пряла и бабушка, морщинистая, в просторном темном платье, сером платке и шлепанцах. Я всегда норовила прошмыгнуть мимо нее незамеченной. А то заставит крупу перебирать или нитки мотать, чтобы ребенок не бездельничал. До сих пор не умею вязать и терпеть не могу перебирать крупу.

А играть было не с чем. Всего две игрушки, присланные из-за границы, вместе с белой английской коляской к рождению старшего брата Абрама, – дома его звали Аба

Первая – плюшевый мишка. Когда его трясли, в горбу бурчало. Бурчание оказалось роковым. Мой любознательный брат предложил распороть горб, чтобы выяснить, что именно там бурчит. Достали оттуда надутый пузырь с чурочками. Разочаровавшись, вернули пузырь на место и зашили. Пузырь лопнул, мишка навек умолк. Несмотря на неудачную операцию, мишка оказался долгожителем. Пережил НЭП, коллективизацию, войну, перестройку, и стал семейной реликвией для племянников моей школьной подруги Иры Муравьевой. Сейчас ему восемьдесят восемь лет, он постарел и облысел.

Вторая игрушка, текстильная мозаика, называлась «вышивание». В большой коробке из серого картона уложены по периметру коробочки с гильзами, набитыми пучками шерсти. Они торчали из гильз яркими цветными шариками всевозможнейших оттенков. В середине большая коробка–соты, с пустыми ячейками для гильз. Когда гильзы вставляли в соты, возникали фантастические цветные картины.

Играть с вещами было ничуть не хуже. Их было много. Папины канцелярские мелочи, обезглавленные спички, бумага, ножницы, маленький, складной, как матрешка, деревянный контейнер с ртутью.

У мамы в амбулатории было много интересного. Она кончила киевскую зубоврачебную школу. Брат Яков, купец первой гильдии, подарил ей оборудование.

До революции мама практиковала в Смоленске. Вечером тратила все заработанное за день. Собирала друзей на чаепития, модно одевалась. Со своим будущим мужем, моим папой, они ходили на собрания социал-демократических кружков. Разошлись с движением после принятия устава партии. Революцию родители приняли восторженно. Настанут, наконец, свобода, равенство и братство! И бесплатное здравоохранение! В Лядах мама открыла бесплатную амбулаторию. Жалование платила община. О прежних доходах забыли. Остались в душе социал-демократами. Их жизнь стала жертвой этой идеи.

Об электричестве в Лядах не слыхали. В деревнях жгли лучину. У нас – свечи и керосиновые лампы. На столике рядом с креслом сверкал никелем бак для кипяченой воды с ручкой на крышке в виде орла и краном внизу. Такие же блестящие биксы и стерилизаторы. В стеклянных горках сияли флаконы с лекарствами, угрожающе блестели щипцы, зажимы, наконечники, ложечки, лопатки. Все это для нас – табу. Воздух пропитан резким запахом гвоздичного масла.

Вечером в маленьких комнатах зажигали свечи в высоких медных подсвечниках. По стенам росли, таяли, метались, колебались фантастические тени. Папа показывал на стене теневые фигуры животных, возникавшие от сложенных пальцев и ладоней – зайца, собаку, жующую козу, слона. Вырезал фигурки из бумаги, приклеивал ниточки. Их тени плясали на стене. Вспоминается картинка: в комнате горит свеча. Вдали, за темным коридором, светит керосиновая лампа, папа с кем-то разговаривает. Я прошу брата:

– Иди, посмотри, есть у папы сердитки на лбу? Если нет, позови его. У меня колыбелька из веревочки не получается.

Керосиновая лампа–молния в столовой с цилиндрическим фитилем и большим, широким, как пузырь, стеклом, спускалась и поднималась на блоках, с белым фаянсовым противовесом, набитым дробью. Когда я подавилась рыбной костью, прибежала фельдшерица, Анна Израилевна. На стол поставили стульчик с дыркой, посадили меня, опустили лампу.

– Открой пошире рот, детка, вдохни, будто хочешь крикнуть «А». И сиди тихенько.

Сунула в рот пинцет и вытащила кость. Похвалила за хорошее поведение и принесла подарок – маленький серебряный котелочек–солонку, с крохотным половничком. Позже, в Смоленске, я подарила его сестричке, пятилетней Фане. В сорок первом он сгинул в пожарище.

Мама лечила больных, папа занимался с нами. Свою работу делал быстро, считал в уме, как арифмометр, оставалось время. Вдобавок шил нам ботиночки, чинил печи. Был он тогда молодой, черноволосый, пышноусый. Рассказывал нам сказки, персонажей лепил из хлебного мякиша.

Комнату, в которой папа работал, называли конторкой. У окна стоял высокий стол-конторка, с наклонной столешницей на петлях. Под ней хранились всякие мелочи. Особенно нравилась гибкая, блестящая, двойная металлическая линейка для чернил, набитая розовыми промокашками, скрепленная винтиками.

Однажды в спальне стегали ватные одеяла. После ухода портных мы с Абой вытащили из шкафа детскую простынку, отрезали такой же кусок бумаги от рулона в коридоре, состегали вкривь и вкось. Внезапно возвращаются родители. Сейчас влетит! Но нас неожиданно похвалили.

Примерно в это время, как мне потом рассказали, папу увезли в смоленскую тюрьму. Отряд самообороны, который он возглавлял, весь явился в Смоленск с просьбой освободить его. Удивительно, но отпустили.

Не помню, когда в нашем доме появилась девушка поразившей меня красоты, Юля – беженка из Польши. От ужасов войны она стала заикаться. Мама ее приласкала. После этого у нас дома она не заикалась. Попросила разрешения остаться, будет помогать по хозяйству. Круглолицая, румяная, с толстой косой, ласковыми карими глазами. Ходила в расшитой кофте, многорядных красных бусах (кралях). Я наглядеться не могла, бегала за ней хвостиком. Она меня учила, как складывать белье, прокатывать рубелем холщовые полотенца, раздувать угольный утюг. Когда я в первый раз увязалась за ней на речку, полоскать белье, Юля спустилась к берегу, вошла в воду и позвала меня. Как бы не так! Речка такая же глубокая, как земля, а Юля не проваливается, – так она тяжелая. Вода под ней уплотняется, как земля. Но Юля успокоила:

– Не бойся, я тебя на ручки возьму.

И взяла. Так я узнала, что у реки есть дно, как у лужи.

Лакомствами нас не баловали. Хотя еды хватало, времена продразверстки прошли.

Хозяйство натуральное – огород, корова, куры, утки. Одна белая уточка была моя, я ее кормила. Во дворе черная собака Жучка, в доме – большой, полосатый, рыжий кот Леопард. Я считала, это настоящий леопард. Похож на то, что на картинке, и очень большой.

Осенью солили огурцы, квасили капусту, жарили на зиму гусиные шкварки с луком, сушили яблоки.

Отцеженный творожный шар, прямо в холщовом мешке, клали между деревянными кругами, сверху камень, покрывали чистой тряпкой. От плоского желтоватого круга отрезали, как сыр, толстые ломти.

В кухне у нас были две редкие вещи: бадья для стирки, овальная, клепаная, как бочка, низкая, на высоких ножках, с затычкой от стока в ведро; и большая оцинкованная ванна, с колонкой-самоваром на ножках, труба выходит в печной дымоход, через вьюшку. Топили дровами.

ПРАЗДНИКИ

Как-то зимой, в сумерки, я обнаружила, что осталась в доме одна. Комнаты тихие, сумрачные, безлюдные. Я чувствую тревогу и заброшенность. Вдруг являются Люся и Нюся.

– А где твои папа и мама?

Я пожаловалась, что нигде их не могу найти.

– Как? У тебя же сегодня день рождения, тебе два года!

И подарили связанную в резинку серую шапочку-пилотку, с кисточкой.

Что такое день рождения, я не поняла. Но пилотку взяла с благодарностью. Даже сберегла до 1941 года.

Для меня праздником был приход коробейников. Они останавливались у крыльца, с лотками на шее, полными чудесных мелочей. Рядом стояли коробы с платками и шалями. Мама покупала нитки, шпильки, гребни, мыло «Букет моей бабушки». Юля – бусы и ленты. Бабушка – очередной серый платок. Я удивлялась, почему серый, такой скучный? Вот вырасту, куплю кремовую шаль с розами и много красных бус.

Дома у нас справляли только религиозные праздники в угоду бабушке. Бабушка верила истово и непреклонно. Единственная книга, которую она читала, была Тора на трех языках – иврите, русском и греческом. В деревянном переплете, оклеенном черной тисненой кожей, с узорной медной застежкой.

Дядя Бэра и его жена тетя Ривка, верили по традиции без сомнений. Дядя, большой, широкоскулый, с китайскими глазами и девственной бородой вокруг лица, разговаривал редко и скупо. Но добросовестно молился во всех положенных случаях, в черной ермолке и талесе.

Мама и папа были неверующими, но об этом помалкивали.

Папа в детстве запоем читал светские книги, а от торговли отлынивал. Поняв, что купца из ребенка не получится, отец после хедера, отдал его в иешиву – пусть станет ученым раввином. Мальчик старался, корпел над Торой, выучил древнееврейский язык. Но ожидания дедушки не оправдались. Убедившись в противоречивости священных книг, папа стал атеистом, агностиком, поклонником Канта и Льва Толстого.

Талес лежал в шкафу без применения. Огромные тома Талмуда пылились на чердаке, изумляя своей недоступностью.

Мама была на пять лет моложе папы. Десятилетний мальчик научил пятилетнюю девочку русской грамоте и арифметике. До двенадцати лет ее брили наголо, чтобы укрепить волосы. В неполные шестнадцать лет, отрастив косу ниже колен, мама уехала в Смоленск поступать в гимназию. Бабушка ее отпустила, хотя в местечке это посчитали блажью.

Это был не первый экстравагантный поступок бабушки. Она развелась с первым мужем – случай в еврейской общине невероятный, но законный – брак был бездетным. И вышла замуж за вдовца, у которого в качестве гарантии уже было одиннадцать детей.

Бабушка родила еще троих – двух сыновей и дочь – мою маму. Старший сын Яков стал купцом–лесоторговцем. Младший – погиб во время погрома в Одессе.

Мама, преодолев все препятствия, стала зубным врачом, организовала в Смоленске стоматологическое отделение при мединституте, окончила его и осталась ассистентом на кафедре гистологии.

Но тогда, в Смоленске, она поняла, что к гимназии не подготовлена. Помогла еврейская община, учителя готовили бесплатно. В Смоленске жил в своем большом особняке дядя Яков, ее брат. Но мама стремилась к самостоятельности и зарабатывала репетиторством. В шестнадцать лет она поступила в частную женскую гимназию Ровенской, экстерном. Права на жительство не было, при полицейских проверках пряталась под кроватью. Заметив у себя в гимназии цветущую девочку с необыкновенной косой, Ровенская спросила, почему она не ходит на вечера. Мама смутилась.

– Мне нельзя, я учусь экстерном.

– А ты объясни, что я разрешила.

Гимназию мама окончила досрочно, на пятерки. Увлеклась биологией. Начитавшись Дарвина и Бокля, обнаружила, что Ветхий Завет противоречит науке. И выбрала науку.

Потеря веры вызвала потрясение. В Лядах мама не посмела признаться в этом ни матери, ни родным. Только подруге, увела ее далеко на Днепр, чтобы никто не услышал.

Кое-что о религиозных праздниках я помню.

Песах – самый торжественный праздник, в честь счастливого исхода евреев из египетского плена. Перед Пасхой чистят, моют, проветривают, надраивают все в доме – белье, посуду, окна, дверные ручки и т.д. Посуду евреям полагается иметь кошерную. Наша семья, кроме бабушки, ничего этого не соблюдала. Весь год ели из красивого, но трефного кузнецовского сервиза. А на Пасху – из дешевого, но кошерного, бабушкиного.

В Лядах торжественный ужин, седер, проходил у дяди в столовой. Обои вишневые, с золотом. Из хрустального графина наливали в серебряные стопочки самодельное изюмное вино. Вместо хлеба – маца, в честь пресных лепешек, которыми евреи питались в пустыне. Из толченой маци – оладьи с гусиным салом, имбирное печенье на меду, клецки. На почетном месте – курица или гусь.

У ног дяди, старшего мужчины, садился младший, Аба. Он задавал дяде четыре традиционных вопроса об особенностях пасхальной ночи. Ответом была библейская история исхода.

БАНДИТЫ

Зимним вечером мы пили чай в прихожей. Вдруг в дверь, в облаке тумана, ворвалась толпа мужчин в полушубках, телогрейках, шубах. Один, выше всех, в длинном черном пальто и серой смушковой папахе, рявкнул:

– Золото давайте, да побыстрей!

Мама растерялась:

– Берите, что хотите, замков нет.

Дядька, стоявший рядом, заорал:

– Сама покажи, дура!

И потащил за косу по полу.

Высокий скомандовал:

– Уберите детей!

Нас заперли в конторке. Оттуда ничего не было слышно. Мы сидели молча, прижавшись друг другу. Когда нас выпустили, бандитов уже не было. Вещи валялись на полу, серебро выбросили на улицу – тащить тяжело. Золота у нас не было.

Грабители побывали во всех домах, никого не убили, и пообещали вернуться. У мамы всколыхнулось воспоминание об одесском погроме, после которого ее младший брат покончил с собой. Она заявила, что в Лядах не останется. Решили ехать в Смоленск.

Мама попросила Юлю отвезти Буренку на бойню. Юля вернулась из сарая, в слезах:

– Ревекка Павловна, я не могу, Буренка плачет.

Ехать в Смоленск Юля отказалась, ушла на кухню. Я за ней. Смотрю, сидит моя дорогая Юля на табурете, слезы капают в бадью.

– Юля, не плачь, ну, пожалуйста. Мы скоро приедем, привезем тебе шоколадку.

…Мы встретились в Смоленске через тридцать лет. Узнав от мамы, что я привезу на поправку свою дочку, пятилетнюю Наташу, после скарлатины, Юля вызвалась готовить для нее – работала поваром. Я уже была усталая, потрепанная жизнью женщина, а Юля старая, одинокая – мужа схоронила. Но, милая и красивая.

Местечки Витебской области

Витебск• Альбрехтово• Бабиновичи• Бабыничи• Баево• Барань• Бегомль• Бешенковичи• Богушевск• Борковичи• Боровуха• Бочейково• Браслав• Бычиха• Верхнедвинск• Ветрино• Видзы• Волколата• Волынцы• Вороничи• Воропаево• Глубокое• Гомель• Городок• Дисна• Добромысли• Докшицы• Дрисвяты• Друя• Дубровно• Дуниловичи• Езерище• Жары• Зябки• Камаи• Камень• Колышки• Копысь• Коханово• Краснолуки• Краснополье• Кубличи• Лепель• Лиозно• Лужки• Лукомль• Лынтупы• Любавичи• Ляды• Миоры• Оболь• Обольцы• Орша• Освея• Осинторф• Островно• Парафьяново• Плисса• Подсвилье• Полоцк• Прозороки• Росица• Россоны• Сенно• Сиротино• Славени• Славное• Слобода• Смольяны• Сокорово• Сураж• Толочин• Труды• Улла• Ушачи• Цураки• Чашники• Черея• Шарковщина• Шумилино• Юховичи• Яновичи

Главная

Новые публикации

Контакты

Фотоальбом

Карта сайта

Витебская область

Могилевская область

Минская область

Гомельская область