Полина Фаликова
(Саратов)
ИСТОРИЯ ОДНОЙ СЕМЬИ
Полина Самуиловна Фаликова(Генсон).
1973 г.
Приходя на кладбище, где похоронены самые близкие мне люди, я непременно останавливаюсь у чужой могилы – не могу пройти мимо... С высокого черного обелиска смотрит на нас, живущих, совсем еще молодой человек с печальными глазами. Здесь покоится Александр Генсон. Он умер в 42 года – недоработав, недолюбив, не успев вырастить детей... Умер неожиданно, будто по ошибке, как бы на минуту выйдя из зала, где ждал его и не дождался руководимый им оркестр.
На похоронах было много народу, много родни, живущей в Самаре и приехавшей издалека... Генсоны – это целый большой клан, это большая, прочная семья, где все связаны то близкими, то неблизкими узами. Это клан, обреченный страдать и терять, падать и, наперекор всему, подниматься...
Восемнадцать человек ушли на войну – вернулись десять. Но многие вернулись, неся в себе прошедшую войну физически и морально. В разных городах и странах живут сегодня потомки этой большой семьи. Но два города особенно значимы в семейной биографии. Это Витебск, откуда берет начало родословная, вобравшая в себя две фамилии – Генсоны и Оршанские, и Куйбышев (сегодня Самара), давший приют беженцам в годы войны.
Обо всем этом поведала в своих воспоминаниях бывшая учительница Полина Самуиловна Фаликова. Генсон по отцовской линии и Оршанская по матери.
Слева направо: Хая Генсон,
сестры папы – Поля (Пешке) и Соня.
1964 г.
Родоначальник нашей семьи, мой дедушка – Генсон Лейбе был ломовым извозчиком и умер еще до Великой Отечественной войны, оставив жену Басю и семеро детей: трех сыновей – Бориса, Самуила (моего отца), Хаима-Ефима и четырех дочерей: Тайбл (Таня), Шейне-Итке (Соня), Песя (Поля) и Рива. Семья жила бедно, но была уважаемой. Дедушка любил говорить: «Ба Лейбен из орэме киндер, нор эрлихе киндер» (У Лейбы бедные дети, но порядочные – идиш). Дети росли трудолюбивыми и сделали себя сами. Выросли, получили профессии, создали семьи, нарожали детей и жили, не жалуясь. Борис уехал в Ленинград. Работал заготовщиком (была такая сапожная специальность). И было у них с женой Любой три сына. Жили небогато, но благополучно. Все разрушила война.
Борис и два его старших сына ушли на фронт. Оба сына погибли. Младший сын, вернувшись после блокады в Ленинград, поступил в техникум. Звали его Мотя. Но и его не миновала горькая семейная судьба. На занятиях по физкультуре он неудачно упал, повредил голову и позвоночник. Его парализовало.
Недолго прожил вернувшийся с фронта Борис. А потом с горя умерла и мать. Мотя выжил. Будучи парализованным, научился рисовать и этим даже зарабатывал себе на жизнь, но прожил недолго и умер молодым.
Таня с семьей тоже до войны перебралась в Пермь. Непросто сложилась ее судьба. У нее с мужем, которого звали Мендл, тоже было три сына. Все воевали на фронте. Ефим – летчик, погиб. В последнем письме он написал: «Лечу на задание мстить врагам за разрушенную старость моей бабушки». Другой сын – Коля, вернулся с фронта без руки. После войны окончил юридический институт и работал в юридической консультации. Третий сын, Эля, был музыкантом, трубачом. Его определили в музыкальный взвод: музыка и на фронте была нужна. Но, когда Эля попал на передовую, он забыл о своей трубе. Воевал, как все. Судьба его пощадила. Он вернулся домой. До конца жизни жил с семьей в Перми.
Война погнала из Витебска на восток и мою бабушку, и семью тети Ривы с семьей. У них тоже было трое детей. Мужа тети Ривы, Григория Палатовского, призвали в армию, и он погиб на фронте. Рива осталась одна с тремя подростками. Старший, Борис, еще успел получить свою военную долю. Был призван в армию и направлен в Высшее Военно-морское училище в Кронштадте, после чего его домом на долгие годы стала подводная лодка. Он прослужил в армии более тридцати лет и в пятьдесят ушел в отставку. После службы Борис с семьей уехал в Москву. Он хотел продолжить работу по профессии, но устроиться не смог: помешал «5 пункт»... Тяжкие раздумья, ощущение своей ненужности сломили его. Придя домой после очередного отказа, он... умер. Не выдержало сердце...
Второй сын, Наум, был спортсменом – ватерполистом. Здоровый, сильный парень, и вдруг – туберкулез! Он сгорел за два месяца.
Младший брат Ривы, Хаим (Ефим), был тоже эвакуирован вместе с семьей в Пермь. Он устроился работать на железную дорогу. Рвался на фронт, но железная дорога его не отпускала: был очень хорошим специалистом. Война закончилась, но опасность подстерегала Ефима в мирное время. Когда случилась авария на железной дороге, он первым бросился в бой. Ликвидация аварии была рискованным делом. Но раздумывать было некогда... Пар хлестнул ему в лицо, ударил по глазам и обжег лицо. Он потерял зрение. Усилиями врачей ему вернули небольшую часть зрения, и только в одном глазу – другой был потерян. Хаим умер в Перми, а жена с детьми уехали в Израиль. Большая семья неоправданно быстро растворилась во времени. Тетя Рива тоже похоронена в Перми… Утешением последних лет многострадальной женщины была ее дочь Таня. Она окончила факультет иностранных языков. Живет и работает в Перми.
Прежде чем перейти к своей семье, я хочу рассказать о второй ветви нашего большого клана. Девичья фамилия мамы – Оршанская. Представители этой семьи тоже были коренными витеблянами и жили на Песковатиках. Два брата и три сестры были в этой семье (моя мама – одна из них). Старший мамин брат погиб еще в гражданскую войну. Другой брат Шмул (Соломон) был дамским портным, шил верхнюю одежду. Красивую одежду. Он и сам был писаный красавец. О нем говорили: «Самый красивый мужчина Витебска». Может, оно так и было. Его портрет был опубликован в первом номере журнала «Америка». У него была семья: жена и трое детей. Старшая дочь стала экономистом. Сын к началу войны окончил Читинское танковое училище и сразу попал на фронт. Его танк горел, сам он был ранен и попал в плен. В нем не сразу распознали еврея. Ему удалось бежать из лагеря. То же самое произошло в другом лагере военнопленных. Снова побег. Бывший танкист попал к партизанам. Воевал под фамилией друга, погибшего на финской войне. С этой фамилией он прожил всю оставшуюся жизнь.
Умер он в 2005 году и похоронен в Ленинграде.
Отец его, дядя Шмул (Соломон), с началом войны ушел в ополчение Витебска и погиб при охране железнодорожного моста...
Рейзе-Лея Лейбовна (Роза).
Могилев, ноябрь 1977 г.
Мамина сестра, Роза, по мужу Гордина, работала швеей. Муж ее умер еще до войны. Ей пришлось одной поднимать четверых детей: трех дочерей и сына. Дети росли способными и трудолюбивыми. Дочь Аня окончила Белорусский университет и работала до войны в Гомеле.
Трагически сложилась судьба Любы. После окончания витебского техникума она, как комсомолка-активистка, была направлена в Белосток, организовывать там комсомольскую работу. Там ее и застигла война. Люба ушла на восток и добралась до Витебска. Прибежала в свой двор. В Витебске уже хозяйничали немцы. Увидевшая ее соседка быстро доложила обо всем полицаям. И они пошли по Любиному следу. Она была ранена в ноги, бежать уже не могла. Ее схватили. Любочку повесили рядом с Витебской Ратушой.
Ее матери удалось эвакуироваться в Саратов вместе со швейной фабрикой, на которой она работала. Вместе с ними эвакуировалась девочка Геня, которую она взяла к себе в 1939 году, когда в Витебске оказались польские беженцы. Когда отец Гени вернулся из ссылки, он хотел забрать дочь, но тетя не отдала. Она знала, что Гене лучше будет в их обжитом доме и относилась к ней, как к дочке: «Там, где три дочери, будет и четвертая». Но в Саратове рассудили по-иному. Ее не прописывали в городе, так как она была польской подданной. Когда Гене исполнилось 18 лет, она решила уйти на фронт. С ней вместе ушла и младшая дочь Соня. Они прошли всю войну. Соню направили в санитарный батальон, а Геня попала в политотдел армии. Когда армия дошла до Берлина, ее назначили заведующей библиотекой в Доме Офицеров. Так в Берлине закончилась для Гени война. После демобилизации она вернулась в Саратов. Теперь ее уже не считали иностранкой. Она поступила в Саратовский институт иностранных языков и по окончании его работала преподавателем в вузе. Но семейная жизнь у нее так и не сложилась. А Соня вышла замуж за офицера-ракетчика, с которым познакомилась на фронте. Она окончила военно-метеорологический институт, а потом преподавала географию в школе. Родила сына и дочь. Сын, как и отец, стал кадровым военным.
Младшая мамина сестра, Рива Хавинсон с фабрикой, на которой работала, эвакуировалась из Витебска в Ульяновскую область, на ст. Барыш. Ее старший сын, Яша, ушел на фронт. Служил в железнодорожных войсках и погиб под Майкопом. Дочь с детьми и внуками уехали в Израиль, а младший сын, Семен Хавинсон, живет в Самаре...
Сестры Оршанские.
Слева направо: сидят – Роза Гордина, Хая Генсон (моя мама);
стоят – Рива Хавинсон, Аня Гордина (племянница). 1946 г.
В семье моих родителей слились фамилии Генсонов и Оршанских. Нас у мамы с папой тоже было трое: Изяслав (1926 г.), я – Полина (1929 г.), и младший, Аркаша, родившийся в 1936 году. Мы росли в счастливой семье, где все друг друга любили, берегли, уважали.
Давно нет папы – он трагически погиб в 1961 году, нет и мамы. Она умерла в 1982 году. Но мы до сих пор храним уроки, преподанные нам родителями. Главный из них – преданность друг другу, любовь и взаимопонимание.
Мой папа, Самуил, был красивым, мужественным человеком. Природа одарила его крепким здоровьем. Он не гнушался никакой работы, свой трудовой путь начинал грузчиком на металлобазе. Его стали замечать и поощрять. Папа активно участвовал в общественной жизни, занимался самообразованием. Ему стали доверять ответственные поручения. В 1929 году папа вступил в партию. Мама была верной помощницей отцу, другом и советчиком. Все заботы по дому она взяла на себя.
В зловещем 1937 году папу послали в Езерищенский район председателем райпотребсоюза. Мы уехали туда вместе с ним. Ночью, в конце августа, в дом пришли люди в форме и увели папу. Мама осталась с нами тремя одна, без поддержки, в чужом доме, в чужой деревне. Я в тот год пошла в первый класс, но учиться не пришлось. Мы вернулись в Витебск. Поселились на съемной квартире. Помню адрес: Полоцкое шоссе, 27, около мебельной фабрики. В квартире жила одинокая старая женщина, баба Махля. Она нас очень жалела, и мы ее полюбили, как родную бабушку. Она заботилась о нас и каждый день оставалась с нами, когда мама уходила. А мама в это время металась по разным инстанциям и кабинетам, добиваясь справедливости, ища папе защиту. Бывало, что ее грубо выпроваживали из кабинета, даже угрожали, что могут и ее посадить, если она будет упорствовать.
Все во дворе были уверены в папиной невиновности и очень нам сочувствовали, чем-то пытались облегчить нашу долю. Был даже такой запомнившийся мне случай. Видя, как трудно маме с нами, бездетные соседи – тетя Фруза и дядя Ларка – стали маму уговаривать отдать им Аркашу. Но мы с Изей устроили страшный крик. И мама, утешая нас, спрашивала: «Неужели вы думали, что я отдам кому-нибудь Аркашу?» – и тоже плакала при этом.
Конечно, и родственники нас не забывали, приходили, утешали, чем могли, помогали. Их вызывали в соответствующие органы и предупреждали, что общение с семьей врага народа может для них плохо кончиться, просили их это учесть. А они это не «учитывали» и продолжали к нам приходить.
Но неожиданно нам улыбнулось счастье: через шесть месяцев папу освободили, даже выплатили компенсацию. Не было никакого суда, потому что не было никакого дела. Просто посадили, просто мучили, просто выпустили. Все было «просто». Но этот арест оказался не последним. После войны папу снова арестовали. Кто сидел до войны, о том не забывали и после нее. Но, слава богу, и на этот раз все быстро кончилось. Папу недолго продержали и освободили.
22 июня 1941 года я встретила в больнице. 10 июня заболела брюшным тифом. К началу войны уже начала поправляться, и родители решили меня забрать из больницы. Пришли папа с мамой, подошли к окну и стали между собой совещаться, сказать мне о войне или нет. Я это услышала и крикнула: «Я все знаю». В палате, где нас было 15–16 человек, висела радиотарелка. Из нее мы узнавали все новости. К тому же вдруг засуетился весь медперсонал: на каждую кровать повесили противогаз. Главврач не согласился меня выписать: «Не сейте панику!» Но через 2–3 дня папа все-таки настоял на своем и забрал меня под расписку.
Война надвигалась на Витебск быстро. Домой мы не попали. По шоссе шли отступающие войска, беженцы. Меня отвезли к маминой сестре. Она жила на улице Ленинской, около цирка. Там было потише. По всему городу ловили шпионов. Подозревали каждого, кто был в кожаном пальто, в очках, особенно – в шляпе...
Через пару дней папу откомандировали в Воронеж сдавать партархив. Он взял разрешение, чтоб отвезти семью на этой машине до Ржева, где предполагалось пересадить нас в эшелон. В машине с нами ехали семья начальника военторга Угорца и семья шофера, который вез нас. Приехали в Ржев, а там только что бомбили станцию. Нас долго сопровождал самолет, который только что сбросил бомбы. Он летел так низко, что даже видно было лицо пилота. Но летчик не открыл огонь по детям. Возможно, у него было сердце...
Приехали в Вязьму. Там тоже бомбят! И так, мы добрались до Воронежа. На станции стоял первый эшелон, который прорвался из Витебска. Мы бросились к нему. Но, нас ни в одну теплушку не пускают. Из-за меня. Я же была после тифа стриженой – значит, заразная. Так мы бегали от вагона к вагону, пока не наткнулись на доброго пожилого мужчину. Он взял нас под защиту и втащил в вагон. Я забилась в угол и не вылезала оттуда. Папа попрощался с нами в Воронеже. Снял с себя кожаное пальто и уехал. Это все, что у нас было из вещей – папино пальто. Поезд тронулся. Кушать нечего, пить нечего, но, главное, мы едем, и нас уже не бомбят.
Ехали долго, простаивали на станциях. Всякое бывало. Но один случай не могу забыть. Поезд остановился на одной из станций, и мы увидели, что там продаются ситро, булочки – совсем как в мирное время. Правда, всюду очереди. Изя у нас был за старшего. Мама дала ему деньги, и он побежал купить еду. Когда возвращался с покупками, поезд тронулся, а брат еще не добежал до состава. Поезд набирал ход. Мать в истерике, кричала: «Бросай все!» А ему жалко – ведь это еда! Мы плачем. В сутолоке войны так легко потерять человека. И вдруг до нас доходит известие: Изя едет с нами. Его подхватили мужчины, ехавшие в последнем вагоне. На ближайшей стоянке Изя пришел к нам с едой. Ее он так и не бросил...
В начале августа мы приехали в Куйбышев. Мы ушли с вокзала, держась за маму, следом за нами шла семья Угорцов. У них в Куйбышеве были родственники, и они знали их адрес. Выйдя из вокзала, где-то раздобыли двухколесную тележку и в нее усадили маленького Аркашу и меня, еще слабую после перенесенной болезни. Мы наугад двигались по ночному городу и, наконец, добрались до места, где жили родственники наших попутчиков. Это был угол улиц Фрунзе и Ленинградской. Здесь в полуподвале жила семья, к которой мы все шли. Нас встретили доброжелательно: накормили и уложили спать на полу. Сытость и покой. После всего пережитого нам это показалось раем.
Мы знали, что где-то в Куйбышеве живут папины родственники – Генсоны. Прощаясь с нами, папа твердо сказал: «Я буду искать вас только в Куйбышеве». Утром Изя ушел в адресное бюро. Нам повезло: Изя узнал их адрес ул. Маяковского, дом 77, кв. 1. Тоже полуподвал. В нем жила жена папиного дяди. Его уже не было, он умер. Были у них сыновья, которые через несколько дней уходили на фронт. Они жили отдельно и предлагали нам поселиться у них, но баба Малка, чудесный человек, твердо сказала: «Я беру их к себе». Эта старая женщина, которая стала для нас бабушкой, дала нам кров, накормила, напоила, делилась с нами всем, что у нее было. До сих пор мы храним в сердце благодарность ей и другим нашим родственникам, которые встретили и обогрели нас в тот горький час. Бывая в Самаре (я теперь живу в Саратове), я непременно иду на кладбище и всегда обхожу их могилы, отдавая дань благодарной памяти этим людям.
По приезде в Куйбышев мама стала сразу искать работу. До войны она нигде не работала, и специальности у нее не было. Но теперь от нее зависела жизнь семьи. Нужны были карточки. И она пошла работать почтальоном. А это тяжелые сумки, хождение с ними по улицам и дворам. Но самым мучительным были похоронки, которые она приносила в дома почти ежедневно. Мама не могла выдержать горе, хотя и чужих людей, плакала вместе с ними и была вконец измучена этим. Все это вынудило ее уйти из почты. Она решила устроиться в столовую посудомойкой, в надежде, что будет хоть какая-то еда для детей. А в то время из столовой ушел возчик, который привозил на лошади продукты. И маме предложили эту работу. Она не знала, как обходиться с лошадью. Но ее уговорили, показали, как надо запрягать, как управлять, и она решилась. Помнится случай, когда к нам прибежал знакомый мальчик и сообщил, что мама в отчаянии стоит на Ульяновской улице. У нее распряглась лошадь, и она не справляется с нею. Изя тут же побежал маме на помощь. Трудно ей было, но зато она приносила домой лакомство – кормовую свеклу.
Изе уже исполнилось 15 лет, и он пошел работать в гвоздильную мастерскую. Работал он старательно. Но все время боялся, что проспит и опоздает на работу. В это время вышел указ – за опоздание на работу судить. Однажды Изя понял, что опаздывает. Накинув на нижнее белье шинель, которую мама купила ему на базаре, он побежал. Когда, запыхавшись, вбежал в мастерскую, мастер, увидев его, обомлел: «Что случилось?» Мальчик, чуть не плача, проговорил: «Меня будут судить, я опоздал». Мастер успокоил его и отправил домой, привести себя в порядок.
Дни шли за днями. От папы не было никаких вестей, и ожидание было мучительным. Но сердце подсказывало, что он жив и ищет нас. Мы с Изей решили дежурить на вокзале: я днем, а он ночью. Встречали все поезда, что шли со стороны фронта. Но с каждым днем оставалось все меньше надежд на встречу. И вдруг Изя его увидел. Узнал по спине и походке. Папа все это время нас искал. В Воронеже приняли у него архив, забрали машину, а его отпустили. И он устремился в Куйбышев. Заболел в пути. И все-таки он дошел! Понятно, какой радостью это было для всех нас.
Приехав в Куйбышев, папа сразу стал искать работу. Ему предложили овощную базу в селе Рождественно, что находится по другую сторону Волги. Пешком по воде не пойдешь – папа приезжал домой редко. Урожай овощей в тот год был очень хороший, и работать приходилось без отдыха – день и ночь. Чтобы овощи не пропадали, папа устроил в селе засолочный пункт. Эта инициатива была одобрена всеми. Папу хвалили. А он страдал от того, что не может помочь семье, которая голодала. Чтобы попасть в Куйбышев даже из близлежащего села, требовались специальные пропуска.
Наша увеличивалась за счет прибывавших родственников. Приехали из Перми папина сестра с дочкой Олей и мамина сестра, Роза. Приехали после прорыва блокады из Ленинграда тетя Люба с сыном, все оголодавшие, раздетые. Папа снимал с меня и Изи одежду и обувь и отдавал родственникам. «Я живой, я заработаю и куплю вам самое необходимое, – говорил папа, – а о них позаботиться некому и купить не на что». Мы вещи отдавали безропотно.
Мама поступала точно так же. Ее уроки я запомнила на всю жизнь. После приезда из Перми жила с нами моя двоюродная сестра Оля. Однажды маме удалось купить мне ткань на платье к празднику. Я уже становилось девушкой, мне так хотелось быть нарядной. Но ткань лежала, а платье шить мама не собиралась. Мне было обидно, и я начала просить, чтобы сшили мне платье. Мама твердо меня оборвала: «Вот когда я смогу купить еще один отрез на платье, для Оли, – тогда будем шить».
Мама была сильной, решительной и самоотверженной. Получая горькие известия с войны о гибели родственников, мы все очень переживали. Брат Изя рвался на фронт. Он ходил в военкомат и просил, чтобы его взяли в армию. Но его выпроваживали и говорили: «Иди и подрастай. Придет время – призовем». И в 1943 году, когда брату исполнилось 17 лет, он после девятого класса снова пошел в военкомат, и на этот раз ему вручили повестку. Придя домой, сказал маме, что его забирают в армию. Мама сначала не поверила, подумала, что он шутит, как не раз бывало. А потом, когда поняла, что это правда, начала плакать и отговаривать от скороспешного решения. Но она понимала, что он не отступит: слишком долго он это решение вынашивал.
На передовую его не послали, но хлебнуть военную долю пришлось... Когда он служил на Украине, в Чугуеве, мы получили письмо, из которого узнали, что Изя болен. Мама, не раздумывая, поднялась и поехала к нему. Война уже закончилась, но в лесах еще оставались группы бендеровцев. Поезд прибыл в Чугуев ночью. На станции мама спросила, как доехать до части, ей рассказали, но предупредили, что кругом «бродят бандиты» и добираться одной рискованно. Маму это не остановило. Ее мужество было вознаграждено. В дороге ее подобрала попутная военная машина, которая довезла ее до места. На КП ее спросили, к кому она приехала, и к ней вызвали сына, нашего Изю...
На Украине весна, он в валенках, ноги мокрые, под ними растаявший снег, сам худой, страшный, весь в нарывах. Она с Изей поговорила и решила немедленно идти к командиру. Он ее принял и выслушал. «Мой сын очень болен. Зачем вам такой солдат, которого вы не можете использовать по службе, пользы он теперь вам никакой не приносит, – сказала мама и предложила. – Отпустите его со мной на десять дней, и я пришлю вам полноценного солдата». Начальник отпустил Изю. Мама его лечила пивными дрожжами и вылечила. Ему купили сапоги и через десять дней отправили выздоровевшим в часть.
Отец и сын Генсоны. Самуил Львович и Изяслав.
Ноябрь 1947 г.
Брат прослужил в армии десять лет, до 1953 года. Он мечтал быть летчиком и учился в Чугуевском летном училище. Но, когда мечта была уже близка к осуществлению, его внезапно оторвали от учебы и командировали на Дальний Восток, и пока он там был, училище расформировали. В другом училище он учиться не хотел. Продолжал службу в батальоне аэродромного обслуживания – все-таки рядом с самолетами. Это и определило его будущую специальность на «гражданке». После демобилизации пошел работать на авиационный завод и поступил в институт на вечернее отделение. Пройдет время, и он станет классным специалистом, очень уважаемым на заводе человеком.
В Куйбышеве Изяслав встретил очень добрую и скромную девушку, Берту Левину, тоже витеблянку. Сложилась дружная, прочная семья. Подрастали и радовали две дочери. Но рано умерла жена... Изяслав принял на себя все заботы, довел до ума дочерей, дал им образование…
Немного о себе.
Я в 1947 году окончила школу, вечернюю. Втайне от родителей еще училась в музучилище, на вокальном отделении: очень хотелось петь. Несмотря на неплохие перспективы в музыке, училище пришлось бросить. Я выбрала пединститут. Через два года вышла замуж. С офицером Фишелем Григорьевичем Фаликовым мы встретились на танцах. Полюбили друг друга. Мне было девятнадцать лет – ему двадцать семь. Мы в любви и взаимной преданности прожили без малого 55 лет.
Слева направо: сидят – мой папа Самуил Генсон,
младший брат Аркаша и моя мама Хая Генсон (Оршанская);
стоят – мой муж Фишель, я – Полина,
мой старший брат Изяслав (Изя). 1949 г.
В 1951 году муж был переведен в Саратов, и там прослужил до отставки. Был морским офицером и в Саратове исполнял обязанности военного коменданта порта и станции Саратов.
В Саратове началась моя педагогическая деятельность, которой я посвятила тридцать лет. Я очень любила работу, любила детей и горжусь тем, что и они меня любили и не забывают до сих пор. Я счастлива от того, что мы с мужем вырастили двух своих детей: сына и дочь. Дочь как бы осуществила мою несбывшуюся мечту: она окончила консерваторию и сейчас работает завучем в Школе искусств. Сын с детства инвалид. Он скромный и хороший парень. Работает в меру своих сил и возможностей.
Любимая внучка Ирочка успешно защитила диссертацию и стала кандидатом филологических наук...
Остается рассказать о младшем брате, Аркаше. Еще в школе увлекся футболом и после окончания школы играл в команде «Крылья Советов». Окончил филологический факультет и, имея гуманитарное образование, работал на телевидении, где вел спортивные передачи, писал в газеты. В Саратове создал семью. Дочь – кандидат экономических наук. Сын – министр культуры Саратовской губернии. Сам же Аркаша, уже пенсионер, но продолжает работать директором детской футбольной школы...
Наши родители мечтали вырастить детей образованными, честными и добрыми людьми, общение с которыми было бы приятно людям. Наши родители хотели, чтоб мы, став взрослыми, не оторвались друг от друга и продолжали семейные традиции. Мы не обманули их надежд. Мы надеемся, что дети наши и внуки наши тоже не сойдут с проложенной тропы...
Подготовила Циля Сегаль.
|
|
ENG 
RSS-канал новостей сайта www.shtetle.com