Поиск по сайту

Золотовицкий Р.А.

МЕСТОРОЖДЕНИЕ СМЫСЛА ЖИЗНИ

Смысл не всегда прячется, хотя часто кажется, что кто-то скрывает его от нас. Зато поверхностный смыл пышно декорирует пустоту, что, впрочем, многих устраивает.

Я приехал и сразу погрузился в этот мир без каких-то промежуточных состояний и никакие «жилочки», связывающие меня с Москвой и с моей семьей ничуть не натянулись. Провалился сюда просто «как мышь в коробочку», будто всю жизнь здесь с самого рождения смотрел на березы, пил холодную воду, купался в Мерее, парился в бане, ел домашний творог и варил, копал, доил, полол, шил, строгал, трепал, дубил, ковал, жал, строил и ладил еще какую-нибудь утварь. Смотрел в чистый купол из звезд, мечтал и молился, молился, молился…

«В деревне бог не по углам» – пишет Бродский. Успел-таки заметить за год жизни в деревне. Я, горожанин в шестом-седьмом поколении (Витебск, Москва), не прожил в деревне за свои пятьдесят лет и двух месяцев. Здесь не нужно искать места происхождения и источники появления сырых и чистых веществ – они встречаются на каждом, буквально, каждом шагу. Здесь везде на тебя смотрит живой лик и этот «кто-то» не только видит тебя, но делает тебя живее без специальных бодрящих стимулов. Кто-то обмахивается хвостом или трясёт головой на лугу – облепленный оводами, он счастлив, потому что река рядом, и трава – сочная. Кто-то, возвращаясь вечером серединой автомобильного «шляха», по-хозяйски мычит, чувствуя себя главной фигурой в деревне. Кто-то избегая поглаживания, приносит придушенного крысёнка и не торопясь, не обращая внимания на глупых кур, победно разделывает добычу прямо перед хозяйским крыльцом. И ты спокойно смотришь на это.

Здесь все – чьё-то. Чьи-то пашни, поля, бульба, цыбуля, бураки, рассыпанные на дороге зёрна. Нет, это не по недосмотру. Люди и животные спаяны единой глобальной задачей – заготовкой кормов. Прямо на асфальт деревенской улицы высыпано не меньше тонны зёрен, и когда я приблизился, я не мог разобрать, что же именно за добро лежит и сушится на дороге. Едва я нагнулся и поднял одно семечко, едва поднес его к глазам, сбоку я услышал короткое, но совершенно определенное рычание собаки. Я бросил семечко обратно и зашагал быстрее, не оглядываясь. Больше не было ни звука. Ошейника у собаки я не заметил

Я здесь не чужой, это видно не только по моей фамилии. У меня есть права на мою фамильную глубинку, и воздух весь тут мой. Как только я пересек границу, сразу же пропал запах гари, преследующий меня с самой Москвы. Тут же пропала усталость от жары, головная боль, раздражительность и само понятие «комфорта». Живу без душа, ватерклозета, Интернета. Получил уникальный опыт душа «от земли», то есть от разведения костра и нагревания чугунного горшка до обливания из черпака в бане.

Теперь надо добавить, что люди во всем этом многослойном и переплетённом как паутина пространстве просто растворены. Они связаны бесконечным числом тонких нитей с природой, тем, кто ждет их кормежки, поглаживания, похлопывания, подкручивания, утоления топливной жажды, «галочки» в табеле, совхозных кормов. Они, люди связаны между собой и не так-то просто вырваться из этого мира, даже уехав в город. В большой город.

Ляды – привыкайте делать ударение на втором слоге. Ляды этого заслуживают. Как и ляднянцы, коих более пятисот. Поэтому все знают друг друга в лицо. Жителю мегаполиса к этому сначала нужно привыкнуть. Здесь не нужно искать человека. Фотопортрет участкового милиционера развешен во всех публичных местах. Внизу телефоны. «Их не разыскивает» население.

До войны Ляды были райцентром. Они тогда переживали бурный расцвет. Все было очень плотно застроено. Екатерина II двумя кортежами с королем Прусским Иосифом проезжала по этому очень древнему шляху и даже останавливалась на ночь. Бурная и богатая ляднянская жизнь (две ярмарки в неделю с оборотом в 3000 рублей ХVII века!) будоражила умы современников. Как и биографа Наполеона, который был потрясён живостью и богатством Лядов, ибо от самой Березины (западной границы Российской империи) до Мереи не встречали его передовые отряды ничего подобного. При отступлении, на обратном пути, Наполеон много чего побросал, отстали войска, но Ляды не заговорили по-французски. Однако, оставили сентиментальный обелиск с надписью, что было такое дело, да и два раза – шел, дескать, туда, ну а потом тоже шел, но обратно. Так, без особой надменности.

Уклад белорусской деревни съедает меня без остатка, так быстро лишив воспоминаний о «комфорте» (здесь уже только в кавычках), поразительно быстро приучив меня жить без горячей воды, купаться в реке, чистить зубы на улице у рукомойника. Этот уклад сохранил белорусскую деревню похожей на русскую 60–70-х годов. Советские порядки еще сильнее приближают меня к укладу моих предков. Через советский уклад – прямая дорога назад в прошлое. В Лядах до войны, несмотря на массовый отъезд евреев на учебу в столицу и крупные города, было 300 еврейских домов (если считать по семьям так того больше). Я сейчас живу в Лядах, и меня не покидает спокойное ощущение, что живу точно так же, как жили мои предки.

Они вставали с солнышком летом, доили корову и выводили ее на пастбище, ходили на утреннюю молитву, между делом обменявшись новостями с миньяном, наскоро позавтракав, спешили на работу. В пятницу, в первой половине дня в еврейской общинной бане на второй от реки Мереи улице мылись женщины. Во второй половине того же дня мылись мужчины, а женщины, тем временем, домывали в доме, прибирались, накрывали стол к субботней трапезе, встречали мужа. Местонахождение еврейской бани известно абсолютно точно – во дворе самой старой жительницы Лядов Зинаиды Киреевны Лесниковой (здесь же, в ее доме мы и разговаривали). Она же показала место, где стоял дом Носсома, богатого и известного в Лядах человека, у которого было много скота.

Мне повезло. Я прибыл в Смоленск ранним утром с туманом и надеждой (ни в коем случае не смешивайте в «туманную надежду», а то не останется ни того, ни другого) и сразу пошел искать автовокзал. Путь оказался не длинным, но полным впечатлений. Отвыкнув от дорожек со сложным покрытием (песок, земля, асфальт, стекло, трамвайные рельсы, словом – композит), я непрестанно спотыкался. Оставив свой маленький, но тяжелый чемодан в вокзальной камере хранения, сходил на другой (высокий) берег Днепра в поисках исторического города. Пешеходной зоны не обнаружил, но сделал несколько интересных снимков. Двух часов хватило с лихвой на крепостную стену, завтрак во дворе элитного дома (чисто остров) и посещение смоленской епархии храма, громадного и странно непохожего ни на что по своей архитектуре. Выехал из Смоленска на рейсовом автобусе по полному билету (так на нём было написано) за 62 рубля 10 копеек в поселок Красный (райцентр). Там автовокзал скромничал в маленьком домишке, имевшем внутри маленький, но уютный зал ожидания с зимним отоплением, но не имевшем на данный момент кассира.

Итак, мне повезло. Сам не понимаю, как я дошел со своим чемоданом до шоссе. Видимо отрыв от города полностью отключил чувствительность. Было еще жарко. Но не хотелось стоять – я шел и шел, время от времени останавливаясь. До Лядов было еще 14 километров. Я совершенно не беспокоился, знал точно, что доберусь. Хотя никто не останавливался. Вдруг притормозил «Ауди» и человек согласился довезти меня до Синяков (что я делал бы, если бы в моей печатной машинке заглавная буква не работала?). Но мы разговорились – я оказался ему любопытен, и мы заехали далеко за Синяки. Узнав, что я ищу деревню предков, он захотел отвезти меня не только до Лядов, но и найти Золотовичи. Первым делом заглянули в атлас автомобильных дорог Беларуси и нашли!!! Так и написано и указано, что есть дорога и что всего 5 километров от Лядов. Потом, когда я прошел эту дорогу пешком, я узнал, что от Лядов я шел более 7 километров. Теперь я эту дорогу, по которой, видно, много раз ходили мои прямые предки, подошвами помню.

Водитель оказался лесозаготовителем из Дубровно по имени Иван. Показал мне, что мобильная связь МТС России пропадает уже в Красном. А белорусские башни работают надежно и уже в Красном ловят. Мы проехали русскую таможню за одну минуту, поздоровавшись за руку с таможенником, знавшим Ивана. На той стороне реки – только контроль автотранспорта на предмет страховки. Проехали не останавливаясь. В магазине буфетчица Нина сразу сказала, что есть такие Золотовичи – теперь я знал, что моя родина гордо пропускает три слога и делает ударным четвёртый. И в Золотовичах из постоянных жителей осталась одна Машка – а именно в деревне не бывают без прилагательных – она сумасшедшая и пьянчужка. И это, как выяснилось, не синонимы.

В деревне (в белорусской, по крайней мере), нет бомжей. Всем есть, где жить. Есть пустующие дома с электричеством и водопроводом.

Понедельник.

Каждый раз, выходя на улицу, ведущую в Золотовичи, мельком думаю «сходить что ли?» Но Золотовичи сами пришли ко мне: на дороге шумно ругались двое, не обращая внимания на прохожих. Еще не разглядев, я узнал Машкин голос. Под руку ее держал слепой брат. Они шли к магазину.

– Здравствуй, Маша!

– Здрасьте?

– Ты одна живёшь в Золотовичах?

– Да, вот еще брат и всё.

– И больше никого нет?

– Да. Ну, этот сосед приезжает дом разбирать. Вот увезёт и все.

– А Золотовицкие жили?

– Да как же! Все: вот и Дарья, и Костя, и Райка раньше жила, теперь она тута, у магазине работает, и этот…

– Да нет, я тебя о Золотовицких спрашиваю.

– Ну так они и были все золотовические: и Райка, и Костя, и Николай хромой, и Дарья, у которой сын помер от белой горячки, и Светка…Брат добавляет: и Семён…у Масляно теперь – наши они – золотовические

– Маша, да ты не понимаешь! Это фамилия такая – Золотовицкие! Не слыхала?

– Не. Не слыхала.

– А почему так место называется «Золотовичи»?

– Не знаю. Пёс его знает.

Вторник.

Вышел в библиотеку с твёрдой надеждой сегодня попасть уже в Интернет.

Ляднянская интеллигенция будто ждала моего приезда. Учительница истории Мария Емельяновна с удивительно светлым ликом рассказывает о любимом учителе – он же последний оседлый ляднянский еврей, завуч и учитель истории Лев Соломонович Эренбург – и слышится какая-то духовная эстафета, хотя он и умер шесть лет назад: «Я не понимала, почему Лев Соломонович выдерживал все мои «выверты» да при этом еще и говорил, что я стану учителем. И при том говорил, устав от мои «заскоков»: «Вот я тебе желаю таких же учеников, какие были у меня, и такую же, как ты!». Но я никогда не думала, что стану учителем, а вот так без образования стала преподавать немецкий язык – он у меня хорошо шел, я способная была, олимпиады выигрывала по разным предметам. Сопротивлялась педагогической карьере, поступила в швейный техникум, но осталась в школе, пошла учиться дальше. Не понимала, зачем все эти революции, все эти войны, а вот – учителем истории стала…»

Мария Емельяновна показывает мне школьный музей (просто три ниши в коридоре второго этажа) любовно собираемый Эренбургом в течение многих лет, но потом запрещенный в силу излишне «еврейской направленности». «А как же иначе, если наше село основали евреи и почти всю его историю, за исключением последних 60 лет вплоть до 1942 года, евреи составляли большинство населения?» – пожимает плечами она. На стендах – масса фотографий с подписями или без. Все это постепенно восстанавливала она сама, и не все еще вытащено из запасников. Кто эти люди? Какие дела привели их в историю Лядов? Все знал только сам Эренбург. Приезжает почти каждый год Тамаркин, он единственный, кто вырвался из гетто, теперь живет в Израиле. Написал книгу о Лядах. Вот его брат на фото в солдатской форме – одно лицо. Погиб под Москвой.

Здесь все очень семейно и это втягивает с самого начала. Братья, сёстры – все связаны друг с другом. Сестра Марии – Тамара Емельяновна – зав. клубом, она сама нашла для меня книгу легенд о селах Витебщины, куда вошли далеко не все деревни (сколько их было!), но Золотовичи – естественно! – вошли. Вот это естественно не раз еще всплывёт… Тамара скопировала мне страницы, где про Золотовичи и про Ляды. С радостью выхватываю страницы с благодарностью: теперь я, наконец, раскрою тайну своей фамилии! Но весь текст – на белорусском языке. Ладно, завтра – последний день. Неужели не найду переводчика в той же среде ляднянской сельской интеллигенции? Все равно завтра с утра – в библиотеку по Интернет.

Но вернёмся назад. Мы еще в музее. Случайно вспоминаем кого-то (чей-то очередной родственник) и Мария ведет меня смотреть альбом с фотографиями 20–30-х годов. А то – эпоха апофеоза коллективных фотографий. Признаться, меня давно уже коробит их безликость, однообразие и обречённость на забвение. Ну, кто вспомнит, кто найдёт, кого и когда в таком-то ряду, таким-то по счёту и опознает в лице без выражения? 20-е годы пестрят праздничными мероприятиями: годовщина революции, праздник урожая, санпросвет, физкульт- и прочие приветы, конкурсы самодеятельности, ляднянский духовой оркестр… Бессмысленно пробегаю глазами подписи на белорусском языке, предпочитая визуальные впечатления: здесь лица покрупнее, две женщины держат медные альт и тенор (странно, ведь мундштуки там большие, мелькает мысль, ведь я играл на горне когда-то), у мужчин в руках флейта, труба, не в тему струнные…Кто это? Глаза бегут обратно: Залатовiцькiй Юда… И никакого указания кто, где? Взволнованно пробегаю по лицам. Вот! Внизу флейтист похож на моего родного дядю как две капли воды! Ну, дядя-то мой родился в Москве в 1941 году. А Юде здесь – уже не менее 20 лет. Ясно сразу, что обрезанный, в анамнезе – хедер, а иначе, откуда такое имя? Теперь уже не остается сомнений, что родственник был хорошим флейтистом. Тут же вспоминаю, что прадед Мендель служил военную службу барабанщиком в Варшаве. А моя дочь играет на скрипке… Впрочем, я отвлёкся.

Место расстрела в Лядах.
На монументе нет ни слова о евреях. «Советские граждане».

Старейшем у жителю современных Лядов Зинаиде Киреевне Лесниковой 94 года. Она прожила здесь 70 лет. Помнит некоторые еврейские фамилии: Фрадкины, Носсом, Шифрины, Золотовицкие… Самым ярким воспоминанием для нее остается расстрел евреев 2 апреля 1942 года, запланированный специально на чистый четверг, накануне праздника Пасхи. Охраняли гетто украинские полицаи (немцы руководили), они же расстреливали. Она со слезами на глазах рассказывает, что сначала, как только пришли немцы, расстреляли первыми 17 человек еврейской элиты, как бы сказали теперь «лидеров» еврейской общины. Она говорит почему-то «молодых». Обрывочные воспоминания сливаются: еврейскую девочку лет 11-12, прекрасно игравшую на пианино, спрятала на хуторе Бухарино русская семья. Кто-то выдал, наверное, получил что-то за это. Ее привели в гетто, сломали последовательно каждый пальчик и расстреляли. В чистый четверг гнали группами по мосту через Мерею на противотанковый ров, раздевали и расстреливали. Она сказала: «А маленьких детей сначала переламывали об колено и бросали вниз»… Среди расстреливавших был замечен житель Лядов Иван Пузырёв.

В последний день я еще колебался (у меня был билет на поезд из Смоленска в Москву в 23 часа), ехать ли, или остаться еще поработать. Почему-то в голову лезла не книга, а сплошные мухи, господствовавшие на экране моего компьютера. Последний автобус из Красного отходил в 17 часов. Я не хотел сидеть 4 часа в Смоленске, где вряд ли найдётся кафе с кондиционером и даже с электрической розеткой. Было 16 часов. Автобус до Красного давно отменили. Я решил рискнуть и сейчас не думать о том, как добраться до Смоленска. И вдруг я рванул в Золотовичи, будто позвал кто-то.

Стельки в моих городских ботинках смялись и натирали ноги. Асфальтовая дорога кончилась, но грунтовая была хорошо посыпана песком и к тому же напоминала римскую дорогу роскошными аллеями высоких деревьев по обе стороны дороги. Некоторые участки я шел в тени. Правда о Риме мне мешали думать, то ли мухи, то ли оводы, которые неотступно следовали за моей головой и моими ушами всю дорогу, занявшую больше часа моего быстрого шага. Я никого не встретил. Но нигде не ошибся. Собаки из деревни Масляно, что по пути километра за два до Золотовичей, почуяли меня за версту и подняли громкий лай. И долго потом еще провожали меня, но на золотовические угодья не вступили.

Моя давняя московская (вполне цивилизованная) мечта – сфотографироваться у таблички «Золотовичи» не могла осуществиться. Спустя полчаса последние жители Золотовичей мне сказали, что ее никогда и не было. Поворот не предвещал значимого для меня топонима. Но я все равно чуть-чуть заволновался. Если бы мне стали встречаться в больших количествах местные жители, то, наверное, мои сакральные чувства не пробудились бы вдруг.

Собаки не залаяли. Тишина. Здесь очень красивый склон, всегда освещенный солнцем, спускающийся к реке. Наверное, к реке спускалась не одна густо застроенная домами улица. Если еще 30 лет назад здесь было 40 дворов, то в XIX веке здесь могла быть и синагога, и миква, и мастерская кузнеца, и двор резника, мог быть свой моэль, обрезающий новорожденных мальчиков, пекарня, мастерские лавки… Жизнь, видать, кипела. Кто знает? Может в самом начале XIX века здесь жили одни Золотовицкие. Другими словами, все евреи, жившие здесь, могли после проекта Державина, поданного императору, по высочайшему указу получить фамилии и таковыми быть записаны в переписные книги. За тем потом сюда – как пить дать! – заезжал собиратель податей и не раз.

Место отмеченное. Благодать какая-то на нем. Но было здесь всякое. В 1943 году фронт стоял здесь 18 месяцев. Много народу полегло за Золотовичи. Машкин брат Павел рассказал мне, что раньше могилы солдат спускались до самой реки. Их было очень много – он помнил с детства. Потом почему-то сделали маленькую изгородь, посадили березы по периметру, поставили памятник и написали фамилии вот этих 33-х богатырей….

Представляю, каково им тут был сидеть в окопах, под постоянным обстрелом, защищая совершенно опустевшую деревню (все евреи были угнаны в гетто в Лядах в 1941 году и расстреляны в 2 апреля 1942 года). Среди погибших один еврей – ефрейтор Ельяшевич. Машка сказала: «Я одна тут за памятником ухаживаю!» Действительно все чисто и покрашено. Только ляднянская интеллигенция в лице зав.клубом Тамары сказала мне, что каждый год перед 9 мая они ездят сюда и все убирают и ремонтируют вместе со школьниками Ляднянской средней школы. Тогда же или в апреле приезжают родственники расстрелянных в Лядах 2500 евреев.

Ясно прослеживается улица, наверное, главная улица Золотовичей. На ней, в самом центре селения, стоит последний обитаемый дом Золотовичей. Вот он. В нем постоянно живут трое: два брата и сестра. Один из братьев – слепой. Детей ни у кого из них нет. Зимой они втаскивают в избу печку-буржуйку и топят ее дровами. Воду носят из реки. Предложили попробовать, она оказалась грязной и невкусной. Они привыкли. Держат свинью и несколько кур. За водкой и вином ходят в Ляды. Живут на пенсию слепого-инвалида. В доме вся мебель не моложе 60-70 лет, все заросло. Спят на грязных матрацах и перинах. И все же они – не БОМЖи. Машка отказалась взять у меня деньги. Про еврейское кладбище никто из них ничего не знает. На дальнем краю деревни сохранилось только христианское.

Я спустился к реке, но подойти к берегу невозможно – «ни тропиночки отлогой». Нет, не «берег крут», просто бурьяном и крапивой все заросло. Поднялся обратно к памятнику. Тихо. Никого кругом. Только земля, лес и небо. Возможно, до войны они еще приезжали на могилы. Но потом молодые уехали, старики умерли. Может, лет сто здесь никто не читал каддиш, даже если и приезжали потомки. К тому же каддиш можно читать только в миньяне, то есть когда присутствуют не менее десяти молящихся евреев.

Я повернулся лицом к памятнику и к реке. Посмотрел на небо и сказал: «Исгадал веискадаш шмей рабо…и мне послышалось, будто за моей спиной – хор – в этом месте хасиды говорят «пурконей викорейв мшихей!» («И да приблизит Он приход Машиаха своего!» (Мессии) …Не оглядываясь, я продолжал: «Бехайейхейн увейеймэйхэйн…Эйсэ шалом бимромав гу яасэ шалом олэйну вэал кол Йисроэл вэимру Омэйн!» (Устанавливающий мир в своих высотах, Он пошлёт мир нам и всему Израилю! И скажем Омейн!) «И этой земле» – добавил я шепотом, перекрываемым нестройным хором позади меня…

Ляды. Гнёзда аистов – не просто явление, а ещё и символ Беларуси. Это очень красиво, когда большая белая птица кружит над большим гнездом. Водокачку рядом с новодельной и показушной церковью в центре села (генерал построил) может украсить только гнездо аиста, больше ничего. Церковь построил на свои деньги генерал ФСБ России, у которого в селе живёт мать. Ей же – хоромы в два этажа на самом высоком и торжественном месте Лядов с видом. Но Интернета не оказалось и у них. Раньше самым известным и самым большим был дом Мирера – двухэтажный, кирпичный. Мирер старший был самым богатым человеком в селе. Построил несколько складов и мельницу по берегу Мереи, дал работу десяткам людей. В его доме потом размещали школьные мастерские, потом почему-то их закрыли. Дом пришел в запустение. Потом в нем нашли клад. Потом полностью сломали дом. Теперь на этом месте временные вагончики контрольного поста автомобильной страховки.

Осталось три таких добротных склада в пойме реки Мереи, где уже не проследишь еще одну первую от реки улицу. Мне показали место самой старой в Лядах синагоги, где, возможно, молился Рабби Шнеур-Залман Борухович (Алтер Ребе 1745 – 1813), основатель хасидизма. Теперь здесь стоят яблони и пасётся вот эта лошадь.

Возможно, точно так же пробивались через западное оконце последние лучи пятничного солнца.

Оказывается, куры издают еще множество звуков кроме «ко-ко»! и яйца они могут нести совсем без петуха! И каждая курица сносит одно яйцо в день. Ох, раздался я уже на всех этих «бульбочках-цыбулечках», хотя такого количества вариантов блюд из картофеля я не пробовал никогда в жизни! А, ведь, вкусно, черт возьми!

Мне позвонили из Москвы. Там на далёком заводе Volkswagen в Калуге я был нужен. Роуминг мгновенно съел все мои деньги (хотя жена через Интернет только что положила 500 российских рублей). И я должен был срочно написать и отправить учебный план. Написать-то я написал сразу, а вот отправить… Было еще светло. Я вышел на третью улицу (ведущую в Золотовичи) и пошел по интуиции в самый богатый дом (его здесь зовут «Дом генерала»). Хозяев не оказалось дома, была только экономка, не имевшая представления о всемирной сети. Я бросился на улицы, останавливаясь и спрашивая наиболее молодых (мне казалось, что все меня уже знают в лицо).

«Казалось мне, что все с таким участьем
С такою нежностью смотрели на меня»

Поиски привели меня на совсем другую сторону села. Мне сказали: там вот в том доме точно есть, фамилия хозяина – Пузырев… Я сделал несколько шагов… Остановился. Как-то стало не по себе. Я вспомнил рассказ о том, что Иван Пузырев еще жил после войны в Лядах и умер своей смертью… Не могу объяснить, но мне не хотелось туда идти. И все же я пошел. Ноги сами привели меня к забору. Громко лаяла огромная собака. Молодому парню понадобились усилия, чтобы ее успокоить. И все-таки потом она опять лаяла и лаяла, чуя во мне врага. (Я очень не люблю и боюсь таких собак). Парень пустил меня к компьютеру, такому же медленному, как все компьютеры в Лядах, включаясь в сеть. Я услышал давно забытый голос модема, ищущего своего брата где-то в космосе. Но вот они соединились и сеть поползла. Файл более 500 килобайт он загружал минут пять. Мне не хотелось разговаривать, но парень стал расспрашивать про Москву… Я не удержался и спросил: «А Иван Пузырев вам кем приходится?» Странно, что я не могу вспомнить, что он ответил.

Потом пришла женщина и спросила «А Вы – из Израиля?» я ответил, что из Москвы и что ищу свои корни. «Значит, мы – земляки!» – улыбнулась она.

Ляднянские собаки в своей основной массе не приняли меня. Но когда я возвращался от Пузырёвых, ко мне на дорогу выкатился маленький гладкошерстый щенок каких-то хороших кровей, но без ошейника. Он радостно вилял хвостиком, тыкался в мои ботинки и не издавал ни звука. Я сразу взглянул туда, откуда он прибежал и не увидел не только хозяина, но и дома. Он будто успокаивал меня. Его глаза были бесконечно добры, он весь искрился от удовольствия, когда я гладил его, чесал пузик и разговаривал с ним. Но так и не произнес ни звука.

Где-то на этой улице была еще одна – вторая синагога. А сейчас там хлещет вода из неисправной колонки. Вода в Лядах вкусная и холодная. Ополоснувшись, я долго пытался закрыть поток. Всё ж таки родное…

Ляднянская интеллигенция помогла мне найти кое-что, бросающее свет (или что там оно бросило?) на тайну происхождения названия местечка, давшего миру мою фамилию, живущую теперь на всех континентах (кроме Африки). Зав. клубом была очень отзывчива и даже сделала по моей просьбе творог. Но мои ожидания увидеть деревенский базар и настоящий домашний творог опять не оправдались. Какие там базары! Все молоко сдают государству. Рецепты забыли! Словом, творог не получился. Что-то аналогичное получилось и с тем текстом, который специально для меня скопировала зав. клубом. Это был сборник «Легенды Витебщины» (Минск, 2000 года издания, составитель доктор филологических наук Ненадавец А.М.). Почему среди многих и многих населенных пунктов туда угодили Золотовичи? Название звучное что ли? И когда я пришел в библиотеку за Интернетом, я опросил библиотекаря перевести мне этот текст с белорусского на русский. Задач оказалась для непростой, но она справилась.

Итак, что же в этой записанной составителем легенде? Два еврея Хаим и Нохим держали корчму и решили сбежать (все это не очень понятно, с чего вдруг), прихватив свое добро. Бедным людям что – снялись, если уж надо, и пошли. А богатым? То сложнее. Тут же, кстати, и про способ появления этого богатства: «А сколько бедному утомленному селянину надо? Давай еще, корчмарь! Давай скорей! Может и перед женой харахорились? Так повелось изо дня в день: одни последнее пропивали, другие на этом наживали богатство… Принесли новость, что кто-то будет отнимать нажитое. И они стали собираться в дорогу, нанимать возы для добра, что решили взять с собой (А что там можно вообще накопить в деревне? Одежду и посуду разве только). Нохим говорит: скажи им, чтобы и свое добро брали, тогда они и наше защищать будут. – Хитрый ты, Нохим, говорит ему Хаим. (слово «хитрый» употребляется несколько раз по поводу и без).

Знамо дело, просто так экспедиция (куда? Зачем?) не могла закончиться. Встретили они с подводами неких «вооруженных людей» (тоже неясно кто).

– Кто такие?

Хаим и Нохим молчат как воды в рот набрали.

– Да вот побегли мы в лес, боялись, что ограбят без причины…– сказали крестьяне.

– А на возах что?

– Так взяли самое необходимое, чтобы на новом месте обживаться.

– Возов что-то многовато – не отставали вооруженные люди.

– Так и нас же много…

Так может и обошлось бы, да один из них полез посмотреть, что в телеге:

– Хлопцы! Да тут добра! На всех хватит! И начали они искать. Крестьянское добро не трогали, а все еврейское с возами забрали. Там же золота много было. И отпустили:

– Езжайте себе дальше. А это мы забираем.

Кто там будет спорить, когда жизнь на волоске висит?

И поскакали дальше, пока не заехали в совсем глухие места.

– Братки, я бедняк! Всё забрали! Ничего нет! Как же дальше жить? – говорит Нохим.

– Как-нибудь проживем. Мы же с людьми. Как они, так и мы.

Крестьяне решили не возвращаться в родные места, потому что боялись нарваться еще на лихих людей. Кругом – глухой лес, дорог нет, можно спокойно жить. Собрали все, кто что имел в одну кучу. И тут летит Нохим, аж светится:

– А я… А я, оказывается, не такой уж бедный! У меня есть золотавочка! (Это старобелорусское слово, означающее пятиалтынную монету, она была золотая). Где он ее нашел, одному ему ведомо. Как поставили дома, то назвали крестьяне свое поселение Золотовичи, чтобы деньги всегда водились. Вот оттуда и пошло название».

Вот такая легенда. Если составитель, доктор филологических наук записал это, то при воплощении на бумаге легенда стала каким-то мутантом жанра. Слишком уж она исторична, много точных фактов. То, что евреи держали корчму – исторический факт. Но почему, же тогда отсутствует здесь другой исторический факт: что евреям не дозволялось пахать землю и многие виды деятельности были запрещены, кроме собирания налогов и винокурения? Почему так тщательно выписаны образы евреев-основателей местечка, вот они хитрые, а крестьяне – простые и бедные? Почему те, кого наняли везти чужое, зачем-то взяли и свое? И опять неувязка именно исторического свойства: ведь известно, что местечко основали евреи и долго здесь никого, кроме евреев не было. А по легенде получается, что наоборот: только два еврея и много крестьян (видимо, белорусов). Почему такой акцент на том, что спаивали простодушных крестьян и на этом нажились, что де богатство – оно нечестным трудом нажито, вот и «вооруженные люди» – где вы встречали в легендах таких героев с такими именами? Уж назвали бы «разбойники» – так нет – у них же миссия справедливости! Они же Робин Гуды, как можно их разбойниками называть. Какие-то «неосанистые» герои!

Можно, конечно, еще копнуть. Но это уже наше дело, «еврейскае»…

Может, это моя, глубоко спрятанная в подвалах многих поколений травма страха перед накоплением богатства? Ведь, отнимали же и не раз!

***

Разве можно рассказывать о родине предков, которая, к тому же, еще и родина хасидов и хасидизма и хасидских притчей, не положа руку на сердце? Но когда кладёшь эту руку на это сердце, то постепенно сердце начинает говорить и все громче и громче… Впрочем, я не собираюсь становится основателем религиозного движения (в детстве я, правда, любил помечтать, что стану основателем некоего философского учения-направления и даже название придумал: «золотовизм»!). А вот детям своим (по меньшей мере, тем троим, которых я сейчас воспитываю и с которыми встречаю субботу) постараюсь передать что-то важное от сердца к сердцу, от Алтера Ребе через хасидов ко мне, от меня – к ним… Цепочка не прерывается.

Кто же это так распорядился, чтобы я вдруг сорвался с места, из своей комфортабельной московской квартиры, от кучи дел и поехал вдруг в Золотовичи? Воистину огненный ад пожаров и духоты понадобился, должен я честно сказать, положа руку на сердце. Нужно было выжать из меня 37 потов, сжечь мещёрские леса и выжечь всю траву в Москве, заклеить окна как на плакатах по гражданской обороне, ходить в масках по улицам, чтобы я поехал… Но ша уже! Я поехал и приехал! Я съездил в Золотовичи и вернулся! (Это я не Вам, извините, а градуснику, показывающему уже щадящие 33 градуса).

Когда-нибудь, когда дети подрастут, я посажу их рядком напротив себя и начну рассказ о моих предках по отцовской линии. Начну я примерно так: «Когда в нашем городе газоны еще были зелеными…»

Ляды – Золотовичи,
Август 2010

Местечки Витебской области

Витебск• Альбрехтово• Бабиновичи• Бабыничи• Баево• Барань• Бегомль• Бешенковичи• Богушевск• Борковичи• Боровуха• Бочейково• Браслав• Бычиха• Верхнедвинск• Ветрино• Видзы• Волколата• Волынцы• Вороничи• Воропаево• Глубокое• Гомель• Городок• Дисна• Добромысли• Докшицы• Дрисвяты• Друя• Дубровно• Дуниловичи• Езерище• Жары• Зябки• Камаи• Камень• Колышки• Копысь• Коханово• Краснолуки• Краснополье• Кубличи• Лепель• Лиозно• Лужки• Лукомль• Лынтупы• Любавичи• Ляды• Миоры• Оболь• Обольцы• Орша• Освея• Осинторф• Островно• Парафьяново• Плисса• Подсвилье• Полоцк• Прозороки• Росица• Россоны• Сенно• Сиротино• Славени• Славное• Слобода• Смольяны• Сокорово• Сураж• Толочин• Труды• Улла• Ушачи• Цураки• Чашники• Черея• Шарковщина• Шумилино• Юховичи• Яновичи

Главная

Новые публикации

Контакты

Фотоальбом

Карта сайта

Витебская область

Могилевская область

Минская область

Гомельская область