Поиск по сайту

Ирина Левикова

КАЗАЛОСЬ, ЧТО ТАКАЯ ЖИЗНЬ – НАВСЕГДА

В начале июля мама пошла в военкомат. Военный с двумя шпалами на воротничке сказал ей: «Наше положение на фронте улучшилось, не стоит уезжать», и не дал разрешение на выезд. Отца забрали в армию (было ему 47 лет), мама была домохозяйкой. Успели организованно эвакуироваться с заводами и фабриками только те, кто там работал. А мы сидели и не очень понимали, что делать.

Немцы вошли в Витебск 9 июля. Мы спрятались в подвале церкви, которая стояла напротив нашего дома; дети считали, что там нас никто в жизни не найдет. В то же утро мужики с топорами, из местных, начали грабить продуктовые магазины. Уже никто не работал. Мы видели милиционеров, бегущих вдоль стен по направлению к Смоленскому шоссе. Моя сестра, комсомолка, сказала маме: «Ты как хочешь, а я беру детей, и мы уходим, потому что немцы убьют нас».

Мама не хотела бежать из города, она говорила, что немцы – культурный народ, она видела немецкую оккупацию в 1918 году на Украине и рассказывала, что тогда немцы благосклонно относились к евреям. Мама не хотела оставлять дом, корову. И все же мы побежали вслед за милиционерами, в чем стояли – в одних сарафанчиках, в домашних тапочках. Мама вернулась только проверить, хорошо ли заперты двери. Было мне тогда шесть лет. Я помню все это очень хорошо. Документы давно были приготовлены, они лежали в единственном пальто, которое мама захватила с собой.

Шли мы долго пешком по Смоленскому шоссе вместе с частями отступающей армии. Шли только ночью. Днем прятались в придорожных лесах, потому что шоссе беспрерывно бомбили. Маме было тяжело нести меня на руках, иногда солдаты помогали, сажали на танк или брали на руки и несли. Бежали с нами бабушка, тетя с тремя детьми – девочка, моя одногодка, мальчик младше меня на два года, грудная трехмесячная девочка и их няня, русская женщина. Никто из них не выжил. Уже почти под Смоленском с нами поравнялась легковая машина «эмка» и остановилась, чтобы подвезти. Всю семью моей тети посадили в эту машину, и меня мама посадила туда же. Но я вдруг поняла, что мама не села со мной, и, испугавшись, на ходу выскочила из окошка «эмки» прямо на шоссе, поцарапалась до крови и побежала назад к маме. И мама отшлепала меня – как это, такая удача, подвезут, а я не хочу ехать!? Мы пошли дальше вместе. Машину эту как корова языком слизнула, мы больше не видели наших родных.

Помню, как городок Рудня, лежавший на пути, горел с двух сторон, и мы бежали по узкому коридору, меж стен бушующего пламени. Я очень часто вижу этот пожар во сне: я пытаюсь убежать, а пламя меня догоняет...

Шли мы недели две. Ночью – по шоссе, днем – в лесу. Много народу шло, старики, женщины, дети. Начинало смеркаться, и мы выходили на шоссе, шли быстро, почти бегом. У бабушки, которой было тогда под семьдесят, и у мамы распухли ноги. С нами рядом оказались муж и жена и три их девочки постарше меня. Дети просили пить. Не есть – пить, было очень жарко. Я закапризничала, и помню, мама пошла искать мох. Она выжимала его и давала мне пить. Но этого хватало минут на двадцать, и снова хотелось пить. Семья, с которой мы подружились, сказала, что не может ждать, что они хотят быстрее дойти до места. И они не стали дожидаться темноты. Мы тронулись позже, а когда подошли к шоссе, то увидели страшную картину: три девочки лежали, убитые бомбой. Я никогда не забуду, как родители положили их под березу, а сами пошли с нами. Я это запомнила навсегда.

Мы пришли в Смоленск, думая, что это глубокий тыл. Стало рассветать, и мы увидели, что немецкие самолеты кружат над городом. Мы пробрались на станцию с большим трудом, и там нам удалось сесть в поезд.

Семья наша в дороге разделилась – родственники попали в Узбекистан, а мы решили пробираться в город Ржев, где жил папин двоюродный брат. Туда ехали через Москву. Когда в Москве началась бомбежка, нам велели бежать в метро, что мы и сделали. А когда бомбежка закончилась, мы поднялись к поезду и увидели, что весь наш эшелон разворочен бомбами, там сгорело и мамино пальто со всеми документами.

До Ржева мы все-таки добрались – там жил папин брат. Но его мобилизовали на работу в госпиталь, который должен был назавтра эвакуироваться в Ярославль. Дядя подал списки, где указал, что мы являемся членами его семьи. Был он бездетный, жена и он, и власти удивлялись, как его семья могла так быстро увеличиться еще на четыре человека. Мама начала работать в госпитале в прачечной.

Немцы разбрасывали с самолета листовки, где было написано, что из Рыбинска сделают поле, а из Ярославля – море. Коренное население Ярославля было в основном русским. Про нас говорили, что «евреи-паникеры приехали». Потом так получилось, что бомба попала в дом одной из женщин, которая нас назвала паникерами, погибла ее мама, и она перестала нас так называть. Мы частенько слышали там слово «жид». Сестра моя была девочка боевая и давала сдачи.

Спали мы вначале у хозяйки в комнате на полу. Она постелила деревенские половики – у нас ничего не было, – так мы и лежали там вповалку. Потом, недели через три, нам выделили помещение летней палатки, где когда-то торговали овощами. А когда началась зима, нас впустили к себе какие-то люди, и мы жили в их туалете, на скорую руку переоборудованном под комнатку. Там нам построили нары, и мама обогревала их перед сном горячими кружками от плитки. А туалет сделали на улице. На этой же плитке мама пекла мацу в Пейсах.

Так мы прожили некоторое время, а потом мама познакомилась с девочкой-сиротой, отца и брата которой забрали в армию. Девочка жила одна. Фамилию ее помню до сих пор: Маня Майорова. К ней в дом нас и подселили, потому что мама обязалась ее кормить и смотреть за ней. Маня была чуть старше меня, но младше сестры, в школу не ходила. Дом, где она жила, был деревянный, двухэтажный, мы устроились на втором этаже. Только тогда и вздохнули. Мама работала с восьми утра до восьми вечера в эвакогоспитале. Хлеб раздавали по карточкам. Очередь занимали в три часа ночи. Когда сестре Поле исполнилось четырнадцать лет, она тоже пошла работать.

Помню, как-то одна девочка сказала мне: «Ты еврейка!». А я ответила, что я не еврейка, я тоже русская, советская! Я так думала в это время и так объясняла тем, кто давал мне знать, что я – не такая, как они.

Морозы в тот год были очень сильные. Мама считалась первоклассной портнихой. Вначале она работала в прачечной, стирала окровавленную одежду, шинели. Из рваных солдатских шинелей она сшила мне бурки. Я ходила в садик, и помню, как надо мной смеялись дети, когда я пришла в этих бурках. А местные дети ходили в валеночках. Казалось, что такая жизнь – навсегда.

Я заболела краснухой, температура 40 градусов, в садик не могла пойти. Мамина прачечная находилась в подвале госпиталя. Мне постелили на лестнице, и я лежала в тряпках, съежившись, и ждала маму. Куклы шила сама себе, и так играла.

Бомбили постоянно. Напротив нашего дома располагался химический завод «Маяк», а неподалеку, у самой Волги – шинный завод. Немцы пытались разбомбить оба эти завода, и мы постоянно находились под огнем, прятались в траншеях.

В 42-м, когда шли страшные бои под Сталинградом, маме приснился сон: приходит папина мама, которая умерла от родов, когда папе было всего два года, и под подушку кладет маме какой-то пакетик. Через пару дней в госпиталь прибыла партия раненых из-под Сталинграда. Партии эти прибывали одна за другой. Их ждали прямо на вокзале, сортировали, кого из раненых – в какое отделение. Снимали шинели, окровавленные бинты, стирали, и мы, дети, сматывали их в рулоны после стирки. В одной из партий прибыл мой папа с ранением в ногу. Мама увидела его.

После ранения выздоравливающие работали для госпиталя. Папа возил хлеб из пекарни в госпиталь. А потом ему пришла повестка в военкомат. С ним пошел начальник госпиталя и попросил оставить, не забирать «моих последних калек, кто-то же должен помогать госпиталю». И так папа остался. Он был спасен от верной гибели в Сталинградской мясорубке.

Эвакогоспиталь двигался, и мы с ним. Были под Ленинградом, в Кисках, в пятнадцати километрах от страшной бойни в прифронтовой полосе. Мы слышали постоянно взрывы и грохот. Потом мы попали в Крустпилс, в Екабпилс. Все еврейские дома там были пусты, нам объяснили и показали: рядом с номером такого дома была пометка – белая полоса. Евреев уничтожили сами латыши. Русских они тоже ненавидели. На моих глазах в хлебном магазине они убили одного морячка. По лесам бродили банды, убивали советских солдат. Мы знали об этом, потому что даже после войны в госпиталь привозили очень много раненых.

Когда мы приехали после победы в Витебск, то увидели, что город абсолютно разрушен, одни развалины. Сгорел и наш дом, который наша семья и семья дедушки купили у священника еще до войны. Мы сняли комнату у частника на соседней улице, а потом ее у хозяина выкупили. Этот дом называли «клоповником», потому что жило там невероятное количество жильцов – в каждой щели, в подвале и на чердаке. Я, живя в этом доме, окончила медицинский институт и вышла замуж за Семена Борда, с ним мы живем счастливо по сей день.

В нашей семье многие погибли. Дедушка со стороны мамы, который жил в Бешенковичах, – его выдали полицаи, и вся семья со стороны папы. Жили они около вокзала, но выехать из города не успели, и все погибли в гетто. На этом месте потом построили здание театра, и по странному стечению обстоятельств этот театр все никак не мог открыться, что-то случалось постоянно... А из гетто стариков вывозили, сажали в лодки и топили посреди Двины, она тогда была глубоководная, с большими порогами, много омутов. Или загоняли в душегубки на колесах... Несколько человек бежало из гетто, они и рассказывали об этом потом. И местные жители – не евреи – тоже рассказывали.

«Эвакуация. Воспоминания о детстве, опаленном огнем Катастрофы. СССР, 1941–1945»,
составитель и редактор Алла Никитина, 2009

Местечки Витебской области

Витебск• Альбрехтово• Бабиновичи• Бабыничи• Баево• Барань• Бегомль• Бешенковичи• Богушевск• Борковичи• Боровуха• Бочейково• Браслав• Бычиха• Верхнедвинск• Ветрино• Видзы• Волколата• Волынцы• Вороничи• Воропаево• Глубокое• Гомель• Городок• Дисна• Добромысли• Докшицы• Дрисвяты• Друя• Дубровно• Дуниловичи• Езерище• Жары• Зябки• Камаи• Камень• Колышки• Копысь• Коханово• Краснолуки• Краснополье• Кубличи• Лепель• Лиозно• Лужки• Лукомль• Лынтупы• Любавичи• Ляды• Миоры• Оболь• Обольцы• Орша• Освея• Осинторф• Островно• Парафьяново• Плисса• Подсвилье• Полоцк• Прозороки• Росица• Россоны• Сенно• Сиротино• Славени• Славное• Слобода• Смольяны• Сокорово• Сураж• Толочин• Труды• Улла• Ушачи• Цураки• Чашники• Черея• Шарковщина• Шумилино• Юховичи• Яновичи

Главная

Новые публикации

Контакты

Фотоальбом

Карта сайта

Витебская область

Могилевская область

Минская область

Гомельская область