Поиск по сайту

Марк Папиш

Из книги «ДОРОГА ДЛИНОЮ В ЖИЗНЬ»

СТРАНИЦЫ ДЕТСТВА

Прожив много лет в Сураже, родители в 1930 году решили уехать в Витебск.

В дорогу мы отправились рано утром. Мороз перехватывал дыхание. Меня и маму укутали шубами. Возница сел в сани впереди. Мы еще раз простились с провожавшими нас хозяевами, соседями, напутствовавшими нас пожеланиями здоровья и доброго пути. Вскоре лошади, перешедшие на ровный бег, остановились: возчики ожидали, когда соберется весь обоз.

Сураж запомнился хорошим домом, соседскими ребятами, которые приходили слушать, как мама или папа читали интересные рассказы, после чего мы играли в разные игры. К праздникам мама вместе с соседками готовили из гусей или кур различные блюда. Всем ребятам намазывали на ломоть хлеба перетопленный гусиный жир с луком (грибенкес). Мне сушили колечки из горлышек для игры с ребятами. Несмотря на то, что мы держали корову, мама всегда ее боялась, во время дойки ей помогала соседка тетя Фрума. Ее муж Шемшниче имел двух лошадей и всегда возил людей и товары в Витебск или Велиж. Вот с ним и согласилась ехать мама.

Ехали лесной дорогой. Дорога шла вдоль реки Западная Двина, по сосновому лесу. Говорили, что в лесу водятся волки, они часто нападают на обозы.

В пути делали остановки покормить лошадей и самим погреться. В моей детской памяти эта дорога в лесу, да еще в морозное утро надолго заполнилась.

Потом мама часто рассказывала, как всю дорогу дрожала, боясь за меня, а я часто засыпал.

Наконец, мы оказались в Витебске, на улице Песочной в доме Эйдлиных.

Хозяева приветливые. Меня окружили вниманием, все для меня ново и интересно. Мама, уходя по делам, оставляла еду, но бабушка Хая-Лея старалась накормить своим. Ей нравилось, по своей доброте, дать покушать ее стряпню. Их дети уже были взрослые. Лева работал на заводе, Соня – кассир в банке. Старший сын Эля с семьей жил на площади у Драматического театра имени Якуба Коласа. Его дочь Фрида уже училась в школе. Часто посещала бабушку. Занимаясь домашними делами, бабушка рассказывала интересные истории. Ее очень уважали соседки и всегда приходили за советом или послушать новости. Она обладала житейским опытом, мудростью, несмотря на то, что выросла в небогатой семье с большим количеством детей. Шить научилась еще в юности, и шитье стало ее работой – шила в разных семьях и прилично зарабатывала. Помню, когда заставляла Соню учиться шитью, то она и слушать не хотела, говоря, что ее вполне устраивает быть кассиром, но не гнуть спину за машинкой.

В конце дня с работы приходил дедушка Аба. Он приносил лоток – деревянный ящик со стеклянной крышкой, в котором лежали коробки с папиросами. По названиям папирос я учился читать – «Пушка», «Эпоха» ...эти названия врезались в мою память. Позже, приезжая в гости, я видел из окна трамвая, как дедушка стоит на улице Ленина и продает папиросы. Он продавал их пачками и россыпью. Вот откуда мне доставались пустые коробки, которых у меня собралась целая коллекция, и я мог дарить их своим друзьям. Дедушка продавал из металлических коробок монпансье – продолговатые, сладкие, разноцветные.

К приходу дедушки на столе уже все было приготовлено к обеду. Он умывался. Надевал на лоб кожаный квадратик тфилим, на левую руку и пальцы спиралями наматывал черный длинный ремешок. Затем надевал на голову белый талес, начинал неслышно молиться, целуя кисти. После молитвы, поглаживая бороду и усы, садился кушать.

С мамой или бабушкой часто ходил на базар, который находился на конечной остановке трамвая, а на обратном пути, если покупали живую курицу, то заходили к резнику (шойхету). Во дворе, справа в сарае, он, помолившись, совершал свое дело.

Но в том же дворе к празднику Суккот хозяин собирал из лежавших в дальнем углу двора бревен деревянный дом, который сверху покрывали ветками хвои, и там ставили стол, стулья. Вечером стол накрывали скатертью, зажигали свечи и ставили угощение. Когда все собирались из синагоги, после молитвы, начинали трапезу. Так продолжалось все дни праздника. В последний день было веселье – вынос Торы, танцы, песни. У нас говорили «Симхат Тора» и пели:

Симхес тойре гопеньке
мит дем фисл топеньке
и т. д.

Это была веселая песенка на идиш.

Идя домой, мы спускались с горы. Слева – гора, наверху и снизу – деревянные домики. Тротуары и мостовая – песок. Позже мостовую выложили булыжником, а тротуар укатали катком.

На нашей улице не было электричества, воду носили в ведрах сначала из колодца, а потом от колонки. Радио появилось позже – как мы радовались, когда заговорила «тарелка» – репродуктор «Рекорд» с черным диффузором. Телефонов по Песочной ни у кого не было, и даже во всем районе Песковатика.

По вечерам зажигали керосиновые лампы или стеариновые свечи. Когда дедушка молился, - всегда зажигал свечу. Молился он утром и вечером, а в субботу ходил в синагогу и брал с собой сумочку, в которой лежал талес. Иногда, по Субботам дед Аба брал меня в синагогу. Это старинное двухэтажное деревянное здание находилось недалеко от улицы Володарской. В большом зале сидели и стояли молящиеся, Одетые в черные костюмы, в черных шляпах или в ермолках. Все держали в руках книги, слушали раввина (ребе) и тоже молились.

Женщины сидели отдельно, там сидели мама и бабушка. Домой шли вместе. Иногда по пути дедушка заходил со мной к пожарникам. Вот уж где было интересно: пожарники в костюмах, блестящие каски, красные повозки с насосами. Однажды мы поднялись на каланчу, и пожарник показал все вокруг и даже нашу улицу.

У меня уже появились знакомые – Моня Темкин и его сестра Клара, Миша Вайнштейн, с которыми часто встречался.

Хочется отметить одну особенность – почти в каждом дворе держали голубей. Любители голубей разводили их в большом количестве, а затем меняли или продавали друг другу. Это вызывало много споров и даже драк. Голубей воровали, голубятни взламывали, и доходило до поножовщины. А сколько было шума, когда выпускали голубей. Самое главное, что все мальчишки хотели иметь голубей, это считалось престижным. Они ходили по улице, у каждого из-под куртки выглядывала головка сизого голубя. Голубей запускали с дальних улиц, а потом ожидали их прилета.

Особенно много голубятников жило по Суражскому тракту, где по обе стороны дороги стояли кузницы для ковки лошадей. Туда мы ходили смотреть, как работают кузнецы – раздувают горн с углем, нагревают подковы, подготавливают копыта лошади, а затем крепят подковы специальными плоскими гвоздями-ухналями.

Недалеко от нашего дома, в большом старинном трехэтажном здании из красного кирпича, располагалась кавалерийская часть. За забором красноармейцы, на большой площадке, по утрам делали зарядку и тренировались в езде на лошадях. Безусловно, стоять и смотреть сквозь щели забора, – большое удовольствие для детворы.

Родители в свободное время бывали у своих знакомых Эдуарда и Кати. Они жили на втором этаже в старом доме в самом начале улицы. Я дружил с их Толиком. Дядя Эдуард мастер на все руки – столярничал, красил и даже собрал радиоприемник. Они латыши и говорили с акцентом, но очень приятные, добрые и гостеприимные люди. Папа воспользовался столярным инструментом и сделал две табуретки. Тетя Катя учила нас рисовать, раскрашивать рисунки, она работала воспитательницей в детском садике. Дядя Эдуард работал вместе с папой на Станкозаводе. Позже его арестовали – это был первый случай у наших знакомых. Родители очень переживали и чем могли помогали тете Кате.

Мне все было интересно: соседи, ребята, а вот сад и огород больше всего. Бабушка ходила со мной во двор и показывала, что где растет и как называется. А вскоре просила нарвать укропа или собрать немного огурчиков, вырвать мелкой морковки или редиску. Рядом с колодцем стояла бочка с водой. Я из своей маленькой лейки поливал грядки. Мне нравилось собирать малину, смородину. Трудней давался сбор крыжовника из-за колючек, но уж очень вкусные, крупные ягоды. Хоть участок вокруг дома небольшой, но на нем росли разные сорта яблонь, груш, слив, вишен. Особенно вкусны мелкие яблочки, которые в народе называли – коробковка. Любовь к работе на садовом участке, привитая с детства, осталась на всю жизнь. Уже в семидесятые годы в Челябинске я взял участок (четыре сотки) и мы вместе с сыновьями – Ефимом и Игорем, посадили кустарники и деревья, заложили фундамент будущего домика размером 4 x 6 метров. Через год уже собирали помидоры, огурцы, клубнику, радовались цветам. Появился интерес к саду, все втянулись в работу. За два года домик в двух уровнях был построен. Теперь можно было отдохнуть, сварить или нагреть еду, в прохладное время отдохнуть в теплом помещении.

Мама и бабушка Хайя-Лея из ягод черники, смородины, крыжовника, вишни делали наливки, которые подавали на праздники. Летом варили варенье из вишен, слив, разных ягод, брусники с грушами. Варенья хватало всей семье, и было чем полакомиться.

Особый интерес вызвала подготовка к празднику Пейсах. Весной, когда растаял снег, когда по улицам еще бежали потоки воды, бабушка с мамой собирали камни. Дома их мыли, клали в большую кастрюлю, кипятили в печи, а затем туда клали кухонную посуду, тарелки, вилки, ложки, стаканы, рюмки и долго кипятили. «Теперь все кошерное», – говорила бабушка. Во всем доме все мыли, стирали белье, просушивали на дворе одежду, постельное. Дома менялся воздух, становилось свежо и светло. После этого приносили в белых мешочках купленную в доме рядом с синагогой мацу. Из свежей рыбы, которую приносил рыбак, делали гефилте фиш, а щуку мариновали. Из мацы делали вкусные клецки, которые подавали с куриным бульоном, их называли кнейдлех. Еще раскатывали полоски теста, начиняли их куриным мясом, сворачивали, затем поджаривали и получались треугольные крепхен. Из мацы, растолченной в ступе, готовили торты и печенье. Праздник есть праздник, а главное, было что покушать и чем сладким закусить. Этот обычай: печь и готовить вкусные блюда соблюдался мамой всю жизнь. Всегда стояла на верхней полке в шкафу пасхальная посуда.

Вечером, в канун праздника, собиралась вся семья. Дедушка Аба с папой читали Агаду, а мне, как младшему, полагалось найти спрятанную мацу. Дальше начиналось застолье. Папа хорошо знал все молитвы, он учился в хедере и легко читал, а молитвы говорил по памяти. Муж Сони – Эля Дворкин, сын раввина, добавлял праздничную часть пасхального седера чтением молитв.

После праздника Пейсах, в мае 1931 года, родилась моя сестричка Зиночка. В нашей комнатке поставили еще одну кроватку. У меня появилось занятие – помогать маме, подавать или убирать, что она просила.

А вот праздник Хануки памятен тем, что взрослые давали детям хануке гелт. Ребята радовались полученным суммам, хоть они были небольшими.

Веселый праздник Пурим знаменовался треугольными пирожками, начиненными маком. Дедушка Аба сделал мне трещотку, с такими бегали по улице мои сверстники.

В праздник бабушка отправляла меня с подарками к соседям отнести шелохмонес, те меня не отпускали и давали подарки для нас. Таковы мои начинания в еврейских обычаях, привитые мне в детстве, когда жили в доме Эйдлиных, которых я любил и считал своими родными бабушкой и дедушкой.

Будь благословенна память о бабушке Хае-Лее и дедушке Абе. Детство – самая лучшая пора в жизни человека.

ШКОЛЬНЫЕ ГОДЫ ЧУДЕСНЫЕ

Вскоре родители нашли новую квартиру. Мы переехали в дом на углу Большой Ильинской и 8 Марта, рядом с церковью. Жили недалеко от вокзала, Полоцкого базара, а если идти по Канатной, пересечь улицу Кирова (по старому Вокзальную), то выйдешь прямо к Станкозаводу имени Кирова, где работал папа.

Когда мама укладывала сестричку спать, всегда напевала песенку на идиш «Роженкес мит мандлен» и другие, мотив которых запомнился. Даже теперь, слушая эти песни, с волнением вспоминаю детство.

В школу в 1931 году не приняли, не исполнилось полных восьми лет. В следующем году меня приняли в белорусскую школу № 32 по улице Комсомольской.

Наша учительница Мария Михайловна сразу рассадила нас после беседы с каждым. Учеба началась с азбуки. Классы небольшие, а учеников 32, по четыре парты в ряд, четыре ряда. Каждая парта на двух учеников. Проход у доски – совсем узкий. Нам выдали учебники, на двух учеников один комплект. А тетради – из синей бумаги, в линейку, чернила расплывались. Ручками в то время писали деревянными с вставными перьями № 86 или «Рондо». На каждой парте ставилась стеклянная чернильница (невыливайка) с химическими чернилами синего цвета, которые сами делали, растворяя грифель химического карандаша. Были еще ручки металлические трубчатые, в которых с торцов вставлялись держатели перa и карандаша. Мальчишки приносили горох и, используя трубочки от ручек, открывали на уроке стрельбу.

Школа размещалась в одноэтажном здании из красного кирпича. Рядом стоял жилой дом с большим фруктовым садом. Хозяин, пожилой аккуратный немец, в осеннее время утром продавал нам яблоки, по две копейки за штуку. Он поступал так потому, что старшие ребята лезли к нему в сад через забор и ломали деревья. Работал в саду в башмаках на деревянной подошве. Его сын, командир Красной Армии, впоследствии был арестован.

Наша школа неполно-средняя, семь классов. Учителя хорошие, много внимания уделяли отстающим ученикам. Особенно запомнился наш географ Альфред Вульфович Писаревский. Он рассказывал о своих поездках по рекам Сибири, о Байкале и Дальнем Востоке. Его рассказы давали много познавательного, помимо учебника. Именно он привил многим из нас умение находить на карте части света, горы, реки, а в дальнейшем страны, столицы и крупные города. Особое впечатление произвело на нас его объяснение, что земля имеет форму шара. Альфред Вульфович обладал солидной комплекцией и большим животом, когда он обводил вокруг него руками, этого хватало, чтобы понять, что такое круглая земля. Было это в пятом классе.

Учился я хорошо, все домашние задания выполнял аккуратно и во время, а в отличие от некоторых зазнаек, всегда старался помочь тому, кто обращался за помощью. Изучение белорусского и русского языков трудностей не представляло. По всем предметам имел возможность обратиться к папе или маме. За хорошие показатели в учебе и примерное поведение мне вручали подарки – портрет Салтыкова-Щедрина, ручку или карандаш, резинки. Такие были скромные возможности школы в то время. Среди нас были отстающие по успеваемости, которые сидели по два, три года в одном классе. В конечном итоге их направляли в школы фабрично-заводского обучения (ФЗО) для получения рабочих специальностей: токаря, слесаря, швеи, электрика.

В летние каникулы родители снимали комнату в деревне Барвин. Мама ходила с нами в сосновый лес, где мы собирали на полянках землянику, черные ягоды (черника), бруснику. Вечером, когда пастухи пригоняли с пастбища коров, после дойки, мама нас заставляла пить свежее молоко. Сестра любила, а я пил без желания. Зато с удовольствием ел фрукты и ягоды из хозяйского сада.

Хозяин дома работал в колхозе, вставал рано и уходил на работу. Жена тоже вставала рано, выгоняла корову на пастбище, а затем приготавливала детям еду на весь день и убегала на работу в поле.

Еда состояла из картофеля в мундирах, простокваши и огорода. Мясо варили редко, только по воскресеньям, когда его привозили в лавку.

Своих мальчишек они приучали к сельским работам. Ребята умели ухаживать за скотом, косить траву, запрягать лошадь в телегу, собирать сено или солому в копны, грузить на телегу. Меня это интересовало и я, с разрешения родителей, стал иногда выходить с ними на работу. Дядя Федор направил мне маленькую косу и показал, как надо косить. Не сразу получалось, но все же освоил. Косари выстраивались в ряд и так шли, пока старший не давал команду – отдых или перекур. Хорошо в поле рано утром. Воздух свежий, роса, под ногами трава сырая и косить ее легко. Крестьяне так и говорили: «Коси, коса, пока роса, роса долой – коса домой».

Самое интересное, когда нагружали воз сена, взобраться на верх и ехать к месту разгрузки. Дом, где мы жили, находился близко от берега реки. В конце огорода стоял маленький деревянный домик – баня «по-черному», как называли ее хозяева. В субботу в замурованный котел ведрами из реки заливали воду и растапливали дрова в топке. Дым выходил наружу через дверь. Когда дрова сгорали и оставались раскаленные угли, дверь закрывали, чтобы нагрелась парная. На раскаленные камни квартой (кружкой) плескали хлебный квас. Здесь на полке парились с березовым веником и мылись внизу из деревянной шайки, а любители бежали искупаться в реке, затем обливались горячей водой и отдыхали в предбаннике. Мне разрешали мыться в бане только с папой, но без парилки.

По вечерам парни и девушки ходили на танцы под гармошку, а на ночь уходили спать на сеновал. Нас, малышей, прогоняли домой. Ночевали там и парни – дачники, приехавшие с семьями из Москвы, Ленинграда, Харькова и других городов.

Несколько раз видел маршалов Ворошилова и Буденного на переправе через Двину у парома, когда они приезжали на военные маневры. Какая же это была радость видеть живых легендарных героев гражданской войны, о доблести которых столько писали в учебниках, книгах, передавали по радио.

Я рос нормальным ребенком со своими интересами и шалостями, но никогда не участвовал в драках. На нашей улице жили много еврейских семей, причем многодетных. Особенно выделялись два брата Хаим и Ицек, которые задирались с каждым встречным, вызывая на драку, часто из-за глупостей. Даже выйти из класса или школы становилось боязно, и мы собирались группой с девчатами и шли по домам. Девушки давали хулиганам решительный отпор, они их побаивались. Правда, драки эти не носили криминального характера. Уже в старших классах парни дрались из-за девчат. Были и хулиганы. Но это несравнимо с тем, что творится теперь. Хотя, может быть, когда рвали с чужого огорода морковку, то для хозяев огорода это было хулиганством, и они требовали от родителей наказать виновных.

Напротив нас жили друзья родителей Роза и Моисей Тевелевы. Дядя Моисей работал на заводе вместе с папой. Их старший сын Моля (Мирон) был заводилой всех драк во всем районе, разводил голубей, учился без старания. Правда, Моля научился от отца мастерить – помогал пожилым на огородах, в ремонтных работах. Каждое лето после сильного дождя нашу Большую Ильинскую заливало водой почти до окон первого этажа, и требовалось чистить водосточные колодцы. Вот тогда Моля и другие, имевшие лодки, начинали перевозку людей и помогали чистить засоренные колодцы.

Что удивляло – многие взрослые и наши одноклассники (не только евреи) хорошо понимали идиш и даже говорили на нем, как результат долгого совместного проживания.

В седьмом классе лучших учеников приняли в комсомол – Аркадия Вестермана, Наума Шапиро, Вову Васютовича, Лизу Лурье, Бебу Лившиц, Розу Златкину, Фаню Зарх и меня.

Осенью нас зачислили в новую школу № 25 по улице Жореса. Это была русская средняя школа – десятилетка.

Наш восьмой «Б» класс состоял из 32 учеников. 70 процентов которых составляли евреи. Такое же соотношение было в 8 «А». Директор школы Георгий Митрофанович Леонченко первые полгода преподавал у нас математику. После зимних каникул его сменил гроза города по математике Бордон. Он же вел математик у в школе за вокзалом, по вечерам у военных летчиков. У Бордона получить хорошую оценку было сложно. После объяснения нового материала он давал домашнее задание, равное нескольким страницам. Проверка домашнего задания была простая. Доска делилась на две или три части, ученики клали на стол тетради, и каждому предлагалось решить из домашнего задания несколько примеров или задач. Тот, кто не решил у доски, получала неудовлетворительную оценку и это уже до конца четверти. Несмотря на то, что он плохо видел, списывать на контрольных никому не удавалось. Даже нельзя было передать друг другу записку. А виновник должен был покинуть класс в лучшем случае, а потом отдельно выполнять с другим классом контрольную работу.

Я хорошо знал методику Бордона, ибо мой друг Ефим (Фима) Брикман учился на год старше в другой школе, где преподавал Бордон. Он меня научил, как готовить домашние задания. Фима все годы учился отлично. Я также выполнял задания – четко и чисто, а если не все получалось, то обращался за помощью к Фиме. По его совету прочел много интересных книг классиков и фантастики. В 1941 году Ефим с отличием окончил 10-й класс и готовился отправить документы в Военно-морское училище им. Дзержинского в Ленинград, где были строгие условия приема.

Несмотря на жестокие требования, ученики старших классов всегда успешно сдавали вступительные экзамены в институтах Москвы и Ленинграда.

Историю преподавал Иван Васильевич Рыжов – завуч школы. Его уроки проходили очень хорошо. Меня он часто после опроса посылал писать расписание занятий, так как ему нравился мой почерк. Он разрешал мне курить его табак «Моряк», который лежал в письменном столе. Мои родители не догадывались о том, что я курю. Правда, моя сестричка иногда ябедничала на меня родителям, что мои друзья курят. Да было, чего греха таить. Курили мы папиросы в коробках «Курортные», «Северная Пальмира», а также «Красная звезда» («звездочка»). Очень часто к нам приставали курильщики из младших классов, но для них, чтобы отстали, в карман мы держали самые дешевые папиросы – «гвоздики».

Русский язык и литературу вел Андрей Ануфриевич Лагойский, очень пунктуальный и требовательный. Он учился в Смоленском пединституте вместе с Александром Твардовским, известным советским поэтом и писателем – автором поэмы «Василий Теркин» и других произведений. Наши уроки проходили очень интересно. Мы много читали классиков – Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Достоевского, Крылова и других. Уже прошло много лет, но как сейчас перед взором Андрей Ануфриевич стоит или ходит по классу, читая наизусть с интонацией отрывок из произведения. Затем он задавал его выучить наизусть или написать дома сочинение. Особенно не любил он учеников, писавших небрежно. Мы обратили внимание, что когда он делал замечание ученику по какому либо поводу, в особенности девушке, он краснел.

Амелия Гавриловна Кобызева – наша шумливая преподаватель белорусского языка (беларусскай мовы). Ей мы обязаны углубленным знанием по языку и литературе. Она требовала четких знаний по прочитанным произведениям классиков – Янки Купалы, Якуба Коласа, Змитрока Бядули и других. В нашем классе учился ее сын Лева, она говорила: мой Левка – разгильдяй и балбес! Он был самым недисциплинированным учеником в классе, да и во всей школе. Не один урок он сорвал своим поведением. В конце года его перевели в другую школу.

Немецкий язык вела толстенькая, маленькая, как колобок, учительница. Ее плохо слушали, и вообще отношение к языку было самое небрежное, несмотря на строгое к нам отношение. Только в дальнейшем мы поняли, что иностранный язык нужен. На фронте меня иногда заставляли переводить, что говорит пленный немец, и я, немного зная немецкий, чуть-чуть понимая идиш, кое-как справлялся с этой задачей. Самое интересное, что еврейский язык никогда не учил, а только понимал, слушая иногда разговоры мамы с папой или соседями.

В общем, класс был дружный, учились хорошо. Лучшими были Гриша Мирковский, Роза Златкина и я. Фаня Соломон, Соня Перельштейн, Ира Шнейдерман, Лиза Штейнвайс мечтали стать врачами. Среди девчат выделялась дружная четверка – Лиза Лурье, Ира Гительсон, Женя Берлин и Беба Лившиц. Наши парни Миша Гольбрайх, Толя Борейко, Додик Хотин, Алик Эрман, Яша Гуревич, Аркадий Вестерман активно занимались спортом. Выделились в отдельную группу три Володи (Игольников, Богданов и Игнатов), Аркадий Тувман, Зоя Кузьмина, Лида Бурова.

Еще в младших классах мне купили самый примитивный фотоаппарат, в котором объективом служило отверстие с тубусом и крышкой вместо затвора. Заряжался пластинкой размером 4,5 x 6 сантиметров, причем в полной темноте. Сколько было радости, когда мы отдыхали в деревне Барвин и я проявил негатив, а затем отпечатал карточку. Это подтолкнуло пойти на занятия в фотокружок при Детской Технической Станции вместе с Аркадием Вестерманом. Руководил Кружком старейший фотограф Лейбов.

В дальнейшем наши фотоснимки получили призы на республиканской выставке в Минске. Я получил книгу и готовальню. Наши фотографии печатали в областной газете. За гонорар я купил фотоаппарат «Фотокор», который имел специальные кассеты, заряжавшиеся фотопластинками или фотопленкой размером 9 x 12 сантиметров.

Нас приглашали на площадь фотографировать демонстрации. Один раз, во время парада, в День физкультурника, на трибуне появился Михаил Семенович Буденный – этот момент мы успели сфотографировать, так как он быстро уехал на маневры кавалерийской части. На демонстрациях всегда присутствовал герой гражданской войны Шубин. На левой стороне пиджака или кожанки он носил на красной ленте ордена Красного Знамени. Летом 1940 года меня взяли фотоинструктором в пионерский санаторный лагерь Старое Село. Увлечение фотографией осталось на всю жизнь, и это перешло к моим сыновьям. Правда, мы им купили хорошие камеры типа «Зенит».

Очень увлекательно проводились школьные и классные вечера. В старших классах мы собирались на квартирах, где позволяли обстановка и родители. Слушали музыку и танцевали под старинные граммофон с большим раструбом или под патефон, как более современный вид музыкального сопровождения. Ребята приносили старинные грампластинки с дореволюционных времен, а также наши новые пластинки с песнями «В парке Чаир», «Осень», «Кирпичики».

Зимой 1940 года, после освобождения Западной Белоруссии, в школу пришли убежавшие из Польши учителя танцев. Это были евреи – Ян и Циля. Они нас в течение трех месяцев обучали, как танцевать танго, фокстрот, вальсы. С какой грациозностью они показывали, как надо танцевать! Все, что раньше считалось буржуазным, западным, запрещенным, стало возможным. Вскоре, после первых занятий, отбросив стеснительность, мы стали приглашать наших девушек на танцы. Hе все получалось хорошо, но начало было положено. Парни почувствовали себя галантными кавалерами, и девушки увидели, что мы чего-то стоим, стали по-другому к нам относиться. При всех обстоятельствах наши девчата считали себя более взрослыми, мы для них оставались мальчиками.

В середине апреля наших учителей внезапно не стало, все ребята, только начавшие танцевать вальс-бостон, совсем приуныли. Для многих из нас разучивание танцев закончилось.

Говорили, что их отправили на Урал или еще куда-то. Надо признаться, что это стало большим событием в нашей молодости – учеба современным танцам! Тогда говорили, что беженцам в Витебске прописку не давали. К танцам вернулся лишь после войны, когда окончил 10-й класс заочной средней школы.

Вспоминаю, как после 6 и 7 классов выезжал летом в пионерский лагерь Станкозавода имени Кирова в бывшей помещичьей усадьбе, около деревни Мазолово. Сколько интересных встреч, игры в волейбол, футбол, стрельба из духового ружья в маленьком тире, военные игры и другие мероприятия! В начале каждой из трех смен – после ужина торжественная линейка, а затем все собирались вокруг высокой ели или сосны и разжигали костер. Здесь слушали интересные рассказы пионервожатых, учителей, представителей завода и смотрели концерт самодеятельности. На речке Мазоловка – плотина и мельница, где в каменных жерновах мололи зерно и получали муку. Бывали дни, когда открывали створы плотины и спускали воду. В такие дни ребята снимали с подушек наволочки и бежали босиком в русло речки, чтобы в илистом дне набрать раков. Вечером вместо ужина на стол ставили чашки с красными раками. Еда была замечательная, но только не было главного – пива!

В последующие годы выезжал в городской санаторный лагерь на станции Старое село. Лагерь размещался в двухэтажном здании школы (бывший дом помещика), а также в двенадцати домиках вдоль березовой аллеи, выходившей на берег реки Западная Двина. Лагерь принимал по пятьсот человек в смену. Утренняя линейка и подъем флага проводились под гимн Советского Союза «Интернационал» в сопровождении духового оркестра, который состоял из учеников 8-10 классов школ города. Наши духовики (лабухи) успевали подрабатывать, играя на колхозных вечеринках, торжествах или на похоронах (для жмуриков).

В столовую ходили отрядами, кормили там в две смены, После девяти вечера – танцы под духовой оркестр, на которые приходила сельская молодежь.

С 5 до 7 часов вечера отряды старших классов собирались на опушке леса, учителя-воспитатели, братья Саул и Арон Ронинсон, читали интересные приключенческие рассказы. Beчером проводились занятия в кружках и различные игры. Утром, после завтрака, поотрядно шли на берег реки купаться загорать. Для старшеклассников проводили походы по лесным массивам с ориентированием на местности. Отдых проходил интересно.

Еще в младших классах нас организованно водили в цирк, кино, театр. Первые кинокартины еще демонстрировались немые, рядом с экраном пианистка сопровождала показ игрой на рояле или пианино. Кадры сопровождались титрами (надписями) и надо успеть их прочитать. Это были фильмы «Мисс Менд», «Рваные башмаки» и другие. Практиковался показ новых картин на квартирах лучших рабочих. В таких случаях приезжала кинопередвижка. Так я смотрел кино «Пышка» по Г. Мопассану на квартире лучшего кузнеца завода Абрама Лина. Между прочим, этот фильм в городском театре шел закрытым экраном, то есть детей до 16 лет не допускали.

О цветном кино еще понятия никто не имел. Поэтому особый интерес вызывал финал картины «Дарико», когда кавалерист ехал на лошади с красным флагом!

Затем открылась эра звукового кино – «Весёлые ребята», «Крестьяне», «Граница», «Чапаев», «Профессор Мамлок», «Искатели счастья», «Путевка в жизнь» и ряд других.

Мама очень любила цветы, купить их можно было только в саду, который находился за драмтеатром на берегу реки Витьба. Там в оранжереях и на открытых клумбах росли розы, георгины, гладиолусы, хризантемы и множество других цветов. Рядом – ягодные кустарники различных видов, а в глубине сада ровными рядами росли яблони и груши. Рассказывали, что еще до революции сад принадлежал Хане Гуревич. В народе его называли «сад Ханы Гуревич". Побыть в таком саду большое удовольствие. Туда мы ехали всей семьей и отдыхали целый выходной день. Осенью, когда наступала пора варить варенье, мы покупали там чудесные груши Берэ. Варенье из брусники с этими грушами просто объедение.

На зиму снимали со своих деревьев яблоки сорта Антоновка, складывали в ящики с соломой и ставили на чердак. Какая прелесть зимой съесть такое яблоко. Между прочим, на нашей улице находился завод по переработке яблок, груш. Туда из колхозов и деревень привозили на подводах на переработку фрукты.

Очень часто ходил с родителями в «Клуб металлистов», расположенный на берегу Двины, рядом с пристанью. В клубе работали различные кружки. Мне нравился ансамбль струнных инструментов. Я начал посещать занятия, но вскоре, из-за частых болезней, прекратил учебу.

Следует признаться, что рос я очень хилым, часто болел разными простудами, подхватывал все детские болезни: коклюш, корь, скарлатину (дважды), ангины, воспаление легких, кроме меня никто в классе не пропускал столько занятий. А все еще потому, что мама очень меня оберегала!

В летний период в город приезжали на гастроли различные театры, в том числе и еврейские, из Харькова или Киева. Они выступали в Летнем театре в Тихантовском саду по улице Канатной, недалеко от нас. Там мы смотрели спектакли на идиш «Колдунья», «Кровавая шутка» («Дер блутигер шпас») «Стемпеню», «Тевье-молочник», «Блуждающие звезды», «Крупный выигрыш» («Дер грейсер гевинст»). И хотя преподавание велось на белорусском и русском языках, интерес у многих из нас к произведениям еврейских писателей был большим, особенно к Шолом-Алейхему.

Запомнились концерты певца Михаила Эпельбаума. На эти концерты ходил с родителями, которые переводили непонятные слова и фразы. Так делали и родители моих сверстников.

Знания еврейского языка усваивались лучше, когда в отдельные вечера собирались у нас или у Фимы Брикмана наши отцы и читали свежие газеты или книгу Шолом-Алейхема, конечно на идиш. Например, рассказ «Мальчик Мотл». По учебникам литературы мы его читали на русском и белорусском языках. Какой лиричностью, сочностью он слушался в оригинале на идиш! Конечно, наш сосед и мой одноклассник Шимон Добромыслин, ученик еврейской школы, умел свободно читать и легко переводить.

С большим успехом в переполненном зале прошел в городе концерт Леонида Утесова совместно с дочерью Эдит, кроме этого они выступали и перед военными летчиками.

До 1937 года в городе были польские, еврейские, цыганские школы; в политехникуме – группа сантехников на идиш.

В городе с населением порядка двести с лишним тысяч человек имелись медицинский, педагогический, ветеринарный институты и несколько техникумов, музыкальное и художественное училища. Это не мешало многим желающим поступать в институты в Москве и Ленинграде.

Рядом с нами жили Сема Масарский и Миша Шапиро, с которыми я дружил, правда, они уже учились на первом курсе мединститута. Зная, что я часто болею, они решили мне «помочь» и дали справку об освобождении от занятий по физкультуре сроком на три месяца. Справку эту я отдал преподавательнице и спокойно не хожу на занятия. Вскоре иду по коридору и встречаюсь с директором. Он спрашивает, почему не на занятиях. Смело отвечаю, что освобожден. На следующий день меня вызвали в учительскую и прочитали содержание справки. Номер не прошел! Маму пригласили к директору.

К 1938 году положение с продуктами в магазинах несколько улучшилось. Не стало очередей. Появился сахар, крупы, сыр. Теперь мама давала мне и сестре в школу белый пеклеванный с хрустящей коркой хлеб с сыром. В продажу поступила мука. Мама выпекала различные булочки, рулеты. Особенно любил выпечку с маком, который рос у нас в огороде.

В этот период большое внимание уделялось военной подготовке. Нас учили стрелять из малокалиберной винтовки, и мы сдавали нормы на значок «Ворошиловский стрелок». После занятий по физкультуре требовалось сдать норматив на значок «Будь готов к труду и обороне» (БГТО). Старшеклассники занимались в аэроклубе, где их обучали летать на планере и прыгать с парашютом. Школьный врач проводила занятия по оказанию первой помощи при обморожении, ожогах, ушибах и ранениях. Так, постепенно мы познавали все необходимое на случай войны. Многим вскоре это очень пригодилось.

Для любителей математики при пединституте проводились занятия по особой программе, их посещали Мирковский, Борейко, Гольбрайх, Гуревич, Эрман, Златкина и я.

В младших классах преподавали чистописание. Этим закреплялось умение писать чисто, четко выводить каждую букву, располагая ее между отведенных двух линий, по определенной линии наклона. Таким образом, у каждого вырабатывался хороший почерк. В дальнейшем это отражалось на оценке за диктанты, сочинения по литературе.

В эти годы по радио, в газетах велась пропаганда высокой боеспособности нашей армии, дескать, она защитит страну от любого агрессора. В то же время по событиям в Европе, на западной границе чувствовалось, что войны не миновать. Наш «умник» Аркадий Тувман бросил клич: «Если начнется война, мы поменяем парты на танки, ручки на винтовки и пойдем воевать!»

Весной 1941 года воинская часть в районе школы проводила маневры: бойцы с синими нашивками на гимнастерках воевали против условного противника с белыми нашивками. Для нас это все было обычно, многих резервистов призывали в армию и направляли на строительство оборонительных укреплений на новой западной границе.

Наши родители всегда следили за выполнением мною и Зиной домашних заданий, проверяли записи в дневниках, а после посещения собрания в школе приходили домой в радостном настроении. Нас не требовалось подгонять, мы все делали сами и с интересом. Так сложилось в семье.

Во всяком случае, обучение в школах велось на хорошем уровне, грамотными учителями, под контролем педсовета с равномерной нагрузкой в каждом классе по всем предметам. В конце года основные предметы выносились на экзамены. В результате каждого учащегося оценивали по его успеваемости. Этого мы не увидели в Израиле у своих внуков. Хотя об этой проблеме здесь много говорят, толку мало.

Так мы учились, сдавали экзамены, думали о летних каникулах. Сдав последний экзамен за 9 класс, договорились встретиться в воскресенье – 22 июня утром на лодочной станции на реке Витьбе.

РОКОВОЕ ДЕСЯТИЛЕТИЕ (1931–1941 годы)

Начало тридцатых годов, после НЭПа, было очень бурным. Помню, старшее поколение в разговорах вспоминало, что жилось лучше, работали кафе, рестораны, в магазинах все было, говорили, что корова и велосипед продавались по одинаковой цене. Все магазины частные.

В начале прошла коллективизация, сопровождавшаяся раскулачиванием. Создавались колхозы. В деревнях крестьяне жили бедно, а середняки и вовсе жаловались, что у них советская власть отобрала последнюю лошадь, и не стало чем обрабатывать землю. В колхоз их не брали.

Рядом с нами в деревне, куда мы выезжали летом, жил середняк, Степан Харитонович, который, беседуя с папой, говорил, что в его семье два сына, дочь и две снохи работают вместе на земле, отведенной им колхозом. Было три лошади – две забрали. Чем же теперь обрабатывать землю? Забрали коров, овец, даже для семьи ничего не оставили.

Родители и соседи говорили, что очень много кулаков и середняков выселяют вместе с семьями в Сибирь. Таким образом, в колхозы шли только бедняки, но заработки на трудодень были ничтожные, а чтобы не убегали в город, им не выдавали паспортов.

В городе возникли очереди за хлебом, сахаром, крупой, мукой. На центральной улице открылся магазин Торгсина (Торгового синдиката), где на доллары и золото можно было купить любые продукты и промтовары. Нам повезло – родители получили письмо от бабушки (папиной мамы) из Америки с 10 долларами. Сколько было радости, когда купили муку, сахар, а мне и сестричке кое-что из одежды. Письмо оказалось последней весточкой из Америки.

Этот период совпал с голодом в Поволжье и в Украине. В город приезжало много людей, целые семьи с детьми. Они располагались где попало, просили помочь продуктами, одеждой. Изголодавшиеся люди умирали прямо в скверах или на улице. Люди оказывали им помощь. Способных трудиться устраивали на работу. Большие церкви рядом с нашим домом оборудовали под склады зерна и зерносушилки. На базаре резко поднялись цены на мясо, овощи. На заводе организовали изготовление клеток для разведения кроликов, чтобы люди имели свое дешевое мясо. Папа тоже взял клетки и в сарае устроил свой крольчатник. У меня появилась работа – ухаживать за кроликами и приносить траву. На зиму заготовили картофель, капусту.

С 1929 года партия взяла курс на индустриализацию. В городе строились новые предприятия, расширялись старые: станкозавод, очковая фабрика, трикотажная фабрика «КИМ» на 2500 рабочих мест («Дунькина» фабрика, так ее называли распространенному в народе женскому имени). Везде требовались рабочие руки. Появился новый призыв ЗОТ – за овладение техникой, затем – «кадры решают все»!

В последующие годы начались чистки среди коммунистов. Помню, как ходил с папой на собрания в заводской столовой. Каждый отчитывался, а ему со всех сторон задавали вопросы. Многих исключали из партии, собрания проходили бурно. Как говорил дома папа, не все были честны, вначале скрывали свое прошлое. Придирались к каждому. Некоторых исключали за незначительные проступки. Дров наломали много! Отец в партии не состоял.

Массовые чистки осуществлялись в ВКП(б) по всей стране с целью исключения из партии классово чуждых и враждебных элементов. Пострадали честные, преданные коммунисты, а также простые малограмотные рабочие и крестьяне. Некоторые руководители лишились своих должностей. Страдали семьи, на детей в школе смотрели подозрительно. Всех стали подозревать в чем-то. Но в газетах писали, что враги народа потерпели поражение, и так будет всегда. Партия и народ едины! И это несмотря на ночные аресты, на увоз людей неизвестно куда. В одну из ночей забрали Моисея Тевелева, и только через полгода он вернулся домой, худой, измученный. Говорили, будто он раньше примыкал к меньшевикам. Помню, просыпаясь ночью, слышал разговоры родителей: на улице стоит «черный ворон». Так называли в народе закрытую автомашину, в которой по ночам увозили арестованных. Они долго рассматривали в щели оконных ставней, что делается на улице. Позже понял, о чем беспокоились мама с папой. Ведь раньше, хоть редко, получали письма из Америки, мама говорила о своих родителях, которые жили в Польше. Там же жили ее сестры с семьями. Так со страхом об аресте жили многие. Ведь людям старшего поколения памятны времена двадцатых годов, когда после революции арестовывали или высылали за границу интеллигенцию, бывших офицеров. История повторялась, но в худшем виде.

Поэт Осип Мандельштам еще до своего ареста в 1934 году писал:

Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлевского горца.

До меня дошло, что мои настоящие бабушка и дедушка живут в Польше, а не бабушка Хая-Лея и дедушка Аба, у которых мы жили на квартире.

Интересным событием стало разрешение проводить новогодние утренники с елкой в школах, клубах с вручением подарков от дедушки Мороза. До того елки устраивались в домах негласно. Говорили, что добился разрешения на это член ЦК Павел Постышев.

В конце 1934 года пал жертвой террористического акта, как писали, член ЦК партии Сергей Миронович Киров. По всей стране проходили гневные собрания с осуждением врагов народа, поднявших руку на преданного члена партии. Впоследствии оказалось, что это была продуманная акция нашего вождя народов.

Спустя считанные дни после толком еще не расследованного убийства под кликушеские одобрения начались новые репрессии против людей, чья роль в годы борьбы за советскую власть была более значительной, чем роль Кирова.

1936-1937 годы – судили «врагов народа» Каменева, Зиновьева, Бухарина и других. Газеты, радио ежедневно сообщали о разоблаченных изменниках Родины. В школьном учебнике истории СССР ученикам велели зачеркнуть фотографии и фамилии врагов. Ежечасно звучало: «нет пощады врагам», «раздавить гадину» и прочее.

В следующем году разоблачили предателей и шпионов империализма среди высшего командования Красной Армии – Блюхера, Егорова, Якира, Гамарника и других. В армии начались повальные аресты и закрытые суды. Вновь зачеркивание портретов, фамилий. Комсостав армии заменялся повсеместно, во главе войск назначались командиры, не имевшие боевого опыта.

В Витебске сменились два секретаря горкома. Арестовали председателя правительства Червякова.

В Минске в течение года прошли три съезда партии. Сначала с докладом выступил Гикало, потом новый съезд, выступал Шарангович, а на следующем – уже Голодед. А куда пропали все, никто не знал. Всех объявили врагами народа.

Одно тогда я понял: родные беспокоились, что будет со мной и Зиной, ибо родственников у нас не было. Вся надежда на знакомых. Арестовать родителей могли. Даже из-за переписки с заграницей.

Работая в редакции газеты, папа готовил материал, сдавал его в набор, а потом сверстанную газету посылал редактору на подпись. Это происходило далеко за полночь.

Иногда отец брал меня в типографию. Я смотрел, как работают наборщики, набирают гранки текста, как делают первый оттиск, а затем печатают газеты.

Гранки текста тогда набирали вручную из отдельных литер (букв), готовую гранку связывали шпагатом и с нее делали оттиск на тискальном станке. Затем из гранок верстали по макету страницы газеты. После использования гранки разбирали, а литеры раскладывали обратно по ячейкам верстака. Гранки вычитывал корректор, исправляя ошибки и опечатки.

Домой отец приезжал из типографии с первыми трамваями, уже на рассвете. Ответственность за выпуск газеты высокая. Помню такой случай.

Рано утром мама провожала нас в школу, входит папа бледный, расстроенный. Он ничего не мог говорить. Оказалось, что газету не подписали к печати, ибо вкралась ошибка. Вместо Сталин было набрано Сралин. Чем это могло окончиться, вполне понятно! За такие промахи посадили бы наборщика, папу и корректора.

По всей стране, из Ленинграда, с Украины и других мест высылали бывших сторонников Зиновьева, бывших троцкистов, уцелевших представителей дворянства, буржуазии.

Вскоре арестовали некоторых соседей. Никто не мог понять причины. Один сосед, такой полный мужчина, часто получал письма из Аргентины, и мы всегда выпрашивали у него марки. Догадок было разных много.

Как гром среди ясного неба – арестован стахановец кузнец Абрам Лин! В то же время не стало слышно о Шубине. Позже сказали, что арестован! Никто не верил. Герой гражданской войны, всеми уважаемый человек... Так продолжалось до 1938 года, когда наступило некоторое затишье.

Форсированная индустриализация не отражалась на повышении уровня жизни населения. Известное выражение Сталина «жить стало лучше, жить стало веселее» воспринималось с раздражением как в городе, так и в сельской местности.

После прихода в Германии к власти фашистской партии во главе с Гитлером в Европе стало неспокойно. Не помогло мюнхенское соглашение, на которое надеялись, что будет обеспечен мир. Германия вводит свои войска в Прагу и захватывает всю Чехословакию. СССР не получает поддержки своих мирных предложений у Англии, Франции.

Нельзя забыть о гражданской войне 1936 - 1939 годов против фашистских мятежников в Испании. Советские люди были вместе с интернационалистами разных стран, оказывали военную и гуманитарную помощь: из Испании принимали детей, которых определяли в специальные детские дома. Они приезжали в сине-голубых пилотках с кисточками. Их принимали, как родных, оказывали теплый прием.

Читая газеты того времени, мы гордились нашими соотечественниками, которые помогали испанским борцам. Какие прекрасные статьи писали Илья Эренбург, Михаил Кольцов.

Высокое мастерство и храбрость проявил Я. Смушкевич в небе Испании в боях с немецкой авиацией, он был удостоен высокого звания Герой Советского Союза. Наш Бордон вечером преподавал у военных летчиков, он рассказывал, что Смушкевич прилетал на военный аэродром на красном истребителе.

Марк Папиш. 1939 г.

Июль-август 1938 года. Начались бои у озера Хасан, развязанные японскими самураями. В этих боях храбро сражались пограничники, которыми командовал командир заставы Левченко.

В мае 1939-го Япония напала на Монголию, с которой СССР имел договор о взаимопомощи. Начались упорные бои на реке Халхин-Гол. Части Красной Армии и монгольские войска перешли в наступление и разгромили японцев, которые в августе подписали мирный договор.

В воздушных боях против японских летчиков отличились советские пилоты. За проявленное мужество вторично звание Героя Советского Союза было присвоено летчику-истребителю Якову Смушкевичу. Еврей – дважды Герой! Но и он оказался в тюрьме.

Обстановка в мире стала еще более напряженной. 23 августа 1939 года советское правительство заключает предложенный Германией пакт о ненападении, подписанный в Москве Риббентропом и Молотовым.

1 сентября 1939 года началась Вторая мировая война нападением фашистской Германии на Польшу. Польское правительство бежало в Румынию. Несмотря на сопротивление польской армии, после осады и упорных боев пала Варшава.

События развивались быстро – 17 сентября советское правительство дало распоряжение войскам Красной Армии перейти границу с Польшей и «взять под защиту» жизнь и имущество населения Западной Белоруссии и Западной Украины, наших единокровных братьев. Уже в ноябре эти территории стали советскими. Новая граница установилась по линии Белосток – Брест-Литовск – Лемберг (Львов).

Участники «освобождения» рассказывали, что поляки лишь в отдельных местах оказывали сопротивление, даже в упор стреляли в наши танки. Им сказали, что танки фанерные. Польские войска часто без сопротивления сдавались в плен, чтобы отпустили домой к семье.

Народам Литвы, Латвии и Эстонии угрожала агрессия со стороны немцев. СССР предложил им подписать договор о взаимопомощи и ввел свои войска.

В это время в советско-финских отношениях возникла напряженность, которая привела к мобилизации армий и началу боевых действий севернее Ленинграда.

Но если те войны проходили вдали от Витебска, война с Финляндией сразу сказалась на нас. В январе 1940 года в городских больницах и госпитале уже принимали раненых и обмороженных красноармейцев и командиров в боях с финнами под Выборгом, на прорве линии Маннергейма. Мы собирали подарки для раненых и вручали в больнице. Позже старший брат Гриши Мирковского, танкист, вернувшийся из госпиталя, рассказывал, как в условиях суровых морозов танки застревали в лесных просеках, становясь открытой мишенью для артиллерии противника. Часто оставались без горючего и снарядов, а экипажи мерзли в бронированных танках. Не в лучших условиях оказывались красноармейцы, когда под огнем противника нельзя было выкопать в мерзлой земле окоп. Раненым оказывали помощь только с наступлением темноты. Войска несли большие потери в живой силе и технике. Несмотря на это наши войска в феврале прорвали линию Маннергейма и заняли город-крепость Выборг. Граница более чем на 30 километров отодвинулась от Ленинграда! А сколько людей погибло и ранено...

Наконец, в марте 1940 года был подписан мирный договор между СССР и Финляндией.

По требованию правительства СССР Румыния вернула Бессарабию и северную часть Буковины. В это время Германия оккупировала Данию, Бельгию, Голландию и Францию, обойдя линию обороны Мажино, считавшуюся неприступной на восточной границе Франции.

В эти годы в стране вышло постановление об укреплении трудовой дисциплины. За опоздание на работу более 20 минут – увольнение, за невыход на работу – отдача под суд. Помню, папа задержался и не успевал на завод, он всю дорогу бегом бежал, не дождавшись трамвая.

Весной началась мобилизация рабочих и техников в строительные отряды, которые отправляли на строительство новых оборонительных сооружений на линии западных городов Гродно и Брест, вдоль новой границы с Польшей.

Трудно воспринимались призывы в газетах и по радио, что в случае нападения на СССР воевать наши войска будут на территории врага. Нас убеждали, что Красная Армия – непобедимая и всех сильней. Так пелось в известной песне:

И на вражьей земле мы врага разобьем,
Малой силой, могучим ударом!

Песя и Мойше Пинскеры. Пинск, 1940 г.

Зимой 1940 года почта начала прием писем в освобожденные районы. Сразу родители написали письмо в город Пинск, вошедший в состав Белоруссии, чтобы узнать о судьбе Мойше и Песи Пинскер – родителях мамы и о ее сестрах Оле и Лизе, с которыми не виделись с 1920 года. Сколько было радости, когда пришел ответ, что все живы, и появилась возможность увидеться, ведь это уже была территория Белоруссии (СССР). На домашнем совете решили, что поедет мама с Зиной. В следующем году должны были ехать папа и я. Пропуск дали на месяц – с сентября 1940 года.

Встреча с родными через 20 лет оставила много впечатлений. Как евреи жили в панской Польше, где работали, как учились их дети и многое другое. Ответ прост – жили очень бедно, но переехать к нам не пожелали, несмотря на антисемитизм в Польше и Германии, несмотря на надвигающуюся войну. Дедушка говорил, что немцы в ту войну евреев не притесняли. Мама говорила, что большинство евреев, с кем она встречалась, не хотели покидать свои насиженные места. В памяти многих пожилых людей все еще сохранялись образы «культурных немцев» времен прошлой войны. Встреча оказалась последней.

Все наши родные – бабушка Песя, дедушка Мойше, муж тети Лизы Шахне (Лиза умерла на год раньше), тетя Оля (Голда), двоюродные братья Миша, Изя (Исаак) и сестра Бел, их папа Нисл Рацман, работавший механиком на спичечной фабрике, сначала оказались в гетто в городе Пинске, а затем погибли, видимо, в концлагере.

После освобождения Пинска мама писала запросы, но четкого ответа не поступило. Приехав в Израиль, я заполнил анкеты на всех пропавших родственников и послал в музей Катастрофы «Яд ва-Шем».

Будь благословенна память о них!

Так запомнились мне, школьнику, события тех роковых лет.

ВОЙНА И ЭВАКУАЦИЯ

22 июня мы собрались на водной станции и под музыку из громкоговорителей отплыли вверх по Витьбе. Река спокойна, ни ветра, ни волн. А дальше продолжали грести по водной глади с песнями и в веселом настроении. Неожиданно прервалась музыка и вскоре началась трансляция заявления В.М. Молотова о начале войны! Мы быстро причалили к лодочной станции и поехали на трамвае домой.

На следующий день комсомольцев школы собрали в райкоме и обязали принять участие в охране объектов в нашем районе. Меня и Аркадия направили помощниками вожатых в пионерские лагеря в Старое Село и Летцы. Это планировалось заранее. Сейчас гороно (городской отдел народного образования) решило вывести детей из города на случай налетов немецких самолетов.

25 июня утром мы выехали поездом в санаторный лагерь на 500 детей. Накануне немцы уже бомбили мосты и вокзал, были разрушения и жертвы.

На утренней линейке, как обычно, у двухэтажного здания школы (бывшая усадьба помещика) оркестр исполнил гимн, состоялось открытие лагеря с поднятием флага. В это время над нами дважды пролетел немецкий самолет. Днем, во время купания в реке, два самолета обстреляли ребят. К счастью жертв не было, купание запретили.

Вечером начальник лагеря сообщил, что недалеко немцы сбросили парашютистов, и пришедший командир Красной Армии повел нас прочесывать ближайший лес. Оружие имел только командир. Никого мы не нашли, но, придя на рассвете в лагерь, уснули, проспав завтрак. После обеда недалеко от лагеря колхозники начали копать противотанковые рвы.

1 июля, после завтрака, все отряды по команде собрали вещи и направились на станцию. Мы срочно выезжали в город. В пути обогнали состав с открытыми платформами, на которых сидели люди, бежавшие из Полоцка, горевшего после бомбежек и обстрела. Витебск тоже неоднократно бомбили и обстреливали с самолетов. Во дворах рыли окопы и укрытия от бомбежек и обстрела. По ночам милиция и добровольцы ловили подозрительных людей, пускавших при налетах авиации осветительные ракеты в направлении объектов бомбежки. Люди запаниковали, одни бежали с детьми через мосты с левого берега на правый, а другие им навстречу. Мосты бомбили часто, бежавшие бросали вещи и прятались в укрытия. Все искали спасения. По городу пустили слух, что немцы уже в районе Марковщины – это окраина города!

На предприятиях приступили к демонтажу и отгрузке станков. В райкоме комсомола нам сказали, что можно уезжать, а окончившим 10 класс явиться в военкомат для призыва в армию.

Утром 3 июля по радио выступил Сталин с обращением к народу. В это время бомбили центр и вокзал. Днем с работы прибежал отец, и мы, взяв одежду и документы, побежали на товарную станцию, это близко от дома. На наше счастье состав с оборудованием еще стоял, и мы успели залезть в товарный вагон. Там уже сидели семьи заводчан: Тевелевы, Васютовичи, Волынеры, Лукнеры, Петраковы и другие.

Вскоре состав отошел от станции. Товарняк проехал Лиозно, значит, мы едем на Смоленск. К вечеру остановки стали чаще. На станции Смоленск попали под бомбежку, навстречу шли эшелоны с военной техникой и красноармейцами. Под утро наш состав отошел от станции и, набирая скорость, пошел на юг в сторону Орла. Вдруг поезд резко затормозил, над нами пролетели три самолета. Люди стали выпрыгивать, самолеты открыли огонь и стали бомбить. Бомбы ложились по обе стороны состава, появились убитые и раненые. Машинист без гудков потащил состав и увел его от обстрела. А на следующей станции нас вновь обстреляли самолеты, но в небе появились наши истребители, которые взлетели с рядом расположенного аэродрома. Завязался воздушный бой. Наш состав успел уйти от обстрела, но один самолет все же нас догнал и обстрелял.

Марк Папиш. Венгрия. Декабрь 1944 г.

Только не доезжая станции Орел была длительная остановка, люди забегали вдоль вагонов, разыскивая родных и знакомых. Оказалось, что три вагона в хвосте изрешетило пулями, там были убитые и раненые. Все, как могли, оказывали первую помощь. На станции из разбитых вагонов убрали убитых, раненых. Здесь уже работал продпункт, всем выдали хлеб. Машинист дал сигнал, мы поехали дальше. В это время немцы стали бомбить Орел. Нам повезло. Ночью поезд остановился на станции Елец. Нам велели покинуть вагоны, а рабочие приступили к разгрузке оборудования. Разве мы были далеко от фронта? Где гарантия, что немец в ближайшее время не захватит Елец?! На это ответа не могло быть. Связи с наркоматом в Москве не было, а вагоны, так сказали железнодорожники, нужны для эвакуации из других городов. Нас устроили на квартиры и велели ждать вагоны, чтобы ехать дальше, но никто толком не знал, куда и когда. Здесь отец нашел в пальто ключи от дома. Нам говорили, что выезжаем ненадолго, вот он и приберег ключи!

Позже нам сказали, что наш эшелон из Витебска оказался последним в эту сторону. Дорогу на Невель разбомбили и оттуда люди уходили пешком. А в Витебск за это время трижды прорывались немцы.

10 июля наши войска после тяжелых боев оставили город, а немцы обошли его. Город Сураж оказался за линией фронта. Несколько дней назад это был глубокий тыл! Туда уезжали люди спасаться от бомбежек. На Оршу путь закрыт.

Хорошо, что питанием нас обеспечивал продпункт, хорошо, что мы проскочили и остались живы и здоровы! Но впереди еще было много неизвестного.

Правда, в конце июля нам дали несколько товарных вагонов, мы поехали на восток. Наши вагоны прицепили к товарному составу. Позже сказали, что едем в Челябинск. В случае, если кто отстанет, то искать завод № 549. Пока жили в Ельце, на город несколько раз налетали самолеты и бомбил станцию.

Немцы после упорных боев овладели городом Елец в середине августа 1941 года. А мы ехали через Липецк, Тамбов, Пензу, Сызрань, где пересекли Волгу, а дальше на Куйбышев. Если те станции проезжали в начале августа, и ночами было еще тепло, то после Волги ночью стало прохладно, а у нас ни теплых одеял, ни теплой одежды. На остановках все больше народу в ожидании места ехать дальше. Люди сидели и спали прямо на земле, ибо вокзалы не могли вместить столько народу. В магазинах продуктов нет, не везде работали продпункты. Даже кипяток не успевали взять – поезда на станциях стояли мало времени, а долго перед светофором или в поле, на перегонах. Все необходимые нужды справляли рядом с вагоном. Хорошо, когда находили воду умыться или помыть руки, а ведь с нами находились дети и пожилые люди. Деньги, что выдали папе при отъезде, уже кончались, и наше положение стало не завидным. На некоторых полустанках удавалось купить вареную картошку и морковь, кое-какие молочные продукты.

После полуторамесячного странствия от Ельца третьего сентября мы сошли на станции Челябинск. Трудно описать, чего насмотрелись и что пережили за это время. Как говорили родители – слава богу, что живы и здоровы.

На разных станциях и полустанках встречались с людьми из Белоруссии, Украины, Прибалтики. Нас обгоняли составы с ранеными, направлявшимися в тыл страны. Из разговоров с проезжавшими вырисовывалась картина отступления наших.

Местечки Витебской области

Витебск• Альбрехтово• Бабиновичи• Бабыничи• Баево• Барань• Бегомль• Бешенковичи• Богушевск• Борковичи• Боровуха• Бочейково• Браслав• Бычиха• Верхнедвинск• Ветрино• Видзы• Волколата• Волынцы• Вороничи• Воропаево• Глубокое• Гомель• Городок• Дисна• Добромысли• Докшицы• Дрисвяты• Друя• Дубровно• Дуниловичи• Езерище• Жары• Зябки• Камаи• Камень• Колышки• Копысь• Коханово• Краснолуки• Краснополье• Кубличи• Лепель• Лиозно• Лужки• Лукомль• Лынтупы• Любавичи• Ляды• Миоры• Оболь• Обольцы• Орша• Освея• Осинторф• Островно• Парафьяново• Плисса• Подсвилье• Полоцк• Прозороки• Росица• Россоны• Сенно• Сиротино• Славени• Славное• Слобода• Смольяны• Сокорово• Сураж• Толочин• Труды• Улла• Ушачи• Цураки• Чашники• Черея• Шарковщина• Шумилино• Юховичи• Яновичи

Главная

Новые публикации

Контакты

Фотоальбом

Карта сайта

Витебская область

Могилевская область

Минская область

Гомельская область