Поиск по сайту

Вера Михайловна Шуфель

О ТОМ, ЧТО БЫЛО…

До войны мы жили в Витебске на улице Жореса. Так ее назвали в честь известного французского социалиста и пацифиста, погибшего в 1914 году.

Сейчас это улица Покровская.

Вспоминаю соседей. На втором этаже рядом с нами жила интеллигентная семья. Сын студент мединститута Соломончик и дочка Эстерка. Соломончик погиб на фронте.

Дальше через кухню жила многодетная семья Шерманов. Одна из дочерей забеременела от русского солдата, и это в семье было величайшим несчастьем. Говорили об этом шепотом.

На первом этаже обитала семья Канторов. Хозяйке семьи дали уличное прозвище «Соня ди гробе». У них было трое дочерей. Одна из них – Любка – самая молодая и красивая в 16 лет вышла замуж за русского летчика, и все ходили на него посмотреть.

Внизу жили Вассерманы и Зицельзейфы, а еще семья раввина с двумя детьми – Менделе и Бася. Помню, как тетя Кейля хвалила своего сына лет 13–14, который, находясь в пионерском лагере, за смену сэкономил целый стакан сливочного масла и привез домой! А сам раввин сидел в тюрьме. Когда его выпустили, он не оставил своей религиозной деятельности. Одевал на себя что-то большое белое. На лбу раввина были какие-то кубики, а на руках – ремни. Вечером, когда нужно было зажигать свечи, он просил, чтобы кто-нибудь из русских соседских детей это делал. Вся его семья погибла в годы войны.

Во дворе жили Стернины. Иногда мама посылала меня одолжить у них несколько рублей.

Только через стенку с нами и во дворе жили русские семьи. Одна из них – Неверовские. Я с ними дружила.

Жили дружно. Ссор или каких-нибудь антисемитских выступлений никогда не было.

Наши окна выходили во двор. У нас был патефон, тогда редкость в те годы. По выходным дням папа заводил патефон, а внизу во дворе на приступках соседнего дома высаживались слушатели. Особой популярностью тогда пользовалась «Катюша» Матвея Блантера. Были у нас и танцевальные пластинки – танго Строка, «Брызги шампанского» и др. Папа любил с друзьями слушать и танцевать под эти мелодии. Друзья – это Гриша Тройчанский, Брауде, Богорад, Перкаль. Их в 1937 году всех репрессировали.

Иногда родители ходили в гости и брали меня с собой. Детей сажали отдельно за маленький столик, а взрослые, сидя за большим столом, пели:

«Ло мир але инеймен, инеймен
Немен абиселе вайн…»

Уже в зрелые годы, когда я слышу эту песню, сердце замирает и плакать хочется.

А мой папа хорошо пел, и, будучи в компании любил петь шуточную еврейскую песню, которую я ни от кого больше не слышала:

«Вос туцес опес в доме Шнеерсона.
Там коромыслом дым идет.
Там женят сына Соломона,
Который служит в коопремонт».

Далее идет характеристика невесты:

«Невеста Ента – такая тонкая
Как шелковая лента,
Такая белая, как новая посуда,
Такая умная, как целый том Талмуда».

В песне упоминается «Иван Иванович, красивый чернобровый»…

Какую роль играл он на свадьбе – не помню. После войны любимой песней папы была «Прощай любимый город, уходим завтра в море».

Как раз напротив нашего стоял дом, в котором жил когда-то Шагал. Но об этом на улице никто не говорил. В этом домике жили две семьи – Освинские и Блюмкины, а рядом с ним на улицу выходил домик, где жила семья Молотниковых. Сын учился в Ленинграде, с дочкой Дорой я дружила.

Молотников – вернулся с войны слепым. Он женился на своей коллеге, учительнице истории и помню, как после войны его водил по городу отец жены. Супруги Молотниковы работали в 10 средней школе.

Рядом с нашим стоял другой двухэтажный дом. В нем жили на втором этаже Хотины и Белокопытовы, а внизу – большая семья с пятью сыновьями, во дворе – другой домик, где жили Кнохиновы. Там тоже была большая семья. Жили очень скучено.

На углу улицы Жореса жила семья Мильготиных. С Маней Мильготиной я училась в школе № 39 (сейчас это здание сохранилось, там какое-то учреждение). Рассказывают, что когда пришли фашисты в город и их семью увозили в гетто, Маня кричала с грузовика: «Я не хочу умирать».

На нашей улице, как раз рядом с домом Шагала, стоял дом, где на втором этаже за 20 копеек можно было купить у старой еврейки кухон, или бейгеле, или плецеле. Они всегда были свежими и вкусно пахли.

В переулке была синагога. Как-то мы, дети, любопытства ради пошли посмотреть. Помню много свечей, много людей и все молились.

Память хранит множество деталей тогдашней жизни. Когда меня привели в школу, директор Яков Яковлевич Жгут (он хромал, и мы его прозвали Рупь-два, три с полтиной) стал со мной беседовать. Выяснял, насколько хорошо я знаю русский язык (тогда еще были хедеры), определили меня в первый класс и посадили рядом с Сарой Перкаль. Моей первой учительницей была Лидия Яковлевна Митрошенко – сестра известного послевоенного врача. Чувствовалось, вокруг Лидии Яковлевны существует какая-то тайна. Оказалось, что в 1937 году мужа ее арестовали.

На углу улицы всегда стоял рыжий еврей и играл на скрипке, а прохожие слушали его и бросали в шапку монеты.

И еще хочется остановиться на 1937 г. Время было страшное. Мой папа родился в Двинске (Даугавпилсе). В то время, как и сейчас, город был заграничным. Для того чтобы быть арестованным много не нужно было. И вот мама рассказывала, что когда она ночью на лестнице слышала шаги, ей становилось страшно. А вдруг идут за папой? У мамы была сестра – тетя Геня. Она с семьей жила в Ленинграде. Ее муж австрийский коммунист. После гитлеровского аншлюса Австрии многие евреи и коммунисты бежали. В том числе и мой дядя Юзеф. Бежал в СССР. В 1937 году его арестовали. А тетю с маленьким ребенком (она была беременна, вынуждена сделать аборт) выслали из Ленинграда. Она просила, чтобы ей разрешили жить в Белоруссии, где живут родственники – не разрешили. Выслали в город Торжок.

Когда началась война, особенно бомбили нашу сторону, и папа перевез семью в район Ленинской улицы. Эвакуировались мы 3 июля. За нами приехал грузовик. Когда мы уезжали, грузовик окружили люди и кричали, что они тоже хотят уехать. Посадили нас в теплушки и повезли. По дороге нас бомбили, особенно в районе Смоленска. Машинист сбежал, а мы спрятались в поле. Кое-как доехали до города Йошкар-Ола (Марийская АССР).

Привезли нас в деревню Раменских, колхоз «Трудовик». Поселили в домике на краю деревни. Три семьи. Две еврейские, одна Евдокимовы – русская. В деревне разнесся слух, что приехали евреи. Пришли на нас смотреть. Убедились, что люди как люди. К нам очень хорошо относились, а когда папу призвали в армию, то отправляли, снаряжали его всей деревней. Сами колхозники жили бедно, но нам помогали, как могли. Приносили чай с молоком, кое-что из еды. Жили мы впроголодь, ели лебеду, из нее делали лепешки, весной собирали невыбранную картошку. Лепешки из перемерзшей картошки получались серые, в отличие от черных – из лебеды. На трудодни мама однажды получила льняное семя. Лепешки из него были повкуснее. Иногда мама уходила на несколько дней в соседние деревни менять наши пожитки на что-нибудь съестное. Так однажды она вернулась домой с маленькой козочкой, которую сменяла на отрез ткани. Козочка оказалась хромой. На одну ножку не становилась, мы ее назвали Розочкой, а когда она подросла я ее доила. Когда мама ходила на молотьбу, то удивлялась – почему летом, когда и так тепло, колхозницы ходят молотить в валенках? Оказывается, в них можно было насыпать побольше зерна. Кушать все хотели.

Зимними вечерами бабы собирались на посиделки в большой избе. Пряли, вязали, девки пели частушки. Для освещения заготавливали лучины из длинных сухих поленьев.

Надо сказать, что чувство голода меня сопровождало вплоть до 1954 года, когда я окончила институт. На лекциях хотелось есть. Готовясь к выпускным экзаменам, я мечтала, что, окончив институт, буду много кушать.

Школа находилась за восемь километров от нашей деревни. Одежды не было, тем более – зимней обуви. Морозы были лютые. А в школу ходила в лаптях. Но новые лапти стоили дорого – ведро картошки. Так хозяйка давала отопки (так назывались старые, изношенные лапти) и старые онучи. Однажды по дороге в школу один отопок у меня вывернулся, и я с трудом отогревалась на школьной печи. Тетрадей не было. Писали на грубой коричневой толстой бумаге. Из нее делали тетради, писали чернилами из сажи, а ручки делали из малинника. В деревне я научилась хлеб печь (из тертого картофеля с рожью), дрова пилить, полоть, жать и брать лен, вязать снопы. В лес летом ходили босиком, собирали ягоды, сушили их и пили с ними чай. Летом было веселее. По вечерам собирались на игрище. Так назывались гулянки. Парнишки – малолетки играли на балалайке, а девки пели: «Балалайка шестиструнка», «Мой миленочек хвастун».

Я даже научилась по марийски до десяти считать. Суровым был быт, но жизнь брала свое!

Очень теплым воспоминанием тех деревенских времен осталось, как я возвращалась со школы и зашла к Евдокимовым. Они уже перехали в другую деревню Морозы. Эта деревня была поближе к школе. Жили получше нас. У них была большая семья. Тетя Поля, дядя Иван Федорович, Рая, Боря, Катя. Три сына были на фронте. И вот меня голодную, полузамершую посадили на печь и дали целую миску простокваши с краюхой хлеба. Это был королевский подарок! С какой благодарностью в душе я вспоминаю об этом.

Рядом с нашей деревней была марийская деревня Чирпомаш. Мы, дети, ходили туда. Деревня была странная, пустая. Там никто не жил. Мы заходили в дома. Вся домашняя утварь валялась на полу. Никто ничего не брал. Взрослые нам ничего не говорили. Теперь я понимаю, что жители деревни были репрессированы и высланы.

Надо сказать, что деревня жила натуральным хозяйством. Сама все производила и потребляла. Ни о каких машинах деревенские не знали. Магазина в деревне не было.

Наша хозяйка, молодая женщина, Ефросинья была нерасторопной хозяйкой. Огород, заросший травой, забор поваленный. Суп она варила с картошкой в шелухе, которую потом выплевывала. Был у Ефросиньи муж, намного старше ее. Он уехал в город Йошкар-Ола. Однажды он приехал в гости и привез жене подарки – килограмм сушек и белый металлический гребешок. Ефросинья не могла нарадоваться!

Когда папа лежал в госпитале после ранения (ему ампутировали правую руку), он подружился с другим раненым бойцом Гришей. Грише дали отпуск, а ехать некуда. Семья осталась на оккупированной территории. Папа дал ему наш деревенский адрес. В деревне появление Гриши было событием. Все бабы хотели, чтобы он остановился у них. Но счастье выпало на долю маминой подруги Дуни. В деревне нужны были мужские руки. Гриша и забор починил и крышу залатал, и огород вспахал и приголубил молодую женщину. Дуне все завидовали.

Ведь все мужики были на фронте, их брали в армию уже при нас. Поэтому я их помню. Как нам потом писали, почти всех мужиков поубивали. Ванюха, Васютка, Николай и многие другие домой не вернулись.

В 1945 году сразу после освобождения Витебска, мы вернулись домой. Папе дали III группу инвалидности и пенсию в 10 рублей. Он был награжден орденом Красной Звезды, медалями.

Вокзала в городе не было, а стоял какой-то сарай. Вообще город был совершенно разрушен. Мосты уничтожены. Через Двину проложили понтонный мост. Он упирался в улицу Толстого. Там, на улице стояла бочка с квасом, торговала Шифра-Лея, наша довоенная соседка, мать двух сыновей Гриши и Додика.

Вместо домов были одни коробки. Мы пошли посмотреть свой дом. И, увы! Нашли одни развалины, а то, что это именно наш дом поняли по осколкам зеленого кафеля. До войны во время ремонта всем поставили печи с зеленым кафелем.

Поселились мы на ул. Тракторной, у прекрасной русской семьи, с которой были в эвакуации. Они приехали раньше и кое-как восстановили свой домик. Семья у них была большая, но нас приютили. В тесноте, не в обиде.

Потом мы жили по ул. Грибоедова, раньше она называлась Ветреная. Там в столярной мастерской нам выделили угол, а в другом углу, напротив нас, жила одинокая женщина по фамилии Шляпинтох. Во дворе дома жили Лившицы (в 60-е годы зав. рестораном «Аврора»), Вайнштейны, какой-то бухгалтер, не помню фамилию. Они жили значительно лучше нас. Соседями нашими были Стефкины. Мать, отец, сын – красавец высокий, белокурый, голубоглазый Женя. Его мама Марфа Филимоновна иногда приглашала меня к себе и давала читать интересные книги: Дюма, Мопассана, Бальзака и других авторов. Я стеснялась Жени, была замарашкой и любовалась им издали.

В доме, где теперь синагога по улице Колхозной, жили две семьи – Виленские и Кремеровы. Валя Кремерова была моей подругой. Отец у Вали был начальником тюрьмы, что у Смоленского рынка. Однажды меня взяли помыться в тюремную баню. Потом отец Вали за махинации с продуктовыми карточками сам попал в тюрьму. После возвращения оттуда он вскоре умер.

Моей школьной подругой была Вера Карелина. Она с родителями жила в подвале разрушенного дома, где сейчас факультет Витебского университета. В подвале жило семей десять–пятнадцать. Каждая семья отделялась от другой занавеской. Вера была из интеллигентной семьи. Осколки русского дворянства. И, несмотря на то, что в подвале жил всякий сброд, семью Веры уважали и не обижали. Отец Веры – Дежиц Валентин Константинович был художник. Много рисовал послевоенный Вите6ск. Иногда я его встречала на Кировском мосту. Стоял мольберт, и он рисовал развалины города. Дядя Валя преподавал в пединституте. Его учениками были известные в городе художники: Толкач, Михайлов, Мишурный.

Потом семья переселилась в Дом специалистов на пятый этаж, где в коммуналке у них была комната в 12 кв. м. Некуда было даже поставить шкаф. Затем дядю Валю, назначили деканом художественно-графического факультета, но в день назначения он умер. Это случилось в 1964 году. Картины Дежица есть в Минском художественном музее и в Витебском областном краеведческом музее. Однажды в фойе кинотеатра «Спартак» ученики Дежица устроили вернисаж его картин. Вера уже была тяжело больна, и многие картины домой не вернулись.

Жизнь налаживалась с большим трудом. Все продукты питания получали по карточкам. Беря кусочек хлеба в рот, я думала – неужели пирожное вкуснее этого хлеба? (У меня где-то даже сохранились продкарточки).

В школе на большой перемене давали маленький кусочек хлеба с подушечкой. Этот кусочек почему-то исчезал моментально. Я училась в 10-й средней школе. Очень редко мы получали американские посылки. Там были такие роскошные вещи, о существовании которых мы даже не подозревали. Яичный порошок, шоколад, бекон в коробках. Его аромат я ощущаю и поныне.

Большим событием для горожан был показ в кинотеатре «Спартак» конфискованных сказочных фильмов – «Вайс Мюллер», «Тарзан», «Девушка моей мечты» с Марикой Роих, а также фильмы с участием Дины Дурбин – американской звезды того времени – «Сестра его дворецкого».

Достать билеты на эти фильмы было очень тяжело. Да и денег не было на билет. Но, если все-таки удавалось попасть в кино, и еще съесть мороженное, это было большим счастьем!

На улицу Ленинскую гулять приходили со всего города. Молодежь здесь встречалась, знакомилась, назначали свидания. Иногда решались судьбы людей. От шагов гуляющих на улице стоял гул. И странно теперь видеть, как улица почти обезлюдила.

А во что одета была эта гуляющая толпа? Во что попало. Как-то на рынке родители купили мне старое мужское пальто. Из него мне сшили пальто, которое я носила во все поры года, кроме лета.

Я всегда вынашивала мечту поведать миру о том, что видела, о том, что пережито. И вот я решила засесть за стол с тетрадью и ручкой.

Прошла жизнь. Витебск, мой любимый, поменял свое лицо. Он стал другим, новым, современным, но потерявшим свою оригинальность.

Старый город ушел в небытие, ушли в историю и бывшие его обитатели.

Мне бесконечно жаль моих дорогих родственников, которые не дожили до светлых времен. Жаль моих двоюродных братьев из Городка Абрамчика и Чесю, которые с родителями тетей Щеркой и дядей Зеликом погибли в гетто. Жаль двоюродную сестру Дору, которую за красоту звали Лялей. Она с матерью тетей Рахилей приехали на лето из Ленинграда на дачу Прудок, что около Городка, и погибла, как и их отец, и муж дядя Борис – на фронте. Мне жаль двоюродную сестру из города Ельня. Лена погибла с мамой Маней и папой. Мне жаль моих друзей и знакомых...

Очень жаль мне моего любимого папу, которому даже негде было болеть. Он так и не узнал всей прелести жить в отдельной квартире. Жаль мне своей обделенной войной и временем молодости. А уж ничего не вернешь.

Да здравствует новое лицо Витебска – молодое, красивое, не знающее тех страданий, которые выпали на долю моего поколения.

Местечки Витебской области

Витебск• Альбрехтово• Бабиновичи• Бабыничи• Баево• Барань• Бегомль• Бешенковичи• Богушевск• Борковичи• Боровуха• Бочейково• Браслав• Бычиха• Верхнедвинск• Ветрино• Видзы• Волколата• Волынцы• Вороничи• Воропаево• Глубокое• Гомель• Городок• Дисна• Добромысли• Докшицы• Дрисвяты• Друя• Дубровно• Дуниловичи• Езерище• Жары• Зябки• Камаи• Камень• Колышки• Копысь• Коханово• Краснолуки• Краснополье• Кубличи• Лепель• Лиозно• Лужки• Лукомль• Лынтупы• Любавичи• Ляды• Миоры• Оболь• Обольцы• Орша• Освея• Осинторф• Островно• Парафьяново• Плисса• Подсвилье• Полоцк• Прозороки• Росица• Россоны• Сенно• Сиротино• Славени• Славное• Слобода• Смольяны• Сокорово• Сураж• Толочин• Труды• Улла• Ушачи• Цураки• Чашники• Черея• Шарковщина• Шумилино• Юховичи• Яновичи

Главная

Новые публикации

Контакты

Фотоальбом

Карта сайта

Витебская область

Могилевская область

Минская область

Гомельская область